2. Любовь делает нас уязвимыми.
Спокойный сон – одна из нерушимых священных заповедей. Конечно, люди приспособились к заданному цивилизацией ритму жизни и вынуждены рано ложиться спать, чтобы безмятежно плавать в сновидениях до утра. Они ухитряются настраивать внутренние часы во время медитаций и отдыхать за скупо отмерянные часы до работы. Но если человек спит, насильственное пробуждение карается законом Священного Писания.
Мать хмуро смотрела на спящую дочь и, судя по насупленному выражению лица, желала кары небесной для единственного чада. Ксена вздохнула и перевернулась на другой бок, солнечный луч, пробившийся через рваную соломенную занавеску, застыл на бледной щеке. Маленькая оспина не очень бросалась в глаза, но Зила помнила свой ужас, когда дочь приволокла с улицы эту заразу. Как ночь за ночью молилась у постели Ксены, меняла мокрые простыни, сбивая жар, как сжигала потом эти простыни, совсем новые и они, превращаясь в бесплотные лохмотья, уносились в чёрные небеса. Зила была жадной. Она всю жизнь копила. Денежные сбережения растаяли во время крушения силовой станции и первой революции. Гражданская война и вторая революционная волна уничтожили все материальные ценности. Так считал Деонил, муж-неудачник, так считала Ксена, получавшая гроши на карманные расходы. Никто из родных и предположить не мог насколько разнится истинное положение дел с вымышленным и тщательно поддерживаемым Зилой впечатлением. Маленький ключ на морщинистой шее придавал Зиле силы жить, выносить все беды, выпавшие на её долю. Да, она смирилась с крушением станции и надежд с нею связанных, да, она приспособилась жить с высоко поднятой головой, так и не поднявшись с первого наземного уровня. Маленький ключ на морщинистой шее напоминал о тайной силе, которой владела Зила. Всемирный банк, где в ячейке под номером…
Зила встряхнула головой. Да что это с ней! Старческая немощь? Она чуть не проболталась. Нашла место и время думать о сокровищах! Старуха поднялась, кривясь от боли в малоподвижных суставах, и поспешила в кухню – маленькое, грязное, захваченное грибком государство, где никто не смог бы её подслушать и навредить.
Ксена открыла глаза. Новый день. Что-то хорошее вчера случилось… или это сон? Леона… Девушка поднялась. Сегодня её впервые не хотелось медитировать, краска стыда обычно заливала её щёки, стоило только подумать о том, что ей не хочется общаться с Богом и познавать себя. Но сегодня её Богом была Леона… Какое красивое имя. Какая красивая девушка. И какая далёкая. Невозможная и недоступная. «Сокровище моё»…
Вяло толкнулось воспоминание о вторгшейся в сновидение чужой мысли о сокровищах. В другой день Ксена непременно ухватилась бы за кончик нити и распутала её. Но не сегодня.
Ксена разделась, прошла за плетёную занавеску и включила душ. Мелкие насекомые забили дырочки и вода брызнула не сразу. Ксена поморщилась, когда бесчисленные крылатые трупики заскользили по коже и поспешно налила орехового мыла прямо на волосы. Мать учила наливать мыло сначала в ладонь, а уж потом распределять по голове: якобы, если лить сразу на волосы, то рано или поздно появится проплешина. Какая чушь. Просто мать жмотится.
Ксена натянула форменное платье, зачесала волосы в хвост. И вышла к завтраку. Мать настороженно изучала её всё время трапезы, но Ксене и в голову не пришла истинная причина и она огрызнулась, встретившись с матерью взглядом: «У меня всё в порядке, хватить пялиться на меня! Фестиваль закончился поздно, я вернулась вместе со всеми».
У Зилы отлегло от сердца: «А кто тебя привёз?» – неожиданно для Ксены мысль не была враждебной. «Это ведь не Темар на своём драндулете?!»
«Новая знакомая. Она из элиты. Может быть из Верхнего города».
Ксена наспех перекусила и, схватив сумку с учебными дисками, поспешила в Училище. Темар перехватил её на полпути. Ксена нехотя села позади него на забрызганный вчерашней грязью мотоцикл, с тоской предчувствуя нудные разборки с парнем и бесконечный-бесконечный день.
Ей пришлось поставить блокировку мозга, чтобы немного отдохнуть от пивного перегара Темара, его покрасневших от иль-чи и пива глаз, повторяющихся слов и жестов. Лейтмотивом монолога были переживания Темара, его вынужденное одиночество, бесплодные поиски и в результате передоз орехового сока. И всё это «благодаря» Ксене. Та не возражала, вымученно улыбалась, кивала головой. Не задержавшись в коридоре, проследовала в аудиторию, открыла учебник и уставилась на страницу.
«Что с тобой происходит?» – донеслась до неё с трудом построенная мысленная фраза Темара. Всего двенадцать часов назад Ксена подпрыгнула бы до потолка от восторга, сейчас ей было всё равно. «Что со мной происходит? Где я? Кто я? Почему появление в моей жизни чужого существа наполнило жизнь смыслом и тотчас лишило прежних пристрастий? Одни вопросы.»
Ксену вызвали к доске. Она взяла лазерную указку и начала чертить первичную схему вязального аппарата, прыгая с пятого на десятое и никак не могла сосредоточиться на задании.
Органическая химия и лабораторная работа по синтезу белков, черчение, биология и ужасная контрольная по биоритмам прядильных растений прошли как в дурмане. Ксена с пустыми глазами вышла в коридор, Темар плёлся сзади, не оставляя попыток пробить заслон. В холле на подоконнике сидела девушка с невероятными жгуче-чёрными волосами и бирюзовыми глазами. Заметив приближающуюся парочку, девушка приветственно махнула рукой. Темар, обалдело улыбаясь, направился к красотке, но та, молниеносно обогнув его, обвила шею Ксены руками. Поцелуй девушек был чересчур страстным для дружеского. Обняв друг друга за талию, они вышли на улицу, даже не оглянувшись на симпатягу Темара.
После первой встречи в Училище и почти триумфального ухода, девушки проводили много времени вместе, хотя Ксене казалось, что часы порознь длятся бесконечно долго, а прогулки длятся несколько мгновений. Она хотела заключить Леону в сияющий кокон своей любви и преклонения, но Леона выглядела сущим ребёнком. Она вела себя непосредственно как ребёнок, объедалась фруктовым льдом до хрипоты, тратила кучу денег на ненужные товары в бесчисленных лавках (супермаркеты она не признавала). Несмотря на то, что часами вертелась перед зеркалами магазинов, купленные вещи то и дело оказывались ей велики. Обычно на следующий после покупки день Леона приносила какую-нибудь блузку или жилетик и разочарованно дарила их Ксене, мотивируя тем, что в лавках чеки не дают, а без них вещи возврату не подлежат. Благодаря её неразумности, гардероб Ксены вырос втрое.
Леоне страшно нравилось бывать в маленьком домишке Ксены. Особенно она любила любоваться лунным светом над небольшим прудом в зарослях виллеи. Северная часть дома, где располагались комната Ксены и веранда, не покоилась на прочном фундаменте, а, как и другие дома пятого уровня, в целях экономии места и средств, держалась в воздухе на живых опорах. При постройке дома несущие конструкции второго этажа упирались в толстые стволы виллей, для того, чтобы с течением времени древесина обволокла их, намертво спаиваясь с чужеродными предметами.
Ксена и сама нередко проводила летние ночи на веранде, когда можно пожертвовать сном ради созерцания планет, общения с Космосом и с самим собой. Но лето кончилось, впереди была череда учебных дней и домашних обязанностей, ночной воздух сулил не отдохновение от земных тягот, а сухой кашель и головные боли. Она пыталась объяснить Леоне как вреден свет осенней луны, но девушка, оставаясь на ночь в доме Ксены, проводила часы на циновке веранды, наблюдая за зеленовато-водянистым спутником Никеи.
Леону удивлял и завораживал патриархальный уклад семьи Ксены. Она готова была часами наблюдать как хлопочет на кухне Зила, стряпая немудрёный ужин, всегда просила добавки грибных лепёшек или пирожков с начинкой из жёлтой сливы нун. Ксена же содрогалась от отвращения, присутствуя при приготовлении пищи. Зила смеялась, что Ксена не может намазать масло на хлеб, такая вот у неё фобия – боязнь преобразования одних продуктов в другие. И словно гордилась странностями дочери.
Ксена не узнавала матери. Зила расцветала в присутствии Леоны, летала по дому с девичьей грацией, заплетала причудливо волосы и даже напевала старинные народные песни, у неё обнаружился приятный, хотя и немного дребезжащий голос. Леона только и делала, что восхищённо пялилась на Ксенину невзрачную жилистую мать и записывала её пение в нетбук. Ещё она с упоением ковырялась в старых материных сундучках, куда Ксене ход был строго-настрого запрещён ещё в раннем детстве. Мать, перебирая вещи, изредка позволяла маленькой дочери поиграть со своими древними куклами, повозиться с красивыми лоскутками. Раньше они казались несметными сокровищами, теперь представали никчемными выцветшими безделушками. Но Леона просто из кожи вон лезла, чтобы Зила в очередной раз позволила сфотографировать эти дурацкие тряпки. Некоторые узоры Леона кропотливо, в течение долгих часов, срисовывала, чтобы не навредить рисунку ткани или вышитому узору фотовспышкой. Ксена злилась. Ведь эти пустые занятия отрывали Леону от Ксены, да и… Ксена и самой себе не призналась бы что ревнует мать к Леоне.
– Дикарка! Ты не понимаешь, какую ценность представляют собой образцы тканей! Набивной рисунок! Ручная вышивка! Пуговицы точь-в-точь какие изготовлялись на Старой Земле сотни лет назад! Если бы только власти позволили нам создать музей. Хоть один. Я бы с удовольствием после универа пошла бы работать туда. Странное дело: с одной стороны в универе антропология, антропософия и смежные с ними науки числятся самыми престижными, мы тратим годы на изучение землян, своих предков, с другой – мало кто из никейцев может прикоснуться к материальным ценностям, посмотреть как всё было у людей…
– Занимаетесь ерундой в своём универе, какая разница что было, когда, какое…. Терпеть всякую эту историю не могу…
– Но ты же писатель! Как, не зная истории, психологии можно писать о людях? – Леона стянула со стола учебный диск. «Рибосомный и нерибосомный синтез белков. Последовательность аминокислот. Кодоны. » Ну вот ты хорошо знаешь биологию…
– Да никогда!.. С чего ты взяла?
– Ну предположим, что хорошо знаешь. Кому скажи пожалуйста интересна последовательность этих ваших аминокислот? Мне такая любовная история – точно ни разу не понравится. Это для узконаправленных специалистов… А вот история о том, как в сиреневых джунглях Африяра жрица Айша подралась с послушницей Тефией из-за неразделённой любви меднорожего Бессы, мне придётся по душе.
– Значит, можно писать про джунгли, не зная ботаники? А про людей – не зная психологии – нельзя?! Но мне все мои сюжеты снятся. От начала до конца я вижу историю, обычно фантастическую. Мне остаётся только проснуться и записать. Иногда я сторонний наблюдатель, иногда – действующее лицо, как правило – мужчина…
– Я заметила. Хотела спросить, почему ты пишешь от мужского имени?
– В этих снах, они как-то связаны между собой, я – странник между мирами. Иногда это погибшие миры и я помогаю оставшимся в живых спастись, иногда очень опасные и мне всё время приходится выбирать между жизнью и смертью. Я вожу невиданные звёздные корабли и чудовищные машины, но как описать их, не зная механики? Я попадаю на диковинные планеты, дерусь на мечах, прикинь? А в жизни ни разу ничего тяжелее ножа не держала. Такие пробелы…
– Тогда почему ты не выезжаешь из города, за пределами Аммонитума в селениях живут такие люди! Чему хочешь тебя обучат, хоть на ножах драться, хоть крокозавл водить…
– А что такое крокозавл?
– Да это прикол такой.
Ксена сдавленно хмыкнула, а Леона покатилась со смеху.
– Нет, ну правда, вы здесь все такие зашоренные, всего боитесь, туземцев как огня боитесь, ни один ведь ни языка фонтанов не знает, про барабанщиков или ю-йю вообще молчу. Молодёжь ещё как-то ассимилируется, а ископаемые, ну предки только и оглядываются – как бы чего не вышло, как бы чего не подумали.
– Тебе хорошо говорить, ты из Верхнего города, всё вам на блюдце с золотой каёмкой с рождения преподносится. Знала бы ты как на земле жить плохо, ненавижу этот пятый уровень. Все злые, завистливые, нищета и гопота сплошная.
– При чём здесь Верхний город – наземный уровень, давно пор эти кастовые различия забыть пора. Мы точно так же строим свои жилища на земной поверхности. Силовые станции давно разрушены из-за… ммм… неэкологичности, расовых предрассудков, были и другие причины, революции не зря вспыхнули сразу на нескольких станциях. А что касается гопников – так и в нашей среде их не меньше, они не только от бедности появляются. Ты мне другое скажи: что в твоём понимании «блюдце с золотой каёмкой»?
– ?!
– Ну вот пять минут назад ты сказала, что мне всё на блюдце с золотой каёмкой приносят. А что это за выражение? Что оно означает?
– Да ну тебя. С тобой серьёзно ни о чём поговорить нельзя.
– А это серьёзный разговор. Я всё время возвращаюсь к основной теме нашего разговора: не зная людей – нельзя о них писать!
– Но я же пишу!
– Да. Отстранённо, схематично, как бы наблюдая их со стороны. Ну как свои белки бы ты под микроскопом наблюдала.
– Ага. Так нас и допустят к электронным микроскопам, да и нет в училище таких, вон фильмы учебные только смотрим, мы же работяги, а не учёные.
– Ну почему, почему ты – такая талантливая, яркая, умная – ковыряешься в этих лабораториях? – в другой раз завела разговор Леона. – Ты ведь не любишь своё Училище, тебя всё там раздражает, и работать по специальности ты просто не сможешь ввиду своей утончённости, эстетства даже… Какая из тебя работяга?! Ну или служащая, ну, будешь ты получать эти деньги, для учащейся из бедного квартала – это и в самом деле, способ хоть немного приподняться над болотом, но ты никогда не сможешь обеспечить себе достойную жизнь, только существование… Тебе надо продолжать учёбу, не останавливаться…
Ксена разозлилась. Она сама всё время ломала голову представляя под разными углами своё будущее и ни одна картинка этого калейдоскопа её не удовлетворяла. Но её взбесило, что Леона обсуждает детали её жизни, словно перебирает лапки съедобного паука крока и все трофеи, в основном, летят в помойное ведро.
– А что ты предлагаешь?! Тебе хорошо, живёшь на всём готовеньком, и никакие революции вашу семью не тронули, как жили на первом уровне, так и живёте, хоть и на земле! Говоришь о равноправии и тычешь меня носом в нашу бедность! Да если бы у моей семьи были деньги – разве я не училась бы в универе?! Можно подумать всё так легко!
– Но учёба на большинстве факультетов бесплатная… – робко возразила Леона, яростная эскапада Ксены испугала её. – К примеру все творческие специальности… Да и биохимия и прочие факультеты… с твоей профессионально-технической подготовкой ты легко на естественные науки поступишь… в два счёта…
– Ага. Учиться?! А шмотки я на что покупать буду, а еду? А предкам помогать? Они меня поедом едят, работать отправляют, я едва выбила разрешение учиться хотя бы в училище, а уж универ…
– Если они препятствуют твоему образованию ты имеешь право обратиться в социальную службу, в попечительский совет, в ювенальную инспекцию, наконец. Прямо через интернет. И ездить никуда не надо. Назначат специальную комиссию, рассмотрят дело, и твоим предкам придётся смириться. А ты станешь студенткой, за хорошую учёбу будешь получать стипендию, за посещение дополнительных занятий – курсов, факультативов начисляют бонусы или можно взять талоны на бесплатное питание. За общежитие платить не надо, но если найдёшь подработку по вечерам, то можно снять отдельную комнату. Плюс бесплатное посещение музеев, экскурсии в другие города. И современное оборудование в лабораториях и классах. А вдруг ты станешь учёным и совершишь великое открытие? Тебя узнает весь мир, будешь такая важная персона, вся в орденах, наградах…
– Как у тебя всё просто.. Сдать предков властям и жить припеваючи…
– Да почему сдать? Если они мешают твоему развитию, боятся всего нового, революционного…
– Надо их отпихнуть с дороги и идти, не оглядываясь? А сама ходишь за моей матерью, подлизываешься, в тряпье копаешься – ах, как я это люблю! Ах, какое всё земное! А сама предлагаешь мне такое…
Леона порывисто обняла Ксену: – Я так и знала, что ты не равнодушная, только притворяешься… Ты внешне такая раздражительная, сухая, будто ничего и никого не любишь… а на самом деле… Так любишь своих стариков. Они у тебя славные, только раздавленные. Им тяжелее всего пришлось. Молодёжь легко приспосабливается, старики смиряются с действительностью, а людям среднего возраста, как Зила с Деонилом в то время, тяжелее всего пришлось. Только-только встали на ноги, достигли определённого материального и культурного уровня, и вдруг всё рухнуло и в прямом, и в переносном смысле. Мне их очень жаль… Я ведь научную работу пишу на эту тему…
Сердце Ксены таяло, когда нежный шёпот Леоны обжигал уши и шею. Она умилялась наивности этой большеглазой девочки, её провокационным разговорам, срывавшим все запоры с Ксениной души, и то, что взрывы негодования подруги Леона обращала в проявления любви и восхищалась ими, вызывало благодарность Ксены. Она начинала любить себя, ведь она так нравилась этой чудесной девчонке…
– Что ты сказала?! – оборвала неторопливый монолог Ксена. – Какую ещё научную работу?
– Н-ну… мы на втором курсе должны написать… Исследовательскую. А твоя семья – просто подарок судьбы… Я и о тебе пишу, и о твоих родителях. Очень интересный материал… Из наших ведь никто в Нижнем городе не бывает, ну и вообще… Это уникальный материал…
– Так, значит?! – на глазах Ксены вспухли слёзы. – Я тебя привела к нам в дом, а ты, значит, нас исследуешь? Мы – материал для тебя? Интересно, да? Ну ты и тварь! Уникальная! Я думала... а ты… теперь мне всё понятно…
– Ты не так поняла, Ксена!
– Пошла вон отсюда! Катись, и не вздумай возвращаться!..
– Ксена, я не хочу так уходить!
– Как «так»? – Ксена рванула дверь стенного шкафа и, выхватывая вешалки с подаренными Леоной нарядами, швыряла в неё, стараясь причинить боль, чтобы заглушить свою, душевную.
Леона всхлипывая выскочила за дверь. Ксена рухнула на циновку и разрыдалась. Её сердце разрывалось от горя.