Счастье

    О счастье Сисев догадывался давно. В детстве, бывало, кушал мороженое или арбуз  и находил в этом счастье. А привозили в село кинофильм, тут уж не только Сисев, - говорливые тетки, чумазые мужики-механизаторы – и те шалели от удовольствия и  дико кричали, если обрывалась лента. Так, для счастья Сисев выучился на киномеханика, этих фильмов пересмотрел – тьму! Даже сны начал видеть в экранном изображении, и часто в них действовали киногерои. Котовский в джазе с девками играл на контрабасе, миргородские помещики Иван Иванович и Иван Никифорович ни с того, ни с сего отказались от премии и поскандалили на парткоме с руководством. А бравый солдат Швейк соблазнял Снежную королеву…
    
         Но только теперь, когда с Сисевым приключилась любовь, он почуял счастье по –настоящему и помчался туда, где его, оказывается, помнят и ждут. И как он раньше этого не понимал! Ведь почти всякое кино про любовь: целуются, голые фигурируют, даже до бескультурья дошли...
         До вечера нужно было убить два часа. Радио аэропорта вкрадчиво информировало, что рейсы задерживаются. Воздушные путешественники сердито жевали пищу, иные смотрели подвешенный к потолку телевизор. Показывали фильм про молодого Маркса. От кино у того, кто его крутит, бывает профессиональная болезнь вроде тошноты, но сейчас экран укреплял намерение Сисева жениться. Вот Маркс. Уж как занят был! Глобальные думы думал, а ведь тоже до женского пола горячо касался и деток имел немало. Сисев зажмурился, чтобы легче представить девушку, которая тужит и ждет его бог знает где! – в Уфе. Как это романтично! И встретилась она не где-нибудь а в Черном море. Девушка заметила, что рядом с ней плавает и настойчиво смотрит усатый малый и не возражала – только и всего, а он как-то сразу полюбил ее всю – от светло-желтых крашеных волос до лакированных малиновых ногтей на ногах. И какая она не простая!
       
        - Вы что, и на суше будете меня сопровождать?
        Сисев съежился в замешательстве, а она презрительно хмыкнула.
        - Меня зовут Галя, - сказала Галя и посмотрела на своего спутника, как на недоумка.
       
        Сисев нечаянно пожаловался, что здесь, в Ялте, у него проснулись некоторые чувства, стала заедать тоска. Оно и понятно: морские прогулки на катере просто мучение, если ты сам по себе и никого с тобой, хотя палуба кишит прекрасными существами, на пляже их столько что наступить негде. Гулять по набережной Галя ленилась, предпочитая сидеть на скамейке – курить в тени экзотического платана. Раза два она объявляла, что хочет в ресторан, сердилась на отсутствие денег и требовала чтобы Сисев рассказывал анекдоты. Вечерами, когда над морем сгущалась тьма, неоновый свет набережной, как насекомых, притягивал к себе отдыхающих. Теснясь и маня друг друга пестротой нарядов, они нагнетали в колоритную южную среду томление, маялись от неясных желаний, уступая вечному зову природы в самих себе. Мужчины держались вульгарно; молодые бравировали моральной размагниченностью, будто напоказ выставляли умение кутить. Те, что постарше, неутомимо выражали познания жизни и свои особенные принципы, с большей или меньшей суетливостью хлопоча вокруг дам. От этой публики Галя раздражалась, мрачнела, и Сисев не решался целовать ее даже в лунный час при близком шорохе волн. Так и расстались, не победив отчужденности.
      
        По приезде из отпуска Сисев отправил своей малознакомой русалке письмо. Галя медлила с ответом и откликнулась уже нежданно; она сетовала на скуку и откровенно жалела, что отдых в Ялте как бы не состоялся:  « …Жизнь пьянит, когда дарит ощущение полноты и завершенности, а если этого нет, она просто портит нервы». Сисева эти слова потрясли, в них мерещились любовные грезы, и сам он внезапно развеселился, будто выпил шампанского: .от блаженных галлюцинаций голова пошла кругом и засосало под ложечкой. С этого момента Сисев уже бредил любовью и в очередном письме тоже сокрушался оттого что между ним и Галей не случилось чуда. И опять русалка не отвечала месяца два, - потом вдруг пригласила в гости: «Мы с подругой (моя соседка) будем встречать Новый год вдвоем. Приезжайте, хоть Вы нас развеселите. Очень буду ждать!» Перечитывая письмо, Сисев чувствовал счастье, смеялся и сучил ногами.
      
        Наконец, объявили посадку на рейс до Уфы. В самолете было холодно и пахло кухней, к тому же образовалась давка; немолодая уже стюардесса потеснила Сисева полной грудью, заметив сердито, что в проходе стоять не следует. Заехав куда-то в лес, самолет развернулся, довел себя до бешенства и побежал мимо взлетных огней. Непроглядная мгла ночных облаков вмиг оказалась рядом. Вскоре у Сисева стали слипаться глаза, а часа через два он вышел в потоке сонных людей на летное поле, неуютное от шума турбин и холодного ветра; благо в гостинице аэропорта освобождались места. Утром он отправился в город и пока ехал, радовался всему – незнакомому лесу вдоль дороги, проселкам, рыболовам, сидящим на льду. В переулке двое ребятишек катили на санках молодую женщину.
      
        - Слабоваты у вас кони! – улыбнулся Сисев и взялся за веревку.
Женщина смущенно улыбалась, дети, радостно вереща, бежали рядом, как пристяжные… Вокруг колобродил незнакомый народ. Прохожим, разумеется, не было до Сисева никакого дела, а он думал о них, находя в простом и обычном прелестные черты счастья. Прежде чем отправиться по адресу, Сисев забрел на рынок, купил у продрогшего грузина яблоки и цветы. Галя жила на девятом этаже мрачного, закопченного промышленной зоной дома.
       
        - Ой, здравствуй! – просияла она  в дверях, так непохожая на ту Галю, какую Сисев видел в Ялте. Вместо коротких, окрашенных в желтый цвет волос теперь до плеч спускались пышные пепельные локоны. Под зеленым шерстяным платьем угадывалась крепкая, спортивного типа фигура. Не переставая улыбаться, Галя похвастала, что проводила родителей к родственникам, и точно извиняясь за некоторую вольность, сообщила, что на праздничный вечер придут три знакомые пары. Хорошие ребята. Не супруги, разумеется, а так…
   
       -Ой, кофе! Я без кофе не могу! – вспомнила Галя, порываясь на кухню и увлекая за собой Сисева. – Завтра на работе Новый год отмечаем: и пирог надо испечь, и стенгазету… Кошмар! Ты рисовать умеешь? Нарисуй зайца пока я к подруге сбегаю, а то она одна с тестом возится.
     Сисев пожал плечами.
    - Я ненадолго, только помогу ей. Это ниже этажом.
   
       - Галя двигалась по квартире стремительно, жесты были раскованны и красивы, к тому же она напевала: «Когда-нибудь я стану проще…» Сисеву понравилось как она бросила на пол лист ватмана, как свободно присела, показывая, где должен быть заяц, хозяин наступающего года. Тут же появились кисти, краски. Сисев изобразил зайца в тельняшке, говорящего по-одесски: «Я вас дюже приветствую!» Заканчивали рисунок вдвоем, будто играли на пианино в четыре руки. Галя часто отвлекалась покурить, позвонить – появлялся повод улыбнуться ей, с нежностью заглянуть в глаза. Но вот гость отбросил кисточку, подступил к Гале вплотную, поцеловал ее в щеку. Девушка энергично рванулась в сторону, погрозила кулаком. Сисев почувствовал себя уязвленным. Через пару минут, сидя около хозяйки на диване, потянулся к ней с ласками, и опять перед носом возник кулак.
   
       - Коля, прекрати!..
    Сисев пал духом, не зная, что и подумать.
    - Я ночую у подруги, а Вы тут – распорядилась Галя почти сердито и вскоре удалилась мягкой, неслышной походкой. Утром вместе с нею в квартиру вернулся запах кофе, духов и табачного дыма.
   
      - Завтракать! – услышал команду Сисев.
   Ели молча, скованно. Девушка смотрела на своего гостя изучающее, что-то о нем думала. В этом молчании Сисеву слышались слова ее вчерашней песенки: «Надо же, надо же, надо ж такому случиться…»
   
       Ожидая вечера, он уперся невидящим взглядом в угрюмый фасад дома напротив. Тридцать первого декабря одиноким бывает грустно: хочется тепла, сердечности, счастья, а вместо этого небо посылает апатию ввиду бренности переживаемых лет и дней. Бывает ли оно вообще, счастье? Внизу во дворе передвигались мелкие, как муравьи, люди. На этот раз Сисев не испытывал и малейшего желания думать о них.
   
        В седьмом часу вечера Галя пришла с работы веселенькая, ярким букетом роз потеснила в вазе гвоздики Сисева. Он помог ей развязать шарфик, поймал было руки и стал дышать на них, как это часто показывают в кино, но Галя по-детски запрыгала от нетерпения:
   - Кофе хочу! Умираю без кофе!.. Знаешь, твой заяц всех покорил. Ой, Коля! У нас же хлеба нет, сходи, пожалуйста.
   
        Сисев взял пакет, оделся и вышел из дома, а когда вернулся, стало ясно: гости уже прибыли. На кухне мучили, били по струнам гитару, из зала слышался смех. Галя норовила перекричать всех; вот она пронеслась мимо Сисева на кухню, и кто-то там обрадовался:
    - Галчонок, давай покурим! Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвела…
    Сисев робко вошел, стал вытаскивать из пакета хлеб. Тот, кто пел, неприятно наморщил лоб.
    - Познакомься, Сергей, это Коля.
   
       Кудрявый, лоснящийся лицом парень с готовностью подал длинную, увесистую руку.
    - Пошли, я тебя сразу всем представлю, - Галя слегка подтолкнула Сисева мягким плечом, но и этого  было достаточно, чтоб испытать восторг. Пришлось объяснить гостям, что он тут в роли водяного, поскольку познакомился с Галей в воде. Две ослепительно накрашенные особы – точь в точь блондинка и брюнетка из шведского ансамбля «АББА» - едва заметно ухмыльнулись, легко смутив этим Сисева. Еще бы ему не стушеваться, когда глядят так тонко, с достоинством невероятным! На диване в мрачной задумчивости сидел парень похожий на казачьего есаула, и, казалось, он жаждал крови. А немного погодя пришла и третья пара – Галина подруга с приятелем, которого называла деверем. Подруга была скуласта, глядела сквозь очки и ходила вразвалку, волоча ноги; при всем этом держалась, как королева, двух первых красавиц просто не замечая. А деверь имел неприятную особенность – смеясь, высовывать на мгновенье язык. Сисев помог Гале расставить праздничные блюда – жаркое и всевозможные салаты, а в полночь ради эффекта выстрелил пробкой в потолок, разлил шампанское по фужерам и встал, ожидая тишины. На него посмотрели с удивлением и любопытством.
   
       - Друзья! – вдохновенно сказал Сисев. – В Новый год думается о смысле  жизни… Марк Аврелий считал, что все человеческое ничтожно и преходяще: прошлое неощутимо, как мыльный пузырь, будущее похоже на разодетую мумию, стоит прикоснуться – рассыпается в прах! Наверно, Марк Аврелий прав, но мы живем, нам хочется счастья… А оно на предельной высоте, оно непостижимо, как и смысл жизни. Но это потому лишь, что у нас не хватает сил и смелости подняться над пропастью жизни, перебороть ее обыденность. И вот я думаю: если кто-то не чувствует себя счастливым, то это не означает, что счастья нет, этот человек просто-напросто не годится для счастья, ибо тут нужна дерзновенность!.. – Сисев сделал паузу и закончил на высокой, торжественной ноте. – Желаю, чтоб вы были счастливы. Выпьем за это!
   
        Секунды две-три все молчали и выглядели пораженными, а затем последовал эмоциональный взрыв:
    - Браво!
    - Хорошо сказал! – кричали парни, девушки улыбались, сияя глазами.
   
       С шумом всеобщего возбуждения выпили. Галя заботливо подкладывала в тарелку Сисева лакомые кусочки. После тоста он почти не раскрывал рта – и без того ловил на себе восхищенные взгляды, но еще больший фурор произвел кучерявый, который владел  теперь вниманием и следил, чтобы девушки пили исправно.
    - Галчонок, хочу видеть тебя сегодня пьяной.
    - Напьюсь только на твоей свадьбе.
    - Ну вот! Лишают всякой романтики. К тетке придешь, и та донимает: «Жанись,  Сережа, жанись! Да любите друг друга не за ласки, а за доброту». Нецелованного, небалованного хотят сразу в стойло. Друг у меня, вообще-то чувак героический, женился и, можно сказать, сам себя бросил под танк. Зовешь его пиво пить, а он молча так смо-о-отрит. И пацан на руках мяучит.
    
        Новый год лихо мчался с востока на запад и уже пересек Уральский горный хребет. Галины гости энергично пили, ели, потом кинулись плясать, да затеяли игру: бросили на пол газеты и встали на них попарно. Топтаться под музыку, не сходя с «Известий» было  крайне тесно и потому приятно, тем более что с каждым новым туром газеты сворачивали вдвое. Дошло до того, что кавалеры взяли своих дам на руки и так продолжали состязание. Сисев первым вышел из борьбы: от натуги в глазах у него образовалась рябь, руки сами собой опустили Галю на пол.
    - Пойдемте в парк! Хочу гулять! – объявила она после игры, но никто кроме Сисева ее не слушал.
 
         Сдувая падающую на глаза челку, Галя металась по комнатам, тормошила гостей.
    - Ну чего мы там не видели, Галочка? – удивлялись красавицы, олицетворявшие «АББУ».
    - А я хочу!
   
        Сисев, уже одетый в пальто, деликатно ждал на лестничной площадке, когда Галя, словно козу на привязи, вытащила за руку свою необыкновенную подругу. Та сурово блестела очками и, должно быть, не узнав Сисева, спросила: «Тебе чего, усатый?»  Во дворе толкались и часто падали пьяные прохожие.
    - Мужики, с Новым годом! – кричала Галина подруга; ей отвечали страстно, с жаром и готовностью продолжать диалог.
   
       Сисев тоже всех поздравлял, радостно падал вместе с девушками то в один, то в другой сугроб. Так шли до самого парка, где происходило нечто похожее на митинг. Наряженная елка стояла на высоком ледяном пьедестале, чтобы праздный народ не сумел до нее дотянуться. Выражая восторг, толпа гудела, пела, визжала и улюлюкала, но самые чувственные вопли слышались со стороны ледяной горки. Девушки пожелали кататься. На самом верху горки Галя в шутку толкнула Сисева, провожая его вниз, и ушибла поклонника.  От падения на лед долго ныло мягкое место. Галина подруга мерзко ругалась – потеряла в этой свалке очки, зато Галя съехала с горки никак не менее десяти раз, так что даже посторонний майор, глядя на нее, не удержался от комплимента: «Всэ у тоби гарно!..» Когда Сисев, держа под руки своих спутниц, вернулся к новогоднему столу, тут уж никто ни на кого не обращал внимания. Девицы из «АББЫ» с потерянным видом сидели на диване, причем, одна из них хныкала, жалуясь другой:
    - Я беременная… хочу пшенной каши с молоком.
   
       Похожий на есаула парень варил на кухне пельмени, тот, что любил показывать язык, спал с безобразно помятым лицом, а кучерявый деликатно улыбался:
    - Ну что, тетки, располземся по углам на вовсе?.. Я с Мариной в зале, Аркаша с Натальей на кухне, вы с  Игорьком на лоджии, а Галчонок с ним, - кучерявый кивнул на Сисева, - в спальне.
    - Тебя, кажется, не спрашивают! – убийственно отреагировала Галина подруга и велела налить себе, Гале и Сисеву вина. – Мы праздновать будем… А они пусть ложатся. Выпьем! За нас с вами и за хрен с ними!
   
       Галя тоже нервничала. Ей не нравилось, что красавицы на диване отчего-то фыркают и воротят свои гордые мордочки.
    - Подумаешь, устрицы какие!
     Поскучав за столом, она ушла в спальню и, не раздеваясь, легла. Вскоре там появился и Сисев. Сонная Галя дергалась, закрывалась одеялом и как противного комара отмахивала от себя усы Сисева. Под утро в квартире возникли новые гости, пьяные и бесцеремонные. Они жаждали веселья, требовали, чтобы все немедленно встали.
    - Где Галя? – зычно кричал в зале какой-то беспокойный тип. Вот он заглянул в спальню и, увидев Сисева сидящим на полу около кровати, изобразил гримасу неудовольствия. Галя тем временем проснулась и захотела кофе. Не замечая Сисева, она ринулась на кухню, и оттуда сквозь гвалт, поднятый ночными пришельцами, послышался ее веселый хохот.
    - Кто это у тебя там в позе удава?
    - Да так один…
   
       С каким-то злорадным по отношению к себе чувством Сисев отыскал шапку, пальто и тихо выскользнул на улицу. В голове шумело, но дышалось легко.
   
      …Купив билет на вечерний поезд и досыта нагулявшись по городу, Сисев уговорил себя вновь заявиться к Гале. Теперь полдень, гостей наверняка нет, а он хоть и сильно разочаровался в ней, все-таки должен проститься. Знакомая незапертая дверь казалась милою до того момента, пока не послышались пьяные крики и смех. Половина гостей в обнимку в забытьи лежала в постелях. Деверь Игорек пригласил Колю выпить и словно для примера аппетитно осушил рюмку водки. Сисев налил себе чаю, с наслаждением проглотил кусок орехового торта. Все это время из спальни доносился чувственно-яростный, утомленный Галин смех. Сисев задумчиво оглядел зал, по которому прошлась буря новогодних страстей. Посуда частично была побитой, стул и торшер опрокинуты, во многих местах на полу валялись окурки.
   
      С затаенным чувством обиды, движимый ревностью, Сисев осторожно открыл дверь, ведущую в спальню и остолбенел: Галя подобно тигрице боролась с тем самым приятелем, который искал ее ночью, яростно кидала в его физиономию подушки и хохотала, попадая в цель. Сисев молча прикрыл дверь и удалился в твердом убеждении, что нет и не может быть в жизни счастья.