Может, это все и не с ней вовсе происходит, спрашивала она себя. Это не она, Вера Майер, а какая-то другая женщина возвращается с работы домой в полупустом чистеньком автобусе. Все вокруг говорят по-немецки, за окном все выглядит, будто упакованное в пленку - аккуратно, ярко и нереально.
А «настоящая» она очень далеко отсюда, но тоже едет в автобусе. Над спресованной людской массой веет злостью, перегаром и запахом несвежей одежды. Автобус с натужным скрипом ползет по разбитому асфальту между таких же серых домов и улиц под серым небом. На своей остановке «настоящая» она с трудом выдирается из дверей, нечаянно угодив ногой прямо в лужу, и уныло плетется к своей кирпичной пятиэтажке.
Ноги в промокших сапогах у нее уже окончательно закоченели, а в голове теснятся невеселые мысли о том, что вот так будет всю жизнь. Ни синего неба, ни солнца, ни радости. Только непросыхающая слякоть на мостовых, постоянное хамство в магазинах, ничем не выводимые соляные разводы на сапогах. А главное - вечные заботы о том, где достать вещи первой необходимости, вроде ботиночек для ребенка или пачки стирального порошка. Именно это и было ее настоящим, хоть и плохо пригодным для нормальной жизни миром.
Ее дом в той жизни наверняка дал бы советскому сатирику из тех, что жили со всеми удобствами, материалов на целую книгу. Дом строили целую вечность, и в результате жильцы не столько наслаждались домашним уютом, сколько проходили тренировку на выживание в экстремальных условиях. Стены зимой промерзали насквозь, а горячая вода, когда имелась, была такого цвета, что в ванне ты не видел собственные ноги. Те, кто как она, жили на самом последнем этаже, зимой жутко мерзли. А летом потели и боролись либо с наглыми комарами, что жили в подвальных лужах, либо с птичьими блохами, что ордами лезли с чердака. Самым забавным был, конечно, железный лом, приваренный весельчаками-строителями к батарее центрального отопления вместо трубы. Из-за него половина дома долго сидела без тепла.
Но ничего особенно в этом «настоящая» она не видела. Так жили люди во всем их районе. Лучше всего его характеризовала фраза из объявлений по обмену квартир: «В Закривичье квартир не предлагать!» Жить в ее настоящем мире всегда означало только одно: постоянно бороться. Они и боролись, закалив себя до спартанских кондиций и не считая это чем-то особенным. Конечно, все равно хотелось яркого светлого и красивого – как в фильмах про заграницу. В той же самой Германии, к примеру.
И вот она в этой Германии, и все вокруг выглядит именно так, как и виделось в мечтах. Иногда даже куда лучше. Но тогда отчего ей постоянно кажется, что все происходит не с ней, а с совсем другой женщиной? Где-то она читала, что это уловка психики, спасающая человека от шока, вызванного новыми условиями жизни. Именно с этими мыслями она сошла с автобуса и двинулась к дому.
Когда-то во времена ГДР получить квартиру в этом районе было престижно. Тут были и школы, и детские сады, и магазины, и спортплощадки и даже бассейн. Конечно, все типовое и панельное, зато вокруг столько зелени и просторных лужаек, как в порядочном парке. А теперь этот район превратился в последнюю гавань для малоимущих. Вид был в целом был все еще приличный, но машин во дворах с каждым годом становилось все меньше и меньше. А детские площадки между домами и вовсе заросли травой, потому что дети куда-то исчезли. Впрочем, в порядке коменсации в магазинах появились бананы...
В задумчивости Вера не обратила внимания на мужчину в черном, вынырнувшего из-за угла. И потом, когда зашла в магазинчик на углу, купить продуктов, не заметила, что он вошел вслед за ней. Только у полки с овощами, накладывая в пакет помидоры, она почувствовала на себе его пристальный взгляд.
Как раз это ее и удивило. Что в ней рассматривать? Обычная женщина средних лет. Такие, как она, лишенные красоты, талантов, и денег, обречены на постоянные разочарования в личной жизни и езду в общественном транспорте. И интерес к ней проявляют только продавцы в магазинах или мелкие жулики, и то лишь изредка.
Жизнь научила ее, что иногда достаточно просто исчезнуть, чтобы избежать неприятного инцидента. Хотя бы из поля зрения. И поэтому она перешла в другое место и спряталась за полками с продуктами. Он выждал несколько секунд и двинулся за ней. Несколькмх взглядов на него было достаточно, чтобы понять - этот тип ничего особенного из себя не представляет. Разве юношеский «ежик» из редеющих седоватых волос и черная куртка указывали, что он разделяет свойственное нынче многим стремление выглядеть куда моложе своего возраста.
Что же все-таки ему нужно, недоумевала Вера, уже начиная беспокоиться. В наше время, да еще в Германии, от людей можно ожидать всего, в диапазоне от бытового каннибализма до заявления «Вам подарили чек на тысячу марок как миллионному посетителю». Но хорошего от людей она давно не ждала. Поэтому быстро накидала в корзинку продуктов, расплатилась и проворно выскочила из магазина. Хотелось думать, что теперь-то он ее хорошо разглядел и потерял к ней всякий интерес.
Но не тут-то было. Мужчина в черной куртке вовсе не собирался оставлять ее в покое, а следовал в десятке шагов позади. Ей стало не то чтобы страшно, ведь еще светло, да и на улице народ. Скорее неприятно.
А память меж тем услужливо подкидывала сотни виденных за эти годы по телевизору картинок как из фильмов, так и из реальной жизни. Например, как одинокую женщину преследует какой-нибудь сексуальный маньяк. Методично выслеживает ее, выжидая подходящий момент, а потом... Кажется, почти никто из них не оставляет свои жертвы в живых. Да если и оставляет, захочешь ли ты жить после этого? Возраст или внешний вид женщин для них не имеют никакого значения. Глаз маньяка цепляется за только ему известные признаки во внешности, поведении или одежде жертвы, что являются «спусковыми механизмами» для его психоза. Хотела бы она знать, за что в ней можно зацепиться глазом? Да такие, как у нее, стрижка, джинсы и куртка тут на каждой третьей женщине!
А может, это и не маньяк вовсе, а тип, что промышляет разбоем в каменных джунглях больших городов? Присматривает какую-нибудь женщину около банковских автоматов или в магазинах, детально знакомится, куда она кладет деньги, и провожает до подъезда. А потом заходит с ней вместе и выхватывает сумку. Хорошо, если еще не побъет при этом.
Она оглянулась и невольно ускорила шаги. Он тоже пошел быстрее, не догоняя, а скорее приноравливая свой шаг к ее рыси. Ей стало и вовсе неприятно. Что же делать?
Она в первый раз пожалела что не взяла сегодня мобильного телефона - позвонить сыну, чтобы он встретил ее у подъезда. И что будет с ним, если с ней что-то случится? Ему еще два года в гимназии, а потом хорошо бы он пошел в университет...
Одновременно она судорожно припоминала все когда-либо слышанные советы по самообороне. Главное - ни в коем случае не допустить, чтобы он зашел с тобой в подъезд! И обязательно использовать все подручные средства, например, сумку. А там, между прочим, только что купленные яйца и помидоры. Жалко все же...
Уф, наконец-то ее унылый двор с вечным бельем, хлопающим на веревках. И о, счастье, «Кошачий папаша» прогуливает своего жирнющего рыжего кота на поводке. В первый раз она обрадовалась, увидев его мрачную тощую физиономию. И вторая удача - чуть в стороне сосед по подъезду полирует очередной хлам на колесах перед тем, как продать его очередному простаку, что ни черта ни смыслит в машинах. Это придало ей сил, и, оглянувшись, она установила, что преследователь и в самом деле приотстал.
Повернув трясущимися руками ключ, она шмыгнула в подъезд и захлопнула дверь. Все, она спасена! Но на втором пролете лестнице ноги вдруг стали ватными, так что пришлось остановиться и перевести дух. Вера бессильно прислонилась к подоконнику, хватая воздух и держась за ходившую ходуном грудь. Только через несколько минут она смогла идти дальше.
Сын в своей комнате даже и не заметил что она вошла. Потому что с головой ушел в параллельно-виртуальные миры, где летели искры, текла кровь и лязгали мечи. И только когда она громко позвала его, он вышел, потягиваясь, с вопросом:
-Ну, что сегодня поесть дают?
Она только вздохнула – вот они, дорогие детки, в таком возрасте ничего вокруг не замечают и в каждом зеркале видят только себя.
Да и вообще, дети в Германии – как те самые шоколадные яйца с сюрпризом, которые можно трясти сколько угодно, но что там внутри – так и не догадаешься. Совершенно иной биологический вид, с кардинально отличными от родителей качествами. Они созревают за закрытыми дверьми детских комнат, на которых висят надписи вроде «Перед входом просить на коленях об аудиенции» или «Министерство образования предупреждает: чтение вредит здоровой глупости». Там, наедине с компьютером и прочей электроникой, они ведут свою особую жизнь, о которой взрослые не имеют никакого понятия.
Да нет, ее сын еще не хуже других, утешала она себя порой. Он никогда не требовал пристального внимания всех к своим проблемам и не пытался решить их доступными средствами вроде спиртного или наркотиков. Самым надежным способом заставить его что-то сделать был строжайший запрет. У него и вообще были порой странные заходы. Например, лет в десять он высказывал желание быть роботом, но не из особого пристрастия к технике. А совсем по другим, чисто практическим соображениям: роботу не больно, когда у него меняют запчасти, а также не надо мыться, причесываться и так далее. Не говоря уже о том, что его всю жизнь обслуживают. А в двенадцать лет заявил, что главный герой нашего времени – политик, и что он станет именно политиком.
Димка был способный и хорошо учился. И чем старше становился, тем больше развивалось в нем чисто немецкое пристрастие к выяснению всяких мелочей с одновременным пренебрежением к общепринятым правилам, вроде как в анекдоте про народного героя – хулиганчика-малолетку Фрицхена:
«Учитель читает Фрицхену нотацию: Мы все должны исполнять свой долг. Если, к примеру, тебя кто-то вздумает соблазнять во время уроков пойти в кафе, что тебе долг велит выбрать? -Шоколадный торт с малиновым сиропом, молочный коктейль и банановое мороженое, господин учитель! – отвечает Фрицхен»
Да, в Димке уже очень много немецкого, вздохнула она. Да и его родной язык был немецкий. А с ней он разговаривал на такой чудовищной смеси языков, что посторонние их совершенно не понимали и порой спрашивали:
-На каком языке Вы говорите?
Впрочем, чему удивляться? Его увезли в возрасте пяти лет, и из всего переезда у него в памяти остался разве перелет на самолете, и то, потому что его все время тошнило. Он не помнил о времени, когда все вокруг называли его русским именем Димка, и привык, что его звали так только дома. На людях он всегда был Дитрих. Русские имена звучат не очень-то приятно для немецкого уха, а таким, как они, лучше не выделяться.
Меж тем сын посмотрел на нее повнимательнее и спросил:
-Что так дышишь? Убегала от кого-то?
-Да тут какой-то тип за мной увязался. Не то сумочку отнять хотел, не то сексуальный маньяк, - ответила она, выкладывая продукты и принимаясь за обычную кухонную рутину.
-Бывает, - насмешливо посочувствовал он. – Так скоро есть дадут?
-В этом году наверняка, - съязвила Вера.
Болтаясь в ожидании еды на кухне, сын подошел к окну, выглянул в него и вдруг спросил:
-Слушай, а как этот тип, что за тобой гнался, выглядел?
-В черной куртке, на вид - лет пятьдесят, сивые волосы «ежиком»...
-А он на полицейского в штатском смахивает, или сотрудника детективного бюро. Те тоже все под «крутых» косят и черную кожу обожают. А может быть, он все-таки и в самом деле за тобой шел? Вдруг он из полиции?
-Типун тебе на язык! Что у меня с полицией общего?
-А вдруг они тебя с кем-нибудь спутали? Я такое много раз по телевизору видел. Даже убивают по ошибке, случается. Или ты под растровый поиск попала и тебя в связях с террористами подозревают. Сейчас все на этом помешались. А может, с русской мафией...
-Ну, ты уже совсем заврался, - перебила она. – Ну кому я могу быть интересна?
Тут Вера осеклась. Как раз ее скромная персона очень даже может интересовать власти, потому что она на самом деле совершает самое страшное преступление, какое бывает в Германии.
Но разве она одна такая? Таких преступников здесь миллионы! Это обычные люди, полагающие, что коль скоро государство отнимает у них две трети зарплаты в виде всяких поборов, но не гарантирует им ни всеобщей занятости, ни уверенности в будущем, то они вправе платить ему той же монетой. Едва ли не четверть немцев работают, не платя налоги и не делая взносов в пенсионные и больничные кассы. И для государства они куда опаснее, чем какой-нибудь жалкий сексуальный маньяк, вор самого крупного пошиба или даже убийца, так как подрывают его экономику. Особенно те, кто получает официальное пособие по безработице.
В последнее время, чтобы бороться с этим, государство пустило в ход так даже детективов, что выслеживают нарушителей. И эти детективы выводят на чистую воду, к примеру, строительных магнатов или хозяев мясокомбинатов, что нанимают тысячи нелегальных рабочих, экономя миллионы. Но, кажется, пока с такими, как она, единичными случаями, государство еще не борется. Невыгодно занимать детектива такой мелочью. Или уже и за таких, как она, взялись?
Да уж, кто бы знал... Когда она сюда ехала, она не так представляла себе здешние порядки. Но, во-первых, толковой информации у них не было, кроме хвастливых рассказов тех, кто уже уехал. Из России Германия казалась страной безумного изобилия и всеобщего счастья. Она поначалу сомневалась, но, когда осталась одна, ей уже было все равно, где жить. Хоть на Луне, хватало бы денег не только на хлеб, но и на ботиночки Димке. И когда сестра стала тормошить ее – мол, что мы сидим, все, у кого в советском паспорте стояло «немец», уже уехали, она не стала сопротивляться. Хуже, чем тогда в России, уже не могло быть нигде.
Чувствовала ли она себя немкой раньше, в России? Да нет, конечно, разве только тогда, когда ей об этом настоятельно напоминали. К примеру, давным-давно ее принимали в комсомол, и какой-то болван из приемной комиссии заинтересовался: откуда у нее такая странная фамилия? По его суровому тону было ясно, что это явный непорядок, да что там непорядок – просто проступок! Знание устава ВЛКСМ, отличная учеба и все остальные достоинства этого дефекта уравновесить ни в коем случае не могут.
Эта неудобная для жизни среди русских фамилия досталась ей от ее предков. Двести лет назад они двинулись из голодной и нищей Германии, разоренной постоянными удельными сварами, в сытую и единую Россию. Как и многие тысячи немцев, которых поманила хозяйственная Екатерина Вторая, мечтавшая заселить «пустые» земли на Востоке. Что им пропадать без пользы, пусть лучше там народ живет, налоги платит в казну, рассудила она. Часть немцев поселилась на Волге, а часть потихоньку просачивались из Прибалтики в северо-западные земли. Многие осели в том самом городе на крайнем северно-западе России, откуда она приехала. В его архивных документах за последние двести лет полно их имен - купец Гельт, губернатор Адлерберг, покровитель искусств и основатель городского музея Фан дер Флит...
Только все это в прошлом, а все послевоенное поколение русских немцев были немцами только по паспорту, и почти никто из них не говорил по-немецки, как их бабки и деды. Многим национальность тем не менее мешала, и ее старались забыть или исправить. Им это не удалось, в их роду все были немцы. Никто тогда не знал, что именно эта национальность станет страховым полисом, который даста возможность двинуться из измученной историческими передрягами перестройки страны в Германию.
И они поехали. У большинства были иллюзии, что там будет, как в раю, и у нее тоже. На деле все оказалось не совсем так. Нет, благосостояние было налицо, только не для всех. Лучше всего в Германии жилось тем, о ком на сто процентов заботилось государство – инвалидам, старым и малым. А вот таким, как она, в трудоспособном возрасте, но уже не первой молодости, да еще с малосимпатичным русским акцентом и сомнительным для властей дипломом, пришлось несладко. На работу по специальности в таком возрасте рассчитывать не приходилось, особенно с ее библиотечным образованием. Здесь библиотеки работали по принципу Мак-Дональдса, то есть с минимумом сотрудников.
Тем не менее она довольно быстро нашла работу, хотя не по профессии, довольно тяжелую и плохо оплачиваемую. Уход за больными и престарелыми в фирме, что обслуживала пациентов на дому. Полезное дело, утешала она себя, ну и что, что не очень-то красиво называется по-русски? Ей приходилось целыми днями мотаться по городу от одного пациента к другому. Пациенты были самые разные, но, как правило, по-немецки капризные. Она старалась, но смогла продержаться только два года - подкачал позвоночник из-за того, что приходилось то и дело поднимать или перетаскивать тяжеленных стариков и старух. После долгой терапии ей дали свидетельство об инвалидности и велели больше никогда не поднимать ничего тяжелее пяти килограммов. Получила она и свое пособие. Как ни странно, это было даже больше, чем она зарабатывала, хотя тоже очень немного. Живи и радуйся, говорили ей знакомые. А если где-то найдешь работенку «по-черному», немного подработать к пособию, то и вовсе прекрасно.
Разумеется, на широкие жесты вроде автомашины или летнего отдыха при таких доходах денег не оставалось. Все, кто приезжали к ним в гости из России, жутко удивлялись, увидев ее квартиру и узнав, как она живет. Им казалось, что тут кисельные реки и молочные берега, из которых только ленивый не способен нажраться до отвала, поэтому и задавали вопросы вроде: «У вас какая машина – «Мерседес» или «БМВ»?», «А дом почему не собственный?» А когда понимали, что на самом деле все куда скромнее, чем на картинках в телевизоре, высказывались в духе: «Стоило ли сюда приезжать?»
Вздохнув от этих мыслей, Вера спросила у сына:
-Слушай, в мое отсутствие никто не приходил, не расспрашивал – где я и чем занимаюсь?
-Что я, маленький, что ли? Сказал бы, что ты в магазин ушла или еще куда! Я же понимаю, что ты «по-черному» работаешь! Хочешь, я сейчас спущусь и спрошу у него, кто он такой? Нам все время говорят о том, что лучше всего решать все проблемы лицом к лицу!
-Ни в коем случае! – испугалась Вера.
Мало ли что им там в школе говорят! А опыт учит, что в Германии при всех неожиданностях лучше всего вести себя, как советуют при атомном ударе – скорее найти укрытие и спрятаться, и постоянно быть готовым к любым неожиданностям.
-А он не может иметь какое-нибудь отношение к твоему Туркину? – спросил сын. - Ты же сама рассказывала, что он всяких недругов опасается, которые на его жизнь и честь покушаются?
-Ну, ты загнул! Это уже и вовсе неправдоподобно, - вздохнула она.
Но в следующий момент подумала, что и такое вполне возможно. Они тут уже привыкли к таким вещам, что когда-то в России казалось им совершенно неправдоподобным. Например, к тому, что она стала работать у писателя Туркина. Причем не секретаршей, на что она в принципе, вполне могла бы претендовать по своему образованию, а уборщицей, прачкой и кухаркой, то есть прислугой. Если бы ей сказали об этом лет этак десять назад, она бы долго смеялась..