Изящество меняет формы

Alex Shumilin
   В сто тысячный раз возникает сухой вопрос:
   -    Останешься?..
  " Останешься?",- осторожный, вкрадчивый, ехидный, притягивающий как лень, и отталкивающий как шорох пенопласта. Выбор: "внутри" или "вне"?  С потолка, опустится и впитает, точно промокашка кляксу, лёгкий холодок предчувствия. В притворную борьбу вступят желающее тело и неправдоподобно сопротивляющийся моралист – разум. Остаётся – вытолкнуть из себя влажный, пропитанный предвкушением ответ: вполне устраивает первое…
   Что у нас на первое? Так: капля боли, лужа эмоций, чуть-чуть изящества, заигрывания, бесстыдства и притворства, ласк, нежных касаний кожи, желеобразное подрагивание приятного женского жирка на её животе, пелена бездонного дыхания, мелодии воздушных серенад романтики, припудренная эгоизмом страсть, тень влюблённости, напыление обмана, сексуальные сцены со связыванием рук и завязыванием глаз, приятная игла воспоминания,- во время ходьбы…
   "Я научу тебя, глупый… не бойся…",- почти год, эта фраза звенит в колокольчике моей головы дребезжащим игривым язычком её звонкого голоса. Стоит увидеть её, и во мне тот час, прозвучит эта её фраза. Даже, при одной только мысли. А если, о ней, возникнет мысль, вспомнится, в основном, её тело. Тело и голос…, и, слова: "Я научу тебя…".
   Ей – двадцать семь. Мне – шестнадцать…. Учителям, на востоке – кланяются. На западе – не знаю. А, у нас, на севере – ими наслаждаются. Целуют. Лелеют. Боготворят. Ебут, пока их мужья зарабатывают деньги. Деньги необходимы, таким как она. Деньги для них – почти всё. Иначе, им не на что будет одевать, кормить себя, и, покупать подарки нам. У меня – начало. У неё – продолжение. И я, просыпаясь, вытираю слёзы. Я плачу во сне. Это слёзы изящества, умиления. Слёзы счастья - слёзы моего сна. У меня, никогда не плачущего на яву, в жизни,- слёзы. Я просыпаюсь, и сидя на краю постели, вытираю ладонями щёки, пожирая глазами во мгле, её тело. Её шикарное, почти безупречное, идеальное тело. Она не худая и не полная, лёжа на спине – спит, мирно посапывая, откинув согнутую в колене ногу в сторону. При выдохе, колышутся сочные груди. Музейный экспонат. О таком мечтают мои онанирующие сверстники. Двадцати семи летнее женское тело. Я ввожу в него свою суть. Я. Подросток со спермой вместо мозгов – длинноволосый, широкоплечий и стройный поэт. Недоросль, идиот, игрок…
     Как и обещала, она научила меня. Я счастлив с ней. В этих радугах и облаках, куда-то провалился целый год. Я счастлив до тех пор, пока меня не разбудит детский сон о нежности, пока я не проснусь, посреди ночи рядом с ней, и не начну вытирать слёзы…, пока не задумаюсь о чём-то другом, пока – не придёт ощущение пустоты. Молчания и пустоты…. И, что? Дышать пылью надежды и задыхаться от кашля скуки. Бить стёкла сумасшествия и, биться в панике, уворачиваясь от летящих во все стороны осколков. Думая, в бессилии, "о добром", ушедшем навсегда, изредка - являющегося в тёплых  повторяющихся снах. И, приходится плескаться в осколках сознания, возвращаясь в грубое плотское настоящее, где надоело всё, и нет возможности ни чего изменить. Пустота. И молчание, приходящее из пустоты. Безмолвной и каменной пустоты, гулкое навязчивое молчанье. Пустота растёт. Растёт, что бы поглотить меня. Она – вечность. В ней слышно лишь неуклюжее биение сердца, и отвлечённое дыхание. Ритм задаёт она. Она – пустота. А, потом, опять – сон - крепкий, безмятежный сон в пустоте забытья. За ним – дни,  воспоминания, и, встрявшие между их чередой – сладкие встречи с той, которая "научила"…

   "…останусь ли? Конечно, останусь…",- я у неё…
   Плавное время медленно и незаметно – тает. Близится, словно пережеванный "orbit", тянется с востока, океан ночи. Ночной океан. Зола прошедшего дня – туман заката на покое мёртвых волн облаков - мотив романтической мелодии затерянной в дорожной пыли. Рифма – к рифме – тающие события дней…. Поиск света, тепла – не выгоден, пепел остаётся пеплом. Прах остаётся прахом. Молчание – иллюзия вечности. Шелест штор. Ещё одно прикосновение. Она молчит. Молчит темнотой, рутиной, враньём, похотливым огнём, искрящимся вожделением, и отчаянной страстью. Здесь только мы и молчание.
   Ещё не много молчания и, мы утонем, друг в друге, растворимся омываемые ветерком редкой встречи. А, после – захлебнёмся в поцелуях сна. И, страшно оттого, что всё – напоминает привычку, повторяясь. Клонированные события. Но, молчанье? Молчанье приходит из темноты, и, заполнив всё, проникает в нас, становясь нашей сущностью, становясь нами: подростком и замужней женщиной, обманывающей своего мужа.

   -    Конечно, останусь…