ДИКАРЕМ ПО КЫРГЫЗСТАНУ
ХОЛОДНЫЕ ВОДЫ ИССЫК-АТЫ
ИЛИ ВОЗДАЯНИЕ
"Иссык-Ата" в переводе с кыргызского языка - тёплый, добрый отец
ПУТЕШЕСТВИЕ ТУДА
Последние денечки августа. Последние денечки каникул. Ребенку не сегодня, так завтра в школу. Я решила поехать в "Иссык-Ату" – развеять себя и дочу. Никаких экстримов. Просто комфортно побездельничать.
Доехав на автобусе, битком набитом, как сумки работников челночного бизнеса, мы сняли квартиру и два дня честно предавались незамысловатому отдыху: ходили в бассейн, фланировали по асфальтированным дорожкам курорта. Фотографировались.
К вечеру второго дня в праздношатание вклинилось некое покалывание в мягких местах. Проанализировав ощущения, я поняла, что это – шило, и растет оно не по дням, а по часам. Воистину сказано: сколько туриста не корми, он всё в горы смотрит.
– Дочь, а не пройтись ли нам по тропинке за курорт? Куда глаза глядят.
– До ледника? – тут же смикитила мое пятнадцатилетнее чадушко.
А почему бы и нет? Идем до подножия пика Ботвей – визитной карточки ущелья и курорта. Поворачиваем к леднику. Дойдем, так дойдем. Нет, так хоть согреемся.
Утром, когда мы встали, хозяев в квартире уже не было. Визуальное исследование ландшафта, обозримого из нашего окна, дало следующие результаты. Огромная свалка цивилизации на данный момент представляла интерес не только для домашних тварей, таких, как собаки, коровы, ишаки, но и для птиц, перелетных из окрестностей в город и обратно. Речь, конечно же, идет о воронах. Именно они устроили дикий трам-тарарам.
Вообще-то я выглянула в окно, чтобы ознакомиться: какие погоды нам нынче заготовлены. А это воронье не дает сосредоточиться на вдумчивом исследовании.
Погодка-то глаз и не радовала. Более того, она обещала нам, если не дождь, то уж облачность до самого горизонта, ограниченного боковыми склонами ущелья.
Придется утепляться. Вот тебе и первое сентября. Для нас, кыргызстанцев, сентябрь – четвертый месяц лета. Октябрь – пятый. Май – шестой. Но, чтобы угодить погоде и своему пониманию сезона, мы надели футболки с коротким рукавом – на случай солнца, свитера и брюки – на случай ненастья. Но в сумку припрятали шорты. А вдруг жара. Упаримся. И укороченные одежды тут как тут.
В ту же сумочку – мой дамский ридикюль, сложили бутерброды, горсть конфет, яблоки и груши. Я закинула сумку за спину, как рюкзак.
Мы едва успели выйти из дома, как оценили правильность наших нарядов. Ветер дул уверенно и равномерно, как кондиционер в режиме «Охлаждение. Максимум».
Широченная тропа повела нас по склону, ощетинившемуся пожухлой травой. Когда мы были здесь в июне, кругом зеленела, желтела, синела, белела растительная мелочь. Глаз отдыхал на пестром живом ковре. Теперь же глаз, даже два, отдыхал под козырьком кепочки возле носа.
До водопада мы дошли минут за сорок. Издали хорошо были видны его верхние каскады. «Не будем заходить к нему сейчас, – решили мы. – На обратном пути пофотаемся». Перепрыгнув по камешкам через небольшую речушку, мы продолжили путь. Тропа радовала своей шириной и определенностью. Здесь стали попадаться кустики чабреца и зверобоя. Я по привычке, было, кинулась их собирать. Но, поймав себя за руку, сказала, что моё от меня не уйдёт. На обратном пути сниму урожай. А там уж ароматный чаёк…
Скоро дорожка нырнула в лес. Здесь собралась разношерстная компания: были и арча, и рябина, и жимолость, и барбарис, и березы. Иногда встречались кусты облепихи. Мы останавливались и закидывали в рот десяток, другой ягод. Листва еще была зеленой, но кое-где уже проглядывали осенние желто-красные мазки по кронам деревьев и кустов. Да и сами зелень не была такой интенсивно насыщенной, как летом.
Тропа поднималась все выше над дном ущелья, где широкой серебристой змеей извивалась река. Но, в отличие от рептилий, не склонных к шумовым эффектам, река громко бурлила и рокотала, как профессиональные пикетчики, подогретые алкогольным градусом. И вот дорожка заняла устойчивое место на краю двадцатиметрового обрыва. Мысленно я удивилась: «Как здесь люди ходят и особенно ездят в непогоду?» Уклон такой, что лошадь запросто может оступиться – и в кювет.
По лесу мы маршировали меньше часа. Потом снова начались открытые места. Единственная тропинка рассыпалась на множество мелких стежек. Верный признак того, что здесь пасут баранов. Мы с дочей выбрали тропку, более близкую к реке.
Для разнообразия над Ботвеем растянуло тучи, и его вершина четко вырисовалась на голубом небе. Теперь уже ветер а-ля муссон не казался таким дискомфортным. Приятно потеплело. Однако, мысли – скинуть свитер, не появилось. Солнце, решив нас сильно не баловать, регулярно ныряло за облака.
Тропинка очень неудобно спустилась к берегу. Она стала каменистой, узкой и неудобной. Тут мы увидели, едущего навстречу нам, человека. Как мы разминемся? Тут пешим не разойтись, а уж со всадником и подавно.
Мужчина в фуфайке подъехал к нам вплотную. Мы поздоровались, разговорились. Оказалось, что он принял нас за своих соседей, идущих к нему в гости. И выехал навстречу, чтобы облегчить их путь.
– А вы куда идете? – поинтересовался джигит.
– Гуляем. Хотим посмотреть ледник.
Дядечка немного удивился, что две хрупкие, сугубо городские девушки выгуливаются так далеко от асфальта и имеют столь нетривиальные идеи.
Под Ботвеем – узловой вершиной центрального отрога, разделяющего ущелье на два каньона, образовалась клиновидная долинка размером с пару гектар, заключенная между боковыми скалами и руслом рек Мин-Джилки и Ботвей. Именно ее облюбовали чабаны. Мы разглядели большую армейскую палатку среди редкого леса.
– Как вы переправляетесь через реку? – удивилась я. – Течение же бурное.
– На лошади. Для нее это не трудно. Пойдемте к нам на обед. Чаю попьете.
– А как мы вернемся обратно на тропу?
– Я вас в любой момент перевезу на лошади.
Мы согласились. Я первая взобралась на лошадь, и не знала, за что схватиться, чтобы обрести хоть какую-то устойчивость. Чабан дал мне в руки уздечку, а сам сел сзади.
– Не тяни, – комментировал он, – лошадь сама выберет дорогу и пройдет где нужно.
Я чисто символически держала узду. Лошадь пошла через реку. Иногда ее копыта соскальзывали с валунов, устилавших дно, и она пошатывалась – не так уж легко было ей идти поперек течения. Сердце у меня замирало от страха. Очень уж не хотелось сверзиться с высоты и принять омовение. Когда лошадь попадала в стремнину, поднимался фонтан брызг, которые прямехонько оседали на мои ноги. Ну, вот, без водных процедур не обошлось. И не скажу, что при тутошней прохладной погодке это доставило удовольствие. Пока я переправлялась, дочь, как корреспондент, бегала с фотиком по берегу, выискивая интересный ракурс.
Сгрузив меня на островке, чабан поехал за моей дочей. Она вскочила в седло, как бывалая всадница. Углядев в объектив, как меня окропляет водой, доча вытянула ноги параллельно земле. Когда она была маленькой, нам подарили деревянную лошадку-качалку. Ребенок по первости раскачивался традиционно. Но по мере совершенствования искусства верховой езды, она начала поднимать ножки, а потом вытягивать их перед собой. Вот и сейчас, воспользовавшись своим младенческим опытом, дочь в той же позе рассекала реку не на качалке, а на живой лошади.
Помимо перевозившего нас чабана, возле палатки кучковались еще шесть мужчин, разброс возраста которых был от пионерского до пенсионерского. Мы, ясен свет, поздоровались. Я разговаривала с хозяевами. А дочь устремилась к лошадям – гладить и лелеять. Когда все скакуны были обласканы, доча переключилась на собаку.
– Как зовут вашего пса? – главный вопрос, который интересует моего ребенка при встрече братьями меньшими. Есть еще один пунктик, который она старается сразу же выяснить: порода собаки. Но здесь вопрос был неуместен. Не вооруженным глазом видно – двортерьер.
– Собаку зовут Ак-Жолтой. Счастливчик значит, – ответил старый чабан.
Нас пригласили за стол. Между деревьев были положены доски. Это – стол. За ним сидят. Сидеть возле них нужно было в позе орла, подкатив под мягкое место жесткий камень. Мы и не такое видывали. Нас этим не запугаешь. Пристроились с дочей рядышком, как птички, на один булыжник. Чабаны расположились вокруг стола. Один из парней наливал в большие эмалированные миски лапшевный суп и передавал к столу. Меня, как почетного гостя, обслужили самой первой, потом дочу, а потом по старшинству своих. Я попробовала еду – понравилось. Только мясо было немножко жестковатое и необычное на вкус.
– Это из горного козла суп, – рассказывали чабаны.
Я достала из сумки все наши бутерброды и выложила на стол. Ответное угощение. Хозяева поели быстро. Доча – следом за ними. А я ела, ела и всё не могла осилить свою порцию. Потом налили чай и подали варенье, которое, к моему удивлению, оказалось из абрикосов. Очень нежное. Где они плоды собирали? Или, может, из дома, из села, привезли?
Мы немного посидели, поговорили. Я расспрашивала хозяев об ущелье, названиях гор, о том, как чабаны находят работу. Большая часть честной компании съехалась не только из разных сёл, но даже из разных районов. Все они наемные работники. Пасут чужих лошадей и баранов.
– Мы здесь будем стоять до ноября, – рассказывал самый разговорчивый.
Я с дочей засобиралась в дорогу. Хозяева поговорили по-киргизски и предложили свое видение дальнейших событий. Один из парней с братом-школьником собираются идти к соседям, которые стоят ближе к леднику. Там намечается большая охота на горных козлов. Поэтому у нас будут провожатые, которые покажут тропу.
– Сколько времени вы будете ходить? – спросили нас остающиеся.
– Вернемся часика в четыре-пять, – ответила я.
– За этот срок вы не успеете дойти до ледника.
– Значит, посмотрим издали.
Не переправляясь на другую сторону реки, мы с дочей в сопровождении охотников, груженных ружьями и заплечными мешками, двинулись по хорошо видимой тропе. Сразу от палатки начинался резкий подъем. Обед на наших ходовых качествах сказался отрицательно. Мы тащились, как асфальтовые катки. А парни шли легко, будто и не было за плечами тяжелой поклажи. Иногда у дороги попадались кусты черной смородины, усыпанные мелкими ягодами. Дочь сразу же основательно останавливалась, и вся процессия, следовавшая за ней, тоже. Это была ее уловка для отдыха. Мы с ней собирали ягоды, которые никто до этого и не думал трогать. Ребята терпеливо ждали. Минут через двадцать дочь уселась на траву с выражением крайней усталости. Теперь у неё начался сидячий отдых. Группа опять остановилась. Минут через пять я стала ее подгонять. Она поднялась и обреченно побрела. Скоро дочь снова начала жаловаться, что у нее сил нет, что устала.
– Я сяду, отдохну, – констатировала она.
Так мы развлекались часа полтора. Во время, свободное от понуканий своего ребенка, я расспрашивала старшего проводника о здешних животных и растениях. Он охотно отвечал. Видимо, ему и самому было интересно поговорить на эту тему.
Боковое ущелье Ботвей несравненно более узкое, чем основное. Голые скалы стремительно возносятся ввысь от самого русла реки. Трава буйно зеленела возле реки, но чем ближе к тропе и скалам, тем больше мельчала, переливая свой цвет в коричневую гамму. А на осыпях и скальных выступах кое-где торчали чахлые серо-серебристые пучки какой-то полыни и ржавые пятна лишайников. Возле тропы иногда попадались закрученные невероятным образом невысокие деревца арчи. Когда мы проходили поблизости, то попадали в облако холодного влажного воздуха, насыщенного ярким ароматом можжевеловой хвои.
А погода совсем не напоминала о лете. Все небо было обложено плотными облаками. Поэтому казалось, что уже вечер, хотя было часа два. Ветер разошелся не на шутку. Фуфайки и высокие резиновые сапоги проводников были более уместны при этой погоде, чем наши тоненькие вязаные свитеры, между петлями которых ветры играли в догонялки друг с другом. Дочь, на курорте певшая дифирамбы своему свитеру: какой он теплый и непродуваемый, теперь притихла. Пальцы коченели. По ним стали пробегать «заморозные» мурашки. Я всовывала руки в рукава, обхватив себя за локти.
Знаю, знаю, что так на горной тропе идти нельзя, что руки всегда должны быть свободны, чтобы в случае падения упереться на руку, а не на голову. Но, поскольку бдительных инструкторов не наблюдалось, я втихаря, без зазрения совести нарушала технику безопасности.
В одном месте мы подошли к осыпи, занимавшей большую площадь. Судя по тому, что на булыжниках еще не успел нарасти лишайник, это был недавний камнепад. После пейзажа, выдержанного в песочных и коричневых цветах приятно было видеть новый белесый световой тон.
И тут пред нами явилась рукотворная преграда – забор, перегораживающий ущелье от реки до скал. Да, дивные дела! Не хило кто-то поработал! Валуны размером с чемодан уложены один на другой без раствора. Я недоуменно спросила:
– Кто это сделал?!
– Чабаны, к которым мы идем, – равнодушно объяснил старший парень.
– Но зачем? – не унималась я.
– Чтобы скот далеко не уходил.
Мы взяли штурмом великую киргизскую стену. За ней действительно паслось небольшое стадо коров. Тут у моей дочери начался очередной виток умирания.
– Я больше не могу идти. Я устала. Давай вернемся назад.
Мы снова остановились. Немного посидели.
– Ну, ты как? – задала я свой традиционный вопрос.
– Давай возвращаться.
Видя такое упорство, я сказала ребятам:
– Идите без нас. А мы пойдем своим ходом.
Они ничего нам не ответили и легко пошли по тропе. Ох, и утомились они, наверное, с такими тихоходными спутниками. Мы сидели с дочей обнявшись, чтобы согревать друг друга. Съели по конфетке. Ребенок отдохнул, воспрянул духом. Мы поднялись и снова пошли вперед.
– А пацаны-то переправились на ту сторону! – изумились мы.
Наши проводники сидели на другой стороне реки вдалеке от нас и наблюдали, как мы подходим к разливу.
Тропа спустилась к реке и сразу растворилась среди камней и песка. Дочь, в лучших своих традициях, тут же засела на отдых. А я начла прочесывать берег в поисках переправы. Проутюжив туда-сюда метров пятьдесят, я не увидела, где можно пройти не замочив ног. А к моржеванию что-то я сегодня душевно не готова.
– Где же они переправились? – недоумевала я. – Наверное, перешли по воде.
– У них же резиновые сапоги, – заметила дочь, – вот им и не страшно ноги намочить.
А парни издалека по-прежнему следили за нашими передвижениями.
– Уже третий час. Давай пойдем по этой стороне до куда возможно, а потом повернем назад. Нас же обещали чабаны перевезти через реку, – предложила я.
Доча согласилась. Мы прошли с полчаса. Теперь на нашем пути разлеглись шкафоподобные валуны. Это было похоже на конечную морену ледника. Но его самого я все никак не могла углядеть – ущелье все время изгибалось к югу. Попрыгав по камням, как козочки, мы решили, что хорошего помаленьку. Погуляли, пора и честь знать.
ПУТЕШЕСТВИЕ ОБРАТНО
Облака начали подниматься. И я, наконец-то, увидела впереди небольшой висячий ледничок. Мы пофотались и довольные повернули обратно. В ребенка, как будто влили новую порцию высокооктанового бензина. Она легко шла и радостно щебетала. Хотя до этого казалось, что ее усталость такова, что потребуется неделя для прихода в себя. Наверное, ее усталость была больше психологического свойства, нежели физического.
Недалеко от чабанского острова доча увидела огромный камень, высотой с двухэтажный дом. Он лежал на большой ровной площадке. Дочь обнаружила под ним нишу и, конечно, не упустила случая посетить подземелье. Вылезла и с восторгом поведала: «Там так много места, что можно палатку поставить или просто спать в спальниках!»
Ну, вот и последний крутяк перед стойбищем. Оглядываем сверху лесок, но палатки не можем высмотреть. На зеленом фоне деревьев она замечательно замаскировалась. Спускаемся по знакомой тропе. Палатки нет. Куда же она делась? И тут доходит: вот здесь она стояла! На этом самом месте! Вот арчевые ветки, которые были наложены под днище палатки. Вот здесь был столик. Вот – очаг. Ужас! Это просто шок! Нам же надо на ту сторону!
Придется переправляться там, где ехали на лошади. Дочь потрясена:
– Что, в ледяную воду полезем?!!
– У тебя есть какое-то другое предложение? – предложения не было.
Я нашла два длинных шеста. Один взяла сама, другой передала дочери.
– Что им делать? – спросила она.
– Будешь упираться в дно, чтобы более устойчиво было.
Мы закатили брюки насколько возможно выше колен. Я подошла к воде.
– Мы, что, разуваться не будем?! – изумилась дочь.
– Ни в коем случае.
– Почему?
– Чтобы ноги не поранить.
Как не хотелось лезть в стужу! И без того прохладно! Я постаралась не поддаться самосожалению, отогнать все чувства. Нам нужно переправиться на тот берег!
«Господи! Помоги нам на переправе!» – взмолилась я и истово перекрестилась.
Первые шаги по воде обдали такой волной холода, что дух захватило. Главное не поддаться панике! Терпеть на долго. Река в этом месте шириной метров пять – шесть. Должны пройти. Лошадь же шла. Иногда ноги проваливались в яму, и волны ледяной воды докатывались до колен. Я прошла треть пути, ощупывая ногами и шестом дно. И тут почувствовала, что течение усиливается. Я не могла упереть шест в дно! Его нещадно сносило! Без дополнительной опоры я чувствовала себя неустойчиво. Что делать? В голове начинают быстро прокручиваться варианты. Рвануть вперед? Там, вроде мельче, даже видны камешки над водой. Но дальше опять стремнина. Делаю шаг в направлении мелководья. Но ногу сносит. Чувствую: еще секунда, я потеряю равновесие и плюхнусь в воду. Ухитряюсь развернуться и широкими шагами кидаюсь назад.
– Поворачивай! – кричу своему ребенку.
Она только начала переходить реку и смогла быстро выбраться на берег островка.
– Почему мы вернулись? – обиженно спросила дочь.
– Течение слишком сильное. Сносит.
– Что же нам делать?
– Давай походим по островку, может чабаны где-то поблизости. Или найдем более широкий разлив – там переправимся.
Мы с двухметровыми шестами наперевес двинулись по берегу реки вниз. Но, чем дальше, тем более узким становилось русло, а вода бурлила и неслась всё с большой скоростью. Бесполезно продолжать поиск. Вспоминаю состояние реки, когда мы только шли в гости, и разливов не могу припомнить. Мы бросили шесты.
– Давай попробуем покричать, – предложила я, – может, чабаны нас услышат. Вдруг, они поблизости?
Мы изо всех сил заорали:
– Люди!!! Люди!!!
– Как же так? – недоумевала я. – Сказали, что будут стоять до ноября, а сами свалили первого сентября.
Мы снова ходили по острову и кричали. Больше старалась я. Дочь волочилась за мной вялым хвостом.
– Сейчас только четыре часа! Мы сказали, что вернемся в пять. Они же обещали нас переправить! В горах так подло не бросают, – продолжала я в потрясении.
Меня одолела такая обида, что на глазах навернулись слезы. «Кинули. Пакостно кинули», – вертелось в голове. Мы снова вернулись к бывшему стойбищу. На другом берегу заржали лошади.
– Это их животные, – благожелательно отметила дочь. – Я их узнала.
– Значит, чабаны не ушли недалеко, – я снова закричала: – Люди! Люди! Э-ге-ге!
А в ответ – шум реки.
Я громко, с надрывом взмолилась: «Господи! Помоги нам вернуться! Господь, не оставляй без Твоей помощи! Отец небесный! Дай силы!».
Немного успокоившись, я произнесла:
– Будем возвращаться обратно, к тому разливу, где переправились парни.
Дочу обуял тихий ужас:
– Мы же мокрые! В кроссовках вода холодная хлюпает!
– Ничего. Скоро затеплится, – сурово рубанула я.
– У меня все джинсы вымокли! – причитала дочь.
– У меня тоже брюки мокрые. Но на ветру они скоро высохнут. Потерпи.
– Зачем я только за тобой сразу полезла в воду?! Ведь я всегда жду, когда ты что-то сделаешь, потом только повторяю. А тут: почему я не подождала?!
– Всё. Хватит ныть, – пресекла я своего ребенка с легким раздражением.
– Мне теперь холодно, – более тихо добавила она последний аргумент.
– Когда пойдем, от движения согреешься. Давай лучше поищем, вдруг чабаны что-нибудь полезное оставили.
Дочь впала в прострацию. А я энергичным рейдом прошлась по полянке. Кроме мусора нашла драное одеяльце. Расцветку его далекой молодости установить было невозможно – жутко грязное, обляпанное какими-то жирными пятнами. В некоторых местах окружающему миру открывалось всё внутреннее ватное содержание, такое же замызганное, как и внешнее. В первый момент я брезгливо отшатнулось. Потом аккуратно взяла его двумя пальчиками. И тут меня пронзила мысль: «Это же спасение от холода!». Теперь я уже обрадовалась и, отбросив свое чистоплюйство, развернула одеяло. Оно служило явно не для укрывания. Длиной метра полтора и шириной сантиметров восемьдесят.
– Хочешь утеплиться? – предложила своему детенышу.
– Нет. Я не настолько замерзла, – гордо отказалась она. Недосказанная фраза подразумевала логическое продолжение: «чтобы укутываться в эту дрянь».
Я не стала привередничать. Накинула одеяло на спину, замотав руки в свисающие концы. Сразу же стало тепло и спокойно. За это я простила одеяльцу его крайнюю несвежесть.
– Пойдем? – уже бодренько и благожелательно спросила я.
Мы повернули обратно к леднику. Доча шла, как каторжник, у которого к каждой ноге прикована пудовая гиря. Тяжело вздыхала, останавливалась через каждые десять минут. Я ее настойчиво подгоняла. В какой-то момент на меня накатило раздражение. Ее черепаший ход показался мне позерством. Но я тут же подумала: «Что я психую? Это как-то ускорит движение? Нет. Мне это поможет? Нет. Если я объясню доче, зачем нам нужно идти быстрее, это даст эффект? С большой вероятностью». На подъеме во время ходьбы не очень-то пообщаешься. Но дочь опять останавливается, и я пытаюсь достучаться до ее сознания:
– Нам надо идти быстрее, чтобы к разливу прийти засветло.
– Я хочу кушать, – грустно сообщает дочь.
Сняла свою сумку: поглядеть, какие продукты остались. Одно только яблоко. Я отдала его доче. Она уплетала его полностью, не оставляя огрызка.
Снова медленно идем. Вода в кроссовках нагревается от ног и уже не приковывает к себе внимание. Да и брюки помаленьку подсыхают. Добираемся до «двухэтажного» валуна. Останавливаемся, садимся. Доча изнеможенно падает мне на колени. Я ее обнимаю и укрываю половинкой одеяла.
– У меня нет сил, – горестно жалуется дочь. – Я не могу дальше идти.
Мы сидим минут пятнадцать – двадцать, но дочь и не думает вставать. Я не знаю, что предпринять, как ее сдвинуть с места. Мне становится бесконечно жаль мою загнанную уставшую девочку, мою любимую птичку. Я запрокидываю голову, поднимаю глаза к небу и начинаю отчаянно молиться в голос, почти кричу. Река шумом заглушает мои слова. Когда замолкаю, в голове начинают прокручиваться варианты.
– Может, нам здесь заночевать? – размышляю я.
Дочь радуется, как будто ей предложили номер люкс, а не нору под камнем.
– Да! Давай останемся, здесь переночуем! – настаивает она.
Я уже начинаю жалеть, что эти слова сорвались с моего языка. Говорю размеренно спокойно, стараясь придать голосу больше убедительности, подобрать максимально понятные для моей девчонки доводы:
– Доча, сейчас еще день, но уже холодно. Ночью здесь будет настоящий мороз. Мы замерзнем. Спать не будем. Нам придется всю ночь напролет прыгать, делать зарядку, чтобы не окоченеть.
– Но у нас же есть одеяло, – напоминает дочь.
– Доча, под одним малюсеньким драным одеялом холодная ночевка – ужас! Ты себе не представляешь…
– А если мы не сможем переправиться и на том разливе?
– Тогда мы будем идти по этому берегу, пока не дойдем до той юрты, куда пошли наши охотники.
– Мне как-то барабир, что мужики откочевали! Но меня шокирует необходимость переться вверх! – разъяренно отвечает дочь.
– Лучше медленно идти, приближаясь к цели, чем тихо сидеть и замерзать.
После долгого отдыха ноги, принимающие водные процедуры во внутренних водах кроссовок, начинают мерзнуть. Я забираю у дочи фотоаппарат – полуторакилограммовый «Зенит», который она всю дорогу таскала на себе, и кладу в свою заплечную сумку. Отдаю одеяло. Дочь теперь принимает его спокойно. Она поняла, что хоть одеяло и грязное, но под ним гораздо комфортнее, чем в свитере. Дочь все-таки поднимается. Я вздыхаю с облегчением. Тропа идет равномерно без резких подъемов. Я цитирую доче любимого ею Высоцкого:
«Отставить разговоры.
Вперед и вверх, а там…
Ведь, это наши горы.
Они помогут нам».
Доча идет, как робот, тупо переставляя ноги. Мы не разговариваем. Да и о чем? Я ее не подгоняю, ибо это бессмысленно.
После моего расставания с одеялом, холод начинает свои агрессивные действия. Экспансия проходит успешно, и у меня коченеют руки. На ходу я их потираю одна об другую, а когда останавливаемся на «передох», делаю маховые движения, дающие кратковременный эффект. Ага. Вот и от ног пошел холод. Хорошо бы идти, махать руками, как вентилятор, а ногами, как балерина у станка. Но почему-то не очень получается – все-таки идем на подъем.
Ветер полностью расчистил небосвод от туч и облаков. Но мы идем в тени ущелья. Солнце, приблизившись к западному отрогу, уже не может дотянуться до дна ущелья и до нас – мошек, ползущих среди скал. Зато впереди – красота! Ледники и снежники сияют чистым светом. Хоть что-то хорошее от этого ветра! Я любуюсь и с сожалением восклицаю: «И почему мы не там?! Почему мы в тени гор?!». Голос с небес мне ничего на это не ответил. Да я, надо признаться, и не сильно рассчитывала на диалог.
Мы шли с той же неспешностью. Позже дочь вспоминала: «Сначала я шла на автопилоте, потом на автопинке». Мы несколько раз садились отдыхать прямо на траву, укрывшись одним одеялом, и сидели обнявшись.
Постепенно подкатило чувство острого голода. Я пожалела, что вытащила все наши бутерброды во время обеда с чабанами. На что моя дочь резонно заметила:
- Но тебя же никто не заставлял. Они даже не знали, что у нас есть еда.
- То-то и оно, что сама виновата.
Когда мы добирались до монументального коровьего забора, я заметила, что лицо моего ребенка, в обычной жизни не имеющее румянца, как, впрочем, и у всей нашей семьи, сейчас раскраснелось. Это меня здорово обеспокоило. «Только бы не горнячка! – подумала я. – Нам еще идти и идти вверх».
Чтобы было понятно, поясню. Горная болезнь чаще всего появляется у неадаптированного к высокогорью организма. Заболеть может горло или легкие, или сердце, или что-то еще. Течение не предсказуемо: может быть и стремительным, и вялым. Самое главное лечение – быстро спустить больного в долину.
Я стала расспрашивать дочу о самочувствии, она напугала меня фразой: «Мне, как будто воздуха не хватает».
- Нам осталось совсем не далеко до разлива, - попыталась я объяснить ребенку. – Ты сможешь дойти?
- Какие у меня варианты? – безнадежно печально ответила она.
Скоро мы подошли к разливу. Я даже немного удивилась. Мне казалось, что до него топать и топать – так я была поглощена состоянием свой девочки. Надо сказать, что при наших темпах движения, я думала, что мы доберемся сюда поздним вечером. А сейчас вполне-таки светло. Солнечные лучи, освещающие вершины гор, отражались от скал, заливая берега реки красноватым отсветом. От этого света, казалось, что даже вода потеплела. Теперь течение не казалось мне агрессивным.
Мы подошли к реке вплотную. В этот раз доча даже не села отдохнуть. Я пошла вдоль берега. Из моей души были выдавлены всякие сомнения. Я не допускала никаких «а вдруг?». Пацаны переправились, и мы перейдем. Теперь нам нечего бояться замочить ноги – они уже давно моченые, как яблоки в кадке. Мы должны перейти! Я внимательно разглядывала течение. Дочь слегка оживилась и тоже осматривала реку. Мы вместе нашли местечко, которое нам показалось самым удачным.
Я сосредоточена, собрана, сконцентрирована. Не отрывая взгляда от реки, я проговорила: «Господи, благослови», размашисто перекрестилась. Стартовый пистолет выстрелили. Я быстро поскакала по камням. Некоторые из них погружены в воду, и я почувствовала, как новая порция прохладительных вод обдала ноги. Это все ерунда. Главное – течение не сносит. Прошла примерно треть расстояния. Выбрала крупный камень, где можно стоять двумя ногами и не соскользнуть. Резко скомандовала доче: «Пошла!». Она тоже прошла без срывов. Я протянула ей руку и рывком дернула на свой камень. Кое-как развернувшись, снова прыгала, взметая брызги. В паре метров от берега еще раз остановилась и обернулась. Дочь чешет с похвальным старанием. Оставшееся расстояние уже ничто, по сравнению с тем, что мы прошли. Когда выскочила на тот берег, снова протянула руку и приняла свою доченьку.
- Мы переправились!!! Мы переправились!!!
Радуемся, кричим, прыгаем, обнимаемся. Внутренняя скованность разом свалилась с меня, как штанины без резинки. Я успокоилась и поделилась с ребенком своими мыслями: «Если даже мы придем домой в двенадцать ночи, то всё равно, это – уже дорога домой».
Поднявшись на склон, сразу же попали на хорошую тропу. Пошли быстро. Откуда только силы взялись? Я не раз и не два восклицала: «Господи, благодарю Тебя!». Окрыленная дочь шустро шла впереди. У нее разверзлись уста. Она болтала без умолку про школу, про мультики, про икс-менов. Ей даже не надо было, чтобы я отвечала. Ей был приятен сам процесс говорения – уходил страх и напряжение.
Доходим до Ботвея. Боковое ущелье пройдено. Тропа поворачивает, и вдалеке мы видим корпус курорта. Теперь он будет нашей путеводной звездой.
Отдыхаем редко. Надо идти, пока идется. Через некоторое время дочь говорит, что хочет вылить воду из кроссовок. Она разувается. Мы изо всех сил пытаемся выжать ее носки, стельки и саму обувь. Выдавливаем не больше полстакана. Зато теперь дочь не может разложить стельки и засунуть ноги в разбухший башмак.
- Лучше бы я не разувалась, - в сердцах произносит она.
- Давай, теперь я попробую вставить стельки.
Общими усилиями преодолеваем сопротивление кроссовок, возмущенных небрежным обхождением. Первые шаги. И дочь оценивает свои ощущения. «Раньше носки были мокрые и теплые, а теперь – мокрые и холодные».
После очередного поворота тропы мы увидели возле реки большую чабанскую палатку. Это – соседи наших хлебосольных друзей. Очень скоро заметили и нас. Мы услышали крики. Похоже, нас опять приглашали в гости. Ну, уж нет. На сегодня хватает. Не сбавляя скорости, мы бодро неслись на встречу с курортом. Тут от палатки отъехал всадник. Ба! Да это же наш знакомец! Тот, который пригласил отобедать и обещал перевезти через реку. Какая встреча! Сколько лет, сколько зим. Дядечка подъехал к нам со словами:
- Идите к нам в гости. Мы убили козла. Мясо готово.
- Спасибо. Нет, - я говорила спокойно и сама с удивлением слушала свой голос.
- Пойдемте, - начал уговаривать джигит.
Тут меня прорвало. Я, по-прежнему, не возмущалась, но начала говорить более эмоционально:
- Вы нас обманули. Вы сказали, что перевезете нас на ту сторону, что будете стоять на том месте до ноября. Мы спустились к вашей прежней стоянке, а там никого нет.
- Во сколько вы пришли?
- В четыре часа.
- Да. Нас уже не было. Мы откочевали в два.
- А нам потом пришлось опять подниматься в горы и идти до разлива. У меня дочь еле идет от усталости.
- Мы убили козла, и старший брат сказал, что будем кочевать. Вот мы и снялись.
- До свидания, - подытожила я.
- Значит, вы не пойдете в гости?
- Нет.
И пути наши разошлись, как курсы евро и доллара.
Между тем вечер набирал обороты. Верховье ущелья озарил красивый золотой закат. Ледник Мин-Джилки сиял, как драгоценный камень в ювелирной витрине. Потом небо окрасилось ярко-розовым цветом. Мы часто оглядывались, чтобы полюбоваться на небесно-ледовую феерию. Дух захватывало от размаха представления. Цвета перетекали из одного в другой. Но ледник – самое главное украшение, всё время был на несколько порядков ярче неба. Путешествие по спектру продолжалось. Постепенно доминирующим стал ярко-сиреневый цвет. Он незаметно угасал, темнел, уступая место ночной мгле.
Дочь, мчавшаяся под впечатлением переправы, начала уставать и сбавлять темпы. Но мы все время шли, не останавливаясь.
Из-за горных вершин поднялась огромная полная луна. Должно быть, она пряталась на леднике ущелья Ботвей.
Я шла впереди, стараясь изо всех сил разглядеть тропу. Это получалось слабовато. И я больше полагалась на интуицию, нежели на зрение. Доча несколько раз упала. Чувствовалось, что в ней начинает закипать котёл. Она уже не щебетала. Ее настроение четко держалось на отметке «Недовольство».
Луна поднялась выше, стала меньше, но засияла ярким светом. Жаль, что она светила нам в спину. Наши длинные тени ложились точнёхонько на тропу.
Начался лес. Хоть вокруг стояла тьма кромешная, но тропа как-то определялась. Когда мы спускались с одной из возвышенностей, дочь споткнулась, упала на четвереньки и метра полтора ехала на коленях и ладонях. И тут она рассвирепела! Уж не помню, что она говорила. Я молча выслушала и предложила отдохнуть. Злость у ребенка перестала бурлить. Она отдала мне одеялоподобный лохмот, которым все еще укрывалась. И мы снова пошли.
- Нам долго еще идти? – часто спрашивала доча.
Я никак не могла сориентироваться в темноте. Все отроги казались одинаковыми. Нам несколько раз пришлось переправиться через небольшие речушки. Мы играючи перебирались, прыгая по камням. И каждый раз удивлялись: «Откуда взялась эта речка? Когда мы шли туда, ее не было».
Выйдя из зоны леса, мы сразу же увидели, как впереди сияет своими окнами курорт. Пройдена последняя речка, текущая от водопада.
- Через полчаса будем дома, - пророчествовала я.
На открытом пространстве идти гораздо легче. Здесь и тропа несравненно шире. Можно шагать рядом.
Жутко скрипучая железная калитка, через которую мы пытались попасть на курорт, была закрыта. Какой-то бдительный страж примотал ее к сетчатому забору пятимиллиметровым стальным прутом. Во мне всколыхнулось возмущение: «Да как это нас смеют не пускать к цивилизации?! После водно-пешеходных опупей». И я – батыр поневоле, напрягшись, развязываю металлический узел. Да! Есть женщины в русских селеньях!
А за дверью сияют фонари. Свет льется и из окон корпуса. Я вспомнила, что сегодня должны были заехать на отдых несколько наших сотрудников. Мы с дочей начали рисовать мысленные картинки, как я предстану перед их светлы очи в накидке из грязного, рваного одеялка. Мы смакуем подробности, хохочем до слез. Но тряпье я все же оставляю под ближайшим деревом.
У себя на квартире мы смогли оценить как филигранно извазюкали одежду и обувь. Хорошо, что хозяева этого не увидели. Иначе они решили, что мы принимали курортно-восстановительные процедуры, называемые грязевые ванны, в спортивном прикиде. Время – девять вечера. Мы переоделись. Поставили носки в уголок. К нашей радости они прекрасно держали форму. В ванной мы отмачивали ноги, руки в кипятке. Отрадная процедура! Потом – праздник живота. Горячий чай.
Но внутренний холод еще властвует. Дочь надевает куртку и залезает под одеяло. Я тоже утепляюсь.
Теперь можно и поесть. Дочь запросто ужинает в постели. Потом мы щелкаем семечки, делимся воспоминаниями. Упоительный отдых для души и тела. Когда собираемся ложиться спать, доча говорит: «Здорово все-таки, что это случилось! Я ни о чём не жалею. Когда мы возвращались, я думала: «Чтоб я в эти горы пошла – никогда в жизни!». А сейчас думаю: «Горы – это интересно».
На следующий день мы вернулись домой. Я была полна впечатлений. Особенно тяжело переживалась ситуация с чабанами.
К вечеру у меня одеревенела шея. Хоть я и предприняла экстренные меры по спасению здоровья, но на работу пришлось идти с обездвиженной головой. Ригидность мышц сопровождала меня и на другой день.
Вечером, когда я начала в очередной раз прокручивать воспоминания об Иссык-Ате, на меня рухнуло озарение. Мама родная! Да что ж я всё со своей колоколенки на мир смотрю? А если взглянуть под другим углом? Получается, зря я плохо о людях думала! Чабаны дали проводников, которые вели нас к переправе. Они же не думали, что мы такие суперчерепахи, что не доползем с ребятами до разлива. Мы сами не воспользовались своим шансом. Меня аж пот прошиб! Я начала молиться, мысленно просить прощения у чабанов. Спать легла совершенно успокоенная и даже умиротворенная. Всё встало на свои места. Гармония в душе и во вселенной.
Утренняя побудка принесла мне приятную новость. А шея-то вертится! Теперь и я, как и моя дочь, могу сказать: «Здорово все-таки, что это случилось. Я ни о чем не жалею. Это был хороший урок».