Машеньке
Кусочек мягкой нежной глины, по-детски доверчиво улыбаясь, шлепнулся на небольшой вертящийся круг.
«Ой!» - удивился Кусочек.
Он только появился на свет и мало еще знал что-либо о жизни.
«Как хорошо и как интересно, - подумал он, разглядывая все вокруг, - как много света и как тепло!»
Ему понравилось крутиться после долгого покоя в темной сырой земле. Он лежал на круге, немного даже расплыв от удовольствия.
А тот все крутился и крутился.
«Вот бы так всегда крутиться и крутиться», - думал Кусочек.
Вдруг он почувствовал, как теплые влажные человеческие руки коснулись его и стали гладить. Легкие надавливания стало менять мягкое тело. Это было необычно и ново.
«Хм! На кого я сейчас становлюсь похожим?» - удивился он.
Все, что с ним сейчас происходило, было приятно и любопытно.
А круг все крутился и крутился.
«Как хорошо, что он крутится; и как хорошо, что меня ласкают и ласкают», - размышлял Кусочек глины.
Он почувствовал, как пальцы стали умело проникать в тело, и это ему тоже очень понравилось.
«Ах!» - вырвалось у него. Сначала показалось, что было больно, но потом стало приятно.
Круг все крутился и крутился, не останавливаясь.
И тело стало меняться.
«Интересно, какой же я теперь?» - опять подумал он.
Теплые руки все еще давили и мяли его, но это делалось уже нежнее и ласковее.
А круг все крутился и крутился.
Теперь стало еще интереснее крутится. Он почувствовал, как тело приобрело форму, и он стал шире и выше.
«Наверно, я вырос за это время», - рассудил Кусочек.
Тут же он почувствовал, как круг стал все медленнее и медленнее крутиться. Сделав еще несколько неторопливых вращений, круг вздохнул, немного скрипнул и остановился, уставший.
Кусочек глины замер и неподвижно застыл в ожидании. Он чувствовал, как все его тело немного приятно побаливает от кружения и прикосновения рук.
«Странно… - размышлял он. - Все странно…»
Чей-то голос (наверно, принадлежащий тому, кому принадлежали и теплые влажные руки) произнес над ним:
- Славный получился кувшин!
«О ком это он говорит? – удивился Кусочек глины. – А… Наверно обо мне…- догадался он»
И, немного подумав, решил:
«Ну, Кувшин - так Кувшин!»
Он попытался учтиво улыбнуться в ответ мягкой доброй улыбкой, но ничего не получилось. Точнее - могло бы получиться (он даже уже настроился на это), если б тот же голос не сказал:
- Ну вот, теперь надо в печку.
«В печку… Что такое печка? – удивленно размышлял Кувшин. – Наверно, это так же хорошо и весело, как кружиться»
После темной сырой земли ему все нравилось в его небольшой жизни. Он зажмурил глаза от предстоящего удовольствия и даже, как ему показалось, начал что-то тихо напевать.
Он почувствовал, как его осторожно и бережно сняли с круга, но который едва успел оглянуться с сожалением, и поставили на что-то, где он оказался с такими же мягкими улыбающимися молодыми кувшинами.
Все они были похожи друг на друга, как братья. А впрочем, они и были братьями, так как были сделаны из одной и той же глины одними и теми же теплыми умелыми руками. Хотя… Если бы кто-то повнимательнее пригляделся к каждому, то мог бы заметить, что они отличаются. Но никто не приглядывался к ним.
Теперь они стояли вместе сырыми и голенькими и ждали какую-то печку, посмеиваясь и перешептываясь. Некоторые кувшины, наиболее беззаботные и беспечные, даже выкрикивали:
- Где же эта печка?! Когда же она будет?! Мы не боимся ее!
При этом они прятались среди других кувшинов, похихикивая. И всем было весело!
И вдруг все кувшины, вместе с нашим Кувшином, почувствовали что-то необычное. Мрачные темные стены, окружающие их, вдруг стали слегка светиться еле заметным малиновым светом. Та сырость, что была внутри них, стала исчезать. Им становилось жарко. Стало тяжело дышать. Стены печки становились все ярче и все краснее.
Огонь все сильнее жег и жег.
Кувшин почувствовали, что вот-вот огонь коснется его и сожжет.
«Вот это я влип!» - запоздало подумал он, почему-то рассеянно оглядываясь по сторонам. Кувшины пытались кричать от страха и боли, но никто их не слышал - не мог, да и не хотел слышать. Они чувствовали, что становились все тверже и тверже, а их тела все суше и суше. Из них уходила мягкость и нежность. Было слышно, как некоторые кувшины, не выдерживая этого, с сухим резким стоном лопались, умирая.
Рядом треснул один.
«Это тот, что кричал», - подумал Кувшин.
А огонь все сильнее жег и жег.
Стены вокруг стали алыми.
У тех же кувшинов, кто не лопался, исчезли улыбки, а вместе с ними и чувства. Без чувств было легче переносить жару. Они становились равнодушными и к другим и к себе. Уже никто не кричал, не возмущался – все привыкли.
Было так горячо, что наш Кувшин уже ничего не мог и не хотел думать. Да и разве хочется думать в огне?
Сколько времени прошло - никто не знал и не помнил - но постепенно жар стал утихать. А потом и вообще исчез. И всем почему-то стало непривычно. Показалось, что даже похолодало.
Кувшины бережно вынули из печки, чтобы они остыли и успокоились. Лопнувшие кувшины выбросили.
Те же руки, что лепили Кувшин, взяли его, осмотрели со всех сторон, постучали по нему.
- Дзинь! - Кувшин издал чистый ровный звук.
- Хорошо, - сказал голос, - теперь его надо разрисовать.
И Кувшин опять оказался на круге. Но почему-то он этому не обрадовался. Жар притупил его чувства. Правда, что-то слабое, легкое, печальное, едва уловимое мелькнуло в нем. И сразу же исчезло.
Мягкая кисточка стала ласкать его, легко прикасаясь и оставляя следы в виде красивых узоров. Он опять крутился на круге и опять его ласкали.
Это длилось недолго; и он почувствовал, как краски, впитываясь в его сухое тело, стали высыхать, навсегда застывая на нем. Его бока стали блестящими и гладкими, а сам он стал твердым и красивым.
И снова его поставили с другими кувшинами. Теперь они молча стояли на прилавке, и каждый из них имел свой рисунок и отличался от других. Но теперь уже они не были похожи друг на друга, как раньше, до печки.
Множество рук оценивающе трогало их, и множество глаз оценивающе смотрело на них.
Кувшин тоже брали в руки, стучали по нему («Дзинь», - в ответ говорил он), рассматривали со всех сторон, заглядывали вовнутрь.
- Хорош для молока, - проскрипел старушечий голос.
- Да и сметану в нем хранить можно, - предложил мягкий женский голос.
- Можно в нем держать хорошее доброе вино, - пробасил мужской голос.
- Или сладкий сок, - пропищал детский голосок.
Его опять рассматривали, опять стучали по нему, и он издавал чистый звук: «Дзинь!»
- Да… такой кувшин в хозяйстве пригодиться, - согласился еще кто-то.
Кувшину нравились эти слова, он даже попытался улыбнуться. Но не смог: после огня он не улыбался.
Его снова и снова рассматривали, стучали по нему.
- Дзинь, Дзинь, - отвечал он в ответ.
Чьи-то руки долго не выпускали его, долго разглядывали, долго стучали, заставляя издавать чистые звуки.
- Дзинь… Дзинь… Дзинь… Дзинь…
А потом его завернули и унесли от таких же, как он кувшинов. И он стал жить своей жизнью.
Ему хотелось, чтобы в нем было и молоко, и сметана, и масло, и вода и еще что-то хорошее, вкусное и полезное.
Он так размечтался, что не заметил, как чуть не ударился обо что-то твердое.
- Дзинь, - издал он звонкий звук и подумал: «Еще б немножко и было бы «Ах!»
Но все было благополучно.
Затем его развернули и поставили в кухонный шкаф рядом с незнакомой чужой посудой. Белые плоские тарелки чуть дремали, ожидая своей работы; кружки и стаканы задумчиво-равнодушно смотрели вверх. Никто ему тут не обрадовался, как и не огорчился. Немного, правда, искоса посмотрели на него.
Его поставили с краю, и он все ждал, что вот-вот он понадобиться и начнется работа.
Но ничего не происходило.
Тарелки и кружки то доставали, то ставили обратно на свои места, а его никто не трогал. Его даже отодвинули куда-то вовнутрь.
Он заскучал.
Но огонь приучил его к терпению, и он просто стоял.
За это время он успел подружиться со стеклянной вазой, одиноко стоящей в самом углу и тоже скучающей от безделья.
- Какая-то она не такая, - говорили о ней. Ее вынимали, протирали и снова ставили на место.
Однажды рука, принесшая кувшин, достала его из кухонного шкафа. Его повертели, внимательно осмотрели со всех сторон. Рука потрогала его внутренние стенки, отчего стало немного щекотно.
Он почувствовал, как вовнутрь было положено несколько бумажек.
- Вот… - сказал довольный голос, - здесь вы и будете храниться… мои любимые денежки…
Теперь вместе с деньгами его спрятали в другой шкаф, где было много тряпок и где бы никто его не нашел. Во всяком случае, так подумали рука и голос.
На новом месте тоже было поначалу скучно. Но Кувшин знал, что уже выполняет работу и что уже нужен. Это успокаивало, и он чувствовал себя увереннее.
Теперь он был не просто Кувшин, а Кувшин С Деньгами. Он уже молчал и не звенел, потому что по нему уже не стучали. А иногда так ему хотелось сказать: «Дзинь!»
От скуки и тоже от ничегонеделания бумажки, находящиеся в нем, рассказывали свои истории; и Кувшин С Деньгами узнавал о многом, слушая их. Истории были разные: короткие и длинные, интересные и скучные, веселые и не очень.
Когда бумажкам уже не было о чем рассказывать, они умолкали. Но вскоре новые бумажки, положенные той же рукой, рассказывали новые истории. Каждая из них пыталась рассказать больше о себе и меньше выслушивать других. А их рассказы становились все страшнее и мрачнее.
Деньги все прибавлялись и прибавлялись.
Новенькие забавно шелестели и чуть похрустывали. Они знали, что идут нарасхват. Старые же купюры вели себя потише и боялись порваться или прийти в негодность. Тогда бы они были уже не нужны. Они думали и вспоминали.
Деньги даже пахли. Правда, пахли по-разному. Резко и неприятно - мелкие и грязные купюры, на которых были следы пота и крови. А большие купюры старались сохранить запах благородной краски, которой они были разукрашены. Они гордились также своими металлическими полосками, как знаками отличия.
- О, да! Они знают себе цену! – говорили о них.
Все деньги лежали вместе, но крупные купюры старались отстраниться от мелких, чтобы не испачкаться, не пропахнуть и - в конце концов - не потерять достоинство. Мелкие же – наоборот - старались прижаться к крупным и тоже по понятным причинам.
Деньги все прибавлялись и прибавлялись в Кувшин.
Среди них появилась странная бумажка. Она была ненастоящая, но она так уверенно держалась и так хорошо выглядела, что никто не замечал ее фальшивости. А кто и замечал, тот помалкивал - ведь она была крупного достоинства и громко шелестела.
Иногда рука брала деньги, пересчитывала и снова клала на место. Кувшин стал замечать, как рука стала превращаться из молодой и красивой в дряблую, на ней появились старческие пятна и морщины.
А деньги все прибавлялись и прибавлялись.
Они хотели занимать все больше и больше пространства и поэтому стали давить изнутри. Но стенки были твердые - ведь они были закалены огнем - и выдерживали натиск денег.
Кувшин С Деньгами сам себе уже казался важным – ведь в нем было так много денег.
Но однажды, когда долго не было привычной руки и уже не появлялись новые деньги с новыми историями, Кувшин С Деньгами достали из его уже привычного места.
Чужая рука с рыжими волосами грубо вытянула затихшие и испугавшиеся деньги, а Кувшин бросила на пол.
- Дзинь, - сказал он, а про себя подумал: «Ох! Еще б немного и я лопнул!»
Он лежал на боку совершенно пустым, а точнее – опустошенным. Запах денег еще существовал в нем. Но и он вскоре исчез. Ведь запахи не могут существовать сами по себе.
И теперь он опять превратился из Кувшина С Деньгами в просто Кувшин.
Что было дальше с ним - я не знаю. Но то, что в нем денег больше не было – это точно. Может быть, он уже просто использовался по назначению.
Хорошо бы…