Она никогда не любила своего мужа. Так уж получилось, и делать тут было нечего. Это была простая житейская история… И если бы не сегодняшняя ситуация, Маша никогда не задалась бы вопросом - почему да отчего, да кто виноват, да как исправить.
Дело было давнее - Маша выходила замуж с пузом, и Андрей это хорошо знал. И брал ее замуж просто , без фокусов, не делая одолжения , не сажая на чувство вины и готовности верой и правдой отслужить оказанную милость. Тем не менее, Маша, лежа на кровати лицом вниз, всю ночь перед свадьбой обливалась бессильными слезами , не облегчающими душу, а холодные слезы все не убывали. Все пространство унылой, сырой комнаты уже было переполнено давящими на барабанные перепонки рыданьями. Время от времени Маша поднимала от подушки совершенно одуревшее лицо с опухшими лиловыми веками, хватала, как рыба, выброшенная на берег, ртом воздух, и снова обреченно роняла голову в пуховую подушку .Мать сидела рядом с кроватью , на деревянной табуретке , сложив на коленях руки с потемневшими от работы пальцами, и заунывно причитала: » Вот повезло дуре - то, вот счастье привалило. Парень красивый, работящий, опять же квартира своя, а ты - дура дурой, как была, так и осталась. Ни кожи, ни рожи. Поиграется с тобой, и опять ко мне приплетешься, куды ж ты с дитем еще поползешь-то, господи. Ты думаешь, он от любви это, или великодушия какого…Иш-ш-шо чего , и не выдумывай даже. Лучше днесь отреви свое мнимое счастье, и больше голову себе не забивай, жисть - она гораздо проще. Это он так, чтоб себе доказать. Помнишь, тогда еще, в девятом классе за тобой гонялся, а ты Кольку выбрала, вот у него и осталась вроде зарубины. Ты тогда с Колькой по селу шла, а на спине два листка бабы углядели , бабы-то все видють. Завалил тебе Колька первый, это ты потом уже пошла по селу шалавиться. Андрей-то в армии был, да ему все отписывали. Вот и хотца ему тоже- свое урвать вроде»…
-Господи, мама, да замолчишь ты когда-нибудь , или нет!- вздрагивала от каждого слова Маша, будто от удара хлыстом. -Как не мать мне. Послушай себя со стороны, что ты несешь. Хуже чужой. Собака бездомная и та бы меня пожалела. Хорошо, что я в город уезжаю, а если Андрей меня выгонит, все равно домой не вернусь, не вернусь никогда, слышишь ты меня …
Сколько лет с той поры прошло…Восемнадцать. То ли слова матери неведомыми тропами проскользнули прямо в сердце и навсегда зацементировались там могильным камнем, то ли роковую роль сыграли Машины комплексы , а то и все вместе- замесилось невсхожим тестом, и не испекся пирог женского счастья. Вместе со слезами ушла в ту ночь прежняя веселая Марьюшка , ушла навсегда, безвозвратно.
Новая Маша, деловая и неулыбчивая, постоянно пребывавшая в хлопотах, на судьбу никогда не жаловалась, и вслух, и про себя считая , что в жизни ей повезло. Квартира в городе, которую Андрей получил от завода, оказалась в центре города, просторная и светлая. На работу в кондитерской фабрике она устроилась сразу, и коллектив оказался дружный. Светланка родилась спокойной и ласковой, и Андрей относился к ней хорошо.
Ну, а ночи, что ночи, не вся жизнь из них состоит, из этих нескольких интимных минут. Первое время, помня материны слова, Маша все ждала и ждала ,как бы Андрей с ней побыстрей переспал, да поскорей бросил, если уж из-за этого на ней женился. Да срок был большой, и все откладывалось, Маша вроде бы и намекала на некоторую безопасную позу, да Андрей краснел, как мальчик, и боялся навредить ребенку. И растянувшееся ожидание, когда бы все быстро узналось и объяснилось, тоже оказалось роковым, и опять же подсознание - странная штука, все выворачивает, все выкручивает, как ему вздумается. Долгое ожидание , в конце концов превратилось в уныние. А уныние - в равнодушие. Равнодушие-это почти смерть. И Маша предпочла выбрать роль актрисы-притворщицы, впрочем, больше половины женского населения планеты занимаются тем же самым , и причем весьма успешно.
Еще был у Андрея такой недостаток, который помешал Маше открыть ему свое сердце - он был жадноват. Или не очень щедр. И повелось так с первого дня, что все деньги у него в руках сосредотачивались, Маша сама –то понимала, что была большой транжиркой, деньги у нее в руках горели, своей Светланочке она готова была купить все ,что нужно и ненужно. Сказывалось и то, что Машина мать была чрезвычайно скупа. Война ли, характер ли такой, но она никогда не помогала Маше деньгами, редко давала молочка, сальца , а про яички говорила- совсем нынче мало. С годами Маша перестала на нее обижаться, но от жизни подарков больше не ждала, и все детские свои мечты и сказки окончательно забыла.
«Дюже жадный он у тебя », -часто говорила ей мать, и Маше казалось, что смотрела она при этом на дочь совершенно злыми глазами. Маша сидела молча, и равнодушно думала: «Да, вероятно, он жадный. Но что ж теперь поделаешь-то».
Поделать действительно было нечего. Андрей не скупился на подарки к праздникам, но просто так, от порыва души, схватить ее в охапку и понести в магазин - нет, такого не было . Вероятно, такое почти ни у кого и не бывает, но мать внушала Маше, что Андрей очень жадный, и Маша не находила в своей душе ничего, что бы этому воспротивилось. Ни одного воспоминания, ни одного…
Но вот случился же, случился господин случай, и надо было ему войти именно в Машин дом, а никакой другой...
Светланка сообщила по секрету, что выходит замуж. Да, да, за того самого, за Сережку, который очень нравился Маше. Она была очень рада за дочь, ей очень хотелось, чтобы судьба сложилась у нее иначе - чище, светлей.
И тут зациклило Машу на квартиру.
Квартиры у молодых не было, Сергей был из многодетной семьи. Жить с родителями не хотела и Светланка , и ее жених, и Андрей. Оставалось одно - квартиру снимать. Но больно дорого, целая зарплата уходила бы на это, а молодым- и одеться, и погулять надобно. Вот и закрутилась у Маши в голове мысль :» Квартира, квартира, квартира»…И скоро загадила она всю Машину голову..
Дело в том, что была, была одна лазеечка - у Андрея умерла в деревне бабка и от продажи вполне приличного дома остались денежки и достались они все одному Андрею, да плюс накопления кое- какие, что у мужа на книжке были. Вот. Но сам Андрей, разумеется, ни о какой квартире и не помышлял вовсе. Он мечтал купить машину ,и не простую, а очень хорошую. Чтоб все ахнули. Хотя, может, это Маше со зла так казалось, просто мечтал человек о машине и все тут. А тут - вот тебе деньги. А машины иностранные, известное дело, стоят так же, как и квартиры.
Маша отлично понимала, что даже завести разговор на эту тему было невозможно. Андрей ее и слушать не станет, да, неровен час, поругаются еще - да это перед самой свадьбой , когда Светланке и платье шить, и белье готовить, чтоб все было не хуже, чем у людей.
Вот и сидела Маша на диване, обхватив голову руками ,когда все в доме давным-давно уже спали. Ну просто мыслитель-философ какой-то. Складки на лбу , как у старушки-вековушки .
Кроме первого безнадежного круга, образовавшегося в голове, который назывался »квартира, квартира, квартира», стал вырисовываться новый, более интересный и свежий.
Маша прочитала в газете, что великая прорицательница Ванга видела из каждой ситуации три выхода, совсем обыкновенных, но призывала всех искать четвертый –гениальный.
«Итак, что мы имеем. Один выход- рубануть с плеча Андрею, он ,разумеется ,откажет, поругаться-надуться. Никакого толку. Одни потери.
Второй- ничего не говорить, все как полагается- снимать квартиру. Помогать молодым и потихоньку копить денежки. Дочь-то , не в пример матери, не с животом замуж выходит, все как положено, вдвоем работают, молодые…
Третий - жить у них. Деньги копиться будут гораздо быстрее. Андрей, правда, не очень хочет, но можно поднажать и все такое. Вот они - три обыкновенных выхода .
Нужно искать гениальный. Нужна квартира. Так? Так. Деньги еще есть у кого, кроме Андрея? Нет. Любовник какой - нибудь с денежками имеется ? К сожалению, не имеется…
Ага, остается все-таки Андрей со своими деньгами. Причем, жадный Андрей. Да еще со своей мечтой о машине. Вон сколько журналов накупил. Каждый день читает. С картинками. Все машины там, как на подбор. Все друзья в курсе. «Ну как, Андрей, когда обмывать будем»?- спрашивают.
«Выбираю пока «,- довольно отвечал Андрей. И Маше казалось, что он нарочно так, чтоб ее позлить, растягивает эту каждодневную пытку.
Да-да-да. Вот интересно, кто бы смог его раскрутить на эти бабки? Молодая любовница - вот кто. Нанять красивую девчонку, приплатить ей , она его завлекает, отбирает у него деньги, нет- он добровольно отдает ей деньги, а она - Маше. Половину. Да, держи карман шире. Отдаст она Маше эти деньги и еще свои добавит! Мало того, брак под угрозой может оказаться, а сама Маша-на улице . Нет, номер с любовницей не пройдет. Тем более, с молодой . А если … Маша попробует? Чего ты пробовать собралась? Сколько тебе лет? Посмотри на себя в зеркало! «
Маша неуверенно встала с дивана, подошла к зеркалу и честно на себя посмотрела. Тридцать семь лет. Не замотанная насмерть женщина- без блеска в глазах. Скажем так - полная женщина обычной наружности, но без изюминки. И еще чего-то в ней сильно недоставало. Да-а, совратить мужа через столько лет совместного проживания будет проблематично. Господи, как же это делается?
И первый раз за всю жизнь Маше , недоверчивой и замкнутой по натуре, захотелось кому-нибудь открыться. Хотя бы соседке по лестничной площадке, развратной продавщице Верке. Шалаве Верке.Так ее весь подъезд зовет. Выпытать у нее какой-нибудь секрет. Верка жила одна ,прямо в полное свое удовольствие. Сына воспитывала мать в деревне, благо, еще в школу не пошел, Верка ,хоть и поздно родила его ,но была еще молода и необыкновенно соблазнительна. В доме ее не любили, да это и ежу понятно . Если сейчас не пойду, то никогда не сделаю этого. Не найду свой гениальный выход. Маша решительно встала, мазнула по губам блеклой помадой, расправила халат и пошла к Верке, с которой она только здоровалась и никогда даже парой слов не перебрасывалась, так как была до этого момента порядочной замужней женщиной.
Верка оказалась одна. Была трезвой и Машиному приходу ничуть не удивилась.
-Проходи, проходи, не стесняйся. Ко мне все ходят. Чего случилось-то?
У Верки оказалась на удивление чистая и уютная комнатка. Шторки висели беленькие , с синими васильками, телевизор большой на полочке, на нем -накрахмаленная кружевная салфеточка, детские рисунки прямо на обои были приколоты, видимо сын рисовал, догадалась Маша. Диван застелен уютным голубым пледом, что отлично сочеталось с занавесками.
-Да, знаешь, Вер…Извини, конечно. Я в такую ситуацию попала…Не знаю, что и делать..
-Деньги нужны ?
-Да нет, нет…
-Влюбилась что- ли ?
-Да вроде того, - Маша даже не знала, что и говорить, но правды говорить тоже не хотела.
-Так в чем же дело? Мужик-то хороший? Богатый?
-Да, да, мужик именно богатый. Вот именно, что богатый. Но жадный , понимаешь. Не по зубам мне он. А мне надо…Нужно…
Вот в таком хаосе слов, как муха в навозе, увязла по уши Маша. И вдруг она испугалась , побледнела, отчужденно встала с дивана и собралась даже по добру по здоровому убраться .До нее , дуры деревенской, наконец дошло, что Верка может легко сболтнуть, и по всему дому слух пойдет, что у Машки любовник.
-Да не боись ты,- сразу догадалась мудрая Верка.- Не выдам.
А совет дам такой- не бойся ты ничего, не такой уж великий наш бабий век. Можно сказать, совсем мизерный век. То есть получается так, что терять нам совершенно нечего. Так? И взять вот тебя, например. Ты, вероятно, считаешь себя невозможной красавицей?
-Нет,- тихо, но твердо ответила Маша и опустила стыдную свою голову.
- А может, ты обладаешь необыкновенным умом?
-Нет,- страшным от отчаяния голосом сказала Маша.
- Страстная любовница в постели?
Маша беззвучно замотала головой, и по щекам ее полились прозрачные слезы. Всласть насладившись этим зрелищем, автором которого, безусловно, явилась она, Верка величественно встала, и,заложив руки за спину, несколько раз прошлась перед окончательно и бесповоротно униженной Машей.
-Так вот, -подытожила она свою смертоносную речь, и , будто царица издавая указ, подняла вверх ухоженную белую руку с ярко-красными коготками.
–Что мы имеем в наличии. Немолодую женщину с простецкой наружностью, да к тому же совершенно неискушенную в любовных делах. И эта обыкновенная особа , которая к тому же одевается , как серая мышь, вообразила соблазнить богатого, а значит, искушенного во всех любовных делах мужчину…
То есть, шансов, никаких. Ноль. Но вот это-то и здорово! У тебя только один единственный выход- отбросить все иллюзии и действовать так, будто ты -молода, обольстительна…и что там еще. ..ну очаровашка такая. Поняла? Все. Иди. Времени у меня больше нет. Сейчас придут гости. Если ты ничего не поняла, и не высосешь из моих слов хоть малюсенькую каплю пользы- тебе не поможет даже Бог..…
Задыхаясь, Маша рванула свою дверь(оказывается, она ее не запирала), влетела в зал , еще не зная ,куда в первую очередь отправить заряд своей ненависти ,заметалась, как смертельно раненая птица(слава богу, дома никого не было), она была уверена, что перебьет все, что попадется под руку…но неожиданно для самой себя, плюхнулась на диван и свежо, молодо расхохоталась.
Веркины слова удивительным образом оказались целебны, и оказали Маше неоценимую услугу. Вернее, две услуги. Первая - в ее тихой, размеренно живущей душе проснулись давно умершие или заснувшие чувства, например ,ярость. Бесподобная движущая сила. Вторая- ее труднее было выразить словами, почти невозможно. Обличительные Веркины слова парадоксальным образом даровали ей легкость и ясность ума. Это тоже: ого- го какие подарки для длительного и механического существования нашей героини, осмелившейся изменить свою жизнь и ,наконец, вырвать себе под солнцем местечко послаще.
Да, да, что представляло собой Машино существование до этой отправной точки, да Боже мой, разве это как- то называется вообще? Другой жизни она не знала вовсе, но к ней и не стремилась, так все люди боятся расстаться с привычной скукой…
Да, Маша - самая обыкновенная , можно сказать , совершенно невзрачная женщина, и нечего больше подходить к зеркалу и цепляться за совершеннейшие иллюзии. Да, такая обыкновенная , и именно поэтому такая отважная…
У Маши появилось четко обозначенное словом желание , совершенно дерзкое, а вслед за ним неясная, почти безнадежная, как слабо вспыхнувший болотный огонек, надежда. Этого достаточно, чтобы сойти с привычной тропинки , вильнуть совсем чуть-чуть вправо или влево, может быть даже для того, чтобы заблудиться и сгинуть навсегда в незнакомой местности…
Считается, что для того , чтобы человек преодолел земное притяжение и взлетел в воздух, требуется всего два простых условия: преодолеть страх смерти и обрести полную уверенность, что судьба не подведет ни при каких обстоятельствах.
Маше предстояло решить очень трудную ,почти безнадежную проблему.
Она могла отказаться от нее. Но не сделала это.
Потому что для Маши она была сильнее смерти.
В судьбу она не верила. Но, не веря в нее, умудрилась послать ей невидимый вызов, будто бросила в снег алую перчатку.
Судьба подумала, подумала…и подняла ее. И приказала явиться ангелам.
В Машиной жизни мягко , но неизбежно начал выстраиваться новый событийный ряд.
Первое событие случилось в ночь под Рождество.
Рождество отмечали на даче. Вдвоем. Маша старалась, как никогда, накрывая на стол, наготовила всего-всего, и свечи были золотые, и белоснежная накрахмаленная скатерть , и дорогое шампанское и удивленные глаза мужа. Маша хлопотала, как девочка, и подкладывала ему салатики, и салфеточкой вытирала бородку и подливала золотистое шампанское. И платье на ней было совсем девчоночье, белое, в голубой горошек, и глаза горели , как уголечки , и щеки. Маша осознавала, что старается исключительно ради квартиры, но ей все равно было весело, и чувств невольницы она не испытывала вовсе. Она была как актриса ,и примеряла на себя эту новую роль - влюбленной в своего мужа девочки, которая вот-вот решится выпросить у него дорогой подарок.
В этой новой игре Маша подсознательно почувствовала, что притворы притворами, но хоть чуточку ей необходимо-таки влюбиться в своего собственного мужа. Иначе он может догадаться и насторожиться –раз , ну, а что- два , думать необязательно. Вон, и так голова распухла от этих новых кремов, лаков, одну красную подтяжку надо бы сегодня нацепить- а как это сделать, со стыда сгоришь..
« А он у меня ничего»- изподтишка, коварно разглядывала мужа Маша, и глаза ее по-кошачьи щурились .» Стройный такой, и руки сильные. Так, дальше. Дальше самое главное - терять мне совершенно нечего. Я молода, обольстительна. Нет, лучше развратница. Это то, чем я никогда не была. Вернее, была, но давно. Надо совратить мужа. Как меня совратил Колька».
И внезапно, против воли, нахлынула юность, Колькины жаркие объятия…
***
Маше было шестнадцать лет. Бабушка за нее боялась и в клуб не пускала. «Нагуляешься еще, успеешь. Вон, книжки читай. На иконки рязницы вышей- старые давно поблекли, а гулять-то чего. Обрюхатят только раньше времени- не успеешь и глазом моргнуть…»
Приехала погостить двоюродная сестра Ленка. Она жила в Москве, одевалась по-городскому, не в пример Маши, и вообще, была великой капризулей- даже от пшенной каши морщилась. Бабушка вся перед ней исстаралась - чтоб угодить. Дядя Коля, бабушкин сын, а Ленкин отец, женился на тете Лиде, она была хохлушкой , из богатой семьи. Ленка рассказывала, что хата ее бабуши, мамы тети Лиды, была не в пример Машиной, а большая и светлая. Бабушка ее носила только яркие шерстяные платки, синие, с красными маками , и в палисаднике разводила кусты белых и красных роз. А у Маши перед домом только бузина и росла. Все, все было лучше у этой Ленки. И платья дорогие, шелковые, и туфельки. Тетя Лида что-то там с Машиной бабушкой не поладила, и были они на деревне гостями редкими. А бабушка по дяде Коле скучала и рада была радехонька, что хоть Ленку на лето привезли. Ленка была на годок помладше Маши, но бабушка на все рукой махнула -и в клуб пустила, и на Барский пруд. Лишь бы Ленке понравилось. Маша с Ленкой быстро подружились , да что с того, что Ленка была властной и капризной- трудно что ли уступить. Не перечить сестре и во всем ей уступать было Маше привычно - и мать и бабушка не терпели возражений. »На пруд хочу,»-топнула полной ножкой Ленка .
На пруд, так на пруд. До него было далеко, надо было пройти колхозный сад и темный парк.
Пруд был огромный и глубокий. Маша с Ленкой выбрали место, где было поменьше народа. Ленка плавала хорошо, но стеснялась своей полноты и потому легла загорать. А Маша-то плавать не умела вовсе, но в воду пошла. Не успела она и несколько шагов сделать, как рухнула куда-то и отчаянно в воде забарахталась . Ленка ,видимо ,тоже растерялась и забегала по берегу, крича о помощи. Маша зацепилась за что-то прочное, ухватилась обеими руками и прижалась всем телом. Раскрыла глаза- перед ней улыбался молодой парень с длинными желтыми волосами. Он вероятно вообразил, что девчонка так играется, а не тонет взаправду у самого берега, и потому засмеялся и оттолкнул Машу- она камнем пошла на дно. Он поднырнул под нее, ухватил ручищами и снова они были над сверкающей водой. Маша, как возлюбленного ,обхватила его обеими руками за шею, и прильнула всей грудью- она была напугана до полусмерти.
Что вообразил себе этот парень - было непонятно, но он прижался горячими губами к ее рту ,а Машка, от страха потерять опору в воде, губ не отнимала. На берегу, округлив от ужаса глаза , стояла Ленка.
Как вышли они на берег, Маша не помнила. Окончательно очнулась она в парке, где втроем шли они по дорожке и Ленка рассказывала, почему Машка боится воды- утонул на ее глазах старый дед Архип, когда ей было всего три года .Они дошли до сада, и остановились.
-Колька,- представился кавалер, и Ленка кокетливо подала ему три пальчика. Маша молчала.
-Придете вечером в клуб?- спросил он, пристально глядя на Машу.
-Придем, -ответила за обоих Ленка. Почему- то она вообразила его своим парнем.
Так Маша познакомилась со своей первой и последней любовью. Наряжаясь вечером в клуб, она уже была влюблена по уши. Горели щеки ,сверкали глаза ,она ,как в лихорадке, натыкалась на все углы и ничего не соображала. Ленка сидела за печкой на деревянной койке и выглядывала оттуда, следя за Машей горящими глазами. Она ничем своим не разрешила пользоваться- ни перламутровой помадой, ни тушью для ресниц, ни снежно-белой пудрой. Ленку можно было назвать красивой, у нее были маленькие губки, крупные голубые глаза и даже грудь .В клуб она надела шуршащее, васильковое платье, очень ей идущее. На белом воротничке были вышиты клубнички.
Только они в клуб вошли, Маша сразу увидела Кольку. Он был в белом костюме , стоял посреди клуба и смотрел прямо на нее. Глаза у него были желтые и раскосые, как у тигра ,яркие губы ,которыми он целовал Машку, улыбались. Она не помнила, как они с Ленкой сели, как выключился свет и начался фильм .На экране что-то грохотало, видимо шла война, а Маша видела только длинные пшеничные волосы , крепкую шею, большие плечи- он сидел прямо перед ней. Через какое-то время Колька встал , пригнув голову, (и он и она сидели с краю,) и повернул в сторону выхода. Проходя мимо Маши, он уверенно взял ее за руку, она покорно, ничему не удивляясь, встала - на них зашикали . На улице уже стемнело. Они шли по дороге неизвестно куда, вот уже закончился последний дом. Потом сидели на душистом сене, и Колька, обняв за плечи, ей что-то рассказывал- все было как в тумане, или во сне. В дымчатом свете луны было все пространство вокруг- сам воздух клубился и плавился прозрачно-медовым , пахучим, одурманивающим…
«Я тебя поцелую, но только не так, как на пруду, и не так, как целовала тебя мама»-, сказал он шепотом и Машку накрыла горячая волна. На пруду от страха она ничего не ощутила, а сейчас Колькины горячие губы, влажный язык-все незнакомое, все впервые- она обреченно лежала , раскинув руки. Во всем теле была неимоверная слабость, а притяжение к Кольке огромным… Она даже не понимала, когда он расстегнул ей платье, были такие пугающие провалы памяти. Жаркий влажный язык проникал глубоко, один раз неосторожно клацнули Машкины зубы, Колька вскрикнул и прижал ладонь к губам. «Что, что?»- испугалась Маша, и приподнялась на локтях. Колька ничего не ответил, но движения его неуловимо изменились- нежные и вкрадчивые сменились на уверенные и жесткие. Алая струйка, что вытекала из его губ, изменила все… Она инстинктивно сопротивлялась, отбиваясь руками, пытаясь коленом оттолкнуть его, но все делала невпопад, а слабость нарастала. Маша вскрикнула , и попыталась приподняться, но было поздно- Колька овладел ею быстрым и уверенным толчком тела. Все произошло как миг, Машины коленки дрожали, она вцепилась в Колькину шею - было больно и нестерпимо стыдно, и хотелось повернуть время вспять…
Колька лежал рядом, тяжело дыша , Маша перевернулась на живот и уткнувшись лицом в колючее сено, запоздало заплакала…
Потом потянулась новая жизнь, тайная и порочная. Уехала в Москву обиженная Ленка. Колька приходил ночами, залезал в окно, бабушка была глуховатой, долго читала свои молитвы. Колька опрокидывал Машку на железную койку, задирал ночную рубаху и больно мял грудь. Он любил вводить ее в полный стыд - включал свет, заставляя взять в руки свою упругую плоть … Машкины руки дрожали , по щекам текли соленые слезы, но если она прилежно не выполняла Колькины прихоти ,он придумывал еще новые мучения, еще более стыдные. В клубе крутили кино, он заводил ее в маленькую комнатку киномеханика, тридцатилетний Сашка , толстый и неопрятный, приходился ему троюродным братом. И там, на маленьком кожаном диване, Колька делал с Машей все ,что хотел, а Сашка стоял рядом и вожделенно ухмылялся. Один раз Колька сильно выпил, и глядя на Сашку , быстро спросил:»Хочешь?» Сашка торопливо кивнул.
Маша сопротивлялась, как могла, но двух разгоряченных мужиков одолеть…
Колька крепко держал ее на коленях, раздвигая ноги все шире, Сашка торопливо спускал брюки …
В этом гадливом до спазма в горле соитии , которое длилось бесконечно долго, ( холостой Сашка все никак не мог от неожиданно свалившегося счастья приладиться ) была одна ничем не объяснимая неожиданность- по Машиному телу против ее воли прошла волна чувственной судороги …
Маша совсем потеряла волю свою, даже этот поступок простила она Кольке. А вот он ,звериным чутьем уловив эту греховную раскованность своей стыдливой возлюбленной, ее не простил.
Растаяла , как голубая косынка в небесах, Машина юность. Колька ,как мог, изгалялся над ней, а Маша прикипела к нему , как горячая смола к асфальту .Колькин запах, рысьи глаза с янтарными переливами- от прозрачно коричневого до мутно-желтого, длинные волосы, пахнувшие луговым сеном и дешевыми папиросами–все сводило ее с ума . В самом глухом закоулке души, лишенном небес и теплого солнца, малахитовым диким цветком мучительно распускалась ее любовь. Едва мерещился вдали мужской силуэт во всем белом, или стрекотал на краю села мотоцикл, боже, как билось Машино сердце, с каким гибельным восторгом , ни секунды не раздумывая, она отдала бы свою жизнь за одну только возможность прижаться к его ненаглядным глазам…От одного лишь прикосновения его жадных губ все вокруг резко и дивно менялось -за его левым плечом расцветало солнце и его серебристые дрожащие пальцы благословляли распускающиеся цветы и травы, а справа- одновременно обрушивалась прозрачно-изумрудная луна и покрывала небеса мозаикой из черных и синих звезд…И посреди этого раскола или остановки мира плыла, сияя в грешных небесах, лебединая песня Машиной любви…
Чтобы легкой и густой струей шло молоко, вымя молодой телочки долго и терпеливо массируют ,нежно сдавливая и растягивая ,смазанные желтым маслицем, теплые сосцы. Колька терпением не обладал. Он караулил ее подле магазина, и едва она выходила с авоськой горячего хлеба, манил ее взглядом и вел за магазин- туда, где росли крапива и пыльные лопухи. Он прижимал ее к шершавым кирпичам, одним движением пальца рвал резинку трусов …»Не надо, Коля,»- обморочно шептала она, стараясь не уронить в пыль авоську с душистым хлебом. - «Не надо здесь, люди кругом…». Он опускал ее безвольное тело прямо в крапиву, бросал хлеб в пыль, и раздраженно хлопнув несколько раз по оголенному заду ,вновь выпускал взмыленного нетерпеливого жеребца- ее колени в кровь сдирались от мелких камушков…
Безраздельное господство над ней были той самой необходимой пищей , на которой пышно расцветали его необоснованная ярость и незнание меры. Любил ли он Машу? Как-то раз на пруду дурачились ребятишки и кто-то пустил Маше за пазуху длинного ужа - она не сразу поняла ,что это. Потом ужас чуть было не разорвал ей сердце. Безумный крик разнесся по всей деревне и первым к ней метнулся насмерть перепуганный Колька. Он подхватил Машку на руки, не выпуская ни на минуту из своих рук, куда-то понес. Весь вечер он утешал и гладил ее в своем шалаше , на куче травы, и впервые был нежен- целовал, почти сосал упругие наливные сосцы, настырно лизал длинным языком , и упрямо мотал соломенными волосами , когда Маша стыдливо стряхивала с живота его голову Маша торопливо , чтоб угодить, поддавалась навстречу, и Колька добился-таки ее судорожного выброса тела, ее сдавленного стона …
***
Маша очнулась, как от наваждения. Это было давно. Само время , как кошка мышонка, унесло в зубах воспоминания…Но тело вспомнило -впервые за много лет... Надо поскорее доиграть эту сцену соблазнения мужа…
Маша целовала Андрея, закрыв глаза . Она даже и предположить не могла, что Колька так явственно и ярко явится перед ней. Его загорелая шея, пряди желтых волос на плечах, такой запах… Маша застонала и всем телом подалась к мужу, жарко шепча ему с самое ухо все те глупости, что шептал ей в такие минуты ненаглядный Колька….
Было хорошо, как никогда .«Как никогда», - так сказал Андрей и уже блаженно спал, улыбаясь во сне. Маша смотрела на него и думала : » Интересно, он всегда во сне улыбается?»
Маше не спалось. Что-то шельмовато танцевало в ее душе, какой-то чертик, и не давал ей покоя, и просился на свободу, на снег, под звезды и огромную луну. Вероятно, это происходило по той причине, что удалось показаться мужу в развратной красной подвязке, а эта поэтическая , или эротическая энергия, которую она с трудом сотворила из недр своей памяти , обратно уходить не собиралась…
И Маша вышла на улицу, держа в руках две высокие зажженные свечки.
Снег блестел под луной, и было такое сказочное очарование этой ночи.
»А ведь это ночь Рождества…Родился Христос. ..Был ли он или нет. Такая красота…»
Маша, как зачарованная, шла по саду, и то ли ждала, ожидала какого-то чуда, то ли собственное сердце казалось огромным , мешали свечки, огоньки расплескивались на ветру, как очумелые и грозились погибнуть. Маша присела на корточки , осторожно воткнула свечи в сугроб и пошла дальше, как во сне .Сердце стучало на весь сад.
Неожиданно сад стал высветляться, будто резко наступило утро. Маша испугано и радостно оглянулась- свечи, которые она оставила, вытопили вокруг себя снег , и плавно , будто по открывшемуся золотому туннелю, скользнули вниз, ровно и крепко встали на землю, будто приклеились, и безумно полыхали уже внутри большого сугроба.Снег искрился в ночи алыми травами, россыпью крупных и мелких бриллиантов, брызгами звездной пыли…
«Господи!»-ахнула Маша.- »Господи, Господи!» Она неистово перекрестилась, и , вся содрогаясь от какого-то божественного ужаса , рванула в дом, взлетела по лестнице на второй этаж и подбежала к окну, выходящему в сад.
От сильного света, что шел из горящего сугроба, будто туда упала звезда, искрился весь сад. Этот огонь и этот блеск были и в Машином сердце- ей казалось, что она сошла с ума.
Снова и снова уходила она, и вновь подходила к окну- горели свечи, сад сверкал. Свечи горели даже тогда, когда наступил рассвет и снег стал серебристо-голубым. Маша упала на диван и закрыла глаза.
« Значит, действительно в эту ночь родился Христос. Раз такое колдовство, волшебство такое. Сын божий. А я- кто? Никогда не думала об этом…»
И тут и произошло это самое странное, жуткое, что оставило неизгладимый след на всю последующую Машину жизнь. В завороженной, заколдованной этой ночью душе заструились незнакомые доныне мысли- она сильно захотела заглянуть внутрь себя - ведь горело сердце и должно быть светло… «Я иду в свою душу,»- громко, для верности сказала она. И как в далеком детстве сильно-сильно зажмурила глаза .
И увидела Маша…какие-то шестеренки и железные колесики, какую-то сложную машину. Где все вращалось, вертелось, тикало …будто внутри огромных часов. И ничего, ничегошеньки человеческого не было и следа в этом страшном железном механизме. И ахнула Маша и дико закричала. Тогда погасла свеча, что-то лопнуло в каком-то винтике и отскочило, часть машины разладилась, что-то заскрипело, и Маша то ли проснулась, то ли, наоборот, провалилась в беспамятство…
Болела Маша долго, как никогда .Лежала в постели, ничего не говорила и не ела, пила воду маленькими глоточками, что подносил ей с ложечки насмерть перепуганный Андрей. Врачи разводили руками, грипп что- ли какой непонятный, но температуры нет, может организм так ослаб, что совсем не борется.
Андрей взял отпуск и не отходил от жены. Маша, наконец, рассмотрела, что глаза у него светло-голубые. Так светится сугроб, когда наступает рассвет. Андрей разминал и разминал Машины холодные пальчики, а они снова наливались смертельной льдистостью. Один раз она услышала такие слова:»Если ты умрешь, то я не смогу без тебя жить». « Причудилось, или нет?»,-гадала Маша. Ей непременно важно было знать, причудилось или нет. Когда Маша спала, Андрей гладил ее бровки, а потом легонько прикасался пальцем к губам, потом по ресничкам, будто пересчитывал. Маша не спала. «Наверное, не причудилось.»
Изумленными глазами посмотрела она на свою жизнь через это новое окно, что открыла ей рождественская ночь. Только через это окно, и никакое другое…
Открытие, что она состоит из одних наборов программ , или привычно повторяющихся действий чуть не стоило ей жизни. С другой стороны, чем ценнее явление или вещь, чем более дорогую цену и берет за себя…
Маша и не поняла сразу, стало ли жить проще или сложней. Кажется, все же сложней.
Она стала больше думать и размышлять. Осознавать и не сдаваться, как прочитала она в какой-то книжке.
Нет, ничего не было страшного в ее размеренной, хорошо отлаженной жизни, все было хорошо. Она просыпалась, готовила завтрак, будила мужа и дочь, кормила, потом все уходили, после работы приходили, она всех кормила, смотрели телевизор, что-то там еще, разговоры …
Не было поэзии, волшебства, приключений.
Не было, не было, не было…
А ведь я могла даже погибнуть…
Все живут и никто не умирает…
Я не о том, не о том, не о том…
И что теперь будет со мной…
Она была как новорожденная, рожденная заново, дваждырожденная, но переделать, сломать свои старые привычки , даже осознать их- оказалось совершенно нелегким делом. Маша уже забывала , что все началось с квартиры, ей надо было выпросить у мужа квартиру, и она вроде и продолжала идти к этой цели, а вроде и нет. Но привычный мир неуловимо менялся- с каждым днем…
Так бывает, когда выйдешь ночью в сад, чтобы развеяться от бессонницы и поесть слив, а заросшая дорожка, искаженная светом луны воспроизведет полную путаницу мыслей и чувств и властно повлечет все дальше и дальше в незнакомый мир, где сам воздух хохочет и молит и сводит с ума…
Второе событие сотворили уже не ангелы, которые , как известно, помогают только новичкам, а сама Маша, причем сотворила довольно безжалостно, что было совершенно несвойственно ее натуре.
Размышляя о жадности своего мужа , Маша вдруг неожиданно осознала, что вообще-то никто в этой жизни не проявлял к ней щедрости. Тут Маша и поняла, что дело не вовсе не в Андрее, и не с ним ей надо сражаться, а с самой собой, потому что именно в ней была заложена эта программа. И звучала эта пластинка примерно так: этот мир, ни под каким видом, и ни при каких обстоятельствах не должен проявлять по отношению к Писаревой Марии Ивановне щедрость любого характера.
Маша пробежалась по всей цепочке событий- не стоило быть великим сыщиком, чтобы догадаться, кто был автором этой тоскливой музыки. Это была мать.
«Она поставила мне эту программу, она и должна ее снять. Или изменить . Или исправить».Маша решила действовать ,и чуть оправившись от болезни, поехала в деревню. Она не знала , что будет делать. Ведь не скажет она матери о программах, и не попросит их изменить. Мать примет ее за сумасшедшую. Маша ехала в автобусе, прижавшись лицом к стеклу, и думала, думала, думала…
Рядом с ней сидел дед и всю дорогу ругал правительство, ругал так, будто всей целью его существования была эта ненависть , которая питала его высохшие жилы, нервы и сухожилия.
Маша слушала отдельные слова и удивленно думала:» А я еду менять свою собственную программу жизни…»
Впереди сидели муж и жена, и даже по их затравленно вращающимся затылкам остро чувствовалось, как ежесекундно ведут они на этой земле борьбу за выживание, и даже накопленные на сберкнижке деньжата не в силах остановить , запретить, разорвать этого неумолимого вращения, погребение, светопреставления…
«А я еду менять свою собственную программу жизни».
Уже догнав и перегнав автобус, впереди , дрожа от нетерпения , несся чертенок, посланный одной и той же хозяйкой, но уже совсем для других целей…
Чем решительней настроен человек на осуществление своих целей, тем суровей судьба, проверяя на зуб твердость его намерений, посылает препятствия, четко соразмерные первоначально оказанной помощи. В этом состоит великий закон жизни- чего зазря удобрять почву вокруг дерева с трухлявым стволом?
Действительность, что встретила Машу в родной деревне, ужаснула ее. Мать была больна. Или что- то почуяв, прикинулась таковой. Она еле ходила, и когда тяжело садилась на стул- голова ее, будто лишенная опоры, откидывалась назад .Руки ее, еще больше потемневшие от работы, мелко-мелко тряслись и еле держали чашку .Маша не была у матери месяц -ровно столько она болела. И такие сильные изменения…
Когда Маша чуть замешкалась, мать, неловко повернувшись , неожиданно со всего размаха грохнулась на пол .Она лежала неподвижно, закрыв глаза и раскинув во все стороны руки. Маша кинулась к ней, упала на колени- поднять мать было непростым делом. Во-первых, она была полновата, во-вторых, несмотря на то, что Маша с облегчением , наконец увидела, что мать жива, та никак не способствовала тому, чтобы хоть как-то облегчить дочери свое вставание. Даже наоборот, то ли находясь в состоянии шока от падения, она цеплялась руками за ножку дивана, с силой откидывалась назад и выворачивала ноги … Когда Маша с трудом взгромоздила ее на диван, у нее сильно болел живот, ныла спина и дрожали руки. Мать внимательно и долго смотрела на тяжело дышавшую Машу и наконец, очень отчетливо и по слогам произнесла:» Все. От-хо-ди-ли мои но-жень-ки. От-ра-бо-тали мои ру-чень-ки.Тепери-ча твоя оче-редь за мною хо-дить «.
Маша испытывала противоречивые чувства. Полное смятение чувств. Не могло быть и речи о том, чтобы вступить в поединок с умирающей матерью, чтобы изменить свою собственную программу. Было жаль себя. Было невыносимо от мысли, что упущена последняя возможность – каким-либо способом заставить Вселенную перемесить вспять все протоны и нейтроны , оживить частичку выродившейся материи ее судьбы- ведь есть ли место в этом мире чуду или нет, в конце концов?
Собираясь к матери, она толком не знала, как заставит ее измениться. Она готова была перепробовать все способы, но больше всего подходило -напугать мать . Ведь Маша никогда, никогда не смела ослушаться, или просто перечить своей матери. Не могло быть и речи о том, чтобы взять и попросить у матери деньги .Об этом не могло быть и речи.
О чем- же тогда могла идти- эта речь?
Ей было нестерпимо жаль мать, доживающую последние дни или месяцы, ей было обидно, что та так ничего не поняла в этой жизни, неизменно скупилась не только на нее, единственную дочь, но и на внучку. И если Маша исполняла по отношению к матери свой долг- ездила и помогала по хозяйству, то заставить это делать Светланку -было просто невозможно. Она не любила свою бабушку, и не заморачивалась насчет того, чтобы скрывать свои чувства под притворными речами и поцелуями..
Мать была слаба, и нечего было и думать… Заставить сделать подарок. Изменить программу. Вот она, почти одной ногой в могиле , а зорко следит, не полезет ли Маша в заветный чуланчик, где хранила она свои драгоценные сберкнижки. Маше даже пришла в голову мысль, что вполне возможно, что мать завещала все свои деньги не ей, своей единственной дочери, а церкви, хотя Маша точно знала, что по-настоящему мать в Бога никогда не верила.
Ярость испытывала Маша, сдавливающую горло жалость и ненависть .И плакало сердце , душа и тело, плакала все Машино существо
Ночь Маша провела так беспокойно, будто спала где-то глубоко под землей, в тьме кромешной. С такими тоскливыми чувствами она и проснулась. Надо было приводить дом в порядок, вызывать врача, лечить мать, и думать, что с ней делать дальше- забирать ли в город , чего Маше страшно не хотелось, или все как-то организовать здесь, обратиться к соседям, заплатить деньги…
Забыть, забыть, забыть…Все упущено.Будет жестоко обвинять умирающую мать. А не жестоко оставить ее Машу, на земле , с этой душевной трещиной, которую больше никогда нельзя будет исправить? А если бы это произошло со Светланкой, готова ли Маша, умирающая больная Маша, перед смертью услышать от дочери жестокие слова, облегчающие той душу? Готова или нет?
Вот ведь ситуация. И как ее разрешить? Чтобы не было чувства вины? Чтобы помочь себе? А может, и душе своей матери? Где- правда, где истина? А где- простая жестокость? А если мать притворяется?
Притворяется та или нет, мог мгновенно увидеть лишь чужой человек. Для Машиной души, обуреваемой противоположными чувствами, эта задача была неразрешима. Мать по-прежнему не вставала с постели, а если и вставала, то тут же грузным мешком сваливалась на пол, правда, уже более мягко и для себя безболезненно.
«Ничего не понимаю»,- сказал врач, пожилой и добрый Егор Степанович, в стареньком, застиранном , белом халате.-«Ничего не понимаю, сосуды вроде в порядке, и сердце, и давление, но как тут угадаешь, возможно - инсульт. Но речь очень четкая, и память. Чертовщина какая-то…»
«Действительно, чертовщина»,-согласилась Маша.
Между всеми этими хлопотами Маша случайно заметила на подоконнике старую деревянную шкатулку, и воровато оглянувшись, заглянула в нее. Там лежали пожелтевшие письма, девичьи Машины бусики, из медового янтаря, что купила она себе на первую зарплату. Маленькие золотые сережки с крошечными изумрудиками, что подарил ей на свадьбу Андрей, и которые неожиданно исчезли, как их и не было. Маша уже давно потеряла надежду когда-либо их найти.
-Мам!- звонко закричала она, ничего не понимая,- откуда у тебя мои золотые сережки? Я их почти восемнадцать лет искала, у тебя тоже спрашивала, ты говорила, не видела…
-Лежат и лежат,- сварливо отозвалась мать.- У меня они-то точно целее будут, а ты что- вертихвостка , что ветер в поле, тебе они на что.
-Мам, это мои сережки, мне их Андрей на свадьбу подарил, я бы их столько лет носила, да как ты могла такое…
-Могла, не могла. Я- твоя мать. Что хочу то и делаю. Вон своей вертихвосткой командуй. А это мой дом.
Маша как безумная вылетела на улицу.
Приехала менять программу. Похоже, она только ухудшила свое положение. Хуже не бывает. Как все лживо, гадко, гадко. Я хочу найти выход, а запутываюсь все больше и больше- среди кучи одного мусора, обмана, чертовщина какая-то. Все. Конец. Жалость убивает людей и лишает их силы. Правда не в том, что реально существует. А в моей вере в то, как она должна выглядеть. Возможно, именно моя слабость скрывает под собой огромную силу действия.
Маша вошла в избу, взяла старенькую табуретку и села посреди комнаты, напротив лежащей на высокой кровати матери. Потом нагло прищурилась и закинула ногу за ногу. Это был запоздалый подростковый бунт. История гласит о том, что ни один человек, оставивший свой след в мировой истории , не упустил своевременный выход этой безжалостной силы. Ни один.
-Знаешь ли ты, уважаемая мамаша, что всю жизнь отличалась необыкновенной жадностью? Ты меня, что, из детдома принесла?
-Нет,- испуганно ответила ошалевшая мать от незнакомого тона ,позы и речи своей единственной дочери.
-Так .Значит, я не из детдома .Ясно. Тогда почему ты мне за всю жизнь платья хорошего не купила? А? Почему?
Мать так растерялась и испугалась, что на нее было жалко смотреть. Платок съехал на бок, и потные волосы прилипли к щекам. Она тяжело дышала, и не мигая смотрела на Машу маленькими выцветшими глазками. Бугристые руки, что крест-накрест лежали поверх одеяла, мелко-мелко дрожали .Маша сама была близка к обмороку, и готова была кинуться к матери, упасть пред ней на колени и отречься от всего этого ужаса. Но было что-то внутри, что заставляло ее произносить эти слова, будто сбрасывать с высокой горы каменные глыбы.
- Если тебе на меня денег жалко, то кто в этом мире проявит по отношению ко мне щедрость? Вот ты стоишь почти перед вечностью, и что ты там будешь вспоминать? Как гробилась на этой земле? Как деньги копила?
Оставшись наедине с собой- в холодной тишине и мраке деревенской ночи, Маша вновь и вновь переживала свою враждебную речь, обращенную к больной матери. Вся душа ее горела как в огне, последнее, что помнила она с жуткой ясностью -были глаза матери. Они были наполнены страхом одиночества …
Много ли, мало времени прошло, пока Маша была как в бреду, не ведая ,куда несут ее ноги, но постепенно чувства таяли, мысли цепенели, сменяясь пустотой, или пустыней, она затягивала раны души, скребя сердце безжалостными песчинками .
Этот миг пустоты и является нулевой точкой , который все люди преодолевают по-разному.
Одни, в которых жизнь яростно жаждет жить, и никак иначе, переживая только этот миг и никак не больше, начинают активно сопротивляться сокрушительной силе пустоты, которая и сама ясно и доходчиво пытается сбросить человека на следующую ступень познания мира.
Другие, захлебнувшись бессмысленной виной , своей или чужой, затягивали этот миг, секунду, и она замирала, наливаясь могучей силой, окончательно и безнадежно цементируя душу на самое дно пожизненного отчаяния…Пожизненной смерти…
Маша , слава богу, интуитивно выбрала первый вариант, и посему ветер быстро унес ее слезы и высушил щеки .А прямо перед ней в ночи горели окна знакомого дома, перед которым в юности дрожали руки , ноги и сердце, все сразу. А теперь не дрожало ничего, был только дерзкий план, холодный и ясный, как сосулька в морозный день.
Маша открыла калитку, прошлась по выложенной белым камнем дорожке, поднялась на ладно сбитое крылечко и , не задумываясь ни секунды, громко постучалась в дверь.
-Кто там? Маша? Ты?- тетя Шура, стояла перед ней , кутаясь в пуховую шаль, вглядывалась в нее и щурилась. Открыла дверь сразу, не спрашивая, бесстрашно вышла- значит , сын дома.
- Я к тебе, тетя Шура, по делу. Извини, что поздно, так получилось.
Не то тетя Шура чуть-чуть посторонилась, не то Маша , храбрясь, потеснила ее плечом- поди , разберись в такую-то ночь..
В ярко освещенной комнате, за большим столом, покрытым старой клеенкой, сидел и пил водку любовь всей ее жизни- Колька Луговой.
Ко-ля, Колька, Коленька…Как она его еще называла? Нет, все-таки чаще всего вот так, неслышно, одними губами, по слогам: Ко-ля.Ко-ля..Ко-ля
И что-то в груди, совсем-совсем как тогда…Неужели я не разлюбила его? Так странно…Как же я могла тогда жить? С Андреем…
-О-о-о, кто к нам пришел! Мать, откуда прилетел этот ангел? Из нашего сада? Садись, садись, моя любовь. Садись поближе…Мать, да что ты стоишь, как каменная- накрывай на стол, дай еще стакан! Такая радость! Машка! Пей быстрей, погоди, дай чокнусь- ура! За Машку!
И Маша растворилась, исчезла, как много лет назад, в его оголенных рысьих глазах, как в непроходимых дебрях…
«Мама, как страшно мне, мама, как могла столько жить без него, мама, ведь он любит меня, любит»…
Маша пила голубую водку, обжигающую горло, гасившую горевшее сердце. Она всегда знала, что рассталась с Колькой по какому-то недоразумению, произошла ошибка, кто-то оговорил ее, Машу, заморочил Колькину голову липкой паутиной лжи, или мать его не захотела небогатую невесту, вон она какая стоит и недобро щурится…
Пьяная Маша сидела рядом с пьяным Колькой, и он все нашептывал ей в ушко, все нашептывал, и шарил жаркой лапищей под клеенкой ноги, а она стараясь держаться прямо, пыталась держать приличную беседу и все расспрашивала заплетающимся голосом у тети Шуры: про дядю Васю, который ,оказывается, умер прошлой осенью, (о господи, я не знала, как жалко) про Варьку, Колькину сестру, живущую в городе, про ее детей, то есть внуков тети Шуры…И все , все ей было интересно. Она заплакала о дяде Васе, порадовалась за Варьку , живущую богато , в самом центре столицы, волновалась - не болеет ли сама тетя Шура…
Сама тетя Шура отвечала на все обстоятельно -она уже сидела напротив Маши, не пила и не кушала, но аккуратно вытирала платочком чистые губы, будто хотела все стряхнуть с них что-то, что-то стряхнуть. И было что-то неуловимое, что не формировалось в виде слов, но уже скользило, струилось вокруг всего стола, и что уже Маша почувствовала и насторожилась, и чуть отрезвела.
Мимолетный взгляд тети Шуры на сына, ее подробные ответы- и ни одного вопроса…
Упорно не спрашивал ее ни о чем и Колька.
Время остановилось, горькое, несъедобное, как зеленый терн.
-А Светланка замуж выходит. Я вот хочу ей квартиру купить, да денег нет,- неожиданно , против своей воли произнесла Маша и пожалела, да было поздно. Так ведь Светланка-то родная Колькина дочь и тети Шурина внучка.
- А-а, вон что ты пришла, а я то все думаю- чегой-то она все выспрашивает, чегой-то ее занесло в самую ночь,- тетя Шура даже обрадовалась и престала стряхивать с губ невидимое, гордо встала и уперла руки в бока. –Ты у нас особливо-то не вынюхивай. Колька хоть и гулял с тобой, да кто не гулял? А теперича все на моего сына и вешать, всех собак беспризорных?
-Что вы, что вы?- испугалась Маша и тоже тревожно встала. -Что придумали-то? Я разве за этим пришла, денег что- ли просить? Я так зашла –окна горели…А Светланка…
Маша посмотрела на Кольку- ей непременно надо было увидеть его глаза.-А Светланка..-повторяла она , будто хотела уцепившись за что- в топком лесу.
Колькины глаза, которые только что- оголено дрожали желтой искрой, стыли прямо на глазах, как угли на ветру, стыли, стыли….И вот на Машу уже смотрят пустые глазницы, а вот голова опустилась вниз и будто через увеличительное стекло увидала она тусклую проплешину, спутанные по бокам , седые волосы, будто покрытые плесенью…
Что-то продолжала орать тетя Шура, и голос ее крепчал… Миг остановился- и поманил пальчиком, а Маша увидела и очнулась …И разлетелись сладкой ватой смешные надежды , растаяла на ветру придуманная сказка …
Она была здесь «чужая», и именно это слово изо всех сил пыталось материализоваться в этом чужеродном пространстве, и металось над нею невидимой птицею и клевало в слепые глаза …
И Марьюшка как встряхнула волосами, как пошла на тетю Шуру, да зубы белые оскалила и захохотала. А та, хоть и была в своем доме, да вдруг струхнула, и пошла задом, пока не уперлась в дверь, прижалась к ней и стояла тихо, как связанная корова.
А Марьюшка стала напротив и звонко, по-девчоночьи, будто пела частушки, освободила свое сердце от ненужного прошлого, преградившего дорогу настоящему:»Ты чего, теть Шур, от жизни отстала что- ли? Иль законов не знаешь? Я еще на прошлой неделе Светланкину кровь на ДНК сдала! У меня бумага официальная имеется- Колькина дочь она! А за все эти годы, что он алименты не платил- сумму такую насчитали, мало не покажется! Даже если ты дом свой продашь -не хватит! Поняла, баба глупая?»
Что за ночь сегодня? Опять выскакивает она из дома , раскидывая во все стороны целые пригоршни неприродной своей наглости, будто прошлогоднего куриного помета. И опять в глазах- воспоминание ,похожее на предыдущее- испуганные до жути две пары глаз. Только чужих.
Маша вдруг забеспокоилась за мать и стремглав помчалась к своему дому, холодея от одной мысли, что мать умерла, и лежит на кровати стылая, а Маша не простит себя никогда…
Дом дышал живой теплотой и светлыми снами. Мать лежала на кровати и мирно посапывала. На столе стояли пустые тарелки- а Маша хорошо помнила, что в кувшине было молоко, а в кастрюльке- куриный суп. Все было съедено, тарелки аккуратно вымыты. Маша тихо рассмеялась и пошла на кухню. Да, действительно, это ходила мать, а не пришел кто-то помочь, только мать так упорно бросает в стол немытые вилки и ложки , так режет хлеб…
Тут Маша вспомнила про шкатулку и испугалась, что не успела забрать сережки, а мать могла их опять надежно перепрятать. Шкатулка была на месте, Маша надела сережки, и впервые за много дней погляделась в зеркало. Грохотали пушки, били барабаны, летела конница, а впереди- Марьюшка на белом коне, с флагом красным, рвущимся на ветру. Щеки ее горели, глаза сверкали, а губы улыбались.
«А я красивая. Главное в жизни все-таки не в том, что есть .Действительность, скорее всего, ужасна. И спасет только наша вера в то, что всегда есть выход. Три обыкновенных, а четвертый- гениальный. Я не просто чувствую ,что он существует. Я знаю -он есть.
Это новое восприятие мира, что подарила мне рождественская ночь. Вероятно, существуют и другие окна, но мы живем, как слепые. И чтобы увидеть, надо совершать что-то большее, чем зажечь свечи в зимнем саду…Как обесценилось и вылиняло мое желание иметь квартиру».
Маша снова открыла шкатулку и достала письма. Вгляделась в полуистлевшие буквы. Это писал отец. Он был геологом и погиб в одной из экспедиций, откуда ежедневно писал свои письма. Маша его совсем не помнила , а фотографий мать почему-то не сохранила.И об отце рассказывать не любила. Маша приставала, приставала в детстве, да и бросила- не хочет мать, и все тут..
«…и хочется мне повидать нашу доченьку, Машеньку, она , я знаю, вырастет красавицей, и я буду покупать ей красивые платья, самые красивые…»
Маша плакала даже во сне, и слезы ее были не горькие, а почему-то синие, красные, желтые- разноцветные , как стекляшки в калейдоскопе, и она, продолжая плакать, все удивлялась- надо же, ведь слезы. А такая красота…
Утром, совсем рано, в дом буквально ворвался Андрей. Он влетел, не раздеваясь, не снимая обуви, не здороваясь с матерью, рванул к Маше, выхватил ее ,сонную и зареванную, из теплой кровати, прижал к себе, обхватил всеми руками- Маше так показалось, что у него много-много рук, и все они горячие, родные…
-Ты что, что, что…-шептал он , как безумный, целуя ее куда попало. -Ты что так долго не едешь. Я чуть с ума не сошел. Господи, Машка моя..
-Так ведь,- бездумно лопотала Машка, блаженно прижимаясь к нему,- мать тут прихворнула, потом я к тете Шуре ходила…Денег хотела на квартиру Светланке попросить. А она меня выгнала. А я всю ночь плакала. Только почему-то цветными слезами..
-Да ты что!- заорал Андрей, и Маша на секунду испугалась , что он ударит ее.- Ты о чем говоришь? Ты не знаешь ничего! Самого главного, что случилось у нас! У нас скоро будет внучка, и мы уже ходили выбирать квартиру, я уже внес первый взнос, сегодня остальные деньги. Представляешь, Светланка выбрала не центр города, а тот дом, что тебе всегда нравился, с розовыми балконами. Так удачно- напротив детский садик, нашу внучку не придется возить далеко, да что ты ревешь, где ты нашла эти сережки, дурочка моя, единственная…