Глава 2 – Происшествие в трактире «Святой источник»
Петь об Иоанне начну
И сервенту так поверну,
Чтоб он стал от стыда румян.
Живёт он, позорно забыв,
Что чтит его предков молва,
На Тур и Пуатье права
Филиппу без битв уступив…*
Сэр Бертран де Борн-сын, провансальский трувер. XII-XIII в.в.
*Перевод Анатолия Наймана.
1
– Ага… – сказал в усы незнакомец, переступив порог и оказавшись в полутёмном зале, где в глубине, над огнём очага, вращались вертела, и слуга поливал кабанью тушу растопленным жиром, и где горели почти не дававшие света лампады под низким потолком, где царили непроходящие запахи жареных сосисок, горчицы и прокисшего пивного сусла, которые хозяева не особенно удачно пытались перебить, набросав на пол охапки ароматного камыша…
Незнакомец остановился при входе и, истребовав кружку воды, оглядел присутствующих.
Вот отряд бравой военной скотины, судя по выговору… рутьеры откуда-нибудь из Бюзингена или Кампьоне… Ну да, да, из тех южных краёв, где предпочитают вино, а не пиво… Очевидно, гуляет наёмная местная стража. Их немного, десяток, их щиты и алебарды составлены в углу. Сдвинув столы, потирая блестящие от бараньего сала ладони, они занимаются привычным делом – бросают кости.
Ага, заметили. И даже на короткий миг перестали следовать игре и переставлять фишки по деревянным полям, и переглянулись… да, на короткий миг – оценить пришельца, окинуть взглядом его одежду, меч у пояса, Лээну… прикинуть, сколько они, по совокупности, могут стоить, да…
– Гляди, гляди, какая зверюга!
– А, это пардус. Не отвлекай внимания. Я таких видал в Константинополе… А ты кидай кости, да смотри, не подсунь со свинчаткой, как в прошлый раз! У меня разговор короткий!..
Можно бы, конечно, податься в их сторону, но что поставить на кон? нечего. Поставить бы, правда, на кон негодяя-слугу, что бесследно пропал ещё неделю назад, не забыв прихватить с собою шпоры и остаток денег… Остаются конь? меч? Незаменимая во всех случаях жизни лютня? Или.. Лээна, чьё голодное брюхо вовсю играет свою музыку у меня над ухом?
Да, Лээна… она, что ни месяц, становится всё тяжелее, растёт моя малютка, а я, подобно Милону Кротонскому, всё упражняю и упражняю плечи…
Поодаль, за решетчатой перегородкой – благочинное семейство, обыкновенные местные бюрги. Соединив перед собою лапки, молятся перед стынущим на столе обедом, все пятеро, отец, мать и трое послушных деток…
– Мама, мама, смотри какая большая киса!
– ПЕР ХРИСТУМ ДОМИНУМ НОСТРУМ!.. – грозно напоминает отец и всё семейство покорно повторяет:
– Пер Христум Доминум нострум…
Да, и вот, наконец, эта странная парочка, явно не из здешних мест. Совсем юнцы, что он, что она. Голубки… Удивительно похожи друг на друга… близнецы?.. а может, и действительно близнецы? По крайней мере, братишка с сестрёнкой… м-м-м… вряд ли молодожёны – больно уж стиль их общения не походит на обычные ласки. Они, скорее, соперничают и привычно терпят друг друга, а сейчас, решив негласно, что пора бы и дать друг другу передышку, принялись каждый терзать свою порцию паштета…
О, паштет! Это было бы неплохо.
Правда, странные какие-то близнецы. Если юноша по-северному бледен, то девушка скорее смугла, напоминая гладкой бронзой и характерным перламутровым отливом кожи то ли мавританку, то ли италийку…
О-о-о, да ведь она поистине красавица! Её изящные, словно выточенные из мягкого дерева, тёплые черты лица… Её тёмнорусые волосы… Изящная, гибкая фигурка, где неудержимое стремление молодости уравновешивается неспешностью жестов взрослеющей женщины. И полупрозрачное покрывало, которым она старательно отгораживается от нескромных взглядов компании рутьеров, явно мешает ей поглощать аппетитные ломтики… на которые здесь, в небольшом городке, принято нарезать паштет, а потом чуть-чуть прижаривать перед тем, как подать на стол… О, и юноша это заметил, и сделал ей небольшое шутливое замечание… Ба! Да это провансальский диалект!
Как они оба тихи и скромны… В них, совсем ещё юных, в их неторопливых движениях, в их скромной, но, несмотря на это, приличествующей случаю, дорожной одежде, явно присутствует та благородная сдержанность, которая ему так по душе во всех людях, с которыми его то и дело сводит судьба…
Но вот удивительно: ни он, ни она почти не обратили внимания на Лээну! Как будто незнакомцы с дикими кошками на плечах попадаются им на пути каждый день и на каждом шагу!
К ним! К ним!..
Незнакомец решился.
2
– О, да вы, наверное, французы? По крайней мере, из тех западных областей, что сейчас всё чаще называют Францией? Вы не будете против, если я… если мы погостим у вашего стола?
Брат и сестра поглядели друг на друга.
Впрочем, а почему нет?
Юноша обратил на мгновение взор вначале на его лицо, затем на рукоять и широкие ножны меча, затем вновь перевёл взгляд на лицо незнакомца, обменялся взглядом с Лээной и, видимо, удовлетворившись этим осмотром, утвердительно кивнул и сказал:
– Мы будем совершенно не против, сэр. Мы будем рады услышать знакомую речь.
Великолепно! Теперь мне нужен только повод! Юнцы наверняка богаты, а последнюю монету я оставил слуге при входе… Этот паштет… о этот паштет, сочные, обрызганные укропным маслом кусочки которого они так по-ребячьи беззаботно укладывают в свои молодые желудки…
Дубовая скамья скрипнула под тяжестью его тела. Лээна, спрыгнув с плеча, примостилась рядом.
– Здешняя вода весьма полезна для здоровья, – заявил незнакомец, отхлебнув из кружки и дружелюбно улыбаясь сквозь усы. – Говорят, её берут из того источника, где некоей пастушке привиделся Господь наш Иисус Христос, и что она заменяет бедным путникам и вино, и мясо, не говоря уже о прочих кушаньях, кои есть лишь излишняя нагрузка для организма.
Юная дева прыснула:
– Сэр рыцарь! А ваша верная подруга, она что, тоже придерживается такого мнения?
И, тихо смеясь, прикрыла лицо руками. Как раз в это время Лээна, изящно приподнявшись, положила на стол тяжёлую пятнистую голову и, дружелюбно урча, переводила взгляд то на брата, то на сестру.
– Её можно потрогать?
– А вы не боитесь, сеньора?
– Напротив. Там, откуда мы держим путь, их тоже иногда приручают. Лесные жители называют таких кошек именем «агварра», что означает «пловец»…
– Так она должна уметь плавать? – искренне удивился незнакомец. – Не замечал. Правда, она у меня недолго…
Девушка тем временем поднесла к кошачьему носу открытую ладонь, которую Лээна тотчас же понюхала, потом лизнула, а затем, сощурив глаза, подалась вперёд и вверх всею своей усатой мордой.
– Хочет, чтобы вы почесали её горлышко, – улыбаясь, объяснил незнакомец. – Подлиза…
– Мама, мама, а киса попробовала тётю? И теперь будет её кушать?.. – донеслось из-за перегородки.
– Признаться, мы рады встретить здесь не просто общительного, но и остроумного собеседника, – с хрустом разгрызая очередной ломтик, сказал юноша. – Впрочем, шутка ваша грустна и вы, вероятно, голодны?
Как раз в это время за противоположным столом компания наёмников разразилась диким гоготом. Один из проигравшихся солдат, только что окинувший проницательным взглядом девушку, что-то вполголоса шепнул своим собутыльникам, указывая большим пальцем в её сторону – что и послужило причиной смеха.
В ту же минуту ножка его табуретки внезапно подломилась и он вверх ногами грузно шлёпнулся на пол – что вызвало новый смех… остальных присутствовавших за тем столом, но никак не его самого. Вскочив на ноги, рутьер указал на девушку:
– Это она сделала! Вы все видели! Ведьма! – крикнул он. – Я же говорил, что она ведьма! В Инквизицию её! В Инквизицию! Развелось тут всяких приезжих!..
– Да оставь её, Каролус! – примирительно заметил кто-то. – Ты прямо как монах, всё чертей ищешь…
– Пойди в монахи! – поддержал другой голос. – Ты и так плешивый, тонзуру брить не надо…
– В Инквицицию! – притопывал ногой Каролус, раздосадованный не столько падением, сколько тем, что приятели в его лице нашли повод для развлечений. – В Инквизицию!..
Незнакомец многое слыхал об Инквизиции – церковном с виду учреждении, одобренном не так давно Папой Римским и занимавшемся столь обширными, невиданными ранее расследованиями и казнями, что даже у него, успевшего многое повидать в свои двадцать восемь, временами мурашки бежали по коже.
Он решил, что пора вмешаться.
– Эй, ты, плешивая ворона! – окликнул он, отставляя кружку, приподнимаясь и хватаясь за рукоять меча.
Ну, в конце концов, что хороший обед, что хорошая драка!..
– Или ты сию минуту заткнёшься, или я сам устрою тебе суд почище Инквизиции!
Пьяные морды за тем столом разом умолкли, потом обменялись взглядами и, хватаясь за мечи, один за другим приподнялись из-за стола. И… не миновать бы действительно доброй драки, но в спор вмешался хозяин заведения, в чьей голове наверняка в одно мгновение пронеслись цифры возможных убытков…
Пока он, путаясь в словах люцернского наречия, успокаивал стражников, ко всё ещё стоявшему наготове незнакомцу поспешно приблизился один из слуг.
– Мой господин, мой добрый господин, простите, но у нас не принято, чтобы посетитель, который заказал всего лишь бесплатную воду, присутствовал при выступлении музыкантов…
В отдалении действительно появилась группа мейстерзингеров с инструментами в руках.
– А сейчас они как раз пришли, и мой хозяин очень просил бы вас покинуть наше заведение…
Короче, его мягко просили пойти вон.
А рутьер не успокаивался:
– Ведьминская компания! Что ж, выходи, если ты такой смелый! Не будь я Каролус из Лихтенштейна, если…
Мягкое пятнистое тело и полосатый хвост мелькнули в полутёмном воздухе. Стукнула голова о каменный пол… Рутьер лежал на спине, а на груди его, ощеряясь и выгибая спину, сидела громадная кошка…
– Гр-гр-гр! – говорила Лээна.
– Мама, мама, смотри, сейчас киса будет кушать дядю!
– Спокойно! Не двигайтесь! – предупредил незнакомец. – Лээна! Малюточка моя!..
– Гр! Ф-ф-ф! – отвечала малюточка, нехотя отпуская жертву.
– …Ну, как ты себя ведёшь! Иди ко мне! Так, вот так-то… – поглаживая всё ещё недовольно фырчащую Лээну, прибавил он. – По-моему, всё в порядке, ребята!.. А ты, приятель, если у тебя такой поганый рот, выйди за дверь и скажи в дыру сортира все свои слова. Потом, если ты желаешь, мы, так и быть, поговорим по душам…
Компания солдат, посомневавшись, опустилась на свои места, к ним присоединился и бедняга Каролус. Помолчав, они, все как один, вновь разразились хохотом, похлопывая Каролуса по плечу и уважительно поглядывая в сторону Лээны.
– Ну и зачем же вам, чёрт подери, понадобилось её посылать? –пригнувшись к девушке, сердитым шёпотом говорил незнакомец. – Скажите спасибо Богу, что эти канальи увлечены игрой и выпивкой, и ещё не дошли до той стадии, когда не боятся ни диких пятнистых кошек, ни длинных мечей. Мой, во всяком случае, понаделал бы немало дырок в их вонючих шкурах…
Вдали мелькнул старый Генрих и начал что-то взволнованно шептать на ухо хозяину заведения. Поменявшись в лице, тот подозвал слугу…
– Простите, ваше величество! – сказал тотчас же слуга, подбегая. – Не узнали сразу! Чего изволите? Вина? Мяса? У нас широкий выбор…
– Вино и паштет мне! Мяса… сырого!.. ей! И воды! – приказал незнакомец.
– Простите, но вы были неправы, – с непривычной для здешних мест вежливостью, обращаясь к слуге, произнёс юноша. – Этот господин – наш добрый друг, и мы как раз намеревались попросить у вас ещё одну порцию вашего славного паштета. Да, и ещё кувшинчик вина, и ещё один бокал… Вы, надеюсь, не будете против? – обратился он с чуть сдерживаемой улыбкой к незнакомцу.
– Ну, так и быть! – изящно подыграл тот, присаживаясь на место. – Признаться, я не хотел бы прерывать своего поста, но…
– «…но, признаться, он, как мне кажется, чересчур затянулся»? – вмешалась девушка.
– О да, друзья мои! Мне действительно очень неловко, но положение, в котором я оказался ныне… эй! тебе это слышать необязательно! – обратился незнакомец к насторожившему уши слуге, – Что ты стоишь как пень? ты слышал, что тебе сказали? Ступай же! Да, стой! Почистить, напоить и накормить моего коня, да скажи, чтоб не перекармливали, мне скоро в дорогу…
Компания солдат, получив от хозяина, в возмещение моральных убытков, дополнительный кувшин вина, немедля переключилась на игру в трик-трак, а наш незнакомец… а что ему оставалось делать?
3
– Так вот, друзья мои, – сказал он, располагаясь за столом теперь не скромненько, как проситель, но с полным видом хозяина положения… –Вы всё видели и, всё, вероятно, поняли. Что поделать, если меня повсюду принимают за покойного ныне дядюшку… Мне бы воспользоваться этим… как следует, да я так полагаю, что не моё это дело – королить…
– Что есть жизнь в пресловутом высшем свете? Змеи, сплетаясь, жалят и давят друг друга исподтишка. Чего стоит только одна моя бабка, вышедшая замуж вначале за Людовика, потом за Анри, и тем положившая начало непримиримой вражде между Континентом и Островом!.. Так вот… Сегодня вы очень меня выручаете, я действительно попал в головоломное положение, хотя, по своему происхождению, мог бы рассчитывать на большее, но, очевидно, такова моя планида… Правда, Лээна?
Кошка, увлечённая полным тазиком мяса, поглядела на него снизу вверх и показала клыки: не мешай, не видишь – занята я…
Незнакомец отпил из бокала немного кисловатого вина и вполголоса, склонившись к молодым людям, продолжал:
– Чем я могу оплатить за ваше гостеприимство? Разве что своей небольшой историей… вы, надеюсь, не будете против?.. вот и прекрасно!.. Так вот, я хочу начать свой рассказ с того, что некогда принцесса Матильда, сестра короля Ричарда Львиное Сердце, по наивности своей допустила с виду безобидные приятные отношения с одним из своих пажей… в результате тот нечаянно получил гораздо больше, чем мог рассчитывать, а она получила ещё намного более того… Это положение исправил её быстрый и удачный брак с Генрихом Львом, герцогом Баварии и Саксонии, уже к тому времени имевшему годовалого сына от предыдущего брака, посему родившийся ребёнок, которому дали имя отца, увы, так и вынужден был пребывать на положении бастарда… Тем юным пажом и, как вы догадываетесь, моим родным отцом, был никто иной, как некий аквитанский и перигорский сеньор, стяжавший впоследствии таинственную двойную славу…
– Вначале мой родной отец интриговал, натравливая Ричарда на его отца, короля Анри, потом интриговал, натравливая Жоффруа Плантагенета на Ричарда, потом стравливал Ричарда и Филиппа-Августа… Одни говорят, что он участвовал в походе Ричарда и Филиппа-Августа в Палестину, другие – что отсиживался в родовом замке и переругивался с соседями и родственниками, а после, замаливая грехи, ушёл в монастырь… Но, вот чего и никак не могу понять: вместе с тем он был поэтом, и замечательным поэтом!.. Правда, какое дело толпе до поэта! И мне, в результате, поймите меня верно: каково жить, нося имя человека, который стал олицетворением образа интригана, клеветника и прелюбодея?
– Нет-нет, я предпочитаю поэта, я хочу наследовать именно эту его сторону, больше всего на свете я люблю путешествовать и петь свои сервенты и кансоны, и заглядывать в глаза прекрасных дам, и вкушать вино, и терпеть приключения, мучиться от холода и истекать потом от жары! В то время как мой царственный братец воевал то в Италии, то в Сицилии, я объездил почти всю Европу, я любовался архитектурой мавров в Гранаде и Мадриде, я плясал фарандолу в Тоскане, я сражался на турнире близ Лондона, я с пастухами объедался оливками, сырым луком и козьим сыром в Греции, тонул в болотах Моравии, искал драгоценный янтарь на берегах Балтии, я обдирал пальцы, лазая по норвежским скалам в поисках гнёзд морских птиц!.. Я говорил на полутора десятках языков и наречий, и пел, и горланил, и возносил превыше всего свою свободу и бескорыстное дружество с теми, кто сопровождал меня и встречался мне все эти годы! Правда, стоило бы мне заикнуться кто я и как меня звать на самом деле… не думаю, чтобы это было бы понято верно. Посему и я до времени умолчу… глотну вина и продолжу свой рассказ.
– Да… А потом мой старший брат Оттон… законный, в отличие от меня, наследник… всех наших владений… бесславно проиграл решающую битву с Филиппом Швабским… в этом его можно сравнить разве что с английским принцем Джоном, столь же бесславным управителем земель. Я же, несмотря на то, что в моих жилах течёт кровь Плантагенетов, остался на положении бастарда… чем не преминули воспользоваться враги, что поделили наши владения, а меня вынуждали уйти в монастырь... но что монастырь для того, кто привык вольно скитаться и петь песни, подражая жаворонку в высоком небе и прославлять свободу как неотъемлемый Дар Господень!..
– И я, – продолжал рыцарь, принимаясь-таки между делом за паштет, – ныне вынужден бежать, вновь скрывая ото всех своё имя. На счастье, незадолго до этих печальных событий, до меня дошла благая весть о том, что во Франции, в Лимузене, в монастыре близ родового замка Аутафорт скончался тот самый, истинный мой отец… которого я, увы, никогда в глаза не видел!.. Представьте, а мою досточтимую мамочку, герцогиню Матильду я не видал с семи лет!.. Говорят, она выгодно вышла замуж… Ну, да ладно.
Во время всей этой речи близнецы то и дело переглядывались и одновременно пожимали плечами…
Как будто они и без его рассказа хорошо обо всём этом знали.
Странно. Посмотрим, что будет дальше…
– И, если честно, – продолжал он, – сейчас я очень рассчитываю на этот случай. Возможно, он поможет поправить мои дела.
– То есть, вы изволите направляться в Лимузен.
– О да… Говорят, правда, что мои дядья, Гуго и Роберт, что столь доблестно громили этот несчастный Константинополь, – должно быть, давно наложили свои лапы на моё наследство… Простите, что я утомил вас долгим рассказом, но… я хотел бы несколько оправдаться перед вами. Чем я могу отплатить за ваше участие? Мой меч… а может быть, моя верная лира… моя лютня… совсем не чета тому визгливому инструменту, на котором пытается наигрывать вон тот недоучка…
4
Музыканты в ту минуту действительно пытались изобразить что-то вроде музыкальной пьесы. Явно не отрепетированное выступление резало уши незнакомцу. Волынка завывала как собака на луну, ударные сыпали невпопад мелкий горох в бочку, лютня визжала как несмазанное колесо, а голосов певцов вообще не было слышно.
Рыцарь отхлебнул вина (о Боже, какая это всё-таки кислятина! но не хочется обижать детей!) и ударил кулаком по столу:
– Эй, хозяин! Ещё минута такого выступления – и я потребую расчёт за то, что вынужден выслушивать твою чёртову музычку! Прикажи своим зингерам убираться прочь, не то я за себя не ручаюсь!
Какофония разом смолкла. Вновь напружинились спины рутьеров и потянулись руки к мечам.
Тогда хозяин, пусть и с некоторым опозданием, нашёлся что ответить:
– Тогда, быть может, вы, милостивый и добрый господин… ваше величество… соизволите сами что-либо сыграть или спеть? Я много слышал о том, как вы изволите…
– Хм… А впрочем, почему бы нет? Прикажи-ка старому Генриху принести лютню… она приторочена за седлом. Правда, твоей захудалой харчевне я, тем самым, окажу невиданную доселе честь… Но… Хотя бы для вас, господа стражники! Я полагаю, что весёлой песенкой хотя бы немного искуплю мою невольную вину и вину этой славной кошечки!
И, расчехлив тотчас доставленную поворотливым Генрихом лютню, поднастроив наскоро двойные струны инструмента… приговаривая при этом: «ну, да ладно, на настроенной и дурак сыграет…», он спел всем присутствующим следующий стих:
– Пропойцу принца Джона,
Месье Плантагенэ
Вассалы и бароны
Ограбили во сне.
Прибрали всё прилежно
Бесстыдники-враги:
И мантию, и жезл,
Камзол и сапоги,
Саксонскую корону
И бургундейский бант,
Баварию, Верону,
И Гессен, и Брабант.
Но, что страшнее лиха,
Его, во власти снов,
Оставили по-тихому,
Представьте, без штанов!..
Без них, (оно случается!),
И бегать, и плясать…
Но – Англия болтается,
Шотландию видать…
– Но Англия болтается, Шотландию видать!!! – подхватили рутьеры.
– Взмолился Джон пронзительно:
«Ах, мы разорены!
Верните, ах верните мне
Французские штаны!
Верните мне Гиенью,
Верните мне Трайнак!..»
Злодеи ж неизменны:
«Гуляй покамест так!..»
– Га-а-а! – одобрительно отозвались солдаты.
– Ах, точно, точно, это он! Это точно ОН! – со слезами на глазах шептал старый Генрих.