Edu66 В 1951 году я поступил на работу в трест «Оргцемент», на ремонт и наладку КИП (контрольно-измерительных приборов), а вскоре состоялось общее собрание. Оно было посвящено пьянству одного из инженеров-наладчиков в дальней командировке, хотя вообще-то можно было обсуждать любого. Я еще никого не знал, и мне было интересно присмотреться к народу.
Директор, как водится, сказал речь о достижениях лагеря мира и социализма, об успехах Советского Союза, о задачах фирмы, о вреде алкоголя и т.п, а потом обратился к виновнику:
- Товарищ Р., признайтесь, вы, действительно, в Здолбунове напились так, что валялись под забором?
- Не знаю, – хмуро ответил обвиняемый, – я этого не видел…
Собравшиеся отсмеялись и стали выступать. Говорили, что 100 грамм выпить, конечно, можно, отчего не выпить? Вот больше – нельзя. Общая идея была такая, что пить-то можно, но чтобы в глаза не бросалось, все же пили! Встал рослый, представительный инженер, в хлорвиниловой куртке под кожу, которая ему очень шла, и рассудительно сказал:
- Вот, говорят, по 100 грамм можно, а больше ни-ни! Но это кому как. Мне, например, от 100 грамм никакой пользы нет. Пить, так не менее, чем по 300!
Собрание дружно поддержало оратора. Чувствовалось, что он пользуется заслуженным авторитетом. Им и был старший инженер Николай Николаевич Кузьмин.
Внешне солидный и респектабельный, он был совершенно бесшабашным парнем, постоянно готовым к любой веселой выходке и пьянке.
Скоро я увидел его необыкновенное мастерство. В электродинамическом ваттметре небольшую погрешность вносило трение в якоре, «затирает» – говорят прибористы. Я замучился с ним: что ни делаю – врет и врет. Коля взял якорь в руки и чуть-чуть сжал, ничего, при этом, не измеряя. Я собрал прибор, он работал, как часы, никакой погрешности, как не бывало.
- Колдовство, – сказал я, он только посмеялся.
Он окончил какую-то школу КИП, но работа у него выходила любая, он и брался за любую, в том числе и ту, которой он не знал. До войны он работал и в ГАИ и в цирке – акробатом, и сапожником, и прибористом.
Мы с ним поработали в разных городах и прониклись взаимной симпатией, он охотно рассказывал мне о разных каверзах, в которых он участвовал.
В войну он служил в кадрах, но на фронте не был – трудился на разной хозяйственной работе. Одно время он был техноруком в артели, которая производила гвардейские значки. Командиры воинских частей, которым было присвоено это почетное звание, с ума сходили, чтобы поскорее получить значки, и платили «за срочность» любые деньги, на чем Коля и начальник артели зарабатывали немереные тысячи. Каждый значок покрывается позолотой, и золота, конечно, не хватало, потому что, ради экономии, слой золота наносили потоньше: не 1 микрон, как следует, а 0,1 и еще тоньше. Но нагрянула какая-то комиссия и обнаружила, недостачу золота, так Коля им объяснил, что часть золота смывается водой при промывке. И тогда было приказано промывочную воду собирать для последующего извлечения золота. Артель скупала пустые бочки, сливала воду и постепенно, загромоздила бочками весь двор, искали, кто будет извлекать золото, но таких дураков, конечно, не нашлось. Наконец, когда места не осталось – Коля перевелся на другую работу.
При переводе он вскрыл казенный пакет и исправил там даты, благодаря чему досрочно получил звание капитана. Когда кончилась война, Коля служил на военной фармацевтической базе под Рязанью. Чтобы отметить победу, они еще с одним лихим офицером погрузили на Студебеккер бочку спирта и взяли с собой коробку сульфидина. Дело в том, что победители ехали с фронта поголовно зараженные триппером (тогда его называли, как пистолет – ТТ, что означало «трофейный триппер»). Сульфидином он очень быстро излечивался, почему это лекарство было на вес золота. Коля с другом приехали в Москву, к Коле домой, и праздновали победу: пили спирт, а сульфидин меняли на закуску, причем за две недели умудрились вылакать 100 л спирта. Наконец, милиции надоели ежедневные пляски, и они привели военный патруль. Колю с приятелем арестовали и посадили дожидаться военного трибунала, но не тут-то было! Грянула амнистия в честь победы, и Коля с триумфом поехал домой.
Работала Колина бригада в Магнитогорске, а Коля жаловался, что работы много, не поспевают. Послали меня к ним на подмогу. Их там было четверо: Коля с женой и два парня-прибориста, которые и занимались делом. Оказалось, что Коля и на завод не ходил. У них с собой был весь необходимый инструмент и материал, из которого они с женой-Нинкой, дома, в уютной съемной квартире, неустанно тачали модные, причем очень красивые босоножки, которые немедленно продавались нарасхват на рынке и также незамедлительно пропивались всем трудовым коллективом.
Через год возник скандал: встретили в Москве членов бригады, которые якобы трудились с Колей в очередной командировке. Начальник сам учинил следствие, и оказалось, что Коля сделал Нинке аборт и ей нужно несколько дней для реанимации. «Чего такого? Ну не может женщина прямо после операции бежать на поезд. Выздоровеет и поедут!» Я спросил Колю:
- Неужели сам? Ведь искалечить можно!
- Я всегда это делаю сам! – спокойно ответил Коля. – Да ничего страшного. Я медицинскую книгу посмотрел, нужный инструмент сделал! Ничего особенного, не за что деньги платить! Да, ты сообрази сам: какой врач для моей Нинки будет стараться больше меня?!
В конце концов, наш начальник не выдержал и уволил его.
На новой работе он все-таки проворовался и загремел в тюрьму. Там он подружился с сидевшим стоматологом и научился делать зубные протезы. Для этого сплавляли медь с латунью, получается сплав Рондольф. Он по цвету похож на золото, но, естественно, окисляется, что, впрочем, никого не пугало. Коля говорил:
- Да, говорят, что окисляется, но я сам смотрел и через месяц и через два – никакой окиси не видно. Ерунда это…
Конечно, у Коли это получалось прекрасно. Я сам читал хвалебно-рекомендательные письма к московским врачам, которые ему дал наставник.
Необыкновенно талантливый во всем был человек и яркий представитель русского народа! Жаль, что его уже нет на свете.
Э.Алкснис 20.10.10