Гл. 10. Злее любви

         

-Да это какой-то русский неизвестный талант сделал, а Даниле поручили продать. Но никто пока не купил...

При ближайшем рассмотрении это оказался сварганенная из металла, пластика и еще чего-то скульптура. Коричнево-рыжий не то человек, не то насекомое, а может быть, и вовсе инопланетное существо. Лицо и руки, которыми он опирался о землю, пытаясь освободиться из полиэтиленового кокона, были человеческие, а ноги и нижняя часть тела скорее походили на какое-то насекомое вроде таракана. А может, это была саранча, я не знаю, энтомология никогда не входила в число моих увлечений. На коричневом, ржавом и плоском лице было странное выражение – угрожающее и одновременно беспомощное, очень неприятное.

Я поинтересовалась:

-А почему он такой членистоногий? Что имеется в виду?

-Черт его знает… Может, подразумевается, что насекомые живут уже миллионы лет, а человек скоро вымрет? Или что сделают клон из человека и насекомого? Говорят, клоп может два года не есть, а блоха – прыгает в сто раз выше своей головы. Хорошо еще, что у них мозгов нет, а то бы они быстро придумали, как весь мир сожрать! А если человек с его мозгами будет живучим, как клоп, прыгучим как блоха и всеядным, как таракан? Б-р-р-р! Лучше о таком не думать! Но это к истории с Чарли никакого отношения не имеет!
 
Она немного помолчала, а потом как бы вскользь заметила:

-Где-то я слышала, что тему "современного искусства" раскрутили американские гангстеры, которым надо было обналичивать деньги. Картин или там статуй не так много, там какие-никакие критерии есть, а тут - нашел "творца", "купил" у него ржавую железку, проплатил галеристу, чтобы тот признал ее "искусством", перепродал - и вуаля. Типа "я открыл художника, вот откуда мои миллионы, а вовсе не от торговли самогоном"... 
       
И с этого момента она стала мне ужасно симпатична. Кажется, я ей тоже. Потому что она без утайки рассказала мне историю, в которую Раису однозначно не стоило посвящать. По крайней мере пока, потому что она уж точно не поймет.

                *****

Итак, Данила и в самом деле не выдержал в высокоидейной и стерильной, а главное – дорогой и враждебной ему квартире. Не ставя тетку в известность, он нашел себе вариант подешевле. Все пятеро жильцов квартиры – Данила стал шестым - не интересовались религией, политикой и тому подобной ерундой вроде охраны природы. У них было нечто куда более интересное и ценное, то, чему действительно стоит посвящать жизнь, а именно - искусство и любовь.
 
Лала и экзотическая девушка дерзали на ниве искусства, а двое обитателей мужского пола, Чарли и Диди, готовились к самому главному событию в своей жизни, собираясь увенчать браком свой почти полуторалетний союз. В конце концов, говорили они всем, сколько можно пренебрегать теми благами, что государство щедрой рукой посыпает на семейных людей – облегчения по части налогов, льготное страхование, и так далее.

 Диди, то есть Диас, был из Перу, полуиндеец-полуиспанец, своенравный и красивый. По крайней мере, с точки зрения с Тины. Чарли же – скорее наоборот, толстенький, рыженький и страшненький, но очень любвеобильный и гордо несущий свою нестандартную половую ориентацию. Он был готов сообщить об этому всей вселенной и ее окрестностям, а также сумел убедить даже собственных родителей как прекрасно, что он не такой, как все. Мать заявила соседям, что не только не стесняется, но даже гордиться своим особенным сыном. Чарли был экстраверт в самом крайнем варианте и любил всех посвящать в подробности своей знойной страсти. Правда, к тому моменту, когда Данила занял пятую комнату, любовь Чарли и Диди вошла в более спокойную стадию. Они уже не вскакивали, едва дождавшись конца рождественского обеда, чтобы спешно удалиться, как Чарли выражался, «поучить немецкий язык». И уже не забывали в порыве страсти свои кастрюльки на плите, что привело пару раз к неприятным последствиям.

Данила вначале немного сторонился этой парочки. Хотя народ в Россия после перестройки уже почти все испробовал по части секса, но все равно на голубых смотрит в лучшем случае как на морально и физически ущербных, что по своей воле расстаются с главным для любого мужчины – возможностью передать свои гены дальше. По логике эволюции природа должна начисто изводить тех особей мужского пола, что не могут превратить всех персон женского пола, не успевших на счет «три» залезть на дерево, в свою добычу. Данила тоже принадлежал к тому подавляющему большинству, что неисправимо ориентировано на противоположный пол. Не то чтобы он презирал гомосексуалистов, но все равно было заметно – он еще не проникся современными идеями.

Чарли не принимал и не прощал такую духовную отсталость и ханжество. И в порядке его устранения доказал Даниле, что ориентация на собственный пол – такое же естественное явление природы, как гром в начале мая или глупость у натуральной блондинки. И порождено не развратностью отдельных особей, а эволюционным прогрессом вкупе с угрозой перенаселенности. Он всегда гордился успехами своих единомышленников в политике, искусстве и так далее. В современном обществе неограниченных свобод любой может в любое время сменить свою сексуальную ориентацию. Просто примитивные коммунисты угнетали, подавляли, притесняли и так далее. Словом, Чарли так усердно убеждал Данилу, что тот с ним согласился. И даже попытался защитить честь Отечества, припомнив представителей этого племени в России. Те же Чайковский, Элтон Джон,Энди Уорхол и прочие.

Когда Чарли уяснил, что Данила вполне убедился, уверился и проникся, то счел его достойным быть на своей свадьбе свидетелем. Данила не был уверен, что ему очень хочется туда идти, но отказывать было неудобно. Не хотелось выглядеть отсталым провинциалом. Свадьба была вполне впечатляющей, даже образцово-показательной. Выжимающая скупые мужские слезы картина победы любви над ханжеством и условностями, умилительное предвестие грядущего конца человеческого рода. Бургомистр со своей цепью дал свое официальное благословение новобрачным, журналисты снимали для местной прессы, опять же буфет и шампанское. Тина тоже присутствовала, поэтому принесла из своей комнаты несколько свадебных фото.

 Данила был все в том же самом пиджаке, но остальные выглядели еще более попугайно, так что он особо не выделялся из толпы. Именно на свадьбе он впервые познакомился с местной общиной сторонников однополой любви. Публика сугубо увлекающаяся, но очень милые люди, приняли Данилу, как родного, заметила Тина. Каждый норовил рассказать о себе и той творческой силе, что проявляется именно у таких, как они. Данила уже ничему не удивлялся – ни творческой силе как компенсации за вырождение, ни тому, что этих творцов оказалось на удивление много среди политиков.

Не удивился и тогда, когда немного позже Чарли поведал ему свою самую большую мечту. Семью он создал, и теперь ему не хватает только ребенка. Он планировал усыновить, но тут пока не очень-то это разрешали. Впрочем, закон уже был в стадии прохождения. Поэтому Чарли просил Данилу приискать в России подходящего мальчика. Лет этак трех, не старше, и здорового. Там наверняка много бедных родителей, что будут просто счастливы отдать ребенка в хорошие руки. Правда, Диди отчего-то ужасно хотелось передать все-таки свои гены дальше и он был готов заплатить женщине в Латинской Америке, чтобы им выносила им именно их ребенка. Таких, что от бедности готовы рожать детей для богатых американцев детей, там полно. Но Чарли был категорически против такой наглой эксплуатации бедных народов. Словом, у новобрачных с ходу возникла серьезная житейская проблема. Готовясь к серьезной отцовской роли, Чарли переписывался с тамошними соратниками по движению и посылал им всякие интересные, с его точки зрения материалы. Правда, пока было все по-немецки, так что это был скорее разговор слепого с глухим, и он постоянно привлекал Данилу для перевода – что там пишут эти русские.

Распинался он совершенно напрасно, ибо Данилу в тот момент занимало совсем другое. Он, как говорят в романах, пытался завоевать благосклонность Лалы. Все-таки восемь дней вместе, она в ямке с грязью, он - рядом… Кстати, она была вполне симпатичная, если судить по фото, что висело на одной из стен, и выглядела не столь ортодоксально, как экзотическая девушка. Но Лала делала вид, что никаких его авансов не понимает. Она были куда дружнее с Сузи. 

Но девушки состояли отнюдь не в тех же отношениях, что Чарли и Диди. Ничего подобного! Они напрочь отрицали всякие половые отношения как с противоположным полом, так и собственным, поскольку были сторонницами новомодного движения асексуалов. Такие не тратят жизнь на пустые радости пола и глупости размножения, а посвящают ее целиком чему-нибудь полезному – политике, спорту, искусству. Хотя бы тем же самым червям.

Так что в пятым лишним в квартире был Данила, а шестым – она сама, с усмешкой заметила Тина.

Постепенно до Данилы дошло, что с Лалой ничего не выйдет, и он очень расстраивался. Все ему ужасно сочувствовали, а уж Тина в особенности. И, то ли из жалости, то ли по другим причинам, она предложила ему присоединиться к ее хору.  На певческие таланты Данилы она не рассчитывала, это была благотворительность в чистом виде. Дело в том, что хору в скором времени предстояло отправится в Париж, где каждые два года проводился фестиваль.

Данила принял предложение с благодарностью – еще бы, бесплатно в Париж! Он столько мечтал! Парижские туманы, каштаны, кафешантаны и прочая классика! Монмартр и Пале-Рояль, Монпарнас и Пляс Пигаль, – как звучит! Не Лубянка какая-нибудь, не второй Помойный переулок!

Единственной заковыкой было то, что Тинин хор целиком состоял из таких, как Чарли и Диди, и фестиваль проводился именно для мужских гомосексуальных хоров. Как праздник солидарности сторонников однополой любви и вообще. Но поездка в Париж, и бесплатно! Ради этого не стоило обращать внимания на то, кто поет рядом. Тем более что Тина его уверила – они все очень милые люди. Только не отвечай на их авансы, если что. Так и говори – «Я не такой сексуальной ориентации!» И в самом деле, сразу несколько немолодых хористов проявили к нему назойливый интерес. Сколько раз ему пришлось повторять, что он, Данила Иванов, не такой, история умалчивает.

Наконец дело дошло и до Парижа. Город оказался тоже не таким, как в кино и романах. Где там лиловые парижские туманы, Данила особо не приметил, зато выхлопные газы бесчисленных машин серой вонючей пеленой висели в воздухе, выжимая у непривычного человека слезу из глаз. И где гуляют элегантные дамы, что носят известные всему миру «От кутюры» и прочие Шанели-Диоры, интересно? На улицах столицы мировой моды царила стандартно-джинсово-кроссовочная молодежь такого же нешанельно-ободранного вида, как и в Германии. Вполне соответствовали литературному имиджу города лишь босяки, что спали прямо на улице под мостами и назойливо приставали к прохожим. И еще художники на Монмартре, что выглядели попристойнее, но тоже хватали за рукав каждого встречного-поперечного, на всех языках мира назойливо предлагая: десять монет, десять минут – и готов ваш портрет. Будете хвастаться у себя в Нижних Ухожах или Букстехуде, вечная память о Париже, оригинальная работа непризнанного таланта!

Впрочем, хору было не до портретов на Монмартре и тому подобных музеев. Все сокровищницы мирового искусства и прочие достойные внимания памятники Данила посещал в одиночестве, вернее, в толпе посторонних туристов, саботируя репетиции. Все равно он не столько пел, сколько стоял в заднем ряду, открывая рот. А хористы тем временем спешно разучивали «Весь Париж мечтает о любви», поскольку по ходу дела выяснилось, что все конкуренты привезли что-то французское. Опять же внезапно возникли проблемы с гардеробом. Оказалось, что в этом году жюри особо щепетильно насчет одежды. Чтобы все было только фирменное, никакой дешевки! Париж так способствует расточительности в этом плане! Одна Галери Лафайет чего стоит, с ее галереями, стеклянным витражом на потолке, зеркалами и продавщицами! Просто глаз разбегается! Какие вещи! А какие цены!

 Как Диди там исхитрился, неясно, но факт остается фактом – несмотря на безумную занятость, он между делом изменил своему новоиспеченному супругу с тем самым типом из хора, которого Данила про себя называл «Таракан» за то, что у того были очень выразительные прусские усы. Не так давно Таракан расстался со своим прежним партнером и теперь был в интенсивном поиске нового спутника жизни. Когда Чарли узнал об этом, обычная широта взглядов ему изменила и он повел себя, как типичный хрестоматийный ревнивец. То есть рвался побить соблазнителя, а еще лучше – разорвать на части, выдернуть руки и ноги, стереть в порошок, и вообще, бушевал:

-Этот подлец обещал ему «Порше»-кабриолет и настоящий «Ролекс»! И теперь Диди сказал, что собирается разводится!

Половина хора была за Чарли, половина – против. Тина всегда сохраняла нейтральную позицию, полагая, что не музыкальные проблемы ее не касаются. Чарли, конечно, очень страдал. Но выступил хор хорошо. Когда они на ступеньках «Трокадеро» пели «Весь Париж мечтает о любви», на его глазах были слезы почти такие же обильные, как и знаменитые фонтаны, что журчали у их ног. Это было их заключительное выступление и Чарли надеялся на примирение с Диди. Но неверный Диди не проявил к страдающему супругу никакой жалости. Только косил в его сторону своим знойно-коварным испанско-перуанским глазом. И, едва они закончили пение и парочками спустились по ступеням вниз, бросил Чарли и самым интимным образом подхватил Таракана-разлучника под руку. А потом эти двое двинулись по мосту через Сену в сторону Эйфелевой башни и Марсова поля. Весь Париж мечтает о любви или как?

Чарли провожал их полным тоски взглядом. Данила в порядке дежурной вежливости сказал брошенному супругу что-то вроде: «Не бери в голову, найдешь другого», или «Нечего его жалеть, мерзавца и изменника!». Чарли, приняв эти слова за чистую монету, стал жаловаться и вспоминать все нанесенные ему жизнью обиды, огорчения и страдания. Как его унижали и оскорбляли в школе за нестандартную половую ориентацию, даже били. И как Диди всегда был капризным и умел выбивать из него все, что хотел, начиная от фирменных шмоток и кончая деньгами. Этот подлец просто жадный и корыстный, как и большинство иностранцев, он нагло использовал любовь Чарли, чтобы приехать в Германию и наслаждаться плодами западной цивилизации. И в самом деле, ни для кого в квартире не было тайной - они в последнее время регулярно ругались, причем Чарли постоянно говорил что-то про визу, которую могут Диди и не продлить.

Остальные хористы были не очень-то расположены слушать эти жалобы и быстренько исчезли вслед за Диди с Тараканом. Как-то так получилось, что Данила остался с Чарли вдвоем. Они побрели мимо прославленных памятников архитектуры по набережной Сены, что вся целиком – сплошной памятник культуры под охраной ЮНЕСКО. Но Чарли было не до восхищения дивными парижскими видами. Он изливал свои страдания на собеседника так интенсивно, что тот вскоре стал чувствовать себя как клоп, которого полили керосином. Поэтому Данила счел за благо отключиться и только кивал время от времени головой, как китайский болванчик.

Таким вот образом – один жаловался, а другой делал вид, что слушает, они дошли до «Чрева Парижа», где раньше был известный своей живописностью и гигиенической незатейливостью продовольственный рынок. Теперь на его месте был построен суперсовременный подземный торговый центр с вполне гигиеническим бассейном. Зрелище крепких юношей, что плескались в бассейне, немного отвлекло страдальца и он временно прекратил рыдать.

Всласть налюбовавшись на соблазнительные, но, увы, недоступные,  тела, Чарли потащил Данилу дальше, и вскорости они оказались на улице, названной в честь святого Дениса - Сен-Дени. Но вид у нее даже с первого взгляда был совсем не святой. Секс-шопы с вполне откровенными витринами перемежались с кинотеатрами для любителей порно, тут же уютно устроился магазинчик бабушки немецкой секс-инбустрии Беаты Узе. Чарли, узрев на чужой парижской стороне этот маленький кусочек совей милой немецкой родины, снова прослезился. Старушка Беата, надо полагать, радовалась с Того света на эти мутные слезы.

 Столетние доходные дома плотной стеной стояли с обоих сторон, так что свернуть было невозможно. Подъезды выглядели, как крысиные норы. Между домами притаились темные закоулки, ведущие в узкие вонючие дворики-колодцы с мусорными бачками. Около подъездов то и дело попадались стоявшие в красноречивых позах женщины, все в чем-то черном, прозрачном, блестящем, донельзя похабном. Многие из них выглядели так, что становилось страшно. Впрочем, теперь русского человека ничем не удивишь, и в России продажная любовь цветет пышным цветом.

Но Данила не мог уделить жрицам продажной любви даже чуточку внимания, поскольку все его органы чувств настырно оккупировал  Чарли. Он снова жаловался, стенал, охал и вздыхал. Жизнь ему была явно не в радость. Разве вот рассеять немного тоску, выпить закусить, сказал он, приметив какое-то гастрономическое заведение под сенью потрепанной красной маркизы, на которой выразительно обнимались два молодых человека со старомодными косыми проборами. Это было место для таких, как Чарли.

 И вот они с Данилой уже сидели в этом ископаемом заведении, ровеснике Эйфелевой башни. Обстановка была донельзя элегическая, если не считать уж очень недвусмысленных картинок там и сям. А у стены стоял столетний аппарат, что проигрывает пластинки – бросишь монетку, и он играет. Чарли тут же выбрал пластинку, бросил монетку, и из автомата запело все то же самое: «Весь Париж мечтает о любви», и на его глазах снова появились слезы.

 Пока они выпивали и закусывали, Чарли продолжал жаловаться. Даниле уже давно это надоело,  да к тому же срочно понадобилось кое-куда. Так что едва поев, он извинился, встал и двинулся в нужном направлении. Нельзя сказать, чтобы он очень торопился, но рано или поздно пришлось бы вернуться в зал. И вот Данила уже протянул руку к примитивному шпингалету, собираясь выходить из кабинки, как вдруг через ее щель в двери узрел входящего в туалет Чарли. А в следующую секунду услышал неожиданные, но вполне однозначные речи. Весь Париж мечтает о любви, так сказать. Особенно в такой ситуации. Почему бы не утешиться, живем всего один раз и все такое, место самое подходящее.

Данила сначала растерялся. Он, конечно, не ханжа, и даже читал книги модного американского писателя Чарльза Буковского, в которых все описывается самыми доходчивыми словами и со всеми малоаппетитными физиологическими подробностями. Но все знают разницу между художественной литературой и жизнью! Нет, настолько в своем приближении к западным стандартам Данила еще не созрел, и тем более в таких вот антисанитарных условиях! Это, к слову сказать, было старомодное заведение, кафель щербатый, сантехника допотопная и вонючая… Да и Чарли был довольно противный тип, все только о себе да о себе, с ним даже за столом-то сидеть уже изрядно надоело.

К счастью, как и во многих старых домах, туалет был без вентиляции, просто с высоким, матового стекла окном, открытым по случаю хорошей погоды. Данила забрался на подоконник, вылез в это самое окно, неуклюже вывалился прямо на крышку мусорного бачка, что стоял под окном, а потом спрыгнул в темный и грязный двор. Правда, при этом маневре умудрился разбить коленом стекло.

И тут навстречу ему бросилась какая-то девица в черном, из тех самых, что подпирают стенки на улице Сан-Дени. Наверное, ее привлек звон разбитого стекла. «Шери, шери!», взывала она, широко раскидывая руки и пытаясь поймать случайно попавшую в сети добычу. Обалдевший от такого количества любви Данила увернулся и бросился в первую попавшуюся на пути дверь, но там его перенял мускулистый негр. Данила с трудом вырвался из его рук и побежал, сломя голову. К счастью, он сразу выскочил на улицу, где было много людей, и это его спасло.
 
После этого приключения Данила боялся садиться рядом с кем бы то ни было из хора, а все норовил быть поближе к Тине. Самое смешное, что потом его еще и оштрафовали за это выбитое окно. Чарли же и донес хозяину заведения. И вообще, увидев такое нежелание Данилы эмансипироваться, Чарли повернул свои чувства к нему на сто восемьдесят градусов и стал всем рассказывать, какие идиоты эти русские. Но скоро отвлекся, потому что опять нашел себе нового друга откуда-то из стран Восточной Европы, освобожденных от проклятого коммунизма.

-Хотя Чарли человек не бедный, но думаю, он не мог дать Даниле взаймы, - закончила Тина.- Он не из тех, кто просто так деньги на ветер расшвыривают. Я его спрошу, конечно, но думаю, я права.

Я попросила ее позвонить мне, если она что-то узнает в этом направлении, и оставила свой телефон.
 
На прощание Тина спросила, не нужна ли помощь Данилиной тетушке в больнице. И по тому, как она это говорила, я поняла – она очень не против того, чтобы из пятого и шестого лишнего образовалась пара. Вот так всегда – на обочине растет цветочек, готовый, чтобы его сорвали, а Данила прошел мимо и не заметил. И что это Раиса просмотрела? Ах, она ведь и не знала, что Данила переехал, он скрывал от тетки свои покушения на современное искусство.

Да, современные молодые люди не любят ни неприметных цветочков, ни толстух. Даже с добрым сердцем и отрытой душой. Впрочем, все мы такие – ловим абсолютно бесполезных в хозяйстве Жар-птиц, а полезными курами-несушками пренебрегаем. Умные и практичные именно кур-то и ловят, ощипывают перовые-пуховые подушки делают. А из мяса – бульончик там, котлетки всякие…

 Но прямо спрашивать о таких вещах мне было у Тины неудобно. Однако долго ждать ответа на невысказанный вопрос не пришлось.

Тина вздохнула и спросила:

-А Вы у фрау Люстиг его не пробовали искать? Он может быть у нее!

-Кто это такая?

-Как? Вы не знаете? – в свою очередь удивилась Тина. – Но уж его тетушка точно в курсе, спросите у нее!