Гл. 4 Развитие капитализма в России

Ольга Аллеман
Следы вчерашнего вечера в кабинете писателя были столь интенсивными, что даже археолог-дилетант смог бы без труда составить по ним картину быта и нравов изучаемой эпохи.  Святая святых писателя – письменный стол оскверняли пепел и грязные стаканы. По полу разбежались чипсы, орешки и даже окурки, выскользнувшие из ослабевших в литературных дебатах рук. Кресла и стулья пьяной толпой сгрудились вокруг  журнального столика.

  Вытереть  стол Вере мешала пластиковая черная папка  с жирной золотой буквой «Ф». Она подняла ее, но скользкий пластик выскочил из мокрых пальцев, папка упала, и содержимое высыпалось на пол.  Вера начала собирать листы и складывать по номерам страниц. Закончив, она мельком взглянула на первую страницу и увидела нечто странное::

«Письмо первое. Написано шариковой ручкой на тетрадном листочке в клеточку, почерк крупный, с наклоном, сползающий к концу строки, большое количество орфографических ошибок.

Так это письма, с некоторым разочарованием подумала Вера. Интересно, Собирался ли Туркин использовать их как сюжетную опору, ввел в качестве иллюстрации или просто для оживления повествования? Уж не читал ли он их вчера своим гостям?  Почему бы и ей не взглянуть, в конце концов, сказала себе она и присела за стол. Первое письмо начиналось так:

 «Здравствуйте уважаимый Вадим Ефимович.Навирняка Вы  вспомнете сваего старого кореша Витьку Вагончика с каторым учились в школе и правели многа времини. Помнете как я научил Вас пить партвейн. Дрянь этот партвейн была парядочная но все лучше таго что нам сейчас пить приходется атрава адно слова проста чернила. Раньше было лучше. Как вспомню проста слезы сами льются. Асобенна если черес трубачку что в петлю ат рубашки а бутылку под рубашку и никакая завучиха не найдет. Помнете наверная как нас паймали в школе. Или это кто-та нас тагда залажил хател бы я знать кто. Сейчас навернаяе Вам толька самые самые вина пить приходется как парядочные люди пъют да и так пить разучилис на эта тринировка нужна. Но галова у Вас всигда крепкая была и многех перепить могли. И патом если паставить к теплай стенки как геворится и асобенна с девками. Девки какие были тагда помнете. Первый клас. Сонька рыжая правда спилась савсем а Маринка жирная гаворят в арабских эмиратах свой бардель аткрыла. Прибыльное дела аказывается я бы и сам неаотказался толька кто даст.Помнете мы с Вами иконы удачно талкнули.  И нас абоих в девятый класс брать не хатели завучиха гаворила делать нам там нечева. Я так и пралетел а насчет Вас она ашиблась Вы даже в институт сумели паступить. Но свой в доску были не выпендревались не то что некаторые. А как в кафе хадили всей шарагой помнете эта еще была до таго как я в калонию загремел. Тагда у Вас не была еще денег я научил как дастать. По первай тарговец из вас был никакой толька патом научились фарцавать как челавек. А как мы талкали бланки для справак о нетрудаспасобнасти что Вы у своей матери брали помнете. Но я не выдал никаго кагда меня поймали. Да что трепаться дела прошлае. Да пака не забыл наш директар школы таго павесился. Такой весь был из себя ленинец проста смишно. Адни гаворят он разачаровался в камунизьме другие спился подчистую. Хрен его знает я с ним не выпивал. Я после калонии еще пару раз в тюрягу загримел считай не за что. Кинули меня адни гады падставили что вместе фарцавали валютай. Харашо вышку уже атменили за эта дела. А после лагеря жизнь пашла хуже не бываит. Мать паганка атправила меня в паганый алкагольный лазарет думала паможет но стала только хуже. После личения савсем мозги сабрать не могу какая там работа. Фарцавать типерь нечем в магазинах и так всего до хрена. Зачем перистройку устроили падлы нипанятно мне толька хуже. Ноги атнимаются и руки трисутся даже перо не держат. Снизайдите к моему паложению пашлите нимного денег стараму приятелю по дружбе.   

Ваш навечна  школьный друг Витя Вагончик.»

        Скажи мне, кто твой друг, ну и так далее, усмехнулась Вера...

 Второе письмо выглядело куда серьезнее:

 

«Дорогой Вадим,

 Ты был прекрасным учеником, хотя иногда и слишком шалил. Помню, сколько стихов ты знал наизусть и какая у тебя была прекрасная память. Когда тебя принимали в пионеры, всех просто потрясло, как прекрасно ты прочел стихи Есенина о Ленине:

 «Застенчивый, простой и милый,

Он вроде сфинкса предо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной.»

А ты их помнишь?

 Я знаю, что ты был инициатором многих проделок. Горжусь тем, что смогла убедить директора школы не выгонять тебя после девятого класса в ПТУ. Ведь мне было известно, что ты мечтаешь пойти в армию и стать по примеру отца офицером. Я очень уважала покойного полковника Фуксмана, он был настоящий человек с большой буквы. Я порой захожу на его могилу, когда бываю на кладбище. И твою маму в городе очень ценили и считали лучшим детским врачом. Как она поживает в Израиле?

А теперь главное. Мы решили создать в нашей школе музей, ведь у нас училось столько замечательных людей! Но вот средств на оформление музея из ГОРОНО никак не выбить. И я решила обратиться к тебе, потому что читала в газете, как щедро ты поддерживаешь науку и культуру. Мне неудобно просить, но может быть, ты пожертвуешь немного на нужды нашего музея, в котором одну из экспозиций мы собираемся посвятить тебе и твоему жизненному пути. Тебе будут горячо благодарны многие поколения наших учеников.

Твоя первая учительница Тамара Николаевна Деревянко»

     Следующее письмо, судя по всему, было написано человеком, знавшим Фуксмана в студенческие годы:

«Глубокоуважаемый Вадим Ефимович!
Нам хорошо известно Ваша благотворительность и желание во чтобы то ни стало помочь тем, кто остался на Родине. Осмелюсь напомнить о том самом члене команды КВН транспортного института, с которым Вы выступали. Конечно, у Вас и сейчас не скучная жизнь, но и те времена есть чем вспомнить. Как мы тогда интересно жили! Помните наше кафе, в котором мы лекции прогуливали? А девчонки какие были дивные? А эти ночи у костра под гитару? А та самая практика, когда мы парочками разошлись по палаткам, а этот идиот парторг пошел нас проверять? Как он разорался, вонючка партийная: разврат, порнография безобразие! Не видел, козел, настоящей порнографии! Но Вы молодец, палатку сзади разрезали, и она убежала. Этот идиот парторг так вас и не застукал! И Вы ее имя не назвали, не предали, хотя потом Вас еще долго тягали. Она мне сама рассказала, когда мы с ней разводились. А в стройотряде как здорово было! Вы уже тогда показали, что можете все достать!

А какую роль Вы в команде КВН играли? Именно благодаря Вам мы всех побеждали! Да, были времена, тогда еще народ не такой профессиональный был, это потом они все артисты стали с готовыми текстами. Вы были один из самых известных людей в стране и я горжусь, что был с Вами знаком. А наше выступление по телевизору и приветствие на музыку «Семь сорок»! Сейчас смешно вспоминать, за какие мелочи тогда можно было все купить – за кусок колбасы, бутылку коньяка! Помните, как мы у секретарши всегда вопросы для экзаменов доставали, чтобы шпоры девчонки вовремя на всех изготовили?За коробку конфет! А сейчас всем миллионные взятки подавай! Чиновники зажрались, их теперь американскими джинсами или комплектом шин не купишь, гадов!

Да, все хочу спросить – это правда, что Вас выгнали за анекдот - какое самое страшное оружие против китайцев? А ведь и в самом деле, презерватив! Вы правильно сделали, что ушли из института, толку-то что было там дальше гнить, когда и без него вполне можно было прилично зарабатывать? Вы уже тогда показали нам, как это нужно делать – круто, по-западному.

Кстати о зарабатывать. Я тут собираюсь совместное предприятие открыть. Думаю открыть в Германии и других странах Западной Европы сеть дешевых секс-клубов. Шансы хорошие, только вот начального капитала маловато. Не хотели бы Вы стать одним из его учредителей?
Искренне Ваш друг по команде КВН  Тарас Пельмезян»

  Потом шло письмо с пометкой: «Трудночитаемое»:

 «Уважаемый  Вадим Ефимович Фуксман! С армейским приветом обращается в Вам генерал Рыбников.
Ни за что не написал бы, но настали такие трудные времена. И ни к кому другому, кроме как к Вам, я бы не стал обращаться. Но Вы оставили о себе самые лучшие воспоминания. Я хорошо помню, какой Вы были исправный солдат и как мы ездили вместе на рыбалку. Вы умели все достать, даром что всего-то снабжением одного батальона заведовали. Вас за глаза так и называли - «солдатский магнат». Мне капитан Онищенко рассказывал, как Вы уже на двадцатый день службы еще в учебке ему пять тонн труб для ....не читаемо...  организовали. Он просто глазам своим не верил! Спросил скорее для смеха – кто может достать? И Вы шаг вперед, как Матросов на пулемет, – «Я!»  «Сколько тебе надо времени?» - «Одну неделю!». Вы уже тогда были гений по этой части. Иван Иванович рассказывал, что когда Вы склад приняли, там недостача была жуткая, а Вам удалось все утрясти. Чтоб их ...не читаемо... И у Вас даже оставалось, так что нам могли кое-что из излишков, что все равно списывать надо, принести. Иван Иванович все вспоминает, как Вы водку на телефонные аппараты у председателей колхозов меняли. А когда поймали, Вы политруку объяснили спирт нужен для чистки оружия. Что там прошлое вспоминать, но это ведь я Вас от военного суда тогда спас! А ведь могли в Сибирь на двадцать лет загреметь как  ...не читаемо...! Я уже тогда видел – парень способный и ничего не стал делать, даже когда Вы самовольно на четыре месяца в Сочи уехали, чтобы там до конца службы спокойно досидеть. И поэтому я уволил Вас с лучшей рекомендацией, чтобы это помогло в остальной жизни. Знаю, каких успехов Вы достигли, слежу по газетам и телевизору. Только вот газеты покупать не на что, сейчас мы с женой просто бедствуем, не поверите!У нас как при Петлюре стало, только что не так много стреляют. Чтоб их поганая ...не читаемо...  Денег нет, продукты купить не на что. Одной картошкой питаемся, а моей супруге при ее диабете это чистый яд! Ей белое мясо нужно, сливки и все по диете, иначе помрет. Она Вас всегда со слезой вспоминает, как Вы ей шампанское и шоколад из излишков, что на складах оставались, приносили. Помните, супруга даже поужинать Вас звала, да Вы такой скромный были, все отказывались.

С армейском приветом генерал Матвей Рыбников»

  Очень трогательно выглядела пометка перед другим письмом: «аккуратным и довольно детским почерком на розовом листочке из стандартного набора почтовой бумаги для девочек-подростков, с цветочком на углу».

«Дорогой и любимый Вадик!

Ты был единственная и настаящая любовь в моей жизни. Помнишь, как я остановила тебя на дороге? И подумать только, что если бы мне не нужно было к этому моему жениху ехать и я бы не подняла руку мы бы с тобой и не познакомились вовсе!!! Нет это был просто перст судьбы!!! А какая тогда у тебя тачка была, я так и атпала!!! Смешно вспоминать сейчас ты наверняка и не на таких ездишь. До сих пор помню все до единого слова, о чем мы тогда говорили! Ты спросил меня, куда – я сказала к вокзалу а ты говоришь – а может, Вас прямо в Ялту свезти? Это просто отпад, что было, до сих пор дрожь пробирает когда вспоминаю. Я таких крутых до этого еще не встречала, вначале так и подумала - сумасшедший. Но я и сама чуть с ума не сошла, как только твою тачку увидела! И только все думала – у меня ведь с собой ничего нет, даже белья!  А как было в Ялте! Жуть! Я до сих пор как закрою глаза, так все в самых мелких подробностях вижу. И какое белье ты мне тогда купил, помнишь, еще в этом магазинчике с розой на вывиске и ту самую брошку. Только вот пришлось ее продать, когда кисло было. Не поверишь но помню даже, какие у тебя часы были и галстук, про все остальное вообще молчу. Экстра-супер-мега-класс!!! Я только два дня спустя вспомнила, что должна своему жениху позвонить. Этот сын главного прокурора такой зануда был, просто кошмар. Но ты был мне тогда важнее.

Ты себе не представляешь, как я тогда переживала, что тебя тогда, в 82 году, могли расстрелять, за то что ты стал богатым, и тебе пришлось психом притвориться, чтобы спастись. Они тебе просто завидовали, потому что у тебя была голова на плечах и ты умел делать деньги даже при сацилизме, а они нет. Я за тебя всегда молилась и сейчас молюсь, дай бог тебе здоровья. Ах, я тебя буду помнить всю оставшуюся жизнь. Эти несколько дней и особенно ночей.

Но что старое вспоминать, нам время тлеть, а им цвести. У тебя, говорят, и детей нету? А моя дочка выходит замуж. Как и все молодые, она хочет настоящую свадьбу, но с каких денег мне все это устроить? И чтобы венчание, и карета, и ресторан на сто человек? Жених-то пока не очень зарабатывает, но парень перспективный. Я вот все думала-думала и решила тебя попросить. Не мог бы ты помочь в память о старой любви. Не очень много и надо, всего каких-нибудь тысяч десять-пятнадцать долларов.

Молюсь за тебя. Дай Бог тебе всего-всего хорошего. Не посылаю тебе своего фото, пошлю со свадьбы дочки.

Твоя по гроб Лена.»

Да, вздохнула Вера, ловкий человек этот Фуксман. Умели взять в одном месте, и перепродать с наваром в другом, причем не платя налогов и никак не делясь с теми, кто это производил. Поэтому народ справедливо называл их спекулянтами, хотя сами себя они отчего-то называли бизнесменами.  А такие, как она, вынуждены были втридорога платить этим бизнесменам-фарцовщикам за какой-нибудь дефицит – зимние сапоги, к примеру, или растворимый кофе. Потому что в магазинах ничего не было усилиями все тех же предпринимателей. Чем беднее были прилавки магазинов, тем лучше жилось всяким Фуксманам.

Но не весь жизненный путь Фуксмана был устлан розами. В жизни преуспевающего бизнесмена был и довольно мрачный период, если судить по следующему письму:

 «Уважаемый Вадим Ефимович!

Встреча с Вами оставила неизгладимый след в моей жизни. Вы просто украсили мое пребывание в этой гнусной психушке и стали ориентиром во всей дальнейшей жизни. Я знаю, что боролся не зря и что Вы, как и я, тоже были противником режима, и это незаслуженное наказание только укрепило Вашу готовность бороться с ним, потому что они хотели украсть Ваше замечательное изобретение. Я помню, как Вы работали над ним день и ночь, и как Вам приходилось караулить свои тетради, чтобы их не украли надсмотрщики. Они так хотели завладеть открытием, что не постеснялись даже обвинить Вас в хищении миллиона рублей! Вот до чего дошел этот гнусный режим! Но я-то хорошо знаю, что Вы были совершенно здоровы, как и я. Даже в ванне продолжали писать! А они готовы были лечить Вас, пока не выбьют изобретение! Они не знали, что у Вас все было основательно зашифровано, а они еще не научились копаться в мозгах. Они и отравить Вас собирались, с этой советской власти всего можно ожидать. Вы правильно делали, что ели мою порцию.

Но Вы тем не менее все-таки допустили некоторые ошибки, и я считаю своим долгом на них указать, чтобы не повторять впредь. Я знаю, что Вы и дальше собираетесь бороться за правду и справедливость.

 Помните, как я помог выкинуть в окно Ваше письмо маршалу Устинову? Это мы зря делали. Ему же не нужно было такое изобретение, которое можно было использовать как в военных, так и гражданских целях. Ведь благодаря тому, что Вы придумали, будут не нужны ни ракеты ни пушки, и никакие другие науки, да и сами военные тоже. Я понимаю, что Вы мне поначалу не доверяли, думали я стукач. Конечно, враги могли притвориться друзьями, и надо было быть осторожным. Но не думайте, письмо в Пентагон я точно отослал! Только вот адрес, как мне кажется, нужно было писать точнее – не просто психиатрическая больница номер 5, третья кровать у окна, а и номер палаты указать. Только вот напрасно Вы просили профессора отпустить Вас на пару часов из больницы, чтобы раздобыть денег и дать ему взятку, чтобы Вас отпустили. Думаю, тогда из телефонной будки позвонить прямо в Швецию было никак нельзя. Так что напрасно Вы шведский язык учили, чтобы суметь ответить на присуждение Нобелевской премии, которую бы Вам точно дали, узнай они о Вашем открытии.

Кстати, я только сейчас понял, что эти их тесты в дурдоме – полная дрянь. И мы с Вами все правильно отвечали, они только неправильно их истолковывали. Помните, какой из четырех предметов лишний - машина, автобус, стол или велосипед? Вы были правы, лишний велосипед, потому что на нем нельзя писать. Этих ученых самих нужно в психушку упрятать. Конечно, им в конце концов ничего не оставалось, как признать Вас нормальным. Я знаю, что первое обвинение против Вас провалилось, а потом они все-таки Вас посадили. Но я никогда не терял веру в прогресс и справедливость!

А теперь о сугубо личном. Я тут накропал сборник стихов, и в том числе много о Вас, но никто публиковать не хочет, разве за свой счет. Я уже нашел типографию, где можно дешевле всего напечатать. Посылаю экземпляр рукописи, посвященный Вам, непримиримому борцу с режимом.

Да, кстати, я сейчас работаю на одну благотворительную организацию в рамках программы «Мир для всех». Не могли бы Вы прислать немного денег? И еще, если можно, ответьте, когда Вы обнародуете свое изобретение? Я жду этого момента с нетерпением. Тогда и наша борьба за мир и демократию будет не нужна, а сразу наступит всеобщее благоденствие.
Искренне преданный Вам Виталий  Поленицин»

Но уже из следующего письма стало ясно, что Фуксман успешно преодолел все трудности:

«Привет, кореш Вадюха!

Другана не забыл еще? Я тут недавно узнал, что у тебя наш бывший начальник лагеря в заместителях работает. Говорят, ты как вышел из тюрьмы, так свое первое дело с ним завел и он по сию пору у тебя заместитель. Или врет народ? А теперь ты, я смотрю, зажил лучше любого пахана, как на Запад слинял. Но ты прав, вовремя сообразил. Дома стало хреново, знаешь ли, не развернуться, многих прихватили. Организация постепенно разваливается, еще те, кто повыше, остались, а вот для охраны и черной работы мужиков найти все труднее и труднее. Трудно теперь ворам в законе. Налоги платить заставляют, падлы, не то что раньше. Не, мне нынешние порядки не нравятся, особенно в России!  Не для того демократию устанавливали, чтобы вору в законе работать мешали! Пора эту власть к едрене фене свергать. Прокурор обнаглел,
забыл, падла, от кого деньги получал недавно, и стал копать под нас - откуда то, откуда это, почему такой дом построили? Хоть и не живи вовсе, прямо как при  коммунистах - тогда тоже только и было можно, что по девкам да в ресторан, а как чуть что из ряда вон – быстро заметут. И с Запада никакой помощи, только все бухтят, как заигранная пластинка, русская мафия да русская мафия! Да какая мафия, это же и есть свобода, они сами хотели! Нет уж, я и раньше, сам знаешь, что на их законы делал, а уж теперь и подавно.

Да, пока помню – этот самый гаденыш Поздеев, что нам не давал нормально торговать, уже того, не пережил светлого часа демократии. Говорят, тебе сначала тоже не очень пруха шла, пока не вышел на толковое дело. Правда, что ты свой первый миллион заработал, когда целый состав с дизелем налево толкнул? Тут ума не надо, только карман подставляй!  Но с сырьем уже идет куда хуже, на все поганое государство лапу наложило. Надо искать новые пути. Банк, к примеру. Мы тут одно дело организовали – выпустили свою кредитную карту. И эти лохи думают, что с этой картой они скидку получают в лавках. А на самом деле это они нам платят. Все законно и строго добровольно. Неплохие возможности дают вывоз мусора, к примеру, водоснабжение и канализация. Знающие люди говорят, это золотое дно. Или вот еще игровой бизнес. С сексом связываться не стоит, он весь в компьютер уходит.

Нам нужно организовать ряд филиалов банка в Германии. Нам твоя помощь нужна. Напоминать не стану, сам знаешь - не будь меня, шиш бы ты мог ходить по всем зонам с руками в карманах и торговать. Я ж знаю, сколько ты в те годы заработал! Худо тебе не было, все честь по чести. Так что смотри, шевели извилинами.

А потом думаю либо в Швейцарию податься, или уж сразу на Багамы. Но перед этим надо еще набрать капусты. Так что дело, как говорится, в банке.

Да, этого жука Ефимовича, оказывается, взяли в Милане, с какой-то шлюхой прямо из постели. С ним было алмазов на изрядную сумму и кокаина грамм триста... Сейчас в Итальянской тюрьме. Поделом собаке! Он, тварь, у меня бронированный Мерс перехватил, что был вроде для какого-то саудовского принца сделан. Я такого не люблю, сам знаешь!

С приветом Жора.»

  Это уже было не столько смешно, сколько противно. С наступлением новых времен фарцовщики гордо переименовали себя в «предпринимателей» и уже без помехи со стороны закона продолжали свою деятельность, которую правильнее было бы назвать разбоем. Такие, как Вера, после бесславного конца социализма и понятия не имели, как подступиться к пресловутой товарной экономике. Пытаться заняться предпринимательством в ее положении, без начального капитала, а главное – без связей, было возможно только в качестве торговки на базаре. Да и действительность не вдохновляла на подвиги на ниве свободного предпринимательства. Страна сразу как-то облатнела и заполнилась жирноватыми парнями с тупыми мордами, непрестанно  матерившимися и пугавшими всех одним своим видом. «Блатные» то и дело «кидали» простаков-«лохов» или конкурентов.

Зато таким, как Фуксман, все удавалось. Он не только достиг сияющих высот богатства, но и сумел ухватить немного сусального золота славы, поняла Вера и следующего письма:

 «Уважаемый Вадим Ефимович!

От лица всего нашего коллектива я уполномочен выразить нашу просьбу. Мы хотим организовать в нашей тюрьме мемориальную камеру. У узников и работников связаны с Вами самые теплые воспоминания. Да и Вы наверняка не без доброго слова вспоминаете место, которому обязаны излечением от гастрита и возникновением многих новых и плодотворных деловых идей. Старожилы вспоминают, что Вы, как могли, облегчали их жизнь, помогая им покупать посещения родственников, чай и прочие товары, а также давая советы по части знания законов. И как прекрасно Вы организовали работу заключенных и сумели продавать изготовленные ими изделия. Мы и сейчас занимаем заключенных  изготовлением шахмат, а вот с танковыми запчастями дело больше не идет. Хоть мы и стараемся, так хозяйствовать, как это делала Вы, пока не удалось никому. И ни один из нас ни одной минуты не верит тому, что Вы были завербованы в КГБ!

Всем вновь прибывающим мы показываем камеру, где Вы сидели, и место, где стояла Ваша кровать, а также изолятор, в котором Вам один раз пришлось побывать. Благодаря перестройке у нас произошло много изменений. Заключенным не нужно больше брить голову и можно сидеть в своем. Мы стали лучше  кормить людей, особенно тех, кто готов с воли платить дополнительно.

Поэтому просим Вас прислать для мемориальной камеры хотя бы что-то из ваших вещей  и фото. Мы будем также благодарны за любую материальную помощь, которую Вы сочтете нужным нам оказать.

Глубоко уважающий Вас Константин Иванишвили и весь коллектив».

Но это было далеко не все. В папке имелись письма от писателя, который мечтает написать его биографию, но которого опередил Туркин. От мальчишки, что хочет войти в его шайку. В России, как показывают опросы, половина мальчишек хотят стать мафиози, половина девчонок – валютными проститутками. От двух-трех женщин, утверждавших, что - они матери его детей. От руководительницы приюта для брошенных детей и падших девушек. Словом, от всех тех, кто догадался, что есть смысл попробовать отщипнуть кусочек от состояния Фуксмана, давя на его тщеславие, сентиментальность или просто желание показать себя. Но эти письма не добавляли ничего нового к облику Фуксмана.

            Разве вот такой документ, который непонятно как попал к письмам:

  «Пресс-заявление для печати в ответ на обвинение в связях с мафией

Хотя меня откровенно обвиняют во всех смертных грехах, я заявляю, что не имею никакого отношения  к вменяемым мне преступлениям. Я категорически опровергаю слухи, что наша фирма сотрудничает в торговле оружием с фирмой «Северотранс». Мое сотрудничество с этой фирмой носило исключительно законный характер, а не служило для отмывания незаконно заработанных денег и тем более не для таких дел, как продажа оружия, торговля наркотиками или игорный бизнес.

 Так же отвергаю любую причастность к покушению на Милоевского, Хазановича и Нинишвили. Процесс против меня в Швейцарии показал мою полную невиновность. За время моего пребывания в тюрьме Шамп-Доллон я даже получил от правительства Швейцарской республики компенсацию за нанесенный мне моральный и физический ущерб в размере миллиона марок.

Еще более крупными суммами могут поплатиться те, кто пытаются сейчас оклеветать меня в прессе».

Вера аккуратно сложила все в папку и задумалась. Путь простого советского хулигана и фарцовщика до миллионера впечатлял и напоминал о тех страшных временах, когда она уехала.  Ее бывшая родина, в каком-то странном ослеплении, полагая, что взлетает в небеса демократии и свободы, свалилась в яму беспредела, выкопанную кучкой людей без чести и совести. И, когда она лежала в этой яме, беспомощная, как какой-нибудь упавший на спину огромный доисторический динозавр, кучка стервятников-Фуксманов стали драть ее на части, издеваясь при этом над неведением или глупостью тех, кого обирают. А те, кого обирали, были как под гипнозом, искренне веря, что им хотят помочь! В результате одни просили милостыню и умирали от пустячных болезней, а другие запихивали в себя килограммами икру и купались в шампанском. Октябрьская революция повторялась в симметрично обратном виде, и делали ее такие же безжалостные к русскому народу люди...

            Меж тем всякие Туркины, что в, сущности, и подготовили все это безобразие, одобрительно смотрели на это из своих сытных и теплых западных квартир. И радостно рассуждали о необходимости свободного рынка, демократии и прочем. Для некоторых усилия не пропали даром. Да хоть для того же Туркина, который теперь может позволить себе уборщицу и кухарку...

Тут раздался звонок в дверь. Вера поспешила в прихожую и, взяв трубку домофона, услышала незнакомый мужской голос:

-Меня зовут Эдуард Лимонов! Я хотел бы встретиться с Вами!

            -Что Вам нужно?  Это не Вы, случайно, шли за мной всю дорогу?

-Да, но только  потому, что не был уверен, Вы ли это. Видите ли, я лично Вас не знаю, так что пришлось идти от квартиры Туркина, уж не обессудьте. Я тоже писатель. Может быть, Вы читали мои книги?

-Нет!

Отчего это все писатели полагают, что их все знают? А самое главное - что ему от нее надо? Тоже прибирать в его квартире? Ну уж нет, одного писателя с нее хватит!
-И вообще, откуда мне знать, что Вы – тот за кого себя выдаете, а не преступник какой-нибудь?

            -Я не преступник! Не бойтесь, я ничего Вам не сделаю!  Мне только нужно поговорить с Вами! Если не желаете меня впустить, то хотя бы назначьте время и место! 

-О чем мне с Вами говорить, скажите на милость? Я Вас не знаю, Вы меня тоже!

-Мне нужно поговорить с Вами по поводу писем Ленина! Тех самых, что попали в руки Туркину! Вы должны знать о них!

        -Ни о каких письмах Ленина я не знаю, - отрезала она. – Вы не по адресу! Вы что, не знаете, кем я работаю у Туркина? Разве станет писатель оповещать свою прислугу о таких вещах?  И вообще, оставьте меня в покое, или я вызову полицию!
         Вера лукавила. Ей было хорошо известно, о чем речь. Что ни говори, а прислуга во все времена поневоле разделяет жизнь своих хозяев...

Продолжение следует.