Однажды мелкий бизнесмен из Гамбурга отправился в Альпы. Отдохнуть и выполнить обязательную для каждого уважающего себя бюргера программу по инвентаризации местных красот. И блуждая по горам, случайно наткнулся на обломки самолета. Части фюзеляжа с сломанными крыльями едва выглядывали из грязного тающего льда, так что было совершенно неясно, «Юнкерс» это, «Мессершмит», а то и вовсе «Хенкель» Тем более что ржавчина и время съели краску, да и в самолетах этот турист не очень-то разбирался. Но зато в его жилах текла кровь славных ганзейских купцов, и он немедленно сообразил, как использовать этот металлолом с толком.
Нынче, когда немцы перестают постепенно стесняться своей истории, патриотические материалы в печати нарасхват, как жареная колбаса на пивном празднике. Трогательный рассказ о летчике, выполнившем свой долг до последней капли крови, а после всего – реклама собственной фирмы, этак ненавязчиво, но со вкусом. Может быть, газетка даже и приплатит...
Только вот что это за самолет, спросил он себя, оторвавшись от соблазнительных мечтаний о дармовой рекламе. Вернувшись домой, он усердно принялся за поиски в военных архивах. Скоро обнаружилось,что самолет в тех местах когда-то и в самом деле упал, но, к сожалению, за десятки километров от того места, где нашлись его останки. А самое противное - на нем давно уже заработали все, кто мог, начиная от спасшегося летчика и кончая журналистами.
Этот факт изрядно озадачил деловитого туриста: ведь ветром тяжелые металлические части унести никак не могло. Ответ на вопрос дали альпийские старожилы. Оказывается, ледник, на первый взгляд абсолютно неподвижный, на самом деле течет, смещаясь каждый год на изрядное расстояние. Он и протащил самолетные обломки далеко от места крушения, введя в заблуждение нашего историка с хозяйственной жилкой.
И в истории, которую я сейчас расскажу, все произошло точно так же. Ледники холодной войны и обычная жизнь так переместили следы событий и людей, что разобраться, отчего и почему так получилось, почти невозможно. Хотя дело касается совсем недавних времен и дел в таких малоэкзотических странах, как Германия и Россия. Но что тут удивляться? Кто не знает, что немцы и русские вот уже сколько столетий страдают от исторических случайностей, взаимного непонимания и обычной бытовой глупости?
******
...Часы уже давно пробили полночь. В скупо освещенных покоях Энской психиатрической больницы веяло привычной хлоркой и благостным духом умиротворения. Жертвы фобий и маний, мафии и рэкета, порчи и наветов, любви и ненависти всех сортов спали. Кто почти неслышно, как впавшие в кому, а кто и с богатырским храпом, вздымающим оконные занавески.
Несмотря на обшарпанные стены и видавшую лучшие времена мебель, больница казалась местом, где можно неплохо отдохнуть не только от забот о хлебе насущном, но и ставших уже многим поперек горла завоеваний юной российской демократии и прочих мерзостей жизни и гадостей бытия, обычных при любом строе.
Впрочем, некоторые наиболее сообразительные сограждане давно сделали это открытие. В третьей палате уже расслабилась в чуткой стариковской дремоте, отдыхая от привычного притворства, бабушка Прокофьевна. Где еще и жить бедной старухе после того, как ее единственного пропойцу-сына, спустившего все их добро, зарезали по пьянке? В шестой палате добрался во сне до середины своей речи на пленуме ЦК КПСС Павел Иванович Меньшов. Когда-то крупный начальник областного значения, он не смог преодолеть столько потерь сразу: поста, жены и уверенности в правоте линии партии. Чуть дальше по коридору больной, больше известный под кличкой «Штирлиц», видел в сонном забытье очередную серию триллера про свою героическую деятельность на ниве шпионажа во времена «холодной войны».
Уколы и таблетки на время успокоили все не сумевшие приспособиться или подчиняться житейским условностям души. А также дали возможность отдохнуть персоналу - дремавшим на посту медсестре Марии Ивановне и санитарам Кириллычу и дяде Ване. Само собой, и дежурному врачу Зинаиде Степановне, которая в данную минуту устраивалась на жестком диванчике в ординаторской.
Ох уж, эти ночные дежурства, вздохнула она, натягивая на себя жидкое больничное одеяло. Но что поделаешь? Сначала дочке свадьбу надо было справить, а тут внук подоспел. У молодых нынче запросы ого-го какие, им все только фирменное и импортное подавай, а сами пока толком не зарабатывают. Да и где заработаешь в их городишке? Все заводы закрыли, свое дело начинать – капитала нет. Да и какое дело могут начать детский врач и выпускник Политехнического института? А самое главное – чем все это кончится? Хорошо, если просто потерей денег. Иные, случается, рассудок теряют, а некоторые – так и вовсе жизнь...
Надо же, а ведь какое-то время у нее, дуры, даже мечты были, что наконец-то будет хорошо, вздохнула она. Что замостят дорогу к их больнице, повысят зарплату и решат давно наболевшие проблемы, начиная с зарплаты врачей и кончая качеством лечения пациентов. Но перестройка сперва превратилась в такой же долгострой, как и новый корпус их больницы, что с начала восьмидесятых стоял без крыши и окон. А потом власть предержащие решили снести до основания все, что было построено в стране за предыдущие семьдесят лет. Правда, недостроенный корпус их больницы разобрать по причине отсутствия денег все так и не соберутся.
И, хотя дорога к больнице по-прежнему зияет выбоинами-колдобинами, а старое здание разваливается, пациентов с каждым годом становится все больше и больше. Что остается в таких условиях рядовому медику предпенсионного возраста? Не раздражаться по пустякам, а спокойно смотреть на то, чего она не в силах изменить. Не раздражаться, однако, было так же невозможно, как уютно отоспаться на этом жестком диванчике. Но не успела Зинаида Степановна толком задремать, как прозвенел звонок из приемного покоя. Вскочив и кликнув уже вполне отчетливо храпевших санитаров, она поспешила в приемный покой. Больного, как это часто случалось в последние годы, ввели два милиционера.
-Это они специально к нам везут, - увидев милицейские фуражки, недовольно проворчал Кириллыч. – У них в кутузке все забито, небось!
Зинаида Степановна, у которой на языке вертелись те же слова, только вздохнула. Прошли те времена, когда милиция на улицах скорее присутствовала, чем работала. Новые времена и новые свободы заставили стражей порядка трудиться с такой интенсивностью, что им не хватало ни кадров, ни помещений для задержанных нарушителей.
Милиционеры не слишком нежно придерживали матерившегося без перерыва мужчину в наручниках. Его в целом благообразное и даже какое-то слегка бабье лицо изрядно портили гневное выражение и живописный синяк под глазом.
-Иногородний, - пояснил старший, толкая к стулу потенциального пациента. – По Вашей части!
А тот, что помоложе, глядя на синяк под глазом доставленного, как художник на удавшийся шедевр, рявкнул:
-Ты хлебало-то заткни, не в вытрезвителе находишься, а в порядочном заведении! И радуйся, что тебя именно сюда привезли, а то ведь мы можем заняться, откуда у тебя пистолет взялся! Мигом срок схлопочешь за незаконное владение оружием! Закрой рот, кому говорят!
Угрожающий жест, что последовал за этими словами, заставил задержанного замолкнуть, хотя глаза его метали громы и молнии. Наведя порядок, старший милиционер счел своим долгом прояснить ситуацию:
-Странно ведет себя гражданин, стрельбу вот устроил в гостинице. Хорошо хоть, у него патронов мало было, а то кучу народа положил бы почем зря! Мы было думали – мафия между собой разбирается, аж целый наряд милиции выслали! Но оказалось – он один единственный столько шуму учинил. Мы его вначале в отделение доставили, но он такие разговоры повел, что мы засомневались. Говорит, что он - важная птица по части политики. Только вот мы такого не припомним, по крайней мере, по телевизору ни разу не видели. Мол, проездом по крайне важным делам, только не говорит каким, и тут у него в гостинице украли какие-то очень важные документы. Прямо как маленький, право слово, как будто не знает, что за оставленные в номере ценные вещи администрация ответственности не несет! Они всех постояльцев так сразу и предупреждают! Сам должен был караулить эти свои документы, если они у него были, конечно.
Доставленный мужчина злобно перебил:
–Конечно, были! Меня именно из-за них эти два типа и пасли! Я их быстро вычислил! Они не только документы украли, они меня еще и убить хотели!
-Никто его не собирался убивать! – возразил милиционер. – Очень нужно! Его в гостинице попросили расплатится за ночлег вперед, только и всего. А он гостиничных охранников за врагов принял! Они, конечно, не очень чтобы изящно с ним обошлись, но как сейчас без охраны?
Зинаида Степановна только вздохнула. Как и все жители страны, она уже прекрасно усвоила, что без охраны невозможна никакая деловая жизнь. А когда вокруг столько вооруженных людей, не удивительно, что у иных невооруженных развивается мания преследования...
Строго взглянув на доставленного, милиционер продолжил:
-Чудила какой-то! Самое интересное, что ни в одном глазу, и наркотиков нет, мы проверили. Но зато черт-те какую околесицу несет про пропавшие документы. Мол, он должен срочно их найти, иначе нарушится ход мировой истории. Мы вначале решили – прикидывается парень, говорим – хватит врать, нас на такую удочку не поймаешь. А он матерится начал, будто какой отмороженный рецидивист, персонал оскорблять, буйствовать. Потом смотрим – парень вроде и в самом деле не в себе. Проверьте, все ли с ним в порядке. Может, и в самом деле какой политик, черт его знает? Им теперь чего только не позволено! А то будут потом зудеть всякие там борцы за права человека – чего больных обижаете! Да, кстати, и с паспортом у него некоторая неясность. Да и как он ведет себя, гляньте!
Владелец якобы фальшивого паспорта и в самом деле, вел себя подозрительно. Хотя он старался выглядеть равнодушным, в его глазах то и дело вспыхивали беспокойные огоньки, губы непроизвольно кривились, не говоря уже о трясущихся руках и ногах. Контролировать конечности у бедняги уже, видно, не хватало сил.
-Мало того, что обокрали, так еще и в дурдом! Зачем меня сюда привезли? – повторял он, не обращая внимания на то, что говорился рядом. - Я же совершенно нормальный! Я не позволю сделать из себя психа! Это Вам не брежневские времена!
-Успокойтесь, - привычной строгостью обратилась к нему Зинаида Степановна, припоминая, что брежневские времена больных было куда меньше. А уж так называемых противников режима на ее памяти - и вовсе всего трое. Да и те не столько возмущались существующими порядками, сколько спасались от суда за воровство государственного имущества в особо крупных размерах. Даже дурак понимает, что быть сумасшедшим все-таки куда приятнее, чем расстрелянным.
- Сейчас все и выясним, а сначала давайте познакомимся!
-Неужели вы меня не узнаете? – закричал больной, аж побелев от возмущения, отчего синяк на его лице засветился еще ярче. - Если я выйду на Арбат вместе с папой Римским, то сотни людей узнают именно меня, а не папу Римского! Мое появление может привести к общественным беспорядкам! Меня принимали президенты и со мной дружили поп-иконы! Мои книги известны всему цивилизованному миру!
Милиционеры с санитарами дружно заржали, а Зинаида Степановна вполне серьезно извинилась:
-А я вот Вас не знаю, простите. В последнее время все как-то некогда, не до чтения...
Она не боялась показаться невеждой. Ни один самый великий ум не в состоянии додуматься до того, что может прийти в голову человеку с нестабильной психикой.
-Так как Ваше имя?
Больной молчал, не то прислушиваясь к своим ощущениям, не то к тому, о чем разговаривают между собой в углу санитары:
-Народ в последние годы совсем с катушек сошел, - бурчал Кириллыч, как всегда, злой с похмелья. – Жаль, что мильтоны его не пристрелили, все нам работы меньше. Что за птица, как ты думаешь?
-Хрен его знает, какой-то столичный хмырь, - пожал широкими, как шкаф, плечами дядя Ваня. – Не иначе как из столицы. Наркотиков, небось, нажрался и бузит!
-А откуда ты знаешь, что он из столицы?
-Да разве не видно? Гляди, как молодится! У нас народ в таком возрасте попроще будет, - отметил дядя Ваня. – Ты смотри, какая куртка у него! Мне на такую три месяца работать надо, а то и больше! Да такой у нас и не достанешь! И волосья-то как начесаны! Так разве нормальный человек причесывается? Только артисты!
Оба без всякого стеснения рассматривали вновь поступившего. Редеющие седые волосы пациента стояли модным ежиком, который держало в стоячем положении явно незнакомое санитарам средство. Да и черный тонкий свитер под кожаной курткой и дорогие фирменные кроссовки говорили в пользу столичной версии.
-Гады они все в своих столицах! – вздохнул Кириллыч, прибавив для весомости пару непечатных выражений. – Им там реформы, а нам – дерьмо за ними убирай!
Надо бы сделать им втык за такие речи в присутствии больных, мимоходом подумала Зинаида Степановна, но санитаров нельзя, раздражать, уйдут. Найти же новых еще тяжелее, чем врачей...
Не иначе как выведенный из себя замечаниями санитаров, объект их внимания торжественным тоном провозгласил:
-Я предвидел, что все так и будет! Но я привык нести свой крест! Знаете, я ведь обладаю даром ясновидения! Только раньше я внимания на него не обращал, хотя мои способности проявлялись в самых разных случаях. Я могу привести массу примеров! Вот, когда, например, было землетрясение в Неаполе...
Зинаида Ивановна с пониманием кивнула. В последние годы число пациентов, что считали себя магами, целителями, ясновидящими и даже колдунами и ведьмами, возросло в несколько раз, подойдя вплотную к количеству пострадавших от алкоголизма. Это уже не говоря о несчастных жертвах этих шарлатанов. Вот и этот, похоже, из таких.
-На меня несколько раз уже покушались! – сообщил он, подтверждая диагноз. - Один раз жутко избили, но милиция не стала этим заниматься!
-Так как его все-таки зовут? – обратилась Зинаида Степановна к милиционерам.
-Он говорит – Эдуард Лимонов, - пояснил старший. – А в паспорте стоит – Сущевский Оскар Петрович! Откуда у него оружие, еще предстоит разобраться.
-Не Сущевский я! Лимонов! Эдуард Лимонов! – закричал мужчина.
То, что больной вообразил себя именно Эдуардом Лимоновым, Зинаиду Степановну не очень удивило. Эдуард Лимонов, кажется был литератор и политик скандального свойства, каких нынче развелось в избытке. Впрочем, ничего из его творений она не читала, и отчего его кто-то мог счесть его за идеал, ей было решительно непонятно. Лимонов и рядом не лежал с гениями в политике вроде Наполеона или Сталина. Пожалуй, по части известности даже до прославленного клоуна нации Жириновского Лимонову было далековато... Но кем только себя иные пациенты не воображают!
Ее удивляло скорее другое: коль скоро человек счел нужным обзавестись фальшивым паспортом на имя Сущевского, то не должен отказываться от имени, которое там стоит. Но она не стала возражать, а только кротко вздохнула:
-Ну, Лимонов, так Лимонов...
-Я – писатель с мировым именем! – вскипел больной.. - Меня будут читать Ваши внуки и правнуки, когда Вас уже и помнить никто не будет!
-Да-да, успокойтесь, - ответила Зинаида Степановна, со студенческих лет прекрасно усвоившая, что нарушения психики у литераторов и вообще людей искусства – дело обычное. Поэтому она задала вопрос по существу:
- Так что конкретно Вас беспокоит?
-Глупость человеческая меня беспокоит! – с пафосом истинного трибуна произнес пациент. - Пассивность! Нежелание что-то делать! Россию надо лечить! Все менять у народа! Походку, осанку, выражение лица! Насильственно!
-Но ведь будет много недовольных!
-Всегда бывают недовольные! Недовольство обложим налогом. Хочешь высказывать свое недовольство – плати обществу! И много!
-Ну, Вам виднее, - не стала спорить Зинаида Степановна. - Так где Вы живете?
-В Москве! Я в этой дыре случайно оказался, потому что московский поезд упустил! А меня тут обворовали!
-Это, конечно, очень прискорбно, - с сочувствием молвила Зинаида Степановна, стараясь унять зевоту. - Так кому сообщить, что Вы здесь? Мы позвоним, и...
-Не звонить надо, а искать тех, кто меня обокрал! – с горячностью перебил ее Сущевский. - Искать и наказывать! Они хотят мне помещать в самом главном и важном! Я вышел на последнюю финишную прямую своей жизни. Осталось выполнить только несколько предсказаний программы – выстрелить в выпуклый, дряблый живот президента или перед покушением на премьер-министра посетить японский ресторан, где дают подогретое сакэ. Я должен свою судьбу продолжить и завершить! Я корчусь, как на сковородке отказываясь от не своей смерти! Но я не позволю одеть на себя смирительную рубашку!
-Не волнуйтесь, никаких смирительных рубашек не будет, - успокоила его Зинаида Степановна, делая в голове заметки в историю болезни: «Пациент первый раз в психиатрии». Иначе знал бы, что давно существуют успокоительные средства, не столь грубо унижающие достоинство больных, но куда более вредные для их здоровья. - Скоро все выяснится. Вам просто нужно отдохнуть, расслабиться.
Но в ответ услышала что-то уж и вовсе несусветное:
-Та искра человеческого, что в них есть, так слаба, что ею можно пренебречь!
Относись к ним как к камням, Эди! Как к темным буйволам, лошадям или ослам, несущим свой скарб!
Зинаида Степановна внимательно посмотрела на его лицо. На нем было столько художественного страдания, что это уже смахивало скорее на талантливую актерскую игру. И эти странные фразы про темных ослов тоже выглядели подозрительно. Уж не устраивает ли этот тип себе самую дешевую рекламу из всех возможных?
А потом на первой странице столичной желтой газетки будет рассказывать со смешками, как ловко он сумел обмануть врачей и попасть в провинциальную психиатрическую больницу. А уж какие там порядки – так просто хоть сразу в Организацию Объединенных Наций или к правозащитникам беги! В палатах теснотища, гигиена – хуже только в свинарнике, а кормят больных так уж точно ничуть не лучше, медикаментов не хватает, что уж там говорить о врачах и персонале! Врачи - либо зеленые юнцы, либо старики, а санитары так и вообще почти сплошь алкоголики. Материала для десятка фельетонов и пары комиссий хватит!
И ведь никому из этих писак и в голову не придет, что нынче психиатрам в России стало особенно трудно, вздохнула докторша. Извращения, что раньше дозволялись только пациентам психиатрии, стали нормой, в любой газетке на первой странице найдешь такое, что раньше разве на закрытых совещаниях обсуждалось, а никаких пособий для врачей уже давно не сыщешь. Как тут психиатру в глубинке разобраться, что еще следует считать болезнью, а что – уже нет?
Меж тем пациент, окончательно войдя в роль, вдохновенно вещал:
-Я – национальный герой! Я мистически осуществляю две программы – конфетно-розовую и глубинно-мрачную. Довести их до конца мне не помешают никакие силы!
-Все ясно, - усмехнулась про себя Зинаида Степановна. Такие жертвы демократии и свободы слова к ним попадали достаточно часто. Да, правы учебники: психиатрия – всегда зеркало общества, и даже не такое кривое, как кажется иным. Ну, раз так, придется его госпитализировать.
И обратилась к Сущевскому:
-В гостинице, как Вы говорите, небезопасно, а на дворе ночь. Почему бы Вам хотя бы не переночевать у нас? А там будет видно. Согласны?
Больной выразил свое активное несогласие, но тут на первый план выступили санитары. Злая физиономия измученного похмельем Кириллыча и солидная фигура дяди Вани, который был на голову выше любого из мужчин в этом помещении, с ходу внушали любому пациенту мысль о бесполезности сопротивления. Новый больной не явился исключением, разве на его лице появилось гордо-обреченное выражение короля, которого ведут на эшафот.
Кириллыч недовольно заметил:
-Ох, чувствую, они к нам еще одного артиста разговорного жанра привезли! И что это к нам писатели не ездят, чтобы их байки записывать?
-Да я так понял, что он сам вроде писателя, - откликнулся дядя Ваня. – Только что он нам нового может сказать? Уже все сто раз написано, прочитано или показано по телевизору. Именно от этих картинок по телевизору народ с ума и сходит!
-И без картинок от такой жизни с ума сойдешь, злобно пробурчал Кириллыч. – Так в какую палату этого артиста?
-Уж больно он интеллигентный и говорит много, еще обижать его будут, - поразмыслив, ответила докторша. – Разве к «Штирлицу», что ли там свободное место есть.
-К «Штирлицу» так к «Штирлицу», - вздохнул дядя Ваня. – Только вот как бы они не подрались, этот тоже гораз горячий... Я нашего «Штирлица» знаю, он чуть что – сразу в бутылку лезет!
-Ничего подобного! – сердито оборвала его медсестра. – Если бы все больные такие были, как он, мы бы и горя не знали!
«Штирлицем» прозвали больного Ивана Петровича Пришитова. Он перенес в своей жизни много испытаний, среди которых были как долгая и вредная для печени работа в горкоме комсомола, так и короткая, но куда более опасная для всех остальных органов деятельность на ниве частного предпринимательства. Вначале бедного Пришитова «кинуло» государство, упразднившее комсомол, а потом - деловые партнеры, навесившие на него большой долг в совместном предприятии. Кредиторы попытались выбить его обычными в те времена методами. Это привело не только к невосполнимому ущербу для психики Пришитова, но и к открытию необыкновенного сочинительского таланта, которому наверняка позавидовали бы Юлиан Семенов и Джон Ле Карре, вместе взятые.
Основной творческой темой больного Пришитова была деятельность советской разведки в годы минувшей холодной войны, жанром – устный рассказ-быль, а главным героем – он сам. Довелось ли в самом деле ему служить в разведке, никто толком не знал. Зато всем было известно, что такие, как прославленный Джеймс Бонд, агент ее мелкобританского Величества 007, ему и в подметки не годились. Так что кличка в честь прославленного персонажа романа Семенова была дана ему не без оснований.
Пришитову, как особо опытному агенту, поручались самые сложные задания. К примеру, в один прекрасный день он должен был похитить главу профсоюза «Солидарность» Леха Валенсу, положив тем самым конец превращению братской Польши в подлого прихвостня западных держав. Похищенного следовало незамедлительно доставить на один из секретных опорных пунктов русских в Германии, где специалисты из КГБ должны были перепрограммировать предателя с помощью особого гипноза и сделать из гнусной руки Ватикана преданного борца за дело трудящихся.
План операции был проще букваря и гениальнее теории относительности. Пришитову следовало выследить Валенсу, сидя в специально оборудованном под пункт наблюдения мусорном бачке возле его дома. Затем метким выстрелом из пистолета-авторучки усыпить, чтобы сделать транспортабельным, и уже сонного засунуть в тот самый бачок. Бачок же требовалось погрузить на припаркованный поблизости служебный автомобиль-мусоровоз, оборудованный для этого всеми новинками технической мысли.
Операция прошла без сучка и задоринки. Валенса был упакован согласно инструкциям и Пришитов двинулся в путь. В ближайшем лесочке разведчику пришлось остановиться по нужде, поскольку он провел много времени в бачке, не имея возможности выйти. Облегчившись, он внезапно увидел на дороге какую-то даму в буржуазной шляпке с собачьим поводком в руках, хотя собаки видно не было. Завидев его, дама попыталась что-то выяснить на иностранном языке, но разведчик не стал тратить время на разговоры.
Каково же было его удивление, когда по прибытии на место назначения он обнаружил в бачке вместо Валенсы всякий хлам вроде старых газет, тряпок, жестянок и бутылок. «Штирлиц» был глубоко убежден, что внезапное превращение лидера польских профсоюзов в обычный бытовой мусор было делом рук вражеских сил. Запад уже тогда владел такими приемами манипуляции материей и сознанием, которые русская разведка не освоила до сих пор.
Когда больного увели, старший милиционер сказал, забирая со стола наручники:
-Вот и ладненько! Пусть полечится, пока дело не прояснится.
Зинаида Степановна снова устремилась к своему диванчику - досыпать. Вскорости впал в забытье и новый пациент, успокоенный уколом. И снова все стало тихо и мирно в Энской психиатрической больнице, спокойном островке в бурном море российской действительности.
******
На следующее утро, еще до завтрака, к Зинаиде Степановне прибежала медсестра Мария Ивановна с неприятными новостями:
-Больной Сущевский расходился, не унять никак! Слышали бы вы, что он несет! Главное, если бы просто мат, а то ведь с такими сортирно-сексуальными фантазиями, что хоть вон беги! Может, он сексуальный маньяк? Еще изнасилует кого, не дай бог! Надо его в изолятор!
Зинаида Степановна только вздохнула. Новые времена принесли новые свободы, включая полную вседозволенность по части секса. И теперь пассивные наслаждаются порнухой до полного усыхания души и остальных органов, а активные дерзают на ниве ненаучно-фантастической литературы, описывая свои подвиги в постели. Это раньше писатели раскрывали содержание души своих героев, а теперь главное – снять с них штаны. В итоге люди так сконцентрировались на органах ниже линии пояса, что заставить их поднять взор и посмотреть не то чтобы на звезды, но хотя бы в глаза друг другу, уже не удается никакими силами...
Немного приведя себя в порядок, она двинулась взглянуть на нового пациента. Перед тем, как войти в палату, она по привычке осторожно приоткрыла дверь - посмотреть, что там делается.
Вопреки ожиданиям, все было спокойно. Новый пациент в трусах и майке сидел на кровати, по-портновски скрестив тощие ноги. Без своего черного прикида, со смятыми от сна волосами и небритой физиономией он смотрелся жалко. Напротив него сидел «Штирлиц»,. Тот был, по своему обычаю, с раннего часа в полной боевой готовности к завтраку - побрит, причесан и одет. Он так и сяк разглядывал себя в карманное зеркальце, одновременно о чем-то оживленно беседуя с новеньким.
-Нет, ты не прав, – говорил новый пациент с пафосом, скребя одновременно грудь под майкой. - Ведь это глупость – верить в то, что Ленин умер! Мертво только его тело, а его душа жива и переселилась в другого.
Тут последовала многозначительная пауза, во время которой пациентСущевский скромно опустил глаза, полагая, что переселение души вождя в его скромное тело видно всякому даже невооруженным глазом.
«Штирлиц», расчесывая специальной маленькой щеточкой свои и без того волосок к волоску лежавшие армейские усы, серьезно посоветовал:
-Гони ты эту душу из себя к чертовой матери! Если по мне, то я бы твоего вождя сразу в расход пустил без всяких разговоров! Он же немецкий шпион был! На их деньги и революцию устроил, а в обмен на это он обещал всю Россию немцам отдать!
-Брехня все это! – горячо возражал Сущевский. – Как ты в такое верить можешь? Это немцы придумали, чтобы вождя дискредитировать! Я же знаю, потому что я – это он сам! Как я его понимаю! Как они его доставали, когда он приехал в этот климат, к их тяжелым душам, после культурной Европы! Все здесь такое чудовищное! Поэтому он так быстро сошел на нет!
Зинаида Степановна только восторженно вздохнула. Даже в самых смелых мечтах ей никогда не пригрезилось бы, что встретится такой случай. Примеры множественного раздвоения личности она встречала разве в книгах об американской психиатрии да в художественной литературе. Наверное, скудная социалистическая действительность с ее общей атмосферой ограниченности во всем не давала больному воображению развернуться в полную силу. А тут Сущевский одновременно воображает себя и Лимоновым, и Лениным!
Но почему такое странное сочетание, и при чем тут Ленин, озадаченно спросила она себя в следующй момент. На ее памяти ни один больной еще не воображал себя Лениным. Из-за засилья коммунистической пропаганды даже больные умы в те времена не интересовались благородной, но малосимпатичной идеей всеобщего равенства и грядущего коммунизма. Все скорее высказывали желание сбежать в капиталистические райские кущи с их аморальным, но полным радужных перспектив неравенством.
-Ну хорошо, Ленин, так Ленин, а ты то тут при чем? Или тебе на революцию денег не хватает?
-Почему ты считаешь, что мне нужны деньги? – с негодованием воскликнул Сущевский. - Я создал новую политическую реальность без миллионов долларов, силой своего ума, таланта, организационных способностей! Но я такой один! А они только и могут, что мертворожденных выродков создавать!
–Да, тут у вас с вождем форменное расхождение выходит, - ехидно усмехнулся «Штирлиц», что уже привел в порядок усы и принялся за и без того безупречный пробор на голове. - У того средств-то побольше было! За так ни одна свинья ничего не сделает - ни на демонстрацию не пойдет, ни газеты печатать не станет, что раньше, что сейчас!
-Не клевещи на вождя! История тебе отомстит! – кипятился новичок.
-При чем тут клевета? Революция – такое дело, что денег требует! Да не будь у Ленина денег, его ни одна душа не выбрала бы! Он же был маленький, рыжий и картавый! Ты вот вроде повиднее собой будешь, а тебя тоже в депутаты не выбрали, разве нет?
-Эти русские – просто идиоты! – возмущался в ответ Сущевский. - Им только свои ряхи подавай! А этот народ – тьфу на него, раз меня ценить не умеют! С моим политическим опытом я украсил бы парламент любой страны! Такие как я, закладывают государства, делают историю! А мне эти корявые старики, всю жизнь проторчавшие на одной кухне, шамкают: «Какая у вас политическая программа?»! И все про форму собственности выспрашивают – за какую я форму собственности. Да я за единственно разумную форму собственности – прибыльную! А все равно, кому принадлежит! Почему русский народ так боится умных людей, ну почему? Да просто он болезненно подозрителен и недоверчив, боится, что умные обманут. Вот и бежит в объятия к низкопробным жуликам вроде этих нынешних политиков, что ему Луну с неба обещают!
-А ты сам что обещал-то, а?
-Ну да ладно, замнем для ясности, - перебил его Сущевский, видно, не желая вдаваться в столь несущественные подробности. – Так ты и в самом деле про нацболов не слыхал?
-Говорю тебе, не слыхал! Только про нацменов, - с усмешкой откликнулся «Штирлиц». – Нацбол – это что, игра такая, вроде футбола, только с нацменами?
-Сам ты нацмен с футболом, - снова рассерчал Сущевский. – Я с тобой всерьез, а ты ржешь!
Зинаида Степановна опять вздохнула. Эти несвязные речи не очень проясняли дело, да и взгляд на часы не позволял дослушать до конца. Поэтому она зашла и обратилась к новому пациенту с обычным вопросом:
-Как Ваше самочувствие?
-Прекрасно! – недовольным тоном ответил тот. - Когда меня отсюда выпустят?
-Вот немного разберемся, в каком состоянии ваше здоровье, и тогда выпустим. Только ответьте мне на один вопрос: как Вас зовут? Сущевский, Лимонов или Ленин?
-Что за вопросы! – возмутился тот, вскакивая с кровати. Тощие, поросшие рыжеватым птичьим пухом ноги выглядели у него куда старше, чем лицо, отметила Зинаида Степановна.
-И вообще, что тут это тетка делает? – продолжал возмущаться больной. - Да я таких, как она, никогда и даже за женщин не считал! Ты посмотри на нее! Фигура, как бочка, морда кирпича просит, ни прически, ни косметики! Вот где мне все эти старухи в в валенках и платках сидят! И вообще, что это она без стука врывается?
-Не бузи! Зинаида Степановна – врач, а не тетка, - попытался вступиться за докторшу «Штирлиц». – И никакого платка с валенками на ней нет, ты совсем оборзел уже!
Но Сущевского было не унять.
-Будучи сам русским свидетельствую, что русская душа обоих полов есть понятие негативное! – закричал он и его благообразное лицо приняло страдальческое выражение. - Из женщин эта русская душа делает прямо проституток каких-то без удержу и смысла!
В запале он не замечал, что его белые несвежие трусы, впрочем, очень современного вида, уже сползли дальше некуда. Их эластичный пояс растянулся до того предела, когда положиться на него было уже нельзя. Эти новомодные штучки быстро выходят из строя, усмехнулась про себя докторша, не то что раньше простая бельевая резинка – подтянешь, узелок завяжешь, и опять все в порядке. Пожалуй, у пациента нуждалась в починке не только психика, но и нижнее белье. Надо сказать Марии Ивановне, пусть ему из что-нибудь из казенного дадут, что ли, если найдут...
-Всех русских женщин нужно перевоспитывать с младенчества, иначе наша нация вымрет! Я Вам приведу только голые факты, чего стоит нам пренебрежение к этому вопросу, – вещал Сущевский. Его трусы меж тем сползали все ниже, открывая другие факты. Зинаида Степановна только вздохнула, поморщилась и вышла, решив не дожидаться полного раскрытия всех фактов.
Когда она шла обратно мимо сидевшей на посту Марии Ивановны, та озабоченно заметила:
- Что это за писатель, этот новенький, за которого он себя выдает, хотела бы я знать? Я про такого и не слышала ни разу... И какая жизнь его до таких фантазий довела?
Зинаида Степановна тоже не отказалась бы побольше узнать, где, как и почему пациент Сущевский превратился в столь интересный для психиатрии случай.
...То, что действительно самым пагубным образом повлияло на психику больного Сущевского, заставив его вообразить себя одновременно и литератором-политиком скандального свойства Эдуардом Лимоновым, и вождем мирового пролетариата Владимиром Ильичом Лениным, случилось довольно далеко от этого российского местечка, в большом и когда-то известном, а теперь изрядно захиревшем городе Восточной Германии.