Гл. 3 О нашей революции

   
          Сперва пришлось заняться наведением вожделенного немецкого порядка в квартире Туркина. Судя по засиженному мухами зеркалу в прихожей, пышным залежам пыли под мебелью  и выразительных окаменелостях на унитазе, в последний раз тут убиралось еще при ангельского свойства Ираиде. И пока Вера драила и чистила, скоблила и вытирала, ей казалось, что все это делает не она, а какая-то другая женщина. А она просто рассеянно наблюдает со стороны.

Иногда в голову приходили мысли, что весь этот аккуратный с виду западный мир – блестящие  витрины и сияющий пол в супермаркетах, веющие дезодорантами гигиенические сортиры и стерильные палаты в больницах, безупречные  рестораны и оффисы, держится на бесконечном труде миллионов невидимых миру людей. Прекрати они хотя бы на неделю эту грязную работу, Очень Важные Персоны – аристократы и поп-звезды, миллионеры и политики  утонут в собственной грязи. Очень Важные Персоны только и умеют, что приказывать, не глядя на тех, кому эти приказы отдаются и не заботясь, что о них подумают другие.

В старые времена закаленные веками неравенства господа стеснялись прислуги не больше, чем любого домашнего животного. Им и в голову не приходило, что у тех, кто их обслуживает, есть глаза и уши, не говоря уже о чувствах и тем более собственном мнении. А сегодня, нанимая няньку или уборщицу, люди приобретают в придачу к паре рабочих рук пару внимательных глаз, а также умение думать и сравнивать. Особенно если дело касается образованных русских женщин, которых после перестройки поставили в положение крепостных Машек и Нюшек.

          Супругу Туркина тоже ничуть не волновало, что о ней думает тот, кто стирает ее грязное белье или подбирает с пола в ванной интимные предметы туалета. Туркин тоже явно не задумывался о том, что есть в его жизни вещи, которые лучше не выставлять на всеобщее обозрение. Нет, конечно, он был стандартно вежлив, Вера ни разу не слышала от него матерных слов, которыми постоянно изъяснялись герои его книг. И дисциплинированно ел диетические блюда, что она готовила, ни разу не высказав претензий по части их вкуса. Однако не стеснялся в ее присутствии так утробно сморкаться, что становилось страшно за его внутренности, тянуть со свистом чай или прочищать горло громовым кашлем. А также оставлять весьма выразительные следы на унитазе, которые Вере приходилось устранять, входя в соприкосновение с самыми сокровенными тайнами писательского естества. Его супруге и в голову не приходило этого сделать.

В этом плане Туркины действительно не сильно отличались от параличных старушек, за которыми Вере довелось в свое время ухаживать. Какими бы скромницами эти бабули не были в молодости, от няньки было ничего не скроешь.

            Как и всякий  истинный гений, Туркин никогда не обращал внимания на такие пустяки, как пыль в углах или следы на унитазе. Зато по части денег он оказался человеком въедливым и велел завести  книгу расходов и записывать в ней не только все истраченные на хозяйство деньги до последнего цента, но и сколько времени ушло на то или другое дело. Правда, когда он брался ее проверять, Вере становилось смешно. И, О ценах на продукты Туркин имел примерно такое же представление, как питекантроп о теории относительности.

Работала Вера всего четыре часа в день, и поэтому могла судить о жизни Туркиных примерно с той же позиции, как и исследователь, что изучает подводный мира через иллюминатор батискафа. Однако даже в батискафе можно уловить направление основных течений, измерить температуру и сделать кое-какие выводы об экологии моря Особенно если в распоряжении исследователяя имеются результаты его предшественников. Например бывшей супруги Туркина Ираиды, которой Вера неоднократно звонила, чтобы точно узнать нужные мелочи вроде диеты Туркина.

. От нее Вера получила подробнейшее описание физиологии писателя, начиная от желудка и кончая простатой. Слова, что при этом употребляла ангел-Ираида, наверняка гирями повисли бы на ее крыльях, вздумай она перебраться на небо. А уж про выражения которыми она описывала свою соперницу, лучше и вообще не упоминать. Хотя кто знает больше о злодейке-разлучнице, чем брошенна жена?

  «Милостивая сударыня» была из того поколения, что уже ничего общего не имело с застенчивыми провинциальными русскими красавицами, о которых так прочувствованно писал Туркин. Оно выросло на восторженных рассказах о доходах валютных проституток и заграничных сериалах о страданиях богатых и красивых, героини которых заняты исключительно продажей своего главного товара – молодости и красоты. Теперь даже в самой захудалой глубинке все Наташи и Алены, что чуть красивее Квазимодо, уже давно не ведут никаких вздорных разговоров о призвании, служении людям и прочих глупостях. Они четко знают, к чему нужно стремиться - стать женой «нового русского», или, на худой конец, содержанкой. Самые наивные, конечно, все еще рассчитывают на лавры манекенщиц или поп-звезд, но их число неуклонно сокращается.

И понятно почему. Все средства массовой информации новой России заменили слово «любовь» на «секс», а про преданность, верность и порядочность говорить стало так же стыдно, как про равенство и братство. Зато жирный знак равенства вдруг поставили между понятиями «счастье» и «деньги». Этот поворот на сто восемьдесят градусов, если вдуматься, был самым ужасным из всего того, что случилось в стране, порой думала Вера. Можно отстроить разрушенные дома и заводы, но с разрушенными душами уже ничего не поделаешь.

Свою карьеру Наина Романовна начала еще подростком. Участвовала в каких-то конкурсах красоты и дефиле нижнего белья. Долго и безуспешно пыталась пробиться на телевидение. Толкалась в местах, где можно встретить интересующие ее объекты – ресторанах, дискотеках и прочих тусовках нового русского гламурно-глянцевого мира.

Этот дивный новый мир плотно забит толпами таких же, как она, «золотодобытчицами», что с детства отравлены сказками о чудной силе денег. «Золотодобытчицы» бьются за доступ к золотой жиле, в сказочный мир богатых и красивых и готовы ради этого на все. Правда, количество откопанного золота, что достается на долю средней «золотодобытчицы», чаще всего ни в коей мере не соответствует приложенным усилиям. Золотая жила уже в значительной мере выбрана самыми не брезгливыми и предприимчивыми. Основная масса миллиардеров и миллионеров уже по много раз сменила жен и любовниц. С «милостивой сударыней» именно так и получилось.

Несмотря на свою красоту и усердие по части ее эксплуатации, она сумела найти в Москве только средней руки женатого предпринимателя. Правда, он смог отвезти ее Париж, но на этом дело и кончилось. Не то встала на дыбы его жена, не то  у него нашлись другие объекты для вложений. «Милостивая сударыня» оказалась на бобах и ей пришлось все начать сначала. Но среди парижских туманов и кафешантанов дела как-то не пошли. Оказалось, что французы – публика скучная, глупая, а главное, жадная. Будучи приучены к дешевизне русских товаров, будь то нефть или девушки, они отнюдь не склонны тратить лишнее.

Пришлось ей перебраться в Берлин. Но и немцы оказались недостойными уважения порядочной девушки скупердяями, норовя получить на жалкий цент услуг на сто евро. Вскорости она осталась без всяких средств с существованию и устроилась работать в так называемую «агентуру сопровождения». Та же самая проституция, только культурно замаскированная. красивым названием Именно там она впервые познакомилась с некоторыми прогрессивными европейскими писателями.

Правда, попадавшиеся ей под руку полусветила европейской литературы отнеслись к ее авансам без должного внимания. Их лавровые венки уже давно ощипали на супчик особы не менее ловкие, чем она. Разве немолодой литератор Туркин, явно не слишком знакомый с уловками «золотодобытчиц», клюнул на расставленную приманку. Конечно, это было не совсем то, о чем ей мечталось, но за неимением лучшего и этот он мог стать ступенькой заветной лестницы.

Тем более что Туркин был из поколения, что пережило все изменения общественной морали и пришло к выводу, что имеет право покупать и продавать все, начиная с совести и кончая женами. В тот момент он, надо полагать, ошибочно воображал себя покупателем, в то время как на деле был всего-навсего жалкой дичью, на которую велась охота по всем правилам: немного лести по части его мужских достоинств и творческих успехов, а дальше все по известной схеме: «жена – не стена, можно и отодвинуть». И жена, несмотря на свои многолетние ангельские заслуги, была безжалостно задвинута. Вера отчего-то представляла Ираиду той самой русоволосой белолицей героиней турскинских опусов.

Вторым полезным источником по части изучения жизни Туркиных была и все та же вездесущая Ида Самуиловна. По своей добросовестности она регулярно звонила и расспрашивала Веру, что и как. Когда в один прекрасный день речь зашла о новой супруге Туркина, Ида Самуиловна заметила:

-Отчего это вроде бы неглупые мужчины женятся на таких вот красотках? Ведь явный вред здоровью и кошельку, не говоря уже о репутации?

-Значит, не такие уж они умные, раз влезли в явно проигрышный гешефт, - отвечала Вера.

А вот для «милостивой государыни» этот гешефт был вполне успешным, то есть с ее стороны требовалось прилагать минимум усилий при максимальном результате. Старый муж не требует слишком уж интенсивного внимания, особенно если он, как Туркин, наивно полагает, что молодая девушка искренне будет любить старого и некрасивого мужчину.  Да к тому же, как многие мужчины в таком возрасте, Туркин производил много разных неаппетитных звуков и запахов.

             Именно поэтому, наверное, его юной супруге было с ним тесно во всех смыслах – и в буквальном, и в фигуральном.  И писатель, подобно многим классикам, жил с женой в одном доме, но в параллельных мирах. Как Лев Толстой, он вставал в восемь утра и в одиночестве поглощал специально для него приготовленную овсянку. А потом садился за красивый письменный стол в элегантной домашней куртке а-ля Томас Манн, и начинал  строчить, как Жорж Сименон.

Процесс творчества выглядел впечатляюще. Согбенная над клавиатурой компьютера спина напоминала  перетянутую в нескольких местах диванную подушку, желтоватая лысина блестела от пота, трубка дымилась, экран светился. Все остальное в кабинете также способствовало плодотворной творческой деятельности, начиная от солидного бара, оснащенного целой батареей напитков, и кончая креслом с особой подушечкой для страдающих геморроем.

А «милостивая сударыня» жила в собственном мире по собственному распорядку дня, подчиняясь только своему «карманному диктатору» - мобильному телефону. Вставала не раньше двенадцати и долго приводила себя в порядок. Потом, уныло пожевав на завтрак какой-нибудь заморский фрукт, либо уходила куда-то, либо сидела у себя в комнате, смотрела телевизор или листала глянцевые журналы.

Супруги почти не разговаривали между собой. Но о чем говорить людям, которых разделяют добрых два поколения, двадцать сантиметров роста и килограммов пятьдесят веса? Даже невооруженным глазом было видно, что умственные способности Наины Романовны также мало соответствуют интеллекту Туркина, как бархатная алая кушетка в виде огромного пухлого рта в ее комнате солидным кожаным диванам в его кабинете. В тех редких случаях, когда «милостивая сударыня» вообще раскрывала рот, она выражала свои мысли почти исключительно словами нецензурного лексикона. Мат голоском феи, да еще из уст создания, что было ростом не меньше метра восьмидесяти, впечатлял не меньше, чем стриптиз в церкви. Пожалуй, молиться в такой церкви уже не станешь...

Главными собеседниками «милостивой сударыни» были глянцевые журналы, предписыващие свои читателям только одно:  покупать, покупать, и еще раз покупать. Причем не в каких-нибудь жалких супермарктах, где покупали простые смертные вроде Веры, а в эксклюзивных бутиках, где количество выставленного на витрине товара обратно пропорционально ценам и тому вниманию, которое тебе оказывает продавец. 

По обрывкам разговоров Вера быстро поняла, что Туркин ограничивает супругу в деньгах, и та постоянно бьется за неограниченный доступ к кредитной карточке мужа. Один из маневров в этой битве ей довелось наблюдать почти сразу, как она начала работать. Одновременно в этот день прояснился и давно интересовавший ее вопрос – откуда у Туркина деньги, чтобы содержать прислугу и все остальное.

В тот день Туркин зашел на кухню за бутылкой минеральной. Но не успел он открыть дверцу холодильника, как в кухне появилась «милостивая сударыня». Как всегда, одетая сугубо актуально: золотые туфли на высоченных тонких каблуках, короткие розовые брючки до колена и открытая донельзя ярко-алая блузка.

  Яростно мотнув гривой и чуть не сметя со стола половину того, что на нем стояло, она швырнула в супруга какое-то фото и прошипела:

-Вот, смотри! Они все в приличных вещах, а я – как оборванка! И все из-за твоей жадности!

Туркин покосился на Веру, вздохнул, и уныло возразил супруге:

-Ну что ты, на твоей фигуре и угольный мешок кажется царской мантией! У меня  пока с деньгами не очень... Вот закончу книгу...

-Да кто эту галиматью, что ты пишешь, читать будет?  Только сам Фуксман!

-Как ты можешь судить? - тон Туркина показывал, что он явно не в состоянии перейти от защиты к нападению.

             Раздраженная, видно, даже этим слабым сопротивлением, «милостивая сударыня» прибавила еще пару баллов ураганности:

-Ну сколько можно говорить о такой ерунде! Если ты мне сию минуту не пообещаешь,то  я...

Что она собиралась сделать, Вера не узнала, потому что Туркин поспешил ретироваться из кухни. Его супруга, стуча каблуками, бросилась за ним.

Кто такие «они», и отчего они не одобрили наряда «милостивой сударыни», Вера так никогда и не узнала. Зато поняла, что Туркин пишет книгу по заказу какого-то русского богача, окопавшегося в Германии.

  Колесо истории повернулось полностью, и скоро в Германии будет точно также, как в золотые времена уже забытого писателя Федора Соллогуба, что с жалостным презреним писал о бедном аптекаре Карлуше. Правда, «новых русских» пока замечают в основном, в Берлине, Мюнхене или Баден-Бадене, куда они приезжают тратить свои деньги. Этой публике не терпится показать, чего они стоят, и вот они трясут пачками банкнот с толстый конец лошадиного дышла, вводя в экстаз хозяев ювелирных лавок, дорогих отелей и игорных домов. Одни устраивают выходки в лучших традициях дореволюционных купчиков, покупая понравившиеся им рестораны вместе с шеф-поваром, другие лакают редчайшие вина в таких же диких количествах, как в свое время дешевый советский портвейн, третьи обвешивают своих супруг и любовниц бриллиантами, и так далее.

Между делом эта публика проворачивает свои гешефты, тесня немецких конкурентов. Порой в местной прессе и промелькнет замечание – мол, батюшки-светы, куда идем? Русская мафия нас с потрохами купила! Но в основной массе немецкие политики смотрят на все это совершенно спокойно. Более того, они всячески осуждают новые власти России, что порой брались выяснять, откуда это у таких, как Фуксман, взялись их состояния. Судя по всему, Запад хотел бы видеть Россию, полную таких вот Фуксманов. Пока, правда, там было куда больше нищих.

  В квартире Туркиных Вере открылся вид не только на семейные нравы и бытовые привычки писателей, но и на неведомую ей доселе литературную кухню. Хотя ей довелось работать в библиотеке, она и понятия не имела, как именно делается литература, кто попадает в нее и какими путями. Она видела только результаты в готовом виде. Еще дальше от нее была так называемая литература подполья, или, красиво выражаясь, «андеграунда»,  которая помогла Туркину отворить заветную дверку в западный рай. Об его славном творческом пути рассказала ей все та же вездесущая Ида Самуиловна.

            Туркин когда-то жил в Москве, и переводил немецких поэтов, но высокое искусство поэзии, как известно, не приносит денег. В те времена народ привычно страдал от нехваток и несвобод, и основное большинство и не подозревало, в какую дверь стучать, чтобы хоть немного облегчить себе душу или жизнь. Туркин не был исключением, вполне довольствуясь кухонными посиделками и склоками в своей среде Но в один прекрасный день ему повезло, он добился приглашения на престижную книжную ярмарку в Западной Германии.

Узрев тамошнее товарное изобилие и сравнив его с убожеством отечественных прилавков, он решил во что бы то ни стало попасть в сей потребительский рай. Даже и дурак мог сообразить, что дверь туда приоткроется, если просунуть под нее пару-другую манускриптов, убеждающих весь мир, что именно русские виноваты во всех грехах мировой истории.

Забросив к черту свои стихи, Туркин взялся за критическую прозу в стиле Салтыкова-Щедрина. Лейтмотивом всех его писаний стала идея, что Россия должна во всем и перед всеми покаяться, и в силу своей вины все русские обязаны по гроб жизни работать на милый невинный Запад. Эти труды, переправленные из России не совсем законным путем, стали регулярно появляться в заграничных изданиях соответствующего профиля или озвучиваться в зарубежных «Голосах». Постепенно щель в дверях потребительского рая превратилась в широкий проход, и Туркин стал профессиональным противником режима. Хотя ни дня ни провел ни в каких лагерях или психушках, его друзья на Западе добились, чтобы его выслали из страны. Может быть, тут сыграла роль и очень удобная в транспортном отношении национальность ангела-Ираиды, предположила многоопытная Ида Самуиловна.

Это были времена, когда из-за разрядки и хороших барышей при продаже нефти Брежнев старался не портить отношения с капиталистами и позволял время от времени избранным недругам длительные турпоездки за чужой счет в престижную заграницу.

      Когда диссиденты стали не нужны, потому что выполнили свою миссию по развалу «империи зла», Туркин не возвратился на Родину, делиться с освобожденными согражданами опытом жизни в демократическом обществе, а остался в Германии.

Ему явно хотелось превратить давно открывшуюся перед ним дверь в западный рай в триумфальную арку, и он прилежно трудился над этим. Ясно, что такое почти невозможно сделать в одиночку, тут требуется подпорка из единомышленников, критиков, прессы и прочих нужных людей. Поэтому у него по вечерам регулярно собирались гости. Разумеется, никого этих людей Вера не знала, и могла составить примерное представление о них только по следам, что оставались после этих вечеров, как археолог по отпечаткам в пепле восстанавливает жизнь какой-нибудь Помпеи.

Каждый раз наутро Туркин отсыпался, а Вера приходилось очень основательно проветривать и чистить обивку мебели специальными дезодорантами, устраняя кисло-табачный дух, не говоря уже о горах стаканов, что следовало перемыть. Если бы важность и количество обсуждаемых идей и замыслов хотя бы в малой степени соответствовали количеству выпитого и выкуренного, то русскую общественную мысль в целом и Туркина в частности ждал в будущем небывалый успех.
             Именно после одного из таких вечеров Вере довелось побольше узнать, о том, кто дал ее хозяину заказ на книгу.