Подумать только – мы знакомы всего неделю. А вот уже сидим у нее дома, и она угощает меня своими безумно вкусными пирожками с мясом
- Ты – чудо, - блаженно произношу я и откидываюсь на спинку стула. – Сто лет не ел такой вкуснятины.
Она довольно смеется:
- А ты веришь в чудеса?
- Нет, конечно, - блаженно отмахиваюсь я, жмурясь от удовольствия. До чего хорошо!
Она заметно напрягается:
- То есть, ты в меня не веришь? Может, я вообще для тебя ничего не значу?
- Э-э-э… - от такого поворота событий я чуть не падаю со стула. – Ты это о чем? Что я не так сказал?
- Он еще спрашивает! Ты меня вообще слушал или на автомате отвечал что попало?
- Слушал, разумеется! Ну, подумаешь, не верю в чудеса, что тут такого?
- Ничего, - сдержанным, полусрывающимся голосом отвечает она и отворачивается, пряча заблестевшие слезы.
Ну вот… по ходу, теперь я должен ее успокаивать… Неловко встаю со стула про себя отмечая, что столько есть вредно и тихонько обнимаю за плечи.
- Милая, ну так бывает, люди не верят в чудеса… Я понял, что Дед Мороз – мой папа еще в семь лет и с тех пор как-то...
- Неужели ты ничего не понимаешь! – она резко оборачивается, и по ее щекам пробегают первые ручейки слез.
- А что я должен понять?! – я начинаю злиться.
- Почему ты такой равнодушный?!
Начинается… Интересно, какая будет реакция, если я когда-нибудь по пунктам распишу, почему?
- Я не равнодушный, я правда не понимаю. Повтори, может, я что-то и впрямь пропустил. Уж очень вкусные у тебя пирожки…
- А тебе лишь бы поесть! Может, ты только из-за пирожков со мной встречаться начал? – она вырывается из моих объятий и бросается на кровать, закрывая лицо руками.
Я тихо сажусь рядом. Тут главное выдержать паузу, дать выплакаться… Ощущения у меня странные. С одной стороны, мне хорошо, даже очень, и потому досадно, что такой обед испорчен. С другой – я зол на этот нелепый, непонятно из-за чего начавшийся скандал. И самое ужасное – я ведь люблю ее, а она сейчас лежит и заливается слезами из-за меня.
Рыдания становятся тише, и я понимаю, что пора.
- Прости… - я тихо трогаю ее за плечо. – Я правда не хотел.
Рыдания продолжаются с пущей силой. Черт, рано начал... Или ее так расстраивает, что я не хотел?
- Я же люблю тебя... Ну, что я не так сказал? – мой голос полон глубочайшего раскаяния. Она поднимает заплаканное лицо и сквозь рыдания, отчаянно шмыгая носом, бормочет:
- Ты сказал, что не веришь в меня! Что я для тебя ничего не значу!
- Я?! – я тихо фигею. – Когда?!
- Вот, ты даже не помнишь! – она снова утыкается носом в подушку.
Меня берет откровенная злость.
- Я помню все, что говорил в этот вечер! Не было такого!
- Помнишь все, а как сказал, что я тебе не нужна – нет! – раздается голос из подушки.
- Что ты мне не нужна?!
- Ну, что я для тебя ничего не значу, - она снова поднимает мокрое лицо. Слез больше нет, но нос продолжает отчаянно хлюпать.
Ага… это, по ходу, одно и то же. Мысленно досчитав до десяти, я ласковым голосом делаю очередную попытку:
- Любимая, может быть, я имел в виду одно, а ты поняла другое? Так бывает… Что тебя обидело?
- Ты назвал меня чудом, - хлюпает она. – А потом сказал, что не веришь в чудеса.
- А-а-а, - я начинаю понимать всю запутанность цепочки и хлопаю себя рукой по лбу. – Действительно, какой я дурак! Не верю в чудеса, когда чудо рядом!
Она перестает хлюпать и несмело улыбается.
- Тогда я верю в чудеса, - ободренный успехом продолжаю я и делаю заговорщицкое лицо. – Но ты – единственное чудо, в которое я верю!
В ответ звучит тихий смех.
Час спустя мы валяемся на диване, смотря какой-то сериал.
- Не понимаю, - возмущенно говорит мое чудо, следя за главной героиней. – Как можно быть такой истеричкой? Обижается на него из-за всякой ерунды!
Я автоматически киваю. Действительно… как можно. Ну, зато готовит хорошо!