Это мои армейские воспоминания одного из периодов в нашей стране, КОГДА РЕАЛЬНО НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. Венгерские события уже прошли в 1956 г., а Чешские ещё только будут в 1968 г.
Кстати, моя дивизия, в которой я так мирно прослужил три года, была участником и тех прошедших и этих будущих событий по причине близости расположения к этим двум границам. Я же, действительно, совершенно мирно прослужил в этой опасной точке, без всяких поездок в соседние страны.
В основу этого мемуарного повествования положены письма, присланные мне в армию моей первой женой Ириной, за период службы с 1963 г. по 1966 г.
8 глава. САЛАГА КРУГЛАЯ КАК БЛИН
После карантинной работы в автопарке, начались первые дни настоящей службы в развед. дивизионе артиллерийской дивизии, начались довольно спокойно и совсем не примечательно. Самое запоминающееся событие этих первых недель - получение новой зимней формы, состоящей из бушлата и шапки-ушанки. Есть армейская фотография, где я на фоне нашей казармы в новеньком, слегка замаранном бушлате, совершенно неподтянутый, просто самая настоящая салага во всех смыслах.
На фото отчётливо видно, какой я круглый как «блин», и это парадокс армейского режима. Изначально, попав в армейский, вполне тяжелый режим, и даже несмотря на явно увеличившуюся физическую нагрузку, мой организм отреагировал неадекватным увеличением моего веса. Мой нормальный вес никогда не превышал 60 кг. И вдруг за месяц карантина, и первых дней службы в дивизионе я поправляюсь на 4 кг. Конечно, это совсем немного в килограммах, но эта незначительная добавка веса сделала меня чисто внешне полным и круглым, почему-то именно на лицо.
Фото сделано вскоре после того, как меня оставили в г. Виноградове. Безусловно, режим, воздух, каша, сделали своё дело. В особенности мне пришлась по душе гречка с мясной котлетой. Такое сочетание бывало довольно редко, иногда по выходным, но чаще по праздникам. Но зато, перемешав котлету с гречкой, сваренной не рассыпчато, а так, в виде крутой размазни, добавив туда такую специальную порционную шайбу из сливочного масла, выдаваемого на куске белого хлеба, получаешь такое замечательное месиво, пальчики оближешь. Ел бы каждый день, но не давали.
Тем временем продолжали приходить письма, и не только от Ирины, писали домашние и, конечно, школьные друзья, и всем надо было отвечать. А Ира продолжала держать меня в курсе происходящего на гражданке. В городе Виноградове я ещё не разу не был.
Фрагменты из писем Иры (с 7-го по 9-е письмо).
А сейчас уже урок истории КПСС. Я сижу на второй парте от конца и пишу письмо. Передо мной сидит парень из 7 группы. Я собираюсь поехать с их группой на праздники в Ростов Ярославский. Они собираются, но я не знаю точно, я поеду или нет. У меня в это воскресенье были Женька и Алка. Они принесли билет в театр, но меня не застали. Но передали через родителей, чтобы я принесла в театр 2 р. на вечер. Я так по всем ним соскучилась, что, наверное, пойду на вечер. (У меня в ручке не было чернил, и я писала карандашом. Но сейчас прибежала Танюшка Кутукова, она дала мне свою.). Она опоздала, и мы сейчас сидим на одной, очень высокой табуретке. Да, вчера, когда мы возвращались с выставки, я увидела Разумова. Он шёл с каким-то мужчиной и сделал вид, а может быть, и действительно не узнал меня. И ещё новость. Позавчера был Борька Ярков. Был уже вечер. Я сидела и чертила теор. мех. Вдруг – звонок. Открываю – Ярков. Раздевается, проходит в комнату и говорит: «А где Ратников?» Я стою, смеюсь: «Он в армии». Так спокойно-спокойно это говорю ему. Он не мог поверить до тех пор, пока я не показала ему твои карточки. Он выпрашивал их у меня перефотографировать, но я пожалела: вдруг пропадут.
Ну вот, сейчас идет теор. мех., а потом у нас перерыв. Я хочу кончить это письмо и опустить его во время перерыва (Впереди сидит Кутукова и ужасно толкается, а вообще писать с трудом, но можно).
А вообще ты зря паникуешь. Письма я писала через день, а 3 – каждый день. Но все они видимо, скоро вернутся ко мне, и я перешлю их. А причёска у меня опять строгая. Ведь кокетничать ни к чему, да и не с кем. До того все противны. И вообще, жить очень странно. У меня столько перемен в жизни, а кто-то живёт также как и жил. Все также встречаются, все также гуляют. А для меня как будто всё кончилось. Так что твои письма для меня – большая ценность. Пиши всё что хочешь. Мне это очень интересно (вообще твои письма очень хорошие, хорошо написанные).
А вообще я хочу на этого «хлюпика» пожаловаться тебе. Он типичный «кутиляпа». Вот. И солдат из него вышел бы никудышный. Сегодня стрелял жутко. Из 50-ти очков всего 23. Мазила, да? Это ещё, видимо, от того, что я знаю какой милый, хороший солдат меня готов защитить с винтовкой в руках. Уж он то не промахнётся. Правда? А ещё я сегодня видела Таньку Буланову и Алку Чернета. Но Танька очень спешила. А Чернета передавала тебе «огромный, огромный привет, на целую страницу». Я ей рассказала как ты там, и она согласна со мной, что тебе, гнусу, повезло.
((Алла Чернета - девочка из нашей школы, но она не из нашего класса, она старше нас на год. Её класс был самым первым выпускным классом с художественный уклоном. Многие ребята, также как и наши пошли в архитектурный, вот по этой причине Ира частенько и встречает их в коридорах своего института. Алла, как и многие из школы, участвовала в нашем школьном театре миниатюр (ШТМ). Но у Аллы и у меня есть некая особенность, объединяющая нас.
Я уже вкратце упоминал в своей биографии, что по трагическим обстоятельствам ещё до своего рождения мне пришлось пережить вместе с мамой сильное душевное потрясение. В память об этом потрясении у меня осталось родимое пятно, которое по счастью у меня на затылке, под волосами. Волосы на этом пятне седые от рождения, но это не столь важно. Так вот, к сожалению, у Аллы приблизительно такое же пятно от рождения, но к несчастью на лице и, конечно, для девочки это крайне печально. Мы все дружили с Аллой и, естественно, не замечали этого пятна, но для неё этот дефект на её лице являлся тяжелым испытанием на всю жизнь. Хотя Алла сама по себе очень симпатичная девушка, и я надеюсь, что у неё всё сложилось замечательно, но, к сожалению, я не знаю, какая именно её судьба. С того времени я с ней не встречался.))
Эдинька! Писать долго я не могу, так как время 8 часов, а теоретическая механика лежит не начатая со вчерашнего вечера.
Сейчас принесли газету (я уже узнаю об этом по шороху), а письма нет. Жалко как. Я так избалована тобой, что жду письма каждый день.
Да, ещё я тебе скажу. Когда я возвращаюсь домой, то у остановки 23-го трамвая всегда встречаю одного или несколько солдат. И первая мысль: «Это от Эдьки». Ну ничего, скоро сам приедешь.
До встречи. Целую тебя, мой хороший, и очень, очень жду.
Твоя невеста.
Здравствуй, Эдька! Извини, что так давно не писала, я и сейчас ведь пишу опять на истории искусств. У нас изменился лектор, и теперь все лекции и даже голос его, и выражения очень похожи на Елену Васильевну.
((Это наша преподавательница по истории искусств в школе, школа была с художественно-оформительским уклоном, вот нам и преподавали живопись, рисунок, композицию, одним словом многое, что не в каждой школе преподают.))
Я видела ребят. Ты знаешь, что мы ходили в театр? Спектакль называется «Лучше останься мертвым» в Театре Ленинского комсомола. Постановка Алексея Баталова. Так вот, очень интересный и современный спектакль. Сейчас я коротко расскажу содержание. Дело происходит в ФРГ.
В одном сумасшедшем доме какой-то больной Ганс называет себя человеком, прилетевшим с другой планеты. Очень интересная и впечатлительная натура. Один врач сделал заключение о его болезни и посадил его в сумасшедший дом, хотя на самом деле он был в полном рассудке. Так вот этот Ганс написал пьесу о своей жизни и попросил доктора и медсестру Эмми сыграть её на вечере отдыха для больных. Это была его последняя надежда доказать, что он здоров. И всё дальнейшее действие развивается на искусственной сцене. На широкой подставке, которая является их сценой, на верёвке висят 3 одеяла, которые поднимаются как занавес. И все роли в этой пьесе играют всего три человека: арт. Корецкий – Ганса, арт. Державин – доктора и все мужские роли, арт. Лифанова – Эмми и все женские роли.
Ганс родился в маленьком городке. Оттуда же он ушёл на войну, оставив там любимую девушку Кэт. Он пробыл на войне 15 лет, т.к. попал в Алжир. Был ранен, едва остался жив, но у него пропали все документы. Без них он не мог вернуться на родину. И вот он взял какое-то удостоверение у первого убитого солдата. И вот он уже в своём городке. Но оказалось, что здесь его считают умершим: его имя занесено на памятник умершим, его земля продана, его Кэт замужем. Двое лжесвидетелей, за деньги, несколько лет назад подтвердили его смерть, и теперь им грозила тюрьма. Но его имя уже не принадлежит ему, ведь у него нет документов, подтверждающих, что он – Ганс Беккер. Теперь он всю жизнь должен жить без имени. И чтобы не умереть с голоду, он решает взять имя того убитого солдата.
Но оказывается, что тот солдат был вором- «медвежатником» (это взломщик сейфов), и его уже давно ищет полиция. Ганса арестовывают и осуждают на несколько лет. Выйдя из тюрьмы, он оказывается без всяких документов, у него есть только газета с этим нашумевшим судебным процессом. Теперь он известен как человек, потерявший память, т.к. на суде он запутался в деталях «своего» преступления. Он умирает с голоду, т.к. никак не может найти работу, а продолжать дело человека, фамилию которого он теперь носил, он не мог. С трудом он устраивается мотогонщиком на стене. Их всего трое: он – Билл, Джек и Мод – женщина. Целый день он должен крутиться на мотоцикле на огромной скорости. Он не теряет надежды получить работу. Ему, наконец, удаётся договориться с одной фирмой. Он ждёт только письма с контрактом, но тут вмешивается Мод. Она любит его и не хочет, чтобы он уходил. Он сообщает фирме, что он человек, потерявший память, без документов. И вот, перед выходом на сцену, он получает письмо. Радостный, он вскрывает его и поражён – там отказ. Обезумевший от горя, потрясённый, уставший от такой жизни, он идёт на свой выход. Начинается его номер. Он кружится по стене до тех пор, пока ему не начинает казаться, что перед мотоциклом бегут белые мыши. Он старается догнать их. Всё громче и громче гул мотора.
(Впечатление потрясающее. Закрыт занавес. И по стенам, по лицам зрителей пробегает луч, всё быстрее и быстрее. Стереофоническая запись шума мотора, который тоже всё возрастает. Это всё очень действует на психику. Впечатление потрясающее.)
И вдруг всё обрывается: тишина. Открывается занавес. Опять всё тот же больничный двор. Постановка Ганса прошла удачно. Доктору удалось добиться выписки его из больницы. Теперь его уже не считают умалишенным, и он опять свободен. Он снова может продолжать свою жизнь. Но какую жизнь: без документов, без работы. Нет, он уже не в состоянии вынести это. Он решает лучше остаться в сумасшедшем доме. Но оказывается, что здоровых там не держат. Тогда он спускается по трубе пожелать доктору и Эмми спокойной ночи. Держась за трубу, он спрашивает у них: «Доктор, ну а теперь то я могу остаться здесь?» На этом кончается.
Спектакль очень маленький, но сильный, и артисты играют хорошо.
Да, там есть интересная фраза. Доктор его спрашивает: «Почему Вы утверждаете, что прилетели со своей планеты на летающих тарелках?» А Ганс отвечает: «Это врачи так утверждают. Я говорю, что я прилетел с другой планеты, а они мне говорят, что прилететь можно только на летающих тарелках».
Там я стала что-то рассказывать ребятам о моей группе, и говорю: «Наш комсорг Колотов …». А Жэн мне: «Кто, Боб?» Я: «Да». Оказывается, он его знает, они 7 лет были в одном лагере. Ну вот, и на следующий день он приходил ко мне в институт поговорить с ним.
Ещё у папы был день рождения 24-го, и мы с Нанкой подарили ему «абстракциониста». Лицо, руки и ноги из обожженной глины, которая прикреплена на спирали проволочной. Берет и пальто из той же материи, как и моё зимнее пальто (серые). Шарф – стронциановый. Пуговица – металлическая, медная. Вообще, здорово! А ещё ему подарил скульптор один фигурку женщины из белого фарфора. Это её силуэт. Очень неплохая.
Ну, пока кончаю. Хочу скорее послать, а то ты обижаешься, хотя я послала очень много писем. Да, ты прислал 28 штук. Последнее - с билетиками от трамвая.
Ну, целую тебя, любимый.
Твоя Ирина.
Помимо бушлата и зимней шапки, мне дали в личное пользование автомат Калашникова, и не простой, а с металлическим складывающимся прикладом. Такие автоматы были не у всех солдат дивизии, только в нашем развед - дивизионе, разведчикам такие полагались. А в армии как? Раз положено, значит, получай, вот я и получил. Мой автомат, в отличие от Израильской армии, у меня под подушкой не лежал, всё оружие находилось под замком в оружейной комнате, и выдавали его только при заступлении в караул или на стрельбах. Так что случись что, до автомата мне не добежать, впрочем, как и всем остальным. Но даже это ещё полбеды, добеги я до автомата - проку в нем нет, он без патронов, а патроны - они даже не в рожках, а так, в специальных дощечках с дырочками для их хранения. Вот и получается, случись что, я должен добежать, получить свой автомат, комплект патронов (тридцать штук), заложить их в рожок, прикрепить к автомату, и только после этого начать оборонятся от неприятеля. Кстати, для несведущих - рожок из тридцати патрон расстреливается за несколько секунд. Вот насколько реально не было войны в тот период, что никто и не думал, что автомат может пригодиться в самом деле.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. Когда не было войны 9 - Первое увольнение.
http://www.proza.ru/2010/10/26/980