- Госпожа!
Он осторожно взял мою руку и поднёс к губам...
Я покраснела. Такие нежности в среде нашего инженерного-офисного состава работников выглядели как-то странно, неуместно даже...
Люди, хорошо знающие друг друга, чтобы показать радость встречи, могут приобняться, даже поцеловать в щёчку, или дать себя поцеловать, но не руки же целовать, в конце-концов!
Я слегка скосила глаз - не видел ли кто этого галантного жеста: неловко как-то...
От Давида это не укрылось - от него вобще трудно было что-то скрыть, от моей "подружки"!
Руки Давид не выпускал, и даже наоборот - ещё раз нежно прикоснулся губами.
Импозантный интересный мужчина с элегантной седой шевелюрой и акуратными усиками, всегда прекрасно одетый и пахнувший дорогим мужским парфюмом, выглядел сегодня необычно смущённым и немного взволнованным. Я его просто не узнавала! Не в любви же он пришёл объясняться! - ни с того, ни с сего промелькнуло в голове...
Я не узнавала свою "подружку"! Сколько лет мы работали вместе, обедали за одним столом, болтали обо всём на свете!
Я пришла работать в чисто мужской коллектив. Да и работа была чисто мужская - чертежи, компьютерные модели, замеры... Вначале меня как-то не брали в расчёт, не укладывалось в голове у моих новых товарищей по работе, как это среди них вдруг оказалась женщина! Какой такой сбой программы произошёл, в их налаженной и живущей своей размеренной и такой профессиональной жизнью мужской команде, - что прислали вдруг эту русскую? Ну, была бы хоть молоденькой куколкой, чтобы глазу было на чём отдохнуть... А эта - так себе, не первой молодости барышня...
А мне было наплевать на их настороженное отношение! К мужскому коллективу мне не привыкать - и там, и здесь я, в основном, всегда работала среди мужчин, дело я знаю, да и работы не боюсь. В общем, уже через несколько дней они начали потихоньку замечать меня, пытались разговаривать, несмотря на мой ещё ужасающий тогда акцент. А уж когда обратили внимание на мой "ненормированный" день - прихожу первая и ухожу последняя - первый лёд был растоплен, и начинали зарождаться нормальные человеческие взаимоотношения.
Все, как один, мужчины были религиозны, носили на себе атрибуты верующих евреев и два раза в день уходили молиться. А я в это время, радуясь наступавшей тишине и одиночеству, набрасывалась с азартом на работу! Подправляла, подчитывала, уясняла! Мужчины, в свою очередь, сделали вывод, что женских черт во мне, видимо, мало, что я отношусь к категории "трудоголик обыкновенный", - расслабились и перестали чувствовать себя со мной "как уж на сковородке". Короче, вскоре мы подружились.
А ведь никому из них и в голову не приходило, какая бурная жизнь у меня кипит за порогом офиса! Я в то самое время вышла замуж - по большой любви, вопреки всем законам логики, почти в 48! Купила квартиру, уже вторую, в новом эксклюзивном суперсовременном доме! Получила права на вождение первой в моей жизни машины! И, наконец, защитила американский диплом по компьютерным сетям! Вся эта информация просилась наружу, хотелось её с кем-нибудь обсудить, рассказать, поделиться с подружкой!
И я такую подружку нашла.
Давид отличался от других сотрудников-мужчин тем, что любил и желал слушать. Понемногу я начала делится с ним. Он слушал заинтересованно, задавал вопросы, желая уяснить для себя некоторые непонятные ему вещи, советовал. Мне было приятно просто поболтать с ним во время обеденного перерыва, рассказать новости, обсудить проблемы.
Однажды он ворвался в кабинет, непохожий сам на себя - взъерошенный, злой и заорал с порога:
- Иди посмотри, что они там творят в цеху, на твоём объекте! Думают, что ты не заметишь -новый человек! Халтуру гонят твои подопечные, а тебе отвечать придётся!
Мы вдвоём бегом ринулись в цех. Двое молодых рабочих, пытаясь скрыть ошибку, "чтобы не наругали", уже почти заканчивали зашлифовывать следы переделок, которые могли стоить людям жизни... Они и мы стояли друг напротив друга. Давид орал, размахивая деталью с криминальной ошибкой перед носом испуганных операторов, а я ревела в голос от обиды, от разочарования в людях, от осознания опасности... Не забываются такие вещи.
Он долго не верил в истинность моих взаимоотношений с мужем:
- Скажи, а он, этот твой персидский князь, знает вообще, что у него в руках? - намекая на то, что мы с мужем принадлежим к разным мирам, культурам и социумам.
- Знает, знает! - смеюсь я, - ты ведь вот тоже - восточный мужчина, а жену свою уважаешь, лелеешь и бережёшь!
Давид, смущённо поглаживая свой марокканский ус, доволен комплиментом:
- Ну, я - другое дело! Я сам себя воспитал! Знаешь, чего мне стоило обуздать в себе вспыльчивость и прочие взрывчатые вещества? Перманентная борьба - это называется.
Муж мой тоже исправно молится и соблюдает всё, что надо соблюдать верующему еврею. И я естесственно относилась к уходам моих сотрудников на молитву два раза в день. Мне нравилось наблюдать, как моя "подружка" Давид и его товарищи возвращаются из синагоги - серьёзные, тихие, сосредоточенные. И как они сознательно избегают общения со мной до и после молитвы: нежелаетельно видеть женщину, говорить с ней. Однажды я слышала, как один из особо верующих, "экстремист", наставлял Давида: - Вы постоянно вместе! Люди всякое могут подумать! Что вас связывает? Ты - праведный еврей! А она - что ты о ней знаешь?
Давид задумчиво посмотрел на него и сказал: - Она - человек!
А теперь он стоит передо мной, держа мою руку в своей, и начинает говорить, смущённо, запинаясь:
- Я пришёл попрощаться. Выхожу на пенсию. С тех пор, как тебя перевели на другой объект, я не переставал о тебе думать. Я помню нашу дружбу и я всегда буду помнить наши разговоры, обеды, секреты. Мне нравилось, как ты называла меня по-русски "подружка". Я хочу сказать, что любил тебя! Я уважал и уважаю твою любовь к мужу и Вашу семью. Но сейчас я ухожу. И я хочу, чтобы ты знала, Госпожа, что я любил тебя и всегда буду любить!
Он ещё раз целует руку, поглаживает свои марокканские усы, решительно разворачивается и уходит.
В воздухе ещё долго чувствуется запах его изысканных мужских духов, а мне почему-то пощипывает глаза и сжимает горло.