Глава 11. Новая земля
В двадцать девятый день седьмого месяца царь Лиговайи Атар вновь вывел флот в море и пошёл на восток, надеясь достичь назначенных ему земель за один переход. Ветер всё время менялся, но с северо-западного то на юго-западный, то на западный, так что был попутным. Несколько раз появлялись пираты, но движения шлюпов и военных кораблей в их сторону было достаточно, чтобы они быстрее поворачивали куда-нибудь, лишь бы подальше. Корабли шли ещё три дня вдоль берегов, покрытых лесами, виднелись устья рек и города. На четвёртый день горы подступили близко к берегу. Вдоль гористых берегов, где порою на узких полосках плодородной земли виднелись поселения, ветер нёс переселенцев ещё шесть дней. Затем горы отступили, и через день перед старками открылся пролив, ведущий на север, в Пурпурное море, на старкских картах называющийся Локара. Здесь, на западном берегу, и предстояло, согласно благословению Монастырей, обосноваться колонии.
Перед полуднем одиннадцатого дня восьмого месяца, последнего месяца весны в Южном Полушарии, флот бросил якорь в бухте, которая казалась подходящей для постройки поселения. Заливчик был небольшой, но достаточный, с грехом пополам, для стоянки старкского флота. А главное, что дно оказалось средней глубины и песчаным с камнями, так что, пока корабли не вытащили на берег, их можно было прочно заякорить. На западе виднелись горы, на востоке за морем тоже еле различалась полоска гор. Местность лесистая, но вокруг бухты расстилалось каменистое поле, удобное для постройки если не города, то крепости. На самом деле развалины крепости здесь уже были.
Изучив обстановку, царь понял, что в пределах видимости врагов нет, и можно начать высадку с торжественного обряда. Царь с царицей, священником и сыновьями первыми высадились на берег. За ними шли ещё две лодки с охраной. Священник поставил переносной алтарь, царское семейство помолилось, и царь объявил эту местность землёй царства Лиговайя, отныне и навеки, доколе будет угодно Судьбе и Победителям. После этого на землю вступили воины. На душе у Атара было хорошо: обряд вступления во владение удалось совершить в мирной обстановке, это неплохое предзнаменование. Значит, здесь будет возможность жить мирно, хотя, конечно, повоевать придётся, особенно вначале. Атар от радости раскинул руки и запел торжественный гимн солнцу, земле и Судьбе. Семейство подхватило его слова, а за ним вступили в хор воины.
Ведёт нас от рождения Судьба,
И, что бы ни ждало за поворотом,
Единственно достойная мольба:
«С пути не сбей нас, страх или щедроты!»
Нам солнце души греет и живит,
Вселяя в них бессмертную надежду,
И путь Судьбы всегда для тех открыт,
Кто не сменяет правду на победу.
От солнца взял огонь в своей груди,
А от земли — опору и сомненье,
Лишь об одном, Творец, молю: «Благослови,
Чтоб никогда не сбился с направленья».
Когда весь путь мой жизненный пройду,
Земля меня укроет мощным телом,
В её объятьях крепких я уйду
В тот мир, где вновь душе готово дело.
А затем царь проскандировал стихотворение, которое являлось своего рода символом чести для мужчин. К нему присоединились все мужчины.
Созидающий башню сорвётся,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянёт.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не спасёшься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Нам дано несравненное право —
Самому выбирать свою смерть.
(Н. Гумилёв. Выбор; изменена предпоследняя строка)
Это стихотворение написал Шуджум уль-Макит, последний пророк Единобожников. Но через месяц, услышав его от других, пророк схватился за голову и объявил стихи сатанинскими. Старкам, наоборот, стихотворение понравилось, оно подошло полностью к их мировоззрению и обычаям. Ний Гумилан перевёл его на старкский.
***
С севера появилась пара военных кораблей с пятиногими львами на парусах: знаком царства Агаш. Капитан главного корабля, в медном шлеме, с длинной завитой бородой, в полном доспехе, высадился с пятью людьми на берег, приветствовал царя и сказал ему, что должен немедленно сообщить о прибытии старков своему царю.
— Перед моим отплытием царь Ашинатогл велел мне, если я повстречаю тебя, царь, передать тебе его приветствия и пожелания здоровья тебе и всему твоему семейству, счастья и благополучия твоему народу. Мира он тебе не желает, дабы не разгневать глупым пожеланием Победителей, и предупреждает: местные варвары будут атаковать тебя беспощадно. Он передаёт также, что как можно скорее ожидает тебя в своём столичном городе Калгаште, дабы ты поклонился сильнейшему из царей Юга. Он будет рад взять тебя и твой народ под своё покровительство и помочь отбивать атаки кровожадных варваров. Он слышал о небесных танцовщицах, привезённых вами, и будет рад получить одну из них себе в гарем. Он слышал о доблести твоих сыновей и просил бы у тебя, царь, одного из них в качестве военачальника отборного отряда в своем войске. Я могу обещать тебе от его лица, что никакой дани он с тебя брать не собирается и намерен обойтись с тобой, царь, самым почётным образом. А за танцовщицу и за хлопоты, связанные с поездкой в столицу, он тебя щедро одарит, и сына твоего будет рассматривать как своего сына.
— Передай своему владыке, что я ему тоже желаю здоровья, прекрасных сыновей как можно в большем количестве, чтобы он мог всегда по просьбе друга присылать одного из них в качестве залога дружбы. Передай также, что я доверяю ему и без такого залога. Вашему народу я желаю счастья и мира. Я сожалею, но сейчас я буду слишком занят, чтобы нанести ему визит. Если он соблаговолит прибыть сюда, я с удовольствием поприветствую его как равного мне и буду рад заключить с ним самый тесный союз. Я тоже не намерен брать с Агаша дань и одарю его царя по мере своих скромных возможностей, если он возьмёт на себя труд прибыть на мою землю. Если же он пришлёт своих людей для переговоров, я обойдусь с ними как с друзьями и пришлю своих знатных граждан для переговоров с уважаемым мною царем Агаша. Более того, одного посла я готов отправить прямо с тобой. Передай своему повелителю также, что, если мы заключим союз, я с благодарностью буду принимать помощь от него и сам помогать ему.
Капитана перекосило. Передавая такой ответ, можно и головы лишиться, если настроение у царя будет достаточно плохим. Царь Атар точно выразил, что он не признает главенства Агаша и готов договариваться только на равных. Заложника не будет. Танцовщицы не будет. Такое поведение горстки людей перед лицом целого мощного царства казалось наглостью, но капитан понимал, что у Атара есть и ряд неоспоримых преимуществ.
— Я надеюсь, что Агаш и Алитирна будут жить в мире и дружбе, — вежливо ответил капитан и побыстрее направил свои корабли на юго-восток, к выходу из пролива.
Царь понял, что рассказы о грозных воинах, властитель которых носит корону древнего царства, уже дошли сюда и что флот ожидали. Но по поведению капитана было неясно, чего теперь ждать: разведки боем, продолжения дипломатического наступления или мирных переговоров о союзе. Надо быть готовым ко всему.
Пока царь занимался дипломатией, колонисты высаживались на берег, который должен был стать их новой родиной. Первыми переправились две сотни воинов и сразу заняли оборонительную позицию вокруг места высадки остальных. За ними перевезли коней, и две сотни сторожей сразу же оседлали их. За ними сошли с кораблей ещё три сотни воинов из бывших рабов и слуг, для них стали выгружать грузовых лошадей, ослов и мулов. Эти три сотни со священницей Эстар Охранительницы двинулись к ближайшему леску, выбрали места для заготовки брёвен и стали рубить брёвна для укрепленного лагеря. Священница вернулась и вместе с царём стала выбирать место для первого лагеря старков.
Местных жителей здесь почти не было. Тех, кто обитал, в большинстве своём вырезали во время последней войны, развалины трёх прекрасных городов потомков навечно проклятого племени привлекали охотников за сокровищами, которые попадали в коварнейшие ловушки, оставленные Древними Ненасильниками (так, или просто Древними, называли это проклятое племя). Древние полностью отказались от личного применения оружия, но в войне их победить было не так-то просто: они набирали в качестве наёмников самых отчаянных вояк, не боявшихся их тёмной магии, они расставляли коварнейшие ловушки повсюду. Да и сама слава Древних как жестоких магов зачастую приводила к поражению даже сильные армии, которые вдруг начинали междоусобную битву либо просто обращались в необъяснимое бегство. Правда, в последней войне это помогло еретикам лишь спастись от поголовного истребления: армии не стали выискивать убежища последних Древних, ограничившись разрушением их главных поселений.
***
Разведывательный отряд, посланный к развалинам крепости, неожиданно начал подавать сигналы, и от него поскакал посыльный.
— Крепость занята! — закричал десятник Инь Руэкарс, встретив скачущего ему навстречу вместе с полусотней отборных воинов царя.
Атар попытался оценить ситуацию. Если бы гарнизон был большой, они атаковали бы его людей. Значит, скорее всего, он маленький. Царь послал за священниками-переводчиками из Южного Монастыря, оценив, что, вероятнее всего, это агашцы. Но на всякий случай попросил прислать также знающих языки Ссарацастра и степняков. Через час отряд старков подошел к крепости, ощетинившейся насторожившими луки и приготовившими арбалеты воинами в кожаных доспехах.
Горное государство Ссарацастр лежало непосредственно к западу от ныне пустующих мест. Жители его делились на полсотни мелких царств, а над всеми стоял царь царей, которого выбирали формально пожизненно, фактически до первого поражения. Пышный титул царя царей точно отражал его ничтожное положение: он ничего не мог сделать без согласия других царей. Даже объявить войну он не мог без решения Совета Царей. В итоге царь царей оставался предводителем практически только в военном походе. А мелкие царьки Ссарацастра часто проявляли собственную «инициативу».
Сейчас трое из них решили занять пустующие места и начали с крепости Рсиструм. Никто более умный на эти земли не позарился из-за проклятия Проклятых: Древние оставили множество коварных ловушек. Именно ввиду этих ловушек ссарацастрцы, агашцы и степняки, совместно разгромившие государство Древних Проклятых, даже не стали зачищать все их деревни: каждая деревня была тоже окружена множеством ловушек, да ещё умение Древних натравливать местную жизнь на пришельцев… А много добычи в деревне не возьмёшь. Вот все города Древних были взяты, разграблены, разрушены и брошены из-за оставшихся ловушек и непонятных эпидемий.
Гарнизон крепости первоначально составлял триста человек, но несколько десятков из них уже погибли в коварных ловушках Древних. Не будь тут отрядов трёх царей, ссарацастрцы давно бы сбежали. Но каждому из царьков было стыдно уходить первому и даже просто заговорить об этом. Так что появление большого отряда старков перед кое-как починенной и ценой своей крови немного очищенной от ловушек крепостью было для горцев прекрасным поводом ретироваться с честью. Но просто так отступать не хотелось. Нужно было сохранить престиж и попытаться что-то получить от новых захватчиков.
— Что вам нужно на землях Ссарацастра? — грозно спросил по-агашски у пришельцев царь Цацикот из Ицка, который отбывал свой месяц в качестве командира совместно захваченной крепости.
— Это наша земля. Она нам отдана всеми Великими Монастырями и я только что совершил обряд вступления во владение ею. Так что уходите с миром, ссарацастрцы, — столь же грозно ответил Атар, и священник перевел его слова.
— Мы будем защищать эту крепость, пока сюда не придут войска нашего царя царей, — ответил Цацикот.
— Мы будем рады разгромить эти войска в честном бою, — отрезал Атар. — Да вам до их подхода и не продержаться.
— Ну ладно. Мы готовы уйти, если вы оплатите наши расходы по очистке и восстановлению крепости. Давайте тысячу золотых и мы через десять дней уйдем.
— Берите сто, пока я даю, — спокойно проговорил Атар. — И уйдёте вы сейчас же.
— Это нечестно! — сморозил глупость Цацикот.
— Тогда мы честно возьмём крепость и всех вас обратим в рабство, — улыбнулся Атар.
— Давайте свои сто золотых, — сдался Цацикот, поняв, что большего не добьется. — Но нам нужна пара дней на сборы.
— Немедленно пускайте наш гарнизон в крепость, и, так и быть, собирайте пару дней свои вещи, — забил последний гвоздь Атар.
— Согласен, — вздохнул Цацикот.
Появились как из-под земли несколько мелких торговцев, как только убедились, что в старкском войске царит порядок. Один из них отличался полной невзрачностью и постоянной угодливой улыбочкой. Но на это никто не обратил внимания. Более того, бойцы отряда даже купили у него несколько мелочей. Обижать мирных жителей они совершенно не собирались, да и запрещено это было строжайше, а цены у разносчика были в общем приемлемыми. Коробейник бешено торговался на ломаном агашском, но, поведи он себя по-другому, все бы удивились, а так он никому не запомнился. Единственным, когда можно было бы что-то почувствовать, был эпизод, когда один из ихлан захотел сбагрить разносчику в уплату трофейный кинжал вместо денег. На секунду в глазах торгаша промелькнуло отвращение, но затем он просто назначил за кинжал такую смехотворную цену, что сделка расстроилась сама собой.
Горцы не сообразили, что забрать с собой можно будет только со свои вещи, а их жадность используют для нахождения и обезвреживания остающихся ловушек. Два дня ссарацастрцы лазили по укромным уголкам крепости, пытаясь собрать всё ценное и потеряв на этом ещё пару десятков человек, а на третий день их выпустили. Атар сразу решил, что выйдут они лишь с оружием, доспехами и деньгами, оставив все находки. Он понимал: после такого предстоит ждать удара от рассерженных горцев. Но войны с ними всё равно не избежать. Однако судьба оказалась несколько благосклоннее к Лиговайе.
Царёк Цацикот был одет празднично: в шёлковую черкеску с узким сыромятным ремнём, кинжалом, подвешенным к нему, шёлковую же рубашку навыпуск, застёгивающуюся красиво сделанными из ниток пуговичками и тесёмками, шерстяные шаровары, заправленные в мягкие лёгкие с эластичными голенищами сапоги, в баранью шапку и в бурку. Его люди выглядели примерно так же, только черкески были у них шерстяные, рубашки холщовые и на ногах у многих ноговицы вместо сапог. Подойдя к царьку, Атар почувствовал проклятие.
— Царь, на тебе есть не своя вещь! И этот предмет с тяжелейшим проклятием древних. Много других проклятий полегче я чувствую у твоего слуги. Прости, но я отойду подальше. А тебе советую побыстрее избавиться от проклятия, пока ты ещё не принес его домой.
— Проклятие! — заорал царь, расстегнул ворот рубашки и сорвал с себя ожерелье.
Затем царь сорвал ещё пару браслетов с рук, вынул из кошеля, привязанного к поясу, красивые безделушки и всё это высыпал на землю. А слуге он велел опорожнить заплечный мешок.
— И твои люди тоже прокляты. Воины, разойдитесь подальше и окружите их кольцом! А сюда пришлите опозоренных рабов, кого не жалко, чтобы убрать эти проклятия подальше.
Перепуганные горцы принялись выбрасывать награбленное. Большинству не хотелось принести проклятие домой. Атар тем временем велел своим людям выставить три бочки вина, чтобы подсластить ссарацастрцам горечь того, что они пережили. Бочки вкатили тоже позорные рабы, и горцы принялись уныло пить. Вдруг один из них побледнел, у него горлом пошла кровь.
— Проклятие! Проклятие Древних! Грдзегвин проклят! — закричали горцы и отодвинулись подальше от больного.
Атар велел подойти двум бывшим пиратам. Они оттащили проклятого подальше, раздели, на теле у него оказалось множество награбленных ценностей. После этого один из рабов собственным кинжалом Грдзегвина совершил ему эвтаназию, и рабы с одеждой горца и кучей вещичек, взятых у мёртвого и срочно выброшенными многими другими горцами, поплелись в комнату крепости, где им предстояло быть до того момента, пока не станет ясно, коснулось ли их проклятие древних. Для хранения собранных вещей Древних была отведена особая кладовая. Заодно Атар конфисковал у ссарацастрцев половину вьючных ослов, поскольку имущества у них явно поубавилось. Теперь они действительно уходили со своими вещами. В компенсацию за ослов он раздал каждому воину по десять серебряных монет, а царю ещё десять золотых. Горцы, вздохнув, приняли деньги и произнесли на агашском формулу продажи имущества.
Грустно допив вино, горцы двинулись на запад, к отрогам своих гор. Все шарахались от них, как от зачумлённых. Бочки из-под вина рабы облили маслом и подожгли.
— Царь, я советую тебе остановиться со своими людьми поодаль от ваших деревень и неделю там постоять, пока вас проверят ваши священники и целители, если они у вас есть, — издевательски-доброжелательно посоветовал Атар.
Царь дико сверкнул глазами, но возразить было нечего. Он, не отвечая ни слова, продолжал свой путь.
***
Вот теперь крепость Рсиструм можно было считать полностью занятой царством Лиговайя. На месте, где виднелись развалины разрушенного храма Проклятых, было решено заложить свой храм и на скорую руку построить временное здание, чтобы было где молиться и где спасаться от проклятий. Сразу же возник спор, кому посвятить первый храм и тем самым выбрать в качестве главного покровителя царства? Называли и Сутра Воителя, и Кансира Золотого, и Эстар Охранительницу, и даже Элир Любвеобильную, которую предложил генерал Асретин:
— У нас есть два войска, и второе не менее страшно для врагов, зато очень приятно для друзей: это наши великолепные женщины.
Колонисты рассмеялись и готовы были проголосовать за это предложение.
— Нашим покровителем будет Аркин Правящий, — твёрдо сказал царь Атар. — Если наше государство будет основано на разумных принципах и будет крепко, если мы будем воспитывать наших детей в добрых старкских традициях, всё остальное приложится.
Колонисты согласились, и под пение двенадцати священников, возглавляемых священником Аркина Правящего, были заложены первые камни в фундамент временного храма. К вечеру деревянный храм, размером чуть больше часовни, был уже готов. Его торжественно освятили. Теперь предстояло назвать крепость, которую заново основали колонисты, и которая, может быть, вновь станет городом. Посоветовавшись со священниками, всенародным голосованием выбрали название Арканг, что на Среднем языке означает «Петля» и заодно созвучно имени Аркин как раз настолько, чтобы не разгневать Победителя. Здесь царь не стал вмешиваться, решив показать пример, что многие вопросы будут решаться народом. Название должно было символизировать, что теперь лиговайцы прочно встали на берегу пролива и накинули петлю на вход в Пурпурное Море.
После этого большинство колонистов вернулось в лагерь, а некоторые остались охранять крепость. Им было жутковато ночевать в проклятом месте, но они понимали, что в помещениях, где спали ссарацастрцы, теперь, после их очищения царём и священниками, почти безопасно. А на стене опасность лишь добавила стражам бдительности.
***
Двух баронов царь на второй день послал занимать главные пути: в Ссарацастр и в степи. Барон Ликарин Однорукий должен был с двадцатью воинами, двадцатью бывшими рабами и тридцатью рабами, десять из которых были опозоренными, вступить во владение людскими поселениями по главной дороге в Ссарацастр и построить сторожевой пост на вершине первого яруса предгорий. Барон Таррисань Покаявшийся должен был с такими же силами продвинуться до реки, которая текла от северных отрогов ссарацастрских гор и за которой начинались степи Кампатара. На броде через эту реку он тоже был должен построить сторожевой пост. Тем самым царь решил как можно быстрее обозначить западную и северную границу Лиговайи. Деревни поблизости от сторожевых постов баронам разрешалось занимать под свои владения. Для этой цели, если деревня пустовала, рекомендовалось оставить там пару бывших рабов в качестве свободных крестьян. Можно было добавить к ним, освободив, и одного из отличившихся рабов в качестве смерда. Если нет, то оставить одного крестьянина в качестве надзирателя над местными крестьянами, которые автоматически становились баронскими смердами. С обоими баронами шло по священнику и по монаху, знавшие агашский, ссарацастрский, который на самом деле был примитивным lingua franco на базе агашского, и тораканский языки. Кочевой народ торакане жил непосредственно к северу от тех мест, которые должна была занять Лиговайя.
Никто не заподозрил ничего, когда невзрачный человечек с коробом мелкого разносчика поплёлся по той же дороге, что и небольшой отряд Урса. Мелкие торговцы часто ходят вместе с военными отрядами: если воины дисциплинированные, так намного безопаснее.
Адмирал Кор Ингъитангс тем временем при помощи слуг и рабов вытаскивал один за другим корабли на берег, чтобы просушить их и почистить кили от наросших водорослей и моллюсков. Погода пока стояла нормальная, шторм не грозил. Но бухта Арканга была слишком маленькой и неудобной для старкского флота. А шлюпы, посланные на север на разведку, сообщили о прекрасной бухте бывшей столицы Проклятых, но побоялись заходить в неё из-за возможных ловушек.
Уже через десять вёрст Урс Ликарин набрёл на деревню людей. В ней жили крестьяне веры Победителей, которые раньше подчинялись Проклятым, а теперь сами не знали кому: их грабили, насиловали и объявляли своими все подряд. Барон кое-как успокоил крестьян, которые говорили на каком-то своём наречии, но с грехом пополам понимали агашский и ссарацастрский, и вступил во владение этой деревней. Он назначил Сэна Гэласина, одного из бывших рабов, старостой деревни, вручил ему топор и кожаный доспех, выделил пустующий надел и велел надзирать за порядком. Гэласин сразу же стал приискивать себе жену, а Ликарин на денёк задержался в деревне, поскольку она в общем-то понравилась, и ему хотелось присмотреть место для будущего баронского дома.
Когда жителям объявляли волю нового хозяина, Урс вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но никого не смог заподозрить. Его внимание привлекли несколько угрюмо отводивших глаза крестьян и пара старух такой наружности, что в них можно было заподозрить ведьм. А человечек в бедной, но чистой, городской одежде, стоявший в задних рядах и всё внимательно слушавший, вообще ничьего внимания так и не привлёк. Он пришёл в деревню с отрядом и с коробом товаров, и кому дело до какого-то коробейника.
Вечером к Ликарину подошли его охранник Шритонакт (теперь Урс называл его Шитон) и Гэласин. Они привели четырёх женщин, вернее, трёх женщин и девочку лет восьми.
— Барон, мы привели тебе самых лучших женщин деревни.
— А девочку-то зачем?
— Девственниц старше её не осталось. Всех изнасиловали.
Барон представил себе, как через эту деревню туда-сюда ходили разнузданные воины.
— Девочка, оденься и уходи. А мне что, трёх сразу женщин надо? — улыбнулся Однорукий.
— Да нет, барон, — смутился Гэласин, — Мы просто не знаем, какая тебе понравится.
Тут все расхохотались, поскольку дочка местного старосты, в доме которого задержался Урс, быстренько сбросила платье и шаровары и присоединилась к трём другим женщинам, давая понять, что она предпочла бы быть самой лучшей.
— А почему ты на меня так смотришь, Гэласин? Наверно, что-то очень хотелось бы.
— Господин…
— Я тебе теперь не господин! Называй «сюзерен» или «владетель»!
— Владетель! Как тебе эта женщина?
Гэласин вывел вперёд мощную, не слишком красивую, зато здоровую, румяную, грудастую и бедрастую женщину.
— Ничего.
— Я мечтал бы, чтобы ты её сегодня выбрал. Я хочу на ней жениться, а для этого по местным обычаям нужно, чтобы вождь вымыл из неё семя насильников и снял позор.
Урс расхохотался. Да, теперь ему придется приспосабливаться к нравам тех, кем правит. Тем более что этот обычай не кажется таким уж глупым.
— Это можно сделать, лишь если она сама меня хочет. Иначе опять будет насилие.
Женщина поняла, в чём дело, и громко сказала: «Хочу, господин».
— Тогда всё в порядке. Завтра сможешь жениться на ней. Наш священник вас быстренько обвенчает.
— Спасибо, владетель!
На следующее утро примчался гонец от царя, который сообщил, что по дороге идёт ссарацастрский царь и рассказал о проклятии, которое настигло грабителей. Урс велел своим подготовиться к битве, сам надел доспех с золотой и серебряной пластинами за храбрость и сел на коня. Деревенским он приказал собрать еды и вина и вынести к входу в деревню.
Когда понурый отряд ссарацастрцев показался из-за поворота, Урс выехал немного навстречу, поклонился и через переводчика объявил царьку:
— Царь! Ты и твои люди прокляты. Не входи в деревню и не заражай других вашим проклятием. Поешьте, попейте и обходите деревню кругом.
Царь дико сверкнул глазами, переживая ещё одно унижение, но его люди явно не пылали желанием бросаться на железный строй. Старки значительно уступали им в числе, но видно было, что их оружие, подготовка и дух намного выше. А легенды об их воинственности и боевом искусстве рабы уже успели порассказать ссарацастрцам.
— Ладно. Обойдём.
Человечек в городской одежде всё время старался быть неподалеку от старков, так, чтобы слушать их речь. Слов он явно не понимал, но как будто стремился что-то извлечь из самой музыки речи и строения фраз. А когда старки двинулись дальше, он тоже исчез из деревни, поскольку короб был уже пуст и дальше он стал бы возбуждать подозрения.
Ссарацастрцы остановились на ночлег верстах в четырёх от деревни, а Ликарин, оставив пару конников приглядывать за ними до темноты, чтобы тем не пришло в голову всё-таки пограбить деревню, двинулся дальше по дороге и вступил во владение следующей, ещё более разоренной, деревушкой, проводив горцев через неё тем же способом. Так за три дня и четыре деревни он дошёл до вершины первого яруса предгорий. Здесь дорога заросла лесом, а на самом перевале стоял небольшой сторожевой пост ссарацастрцев.
Урс опередил царя Цацикота часа на четыре. Он решил воспользоваться ситуацией и занять уже готовый пост, потому что иначе пришлось бы отступать почти вплотную к последней из деревень. Старки подошли к посту в боевом строю, за ними следовали честные рабы с пращами и дубинками, а одного из честных оставили охранять опозоренных.
В лесу послышался шорох, и трое ихлан во главе с Шритонактом бросились туда. Они схватили невзрачного горожанина, который подбирался к отряду. Неожиданно для всех он заговорил по-ихлански:
— Ихлане, проводите меня к своему господину. Я иду ему служить, если он соизволит принять мою службу.
— Ну пошли, — кратко сказал Шитон и повел странного гостя к господину.
Урс рассмотрел человечка, но ничего привлекающего глаз не было. Среднего роста, ни толст и ни тонок, ни смугл, ни белокож, одет как обычный южный горожанин, на лице немного заискивающая ласковая улыбка. Даже глаза были какими-то не запоминающимися, еле удалось увидеть, что они серые. Урс не отождествил его с коробейником, шедшим до первой деревни вместе с их отрядом. И тут неожиданно человечек заговорил на почти что чистом старкском:
— Доблестный барон Однорукий! Я пришёл предложить тебе свою службу как переводчик и лекарь. Надеюсь, что ты не обидишь меня платой, но не осмеливаюсь торговаться с тобою.
— Посмотрю, на что ты способен, и назначу тебе плату по справедливости, — сказал ошеломлённый Урс.
На Юге практически никто не знал старкского. Те «переводчики», которых дали в Монастыре, с грехом пополам говорили на мастрагском пиратском слэнге валлинского диалекта. Теперь полагалось по старкским обычаям заплатить вновь принятому слуге небольшой аванс в знак принятия на службу. Рука Урса сама достала из кошелька два золотых и кинула их человечку. Тот с радостью поймал достаточно щедрую плату.
— Благодарю, хозяин. Моё имя Аориэу. Не буду скрывать, что я по происхождению из Древних. Мои односельчане изгнали меня из деревни за излишнее прямодушие. Я неделю шел за вами и слегка выучил ваш язык, — заговорил слуга, предупреждая многие вопросы.
— За неделю? — остолбенел Урс.
— Для того, кто знает три дюжины языков, ещё один новый, даже столь сложный и красивый, труда не составляет.
— Ну сейчас мы проверим твои знания! — проворчал Урс, подумав, что слуга расхвастался не в меру. — Будешь переводить разговор с командиром крепости.
Подойдя к крепости, Урс громовым голосом провозгласил, а новый служитель сразу же повторил на трёх самых распространенных ссарацастрских языках:
— Уходите отсюда! По благословению всех монастырей, земли вплоть до этого места ныне владения нашего царства Лиговайи. Если вы удалитесь сейчас, вы забираете всё имущество. Поскольку ты, начальник, ниже меня по положению, назови своё имя, и я назову своё.
Про себя Урс подумал, что, если воины гарнизона будут торговаться, он им немного заплатит. В посту человек десять, по золотому на человека и двух позорных рабов на всех им хватит. А вот если упрутся, то выбьет их силой.
— Я, Цкликрзат из города Гуржаани, что в Лазике, отвечаю тебе, наглый пришелец. Когда мы будем мертвы, это место будет ваше! — ответил начальник по-лазански.
Ссарацастрцы ожидали продолжения перебранки, но Однорукий дал сигнал к атаке, лишь назвав свое имя. Горцы не струсили, но оружие и доспехи были несравнимы, да ещё рабы-южане помогли камнями из пращей. Через десять минут всё было кончено ценой двух лёгких ранений. Из отчаянно оборонявшихся горцев остались в живых трое: двое раненых бойцов и оглушённый, но скоро пришедший в себя начальник. Урс велел связать пленных, обработать раны и напоить раненых. Обирать пленных и трупы он запретил. Раненому в схватке рабу он предоставил свободу за храбрость. Аориэу немедленно стал обрабатывать раны вместе с монахом-лекарем. Но, как только Урс подошёл к командиру, он сразу вырос у барона за спиной и стал переводить.
— Наши придут и всех вас перебьют, а ваших рабов себе заберут! — сказал разбитым ртом Цкликрзат, ныне пленный.
— Наши придут, всё ваше войско разгромят, а кто уцелеет, нам будет служить, — ответил Урс. — Хотите сохранить жизни, имущество, женщин и детей, заключайте быстрее с нами мир. Царь Цацикот это уже понял и мирно убирается к себе домой.
— Ты врёшь, пришелец! Не пристало такому смелому воину врать!
— Я говорю правду, и ты скоро сам всё увидишь.
— Если ты говоришь правду, Цацикот такой же подонок, как и все его арцхане. Они всегда были трусливыми и наглыми тварями.
Послышался шум, и по дороге уныло потянулся отряд ссарацастрцев с вьючными ослами.
— Привет тебе, царь! Это теперь наша граница, — выглянул из окна укрепления, подготовленного к обороне, Однорукий. — Пройдёшь ещё пятьсот шагов, и будешь на своей земле. Передай другим царям: если они хотят жить и благоденствовать, пусть быстрее заключают мир с нами. А хотят добычи и славы — пусть заключают союз.
— А что с нашими воинами? — внутренне содрогнувшись, спросил царёк.
— Живых и трупы готов тебе отдать. Мы их не грабили из уважения к их смелости и честности.
— Трус и подонок! — раздалось из укрепления. — Я не верил чужакам, но ты действительно таким оказался, арцханская собака!
— Не нужно мне вашей милости, — гордо ответил Цацикот. — Я выкупаю у вас пленников и трупы за пятьдесят золотых.
Пленники побледнели. После того, как Цкликрзат обругал Цацикота, стало ясно, что царёк сделает с пленниками, отойдя на свою землю. Такие оскорбления смываются только пытками. Не зря он пожелал за них заплатить. После выкупа воины его, и никто царьку не скажет ни слова, если он их запытает до смерти.
— Не продавай нас, — безнадёжным голосом сказал Цкликрзат. — Мы будем служить вам, только похороните наших братьев с честью.
— Вы смелые бойцы. Вы заслужили честь, — ответил Однорукий и прокричал царю:
— Ваши люди не желают быть выкуплены тобою!
— Убирайся, гнида собачья! — раздался вопль Цкликрзата. — Мы будем служить достойным и смелым!
Люди царька еле сдерживали смех. Они, чувствуется, совсем не уважали Цацикота. Царёк ощутил настроение отряда, и, ругаясь, поплёлся со своими людьми дальше. А Однорукий принял присягу новых своих слуг-воинов. Рабов расставили очищать укрепление, самые грязные работы делали опозоренные, они, в частности, обмывали трупы, которые назавтра должны были похоронить горцы по своим обычаям. Ненасильнику барон, поглядев, что и как лекарь тот неплох, назначил плату пять золотых в месяц. Для слуги это было очень щедро.
И тут раздался крик часового. Цацикот со своим отрядом скрытно вернулся и попытался внезапно напасть на старков: как он считал, те сейчас пьют и небоеспособны. Старки и слуги-воины немедленно выбежали из укрепления, первый ряд сразу же построился в стену щитов, и половина воинов царя сразу же приотстала. С ним, судя по всему, пошли в отчаянную атаку на небольшой, но крепкий, строй лишь его арцхане. Пока горцы стремились поколебать железный строй, с двух сторон выскочили слуги и рабы, и все нападавшие, кроме трёх убитых, оказались в плену.
От отставших горцев отделился воин, поднял щит в знак мира и подошёл к барону.
— Те, кто пошёл в глупую атаку, твои. Только не убивай их, просим тебя. Тогда будет считаться, что мы спасли им жизни, и мы сможем с честью вернуться домой. А дальше дело их родичей: выкупить их или оставить тебе.
— Тех, кто смело пошёл вслед за своим царем в безнадёжную атаку, я отпущу в рубашках, штанах и с кинжалами, как честных воинов. А вот этого ничтожного царька, поведшего вас на позор или смерть из-за своей жестокости и кровожадности, я убивать не буду, но после того, что я с ним сделаю, его никто не пожелает выкупать. Он даже обычным рабом у нас быть недостоин. Он ходячий позор.
С царя сняли всё оружие, бешмет и штаны и растянули его ноги к двум деревьям. Тот скрежетал зубами и ругался, переживая свое бесчестье. Но самое страшное ему ещё предстояло. Урс приказал Аориэу взять нож и кастрировать Цацикота. Аориэу упал в ноги и заявил, что он просто не может этого делать. Ненасильники никогда не могут отрезать от человека живую плоть, и поэтому неспособны быть хирургами. Тогда Урс приказал монаху-лекарю сделать такое, тот тоже попросил избавить его: «Я готов затем обработать рану, но я лекарь и монах, а не палач». Тогда Урс приказал Шритонакту, и тот с удовольствием достал кинжал. В этот момент из укрепления вышел шатающийся, но непреклонный, Цкликрзат и заявил, что он просит предоставить ему честь оскопить эту свинью. Царь завизжал и обделался, чувствуя, что тот яйцами не ограничится. А стоящие поодаль горцы заулюлюкали, понося Цацикота за трусость и позорное поведение. К ним присоединились и ихлане. Старки смотрели на всё это с выражением суровой решимости на лице, считая решение барона справедливым, хоть и жестоким.
Неожиданно Аориэу упал в ноги к Урсу и заговорил по-старкски.
— Владетель! Ты же понимаешь, что всё равно тебе воевать со Ссарацастром. Этот ничтожный Цацикот — средоточие позора, бесчестья и неудач. Отдай все эти три вещи врагам, отпустив его.
Все старки расхохотались, и Урс велел отпустить царя в том виде, как он есть: без штанов. Отвязывая его от деревьев, ихлане протащили Цацикота по собственному дерьму, так что вид царька стал окончательно позорным. При этом сразу же было сказано, что если он попытается броситься на старков ещё раз, его убивать не будут, но тогда уже точно кастрируют полностью и обратят в позорного раба. Урс велел чуть подождать с развязыванием ног. После того, как слуга снял с него сапоги, барон нацепил на ноги ноговицы из добычи и отправил царька хорошим пинком под зад к его людям. А ноговицы он стряхнул прямо в костер. И царёк поплёлся к своим, которые печально наблюдали всю эту сцену позора. Горцы разрезали верёвки на его руках и достали для него из котомки рваные штаны.
Аориэу, с удовольствием наблюдавший всю эту сцену, прокомментировал:
— Владетель, ты ясно показал этим горцам, с кем они имеют дело. Только силу и жестокость они уважают.
— Ты забыл про главное: смелость и честь! — недовольно оборвал барон.
Урсу не хотелось оставаться в неуютном и загаженном укреплении. Он заметил тропинку, ведущую вглубь леса, взяв с собой Шитона и позорного раба и приказав увязавшемуся за ними Аориэу оставаться в крепостце. Рабу велели идти впереди, как можно больше шуметь и тыкаться во все стороны. Раб понимал, что его используют как инструмент для нахождения ловушек Древних, и дрожал всем телом, но Шритонакт процедил:
— Струсишь или попытаешься бежать — с живого шкуру сдеру.
Тропинка вела между деревьями (акации, клены, вязы, дубы, тополя, грецкие орехи, дикие фиги, словом, лес богатый). Она шла вниз, и вдруг в лучах заходящего солнца Урс увидел красивое горное озерцо. Его берега заросли лесом, на воде цвели кувшинки и лотосы. Cтрекотали птицы, плескались рыбы.
— Вот здесь мы с тобой и будем спать! — сказал Урс Шитону. Наломай веток для ночлега.
— Господин, сейчас наломаю, а это позорище их натаскает. А можно, я порыбачу?
— Конечно, Шитон! А я полюбуюсь своими владениями.
— Тебе положено, вождь. Ты должен все их видеть и помнить. Когда вождь любит свою землю, она расцветает.
И Шритонакт с рабом-кастратом отправились устраивать ночлег и выламывать удилище. Шитон обрезал свои длинные волосы (из уважения ему разрешили носить прическу горцев) и сплёл леску. Откуда-то из одежды он достал рыболовный крючок. Позорный раб хотел развести костёр, но Шритонакт запретил опозоренному высекать благородный огонь:
— Когда нужно будет, я сам разожгу. Не лезь, мразь!
Урс сам раньше любил половить рыбу, но боялся, что одной рукой он будет удить очень неловко, да и не был уверен, не подорвёт ли такое занятие его новообретённое достоинство? Он уселся на сломанных ветвях, поглядел на заходящее солнце и на яркую луну и заговорил:
В тихом озере Ая купается ночью луна,
Накупавшись, нагая, там волосы сушит она.
И берёзы её обступают, белы и чисты,
Чтоб никто невзначай не увидел её наготы.
Чьи-то лёгкие вздохи мерещатся в гуще ветвей.
Тихо звёзды играют в росе на ладони моей.
Ноги сами бредут, и сомненья родятся во мне:
Наяву я сейчас или всё происходит во сне?
Я на спящую птицу наткнулся в высокой траве,
Я смотрю, как линяет звезда надо мной в синеве,
И стучит моё сердце, встречая несчётный рассвет,
И не верит опять, что на свете бессмертия нет!
(Л. Кокышев)
В культурах, взаимосвязанных Древним языком, существовало любопытное правило. В малых поэтических формах считалось не очень прилично употреблять собственные имена. Исключение составляли стихи, посвящённые уже умершим, да и в них было мало имён, и лишь связанных общей жизнью. На другие имена намекали через систему недоговорок и цитат, которую вы уже неоднократно видели на страницах наших романов. Соответственно, упоминать названия мест тоже не очень поощрялось. Сочинить такое стихотворение было прилично лишь под непосредственным воздействием природы и записать его нужно было на том месте, которое на него вдохновило. Естественно, потом такое стихотворение запоминали и переписывали уже безотносительно к месту. Поэтому Урс, улыбнувшись сам себе, понял, что утром он приведёт сюда священника с кистью и тушью и напишет это стихотворение прямо на камнях около озера.
«А затем, если оно понравится, его выбьют на этих камнях», размечтался Урс. «Тогда я приглашу Киссу полюбоваться луной у знаменитого озера и обнимать друг друга на его берегу».
Так озеро получило имя Ая.
Шритонакт выудил несколько крупных щук и окуней, разжёг костёр, запёк рыбу, а затем Урс лежал на ветках и смотрел в звёздное небо. Рядом храпел Шитон. Ниже стонал во сне раб. Урс уснул только под утро, но проснулся свежим.
***
Таррисань Покаявшийся шёл на север. Впереди двигались позорные рабы, и один из них уже был ранен стрелой из самострела. Ему быстренько остановили кровь и погнали дальше самым первым: если стрела отравлена или заражена, лучше пусть быстрее сдохнет. В отличие от Ликарина, Таррисаню царь велел брать под свою руку деревни лишь севернее бывшей столицы Проклятых, а до этого только подводить под руку царя.
На второй день к вечеру открылась величественная панорама разрушенного города Древних. За несколько лет в расщелинах башен уже укоренились молодые деревья. Виднелись развалины храма Невозгордившихся и каких-то дворцов типа пирамид. В город барон заходить не стал из опасения коварных ловушек и проклятий. Переправившись на плоту через полноводную реку, на которой стояла столица, барон остановился на ночлег около родника.
Вдоль реки росли дубовые рощи и громадные секвойи. На её глади расцветали кувшинки и лотосы. Вокруг шумели тростники. Глядя в лунную ночь на окружающую природу, барон подивился, как хорошо её сохраняли Древние, и вспомнил классическое стихотворение:
Всё в мире
Поражало красотою,
Не той,
Что ныне дышим,
А иной.
И человек
Вот так,
Как мы с тобою,
Беседовал
И с солнцем
И с луной.
Он звёздам
Поверял свои печали,
В часы сомненья
Устремлялся вверх.
И звёзды отвечали,
И понимал их голос человек.
Исполнены великого доверья,
Как некий
Нескончаемый поток,
Шли к человеку
Птицы, гады, звери,
Чтоб он их должным именем нарёк.
Природа
Человека возлюбила.
И человеку
Был неведом страх.
И он природу возлюбил.
Так было.
…И говорят,
Что снова будет так.
Валентин Сидоров «Так было» (из алтайского фольклора)
На следующий день стало ясно, что раб, раненый из самострела, отравлен. Ему совершили эвтаназию. По дороге до северной реки барон прошёл три деревни, практически полностью разграбленных. А одна выглядела населённой и цветущей. Навстречу барону вышли люди в чёрных одеждах, вооружённые мечами, копьями и луками. У предводителя на груди висел большой золочёный косой крест: знак посвящённых мирян-Единобожников.
Священник обратил внимание барона на святилище в деревне: это была часовня Единобожников.
— Я объявляю вам, что эта деревня находится ныне в подданстве царя Лиговайи Атара Основателя. Вы можете оставаться в своей деревне как свободные крестьяне, смерды и слуги граждан Лиговайи, в зависимости от вашего нынешнего ранга. Ваши права будут защищены согласно договору между двумя религиями.
— Мы объявляем тебе, дерзкий пришелец, что это земля Бога Единого. Мы возводим здесь свой храм и превратим все окрестности в прибежище истинной веры, — гордо ответил на агашском предводитель деревни.
Деревенские не выказывали никакого смущения. В принципе тройное численное превосходство деревенских не было препятствием для войска старков: храбрости деревенским вроде хватало, а вот организованности было маловато и экипировка неважная. Но не хотелось преждевременно терять людей.
— Если вы здесь живёте издавна, мы не настаиваем на том, чтобы вы убирались. А если вы пришли после того, как мы, люди Победителей, расчистили вам место, то вам будет предоставлен месяц, чтобы убраться, — жёстко заявил барон Таррисань. — А о постройке храма и думать забудьте. Это была и будет каноническая территория нашей веры. Вы можете исповедовать свою, но не проповедовать её, и должны подчиняться нашим законам.
— Только суньтесь! Испробуете наших мечей. Нам смерть не страшна: мы попадем в рай. А вот вас отправят к самому Кришне и его подручным.
— А, так вы фанатики! Исчадия Кришны, прикрывающиеся именем Всевышнего, которое вы недостойны произносить! — воскликнул барон и бросился на вождя деревни.
Гонора у деревенских было много, а смелости мало. После гибели вождя они сразу стали разбегаться. Возмущённые воины барона преследовали их повсюду и началась резня. Барон был расстроен, что глупое поведение предводителя привело к лишней крови, но остановить бойцов не мог. Это было не хладнокровное мщение царя и князя пустосвятам за их многолетние отвратительные преступления. Это была спонтанная реакция людей на наглость и последующую трусость. Жители деревни в массе своей такого не заслужили, и Таррисань почувствовал тяжкий грех на своей душе. Всех попавшихся на глаза мужчин вырезали, включая священника, вышедшего к воинам и пытавшегося остановить убийства. Женщин и детей разделили между гражданами и оставленными в деревне бывшими рабами. Единственное, чего не удалось допустить барону — оргии насилия. Право победителей он отменить не мог, но запретил реализовывать его публично, брать больше чем одну женщину каждому мужчине и каждому свою. Так что некоторые женщины остались нетронутыми, а некоторые другие в результате предпочли пойти в наложницы к своим победителям.
Чтобы хоть как-то искупить свою вину перед законами взаимодействия религий, барон запретил осквернять часовню, сказав, что она будет местом молитвы для прибывающих в царство Единобожников. Несколько женщин, мужчин и детей закрылись в часовне. Барон попросил сказать им по-агашски, что они могут безбоязненно выйти и вернуться в свои дома и на свои участки. На душе у него стало немного полегче.
Разбежавшихся по полям и лескам деревенских барон запретил вылавливать. Через некоторое время они потянулись обратно, убедившись, что убийства кончились, а насилий и пыток не будет. Барон велел всем уцелевшим сдать оружие.
— Не хотели быть свободными людьми, будете смердами. Но я сказал: кто желает, в течение месяца может уйти куда глаза глядят, лишь бы подальше от нашего царства. С собой можете прихватить столько добра, сколько уместится на одной повозке, запряжённой ослом.
Жители начали благодарить барона. Ему стало совсем противно. Он чувствовал, что незаслуженные благодарности ложатся дополнительными камнями на его душу. И он остановил излияния грубым выкриком, что его ещё больше расстроило. Так что спал барон в эту ночь беспокойно, несмотря на то, что жители и воины привели симпатичную девушку греть его постель.
Но утром барона ждал сюрприз. Девушка, которую он взял на ночь по праву победителя, гладила его виски и пыталась его успокоить. Барон разглядел её получше: маленькая, смуглая, черноглазая, с чёрными тонкими волосами, небольшой грудью и стройной фигуркой. Девушка немного испуганно, но ласково посмотрела на него и что-то сказала по-агашски. Барон погладил её и поблагодарил, ему стало намного легче, кошмары отступили. Девушка радостно и немного грустно улыбнулась и поднялась с постели. И тут только барон сообразил, что он ведь взял её девственность. Барон достал серебряное колье и надел девушке. Та ещё раз грустно улыбнулась и хотела было одеться, но барон опять привлёк её к себе. В итоге он принял её в семью как наложницу. И у жены барона появился настоящий повод для ревности: свою Кимис барон искренне полюбил. А она тоже была счастлива с ним, несмотря на большую разницу в возрасте, и даже перешла в религию своего господина, чтобы их дети не разрывались в душе между верами отца и матери.
В деревне Единобожников барон оставил трёх бывших рабов и трёх освобождённых рабов, считая, что за ней нужно следить неусыпно.
Ещё через два дня барон, овладев по дороге четырьмя деревнями, вышел к реке. Её южный берег был высоким и лесистым, а северный пологим и степным. Священник сказал ему, что эта река и есть его цель. По-агашски она называлась Ктланаш. Барон переделал ее название в Кранис, и это название осталось за нею.
Чуть восточнее нашли удобный спуск, и по следам видно было, что здесь часто используемый брод. Вблизи переправы барон начал строить пограничный пост и за два дня завершил его. Конечно, деревянный, но пока этого было достаточно.
Вспоминая баронство Колинстринна, которое он оставил из-за того, что Сейм отдал титул наглому кузнецу Тору, барон усмехался: там было девятнадцать деревень, десять из которых больших, а здесь четыре, и лишь деревню Единобожников до разгрома можно было назвать средненькой, остальные еле живые. Но земли здесь действительно богатые, лишь бы соседи дали жить.
А соседей долго ждать не пришлось. Едва старки достроили укрепление, на другом берегу появилась две сотни степняков.
— Тораканы! И кажется, во главе их сам верховный хан, — перепугался священник.
Глянув на перемазанных старков, быстрее надевающих доспехи и оружие, тораканы засмеялись и погнали коней через брод. Однако старки уже успели занять берег. Барон приказал им выстроиться неаккуратно, но быть готовыми сразу же сомкнуть строй, как только степняки переправятся, чтобы сбросить их обратно в реку. Таррисань выдвинулся чуть вперёд и вызвал хана на поединок. Он вынул кривой меч из торовского булата, подаренный Тором, решив, что нужно сразу продемонстрировать этим степнякам силу оружия и доблесть, а, главное, не давать их хану никаких шансов выиграть поединок. Хан ухмыльнулся и выехал навстречу ему с шестёркой самых знатных своих воинов, а остальным приказал атаковать слабый, как ему казалось, строй старков. Барон понял намерения степняков: хан был уверен в победе в поединке, но на всякий случай лучшие воины были готовы прийти ему на помощь.
Хан мчался с саблей на барона, желая решить схватку одним ударом. Но сабля оказалась разрублена вместе со щитом. Следующим ударом был разрублен пополам и хан. Ошеломлённые беки бросились на барона, он сразу же убил двух из степняков, затем ещё двух и ранил одного. Оставшийся бек бросился бежать в ужасе. Тем временем основной строй нахлынул на сомкнувшихся старков и отхлынул обратно в реку. С ужасом степняки увидели убитых хана и беков, железный строй, движущийся на них, а заодно и несущегося с окровавленным мечом барона. Навстречу Таррисаню выехал громадного роста степной богатырь. Сразу же меч тораканина оказался разрублен, а сам он рухнул в воду, спасаясь от неминуемого удара, и попал в плен. Степняки побежали.
Бегство у степняков не считалось позором. В другое время они, может быть, собрались бы и попытались налететь вновь, да и сейчас через пару часов на горизонте появился их разъезд, и, убедившись, что старки настороже, растаял вдали. Но задерживаться теперь они не могли: надо было быстрее поднимать новых хана и беков. Старки получили несколько прекрасных коней и десяток пленников. Барон велел с ними обращаться хорошо, и хотел отдать их бесплатно, когда через три дня прибыл сын убитого хана, который теперь стал простым беком, с деньгами и скотом для выкупа пленных. Но бек Тугоркийн вскинул на него ненавидящие глаза и ответил:
— Мы вам отомстим за это поражение. А я лично тебе за отца. На мне долг крови, и я не могу принять благодеяние от кровника. Возьми наш выкуп.
Первая пограничная проблема стала очевидной. Барон быстрее отправился с парой людей к царю с сообщением о начале войны с тораканами, а страже пограничной крепостцы велел смотреть в оба.
***
В Колинстринне в ночь после гибели Линса Яра вновь юркнула в постель к братцу. Всё её тело было избито, а на душе было горько и страшно. И вместе с тем счастье: она впервые защищала своего любимого братца, дрались хорошо, Лир вышел победителем в страшной битве, в которой ему противостояли в том числе и мальчики на несколько лет старше.
— Я всегда буду тебя защищать в битвах! А если бы я была уже девушкой, я бы сейчас вознаградила тебя, как полагается награждать героя.
И тут Яра осеклась. Какой страшный грех! И братец, и траур… Как только она могла о таком подумать? Лир понял состояние сестрёнки и погладил её:
— Сестрёнка, ты прекрасно дралась. А насчёт того, что у тебя вырвалось, не стыдись. Мне уже говорили о том, что не будет грехом, если когда-нибудь мы с тобой полюбим друг друга: ведь и матери, и отцы по крови у нас разные, а отец по духу лишь ещё сильнее свяжет нас духовно между собой. И то, что ты сказала, это правильно. После страшной битвы полагается омыть душу от жестокости и злобы. Можно это сделать молитвой и постом, а можно любовью. Это быстрее, легче и часто лучше, особенно если сделать так сразу же после битвы. Из воина уходят его отрицательные энергии, в семени его они претворяются в положительные, он берёт женщину со всей страстью, даже если её не любит. И ребёнок, зачатый от победителя, получается обычно отличным. А если уж ты сливаешься с любимой и любящей женщиной, то лучше этого почти ничего не может быть для обоих. Так что то, что ты сказала, на самом деле правильно. А сейчас забудем об этом.
— Мне никогда о таком не рассказывали. Мне только говорили, что полагается вознаградить героя после битвы.
— Это рассказывают нам, мужчинам. А я случайно выболтал тебе. Так что я сегодня грешен, а не ты.
— Я защищала лишь тебя…
— Всё правильно. Охранник должен в битве видеть лишь своего подопечного, и даже о собственной безопасности беспокоиться постольку, поскольку это помогает защитить охраняемого. Наставник Крон уже говорил мне, что ты сражалась как настоящая охранница. Тебе-то он этого не скажет, так что сейчас я совершаю второй грешок, передавая то, что не предназначалось для твоих ушек, сестричка.
— Братец, ты такой смелый, такой властный и так красиво говоришь! Ты, наверно, царём станешь.
И тут Лира внутренне передёрнуло:
— Никогда я не стану царём! И если мне вдруг придётся стать владетелем, я буду рассматривать это как служение, а не как счастье. Мне хотелось бы быть свободным гражданином среди свободных граждан. А если они вдруг изберут меня консулом, я был бы счастлив.
Яре всё это было непонятно. Мир для неё казался ясно и чётко устроенным. Раб ниже слуги, слуга ниже гражданина, гражданин подчиняется владетелю, владетель — королю, король — Императору, Император — Победителям, Победители — Всевышнему. Конечно, есть ещё и честь, и умения. Хороший раб лучше дрянного дворянина. Но как могут быть все граждане равными? Она кое-что слышала про республики, но не понимала их. И с другой стороны тоже всё ясно. Есть семья. Есть друзья. Есть враги, с которыми можно помириться и подружиться. А есть враги навсегда. Это разбойники, пираты, преступники, варвары, исчадия Кришны и сам Князь Мира Сего. Всё стройно. А братец почему-то этим недоволен. Ну ладно, братец умный, пусть голову ломает. А она будет спать: так уютно спать на груди у братца…
Яра сама была отнюдь не дурочкой. Просто ей хотелось прежде всего порядка в мыслях, в чувствах и в мире. Из этого разговора ей запало в душу, что нужно дождаться девичества, а там можно будет любить даже братца, особенно после битв. Но и эту мысль она, привыкшая уже к самодисциплине, загнала глубоко в подсознание. А о царях и владетелях они больше не рассуждали. Зато переданные братцем слова наставника она вспоминала часто и желала одного: чтобы в следующей битве драться ещё лучше. Это ей помогло достойно выдержать три жестокие порки за «смертельные раны». Наставник даже чуть-чуть похвалил девочку за терпение, но и с жестоко избитой спиной она всё равно должна была продолжать военные занятия. Охранница будет сражаться даже больной, если это необходимо.
***
Пока два отряда разведывали и занимали две границы, царь Атар разослал разведку и в ближайшие местности. Каждый отряд сопровождала пара опозоренных рабов, которые и становились жертвами ловушек. А ловушки попадались самые коварные и в самых неожиданных местах. В одном месте отряд подошёл к границе Проклятых земель, внутри которых была деревня Проклятых Ненасильников. Но дальше приближаться он не стал, и вернулся, потеряв обоих рабов. Другие отряды установили контроль над пятью деревнями обычных людей. Деревушки были ничтожными по меркам Империи: дворов по десять-двадцать. Но в каждой из них было ещё много свободных участков. Поскольку на бывшие земли Проклятых не распространялось ограничение одной пятой новых крестьян (это царю сообщили в Южном Монастыре), он немедленно отправил крестьян и бывших рабов занимать участки. С ними шли монахи и священницы, чтобы сразу же посоветовать лучшие культуры для хозяйства и проследить, чтобы смерды были разделены поровну между полноправными крестьянами.
Через день после ухода ссарацастрцев царь переселился в цитадель Арканга. А наутро пришли нежданные гости.
Старкам повезло: они почуяли чужаков и захватили пару соглядатаев Древних. Их хорошенько избили и сразу же доставили в каземат замка. Царь вместе со священником-переводчиком, секретарём и палачом заперся там. Куда делись Древние, никто не видел, но монарх вышел из каземата хмурый и велел следующих Древних, если они открыто подойдут к замку, провести к нему без всякого ущерба либо оскорблений.
— Ведите их как бывших и будущих врагов, а не как врагов нынешних,— чётко распорядился Атар.
Через пять дней подошла к замку группа из семи Древних. Несмотря на бедные одежды и смиренный вид, от них так и веяло силой. Их провели к царю, и к не очень большому удовольствию колонистов через день они вышли целыми и с договором.
Атар собрал Народное собрание всех колонистов, включая слуг, и настоятельно рекомендовал утвердить договор с Древними. Договор был кратким. В нем оговаривалось, что Древние полностью подчиняются законам старков, что до тех пор, пока они подчиняются этим законам, старки гарантируют им жизнь, свободу и имущество. Древним разрешалось восстановить шесть деревень (на самом деле все уцелевшие), где они могли жить по своим обычаям и судиться между собой своим судом. Туда разрешалось заходить лишь уполномоченным должностным лицам старков либо войску во время войны. Древние обязывались убрать все ловушки отовсюду, кроме этих деревень и их полей.
Немного подумав, царь уточнил формулировку: убрать отовсюду, где им прикажут, и восстанавливать повсюду, где будет приказано в будущем. Ведь сейчас из Ссарацастра вела по существу лишь одна дорога: горные тропы оставались непроходимыми из-за ловушек.
Священник подтвердил, что Южный Монастырь согласен на очередную отсрочку приведения в исполнение приговора Проклятому племени. Собрание с ропотом проголосовало «за». Магии Древних старки почему-то не боялись, а вот их ловушки были бы серьезной неприятностью. И то, что их уберут, было отрадно.
Урс, срочно прибывший на народное собрание, в отличие от большинства, голосовал «за» с удовольствием. Теперь его слуга был полностью легализован.
Царь проехался по двум оставшимся разрушенным городам Древних, пока Древние освобождали от ловушек Арканг. Ему больше всего понравилась бывшая столица Древних. И место было красивое, и река, полноводная и чистая, протекала под её стенами, и бухта (вернее, речной лиман) была большая и удобная. Погадав и посоветовавшись со священниками, царь предложил назвать возрожденный город Дилосар: место надежд. А реке дали имя Дилотара. И на месте существовавшего тысячелетия города древних возник старкский город Дилосар. После Арканга Древние немедленно стали очищать Дилосар от ловушек, начиная от внешних стен. А старки заняли уже очищенные дома и стали восстанавливать стены.
Пехотинцев и конников в основном передвинули к северу, чтобы быстро отреагировать на возможные наскоки тораканов. Посовещавшись в военном совете, старкские военачальники пришли к выводу, что первыми ударят степняки. Пятьдесят царьков Ссарацастра ещё долго будут договариваться между собой, а эти могут собраться в любой день и примчаться под руководством нового хана. Очень радовало, что несколько прибавилось коней, поскольку покупать их было сейчас негде, и приходилось довольствоваться теми, что захватили из Лангишта и с острова. А второе, что радовало: во время первой стычки барон Таррисань не воспользовался главными боевыми секретами старков.
Но неожиданно патрульный шлюп примчался с парой вражеских шлюпов на хвосте и с сообщением, что к Локаре приближается агашский флот. К счастью для старков, царь в основном жил в Арканге, и там же оставались моряки. Старки быстро вывели свои корабли, отпугнули разведчиков и выстроились так, чтобы перекрыть вход в Локару. Словом, не хватало двух назревших войн, как на горизонте появилась третья, самая страшная.
Как сказано:
Кончен путь длинный.
Новой землёй овладев,
Дерзкое племя
Под нападеньем
Сразу со всех трёх сторон.