Этим милым детским имечком Раиса звала своего вполне взрослого племянника. Кажется, я знала о нем все или почти все, поскольку она постоянно держала меня в курсе дел. Впрочем, держала - не то слово, я поневоле принимала самое активное участие в его жизни. Хоть трагедии или сатиры пиши, смотря по настроению и заказу.
Въехав в наш дом и едва устроившись, Раиса позвонила в мою дверь и в ответ на вежливое, но не слишком душевное приветствие самым сердечным тоном пригласила меня в гости. Нет-нет, никакого особого праздника, так, просто познакомиться, все-таки земляки! Она к тому же и пирожки испекла, с капустой и грибами, холодец сделала. В дальнейшие пять минут, что Раиса провела на пороге моей квартиры, отчетливо прозвучала тема ее вдовьего одиночества, тоски по родине и необходимости таким, как мы, держаться на чужбине вместе.
С первого взгляда было видно, что ни по возрасту и образованию в подруги она мне никак не годится, и я было вежливо попыталась отказаться. Но на ее глазах тут же появились такие слезы, что я спешно взяла свои слова обратно. Я тогда еще не знала о том, что у нее имеется дивный талант - она умела плакать, как по нажатию кнопки. Раз – и потекли, как вода из крана, два – и кончились.
Пирожки и холодец оказались вкусные, вполне русского пошиба, от каких я уже давно отвыкла. Она и вообще, как потом выяснилось, прекрасно готовила. Правда, все время одно и то же: пироги, щи, борщ, котлеты, холодец, заливное. То есть то, о чем со вздохами вспоминают все русские на чужбине.
Раиса тоже постоянно вспоминала родину. Да что там вспоминала – она жила, можно сказать, в музее отечественной истории, только в масштабах одной отдельно взятой семьи. Среди портретов и портретиков Рудольфа Петровича и всех родственников до десятого колена, всевозможных безделушек и сувениров, купленных или подаренных по такому-то и такому поводу. Во всех углах и на всех поверхностях ты натыкался на хрусталь еще советского разлива, салфеточки и вазочки, шкатулочки и статуэточки, подушечки и игрушечки. Тут и там торчали искусственные цветы и павлиньи перья, причем не только в «зале», как она называла главную комнату, для гостей, со «стенкой» под дуб, коврами и диванами, осененную чахлым светом роскошной люстры, но и в кухне, спальне и даже прихожей. Похоже, она привезла с собой все, что накопилось у нее с самого начала жизни с покойным мужем.
Заметив в первый раз мой взгляд на всю эту барахолку, Раиса гордо сказала:
-Вот так и живу! Не по-немецки, конечно, но я терпеть не могу их голые квартиры!
Тут сказывалось ее незнание местных нравов. Знала бы она, какими барахольщиками бывают иные немцы! Порой встречаются такие хламно-мусорные джунгли, что просто диву даешься.
С той поры мне время от времени приходилось подвергаться ее массированному гостеприимству под перекрестным обстрелом глаз многочисленной родни с фотографий. Правда, со временем она стала накрывать не в гостиной, а на кухне: с соседями чего уж там церемониться? Там висели разве фото покойного Рудольфа Петровича да ее брата Коли с семьей.
Основным предметом наших разговоров была ее личная жизнь от рождения в деревне под Казанью и до похорон несчастного Рудольфа Петровича. Во всех живописных деталях и художественных декорациях, будь то описание деревенской школы с первой учительницей или перипетии добывания по блату сверхдефицитной стенки производства ГДР. Никаких особых страстей, скорее обычная для русской женщины ее возраста без детей и особого образования жизнь, если исключить из нее переезд за границу.
Много рассказывала она и о своем племяннике Данилушке, и все в самых восторженных тонах. Данилин отец, ее брат Коля, умер, как я поняла, в те самые смутные времена, когда мы уехали из России. Благодаря своей профессии строителя он сумел еще до застойно-расцветных времен социализма перебраться в столицу и обзавелся там комнатой в коммуналке и женой. Чуть позже у него появился сын, и как венец счастья любого «лимитчика» – отдельная квартира. Правда, неважная: холодная и на двадцать третьем этаже, у черта на куличках, на метро от центра час добираться.
Сын, в отличие от квартиры, совершенно удался и даже превзошел надежды отца. Коля, что всю жизнь вкалывал каменщиком на стройке, мечтал, чтобы сын работал, по крайней мере в отапливаемом помещении, а не на улице. Данила хорошо учился и сумел поступить в университет на исторический факультет. После его окончания ему удалось устроиться в самый известный в столице музей. Помните, наверное – огромные греческие статуи при входе и все остальное в таком же роде, не совсем чтобы подлинное, но вполне историческое. Там в то время почти ничего не платили, но научную карьеру делать было лучше всего. Народу было не до науки, он торопился собрать урожай с полей рыночной экономики. Профессора в одночасье превратились в крутых биржевиков, бывшие фарцовшики стали уважаемыми членами банковских правлений, «воры в законе» - членами Парламента.
Но ее племянник был не из таких, все время подчеркивала Раиса. Он был обделен тем главным талантом, что необходим для успеха любому торговцу - не мог обманывать, честно глядя в глаза. Его не так воспитали. Да он и не мечтал о богатстве. Единственное, о чем он грезил, если бы у него были деньги - выбраться за границу и посмотреть Париж, Лондон и прочие центры мировой культуры. Но не как бессловесный и бесправный турист, который по дешевой автобусной путевке транспортируется галопом по Европам, с гидом, что на все достопримечательности выделяет по полчаса, будь это Колизей, Лувр или туалет на автостоянке, зато старается продержать всех как можно больше в магазинах или ресторанах.
Данилушка мечтал пожить в мировых столицах этак месяцев по пять-шесть, с чувством побродить по улицам и закоулкам, потолкаться в магазинах и музеях, посидеть в кафе, познакомиться с интересными людьми. Словом, понять душу города и увидеть его неизвестное туристам лицо, и так далее, смотри Илью Эренбурга, Эрнеста Хэмингуэя, Эриха-Марию Ремарка, и прочих, чьи собрания сочинений украшали раньше «стенку» у каждого уважающего себя советского интеллигента.
Раиса очень хотела бы пригласить племянника в гости, но пока муж болел, было не до этого. А там у Данилушки наметились изменения в личной жизни и ему самому временно стало не до поездок. Он женился, и родители жены даже купили им на свои сбережения квартиру. Раиса упомянула этот момент очень коротко, и то в связи с демонстрацией свадебного фото: Памятник неизвестному солдату как декорация на заднем плане, много белого материала и косметики на невесте и глупое, как и полагается, выражение лица у жениха.
А потом случилось чудо, и Данилушкины скромные интеллигентские грезы сбылись. После победы в холодной войне немцы вспомнили о том, что у побежденного стоит пошарить в чуланах и закромах – вдруг что найдется. Тем более что именно в фондах музея, где он работал, после войны осело много чего интересного. К примеру, тот самый «клад царя Приама», что составил из найденных в разных местах золотых украшений в раскопанной им Трое жуликоватый купец Шлиман.
Данилушка трудился даже не в этом отделе, бесценным кладом заведовали другие, куда более старшие и заслуженные. Но Министерство культуры Германии рвалось помочь именно юным кадрам и выделило специальные гранты-стипендии. Чтобы молодежь могла изучить постановку немецкого музейного дела и улучшить свое материальное положение. Видно, они полагали, что старую номенклатуру учить бесполезно. А молодые ученые потом могут занять соответствующие посты в музее и быть полезными в возвращении украденных русскими сокровищ. Впрочем, юным кадрам куда удобнее было считать, что немцы выдали им стипендии исключительно по доброте душевной. Еще бы – целый год в Германии, все оплачено и никаких забот!
Раиса была вне себя от радости. Я довольно хорошо помню тот темный дождливый декабрьский день, когда она поймала меня прямо на лестнице и с неуместным в подобную погоду восторгом сообщила, что завтра ждет Данилу и приглашает меня по этому поводу в гости.
Наслушавшись ее рассказов о доблестях Данилушки – он, де, и спортсмен, и умница, и красавец, я ожидала увидеть нечто выдающееся. Однако ничего такого особенного внешне он не являл. Не красавец и не урод, среднего роста и нормального телосложения. Отчего-то в памяти всплывали строчки Маршака «Среднего роста, плечистый и крепкий», то есть внешность, что удобнее всего в жизни. Здоровый румянец, густые волосы и трогательно оттопыренные уши делали его даже симпатичным. Более мелкие детали вроде цвета глаз и форма носа как-то не бросались в глаза.
Зато хорошо запомнился его вздорный пестренький пиджак и ядовито-парфюмерный запах. Наверное, как и многие наивные юноши в послеперестроечной России, он поддался уверениям рекламы типа: «Только наш дезодорант, одеколон, шампунь… и так далее… сделает Вас тем, о ком мечтает каждая женщина. Заманчивые запахи конюшни с нотой свежего дерева плюс легкий табачный аромат возбуждают самые необузданные фантазии», и тому подобное, смотри в каждом мужском журнале, даже и без голых красоток на обложке. Запах застревал насмерть в носу и вызывал не столько синтетические сексуальные фантазии, сколько желание проветрить помещение. Кажется, и сейчас я узнаю его совершенно безошибочно.
Хотелось узнать от него поподробнее, как там в Москве, что изменилось. Я ведь не была в России уже целую вечность. Но все как-то так получалось, разговор всю дорогу сводился исключительно к Даниле и подробностям его биографии. Со слезами умиления Раиса то и дело перебивала племянника, изрядно смущая его своими воспоминаниями. Как Данилушка каждое лето отдыхал у них в Казани, начиная с двух лет. Там, в Москве, какой для ребенка отдых? Одно наказание! Какие у Данилушки были мягкие ручки, нежные волосики, ясные глазки и прочее. Ну совсем особенный ребенок. И как он не любил помогать по хозяйству, все больше с книжками да с книжками. Но они были не против, пусть учится, сами-то не сумели.
Конечно, нрав у ребенка был горячий, не любил, что не по нем, но с возрастом все постепенно образовалось. И ее пироги с капустой ужасно любил. И как всегда называл «тетечка Раечка». И потом к праздникам всегда поздравлял. И сейчас постоянно звонит, не забывает. И как покойник Рудольф Петрович души в нем не чаял, тоже все о сыне мечтал. Но вот им бог не дал, не та была медицина, не та жизнь, мерли в России мужики, просто как мухи, едва пятьдесят стукнет! Это все радиация и химия, а также водка проклятая! Хотя покойный Рудольф Петрович совсем не пил, да и Коля не очень чтобы злоупотреблял.
Данила оказался истинным гуманитарием, на редкость разговорчивым и в точным в деталях. Поэтому я услышала массу подробностей не только о его работе в музее, учебе, коллегах, но и о том, как его поселили в Берлине в отдельной квартире гостевого дома Университета, как прекрасно относятся к нему его новые знакомые, как трудно дается немецкий и так далее. А также о том, что его профессор, имя которого я не запомнила, работает над большим трудом о роли немцев в русской истории. Разумеется, с точки зрения немцев. Спрашивать, какова эта точка зрения, не стоило.
Кому в Германии не известно, что именно немецкие умы и руки творили историю за этих ленивых и недалеких славян? Сначала варяги всякие, которых сами же русские и призвали, Рюрик и Аскольд, Олег и Игорь… Потом – доблестный Тевтонский орден, что принес к западным границам России светоч цивилизации. Что уж там говорить про немецких наставников Петра Великого, без которых он и пальцем бы грамотно не шевельнул? Опять же Екатерина Великая - кто такая была? Урожденная принцесса Анхальт-Цербстская, а всех, ну всех русских сумела за пояс заткнуть! Незабвенную Александру Федоровну тоже нельзя не упомянуть, равно как и тех, кто послал в Россию в пресловутом запломбированном вагоне через все границы некоего Ульянова. Про Горбачева, уже и говорить не стоит, это все знают и так. Немцы, кстати, его особенно любят и приглашают, как свадебного генерала, на всевозможные праздники, юбилеи, похороны. Не так давно он был на похоронах главного редактора «Бильда»*
Даниле профессор поручил тему «Освоение немцами Сибири». Что именно он там писал, и кто у него завоевывал Сибирь, я, конечно, не стала уточнять, но уверена, что на Ермака Тимофеевича и Семена Крашенинникова Данила не слишком напирал. Скорее на всяких там Палласов, Мюллеров, Берингов и прочих. «Грантоеды» должны были добросовестно отработать свои деньги.
Потом этого я довольно долго не видела Раисиного племянника, потому что он жил в Берлине. Времени навещать тетку у него не было, да и дорого было ездить. Но Данила регулярно звонил, поэтому Раиса постоянно держала меня в курсе его успехов по части освоения немецкого образа жизни вообще и науки в частности. Он сумел показать себя за это время с самой лучшей стороны – и как ученый, и вообще. Приятно, что ни говори. Особенно если учесть, что профессор, у которого Данила работал, сказал, что есть перспектива остаться в Германии надолго. Пока туманная, но все же.
-Ах, если это сбудется, я буду просто на седьмом небе! - повторяла Раиса. – А то все одна да одна на чужбине маюсь! Данилушка мне просто как луч света в темном царстве! Рудольфу Петровичу хорошо, он уже там!
Она именно маялась, хоть вполне комфортабельно и сытно. Без привычного окружения вроде трудового коллектива, приятельниц, родственников, семейных дрязг, сада-огорода, козы и кроликов и так далее. Словом, без всего такого совково-родного и до боли социалистически-привычного. И, как и сотни тысяч ее бывших соотечественников, что после перестройки уютно приземлились в гамак германской социальной системы, ругала Германию, на чем свет стоит. И огурцы тут не такого посола, и капуста какая-то не кислая, и хлеб не такой черный. Да и немцы смотрят на тебя волком – чего приехала, дармоедка, на наши блага позарилась? Это не говоря уже о Команде СС, что, прямо как Штирлиц*, за каждым твоим шагом следит.
-Там, на Родине, ко мне все со своими проблемами прибегали – Раисочка, достань то, Раисочка позвони, Раисочка сделай, - вздыхала она. - А тут только страховые агенты донимают или какие-нибудь сектанты. Иной раз и поговорил бы с ними, да они, подлые, только по-немецки говорят! Как хочется около себя родную душу иметь, ты не представляешь! Тем более что Даниле тут так нравится!
Оно и понятно – в этом потребительском раю только дураку может не понравиться, особенно если есть, на что жить. Демократия по части выбора товаров в полный рост, опять же чистота на улицах и в сортирах. А такие незаметные вещи, как бедность, безработица или грязь в душах, в глаза не бросаются. Особенно тому, кто не очень-то хочет их видеть. Та же Раиса знала только свой дом плюс окрестные магазины и врачей. А Данила в тот момент был огражден от реальной немецкой жизни удобствами гостевого дома Университета, коллективом ученых, и также скромным достатком, что давала ему стипендия.
В один прекрасный день Раиса явилась ко мне в самых расстроенных чувствах – ее обычно розовое и свежее лицо совсем побледнело, губы тряслись, глаза покраснели. В ответ на мой вопрос, что случилось, она только издала какой-то жалкий звук и по ее пухлым щекам ручьями побежали слезы.
-Что, Данила нечаянно поцарапал чей-нибудь «Мерседес» и его хозяин требует оплатить новую покраску в полном объеме? Или он случайно наступил на чью-нибудь кошку, и хозяйка требует компенсации за моральный ущерб? - спросила я. Ничего хуже представить было невозможно.
-Куда хуже! – прорыдала она. – Мне нужна твоя помощь!
В ее тоне, несмотря на беспомощность, явственно слышались требовательные нотки. Объяснялись они одним простым фактом. В то время я только что устроилась на работу в довольно интересное место под названием «Ост-Вест контакт», причем не без Раисиной подсказки. Она хорошо знала, что я уже который месяц ищу работу и мне уже невмочь рассылать свои документы в самые разные места и постоянно получать вежливые отказы. И вот в один прекрасный день она явилась ко мне с предложением:
-Слушай, ты так хорошо говоришь по-немецки! Сходи в «Ост-вест контакт». Там регулярно нужны люди. Я бы и сама устроилась, но я никак им не подхожу из-за этого проклятого языка. Это прекрасное место!
Надо сказать, что до этого я и не подозревала о существовании такой организации. Оказывается, многие люди из стран бывшего Союза из-за незнания языка и местных реалий тут беспомощны, как дети, и им нужна помощь во всем, начиная с заполнения многочисленных бумаг и поиска квартиры и кончая походами по врачам и в суд. Вот немецкие доброхоты в социальном ведомстве и создали место, где им помогали в таких делах.
-Они очень много для нас сделали, когда Рудольф Петрович болел, - рассказывала Раиса. - Там есть одна очень душевная женщина! Она с нами и по врачам ходила, и в организации похорон помогала, и все остальное. Попробуй!
Я бросилась туда со своими бумагами, и через некоторое время меня туда взяли. Правда, только на год и в рамках мероприятий по ликвидации безработицы, как и остальных сотрудников. И я стала помогать таким, как Раиса. Отсюда и ее требовательный тон.
Немного успокоившись, она рассказала, что случилось. В моем понимании – пустяк, не стоящий внимания, а с ее точки зрения - катастрофа местного значения, что похоронила все надежды племянника остаться в Германии еще на год, а там, может, и навсегда.
Некоторые чиновники в Российском Министерстве культуры наконец разобрались, отчего это немцы так любезно привечают музейную молодежь, и дали понять, что Германия может больше не надеяться на возвращение шлимановского клада и прочего, что попало в годы войны в закрома российских музеев. Между делом напомнили благодетелям юношества, кто именно угробил двадцать миллионов русских во второй мировой войне, и в придачу еще и развалил Союз. И кран источника, из которого давались научные стипендии с дальним политическим прицелом, был немедленно перекрыт. Эта неприятность усугублялась тем, что возвращаться теперь Даниле было некуда, и не к кому. Его жена в Москве, пока его не было, нашла себе куда более симпатичного ее коммерческой натуре спутника жизни - хозяина какого-то игорного салона-притона и написала, чтобы он на ее квартиру не претендовал.
-Бедный мальчик! - восклицала Раиса. – Куда ему теперь? В Москве квартиру не купишь, да у него и денег нет! Теперь ему обязательно тут остаться нужно! И немецкий паспорт хорошо бы! Ведь с ним весь мир открыт, а так русским нужно постоянно визы клянчить. Раньше Запад коммунистов упрекал, что они никого не выпускают, а теперь сами впускать не хотят! Ничем ты им не угодишь! А Данилушка уже и немецкий язык почти освоил! Да и к этой жизни без хамства и грязи привык! У него такая чувствительная натура! Он там в России будет мучится!
-Ну, допустим, не все так уж и мучаются, - заметила на это я. – Народ уже попривык, устроился, обжился. Кто миллионы наворовал, кто более мелкий гешефт завел, кто гранты научные добывать навострился...
-Ну что ты такое говоришь? - возражала Раиса. – Как можно Данилушку с этими упырями и кровопийцами сравнивать? Он не может других обжуливать! Он хотел бы тут научной работой заниматься! Как критик, или историк, и только тут есть для этого все условия! Там какая наука? Просто смешно!
Вот и вся трагедия. Этого следовало ожидать - скромный российский интеллигент заразился довольно распространенной в России в последние пару десятилетий болезнью под названием «Дранг нах вестен» – «натиск на Запад». Раньше немцы от своей нищеты и тесноты рвались на Восток, подкормиться на щедрых славянских землях, даже придумали девиз – «Дранг нах Остен». А теперь русские интенсивно рвутся на Запад с той же целью. Но Данила захворал немного поздновато. К этому времени уже все, кто хотели, уехали, а некоторые диссиденты так уже и вернуться успели, наевшись заморских свобод и горя желанием поучить основам демократии освобожденное от коммунизма отечество.
Да уж, жаль, что уже случилась перестройка, и Раисин племянник не диссидент. Раньше достаточно было стать врагом режима, и возможность бесплатно, то есть на счет разведслужб противника, выехать в желанные заграницы тебе обеспечена. Правда, для иных не без определенных неприятностей вроде психушки или пребывания в тюрьме, но все же. И если ты продолжал оставаться врагом коммунизма, то за границей и рабочее местечко могло найтись где-нибудь вроде радиостанции «Свобода» или «Немецкая волна». А теперь эти совершенно и окончательно свободные жители России никак, ну никак не могут просто так приехать из своей наконец-то свободной и демократической страны, не оформив кучи документов.
Меж тем Раиса с негодованием говорила о том, что мы тут, на Западе, устроились как сыр в масле, стали эгоистами. Зажрались, зажирели и закрываем глаза на обиженных и униженных. Почему такое неравноправие? Кто-то получает немецкий паспорт только потому, что у него родители или хотя бы супруг были, так сказать, немцы, или евреи, а кто-то – накось-выкуси! Особенно русские, что все время оказываются наказаны за свою национальность! А сами тут в заграницах о демократии толкуют, о равенстве! Как из Америки приехал – так пожалуйста, живи в свое удовольствие, а как из России – так нет?
Не хотелось спорить с ней и говорить, что она безнадежно отстала от жизни. Во-первых, мы были в Восточной Германии, а это не совсем чтобы Запад. А во-вторых, безвозвратно прошли времена, когда в России доцент получал двадцать долларов, а получатель социальной помощи тут в сто раз больше. Германия, раздувшись по размерам, захватывая новые рынки сбыта и замахиваясь на прежние масштабы, прямо на глазах беднела. Но ни Раиса, ни Данила пока этого не замечали. Наверное, потому что они только телесно жили здесь, а духовно были там, в России.
И я сказала не так чтобы в издевку, но и слишком серьезно:
-Ну, если он займется в Москве бизнесом и быстро разбогатеет, то тут ему все двери открыты! Или здесь какое-то дело начнет, здесь много русских бизнесменов!
В самом деле, «новые русские» теперь едут в Германию не как жалкие просители, мол, подайте хоть что-нибудь. Нет, нынче они - уважаемые клиенты с мешками денег, приводящие в полный экстаз владельцев эксклюзивных лавок как числом, так и качеством своих покупок. Во многих дорогих лавках, не говоря уже о банках, появились таблички о том, что здесь говорят по-русски. А лет этак десять назад, когда я сюда приехала, нам говорили с высокомерным презрением: «Забудьте навсегда свой русский язык!». Времена меняются удивительно быстро...
В ответ Раиса только вздохнула:
-Он не такой! Он этих дельцов-бизнесменов ненавидит! Конечно, будь у него миллионов сто, как у этих «новых русских», ему и слова бы никто тут не сказал, наоборот, с распростертыми объятиями! А тех, у кого в кармане пусто, только по туристской визе впускают и ее проверяют – собирается он возвращаться, или, не дай бог, остаться норовит!
-Но чем я могу тебе помочь? Сходить с тобой в соответствующую контору и попросить продлить визу?
Она посмотрела на меня с удивлением и сказала:
-Нет, я совсем другое имела в виду…
*Штирлиц – главный герой романа Ю.Семенова «Семнадцать мгновений весны», советский разведчик, работавший в годы Отечественной войны в Германии.
*Drang nach Osten – натиск на Восток, девиз, популярный в начале ХХ века, когда в Германии появились идеи о «нации, лишенной жизненного пространства». Имелось в виду, что Германия не располагает достаточным количеством ресурсов для полноценного развития. Это самое пространство она должна была завоевать на Востоке. Идея послужила обоснованием первой и второй мировых войн. Drang nach Westen - натиск на Запад.