Новый год у Нордкапа

Юрий Пахомов-Носов
               

                комбригу А. Стефанову


Новый год у Нордкапа
               
1

Башилов, старпом большого противолодочного корабля «Адмирал Макаров», давно решил: назначат командиром – первым делом выбросит за борт все каранда-ши и ручки. Надоело, исписался! Нужно подмахнуть документ, извольте явиться со своим инструментом. Сейчас его натруженные руки делали приятную работу, – ле-пили пельмени. К этому важному мероприятию была привлечена вся семья: жена Анастасия и две дочери, Лена – пяти лет и Лиза – четырех. Светловолосые, крепень-кие, слегка испачканные мукой, девчонки напоминали сибирские пельмешки.
- Сколько налепили? – спросил Башилов.
- Штук двести, – ответила жена.
- Дробь. Устроим паровую пробу, обедать пора. Заодно и прикинем, сколько еще лепить.
- Кого приглашать будем?
- Все свои. Человек десять – двенадцать, я думаю.
Тася молча кивнула. Скажи Алексей пятьдесят, у нее бы даже губы не дрогну-ли. Могла за несколько часов подготовиться к отъезду. И девки росли такие же спо-койные, обстоятельные. Обе – в мать, вылитые, будто он, Башилов, и вовсе в про-цессе их изготовления не участвовал.
Башилов женился с ходу, после четвертого курса училища. Приехал в отпуск в Новосибирск – родители на гастролях, два дня отсыпался, потом пошел разыскивать друзей. На левом берегу Оби, в затоне, для тренировки аквалангистов выгородили пятидесятиметровый бассейн. Еще до училища Алексей немало часов провел в том бассейне, имел первый разряд по подводному плаванию, знал всех, и все знали его. За минувший год состав пловцов поменялся, появились новенькие. Среди девчонок Башилов заприметил крохотулю – блондиночку, звали ее Анастасией. Август стоял жаркий, из воды не вылезали. На третий день Алексей увязался провожать Тасю до-мой, оказалось, живет она в общежитии молодых строителей на улице Крылова, от центра ехать на шестом троллейбусе. Погуляли по улице – в общагу не сунешься, вахтерша -  настоящая ведьма. «Тась, пойдем ко мне, бутылек разопьем за знакомст-во, - предложил Башилов. – Предки мои в отъезде. Как?» «Можно», - согласилась Анастасия.
К тому времени родители Башилова получили квартиру в левом крыле театра оперы и балета, первый этаж, комната переделана из бывшей гримерной, даже теат-ральный запах не выветрился.
 По дороге в ресторане «Новосибирск» Алексей прихватил две бутылки шам-панского. Дома, разлив вино, спросил:
- Замуж за меня пойдешь?
- Пошла бы. Только я тебе не пара…
- Почему?
- Восемь классов да ПТУ, малярша на стройке. Центральную гостиницу ремон-тируем. А у тебя – высшее, скоро офицером станешь.
- Глупости. Утром пойдем заявление подавать. Распишут, учтут особые обстоя-тельства.
По дороге в ЗАГС Тася сказала:
- Ты не думай, я над собой работаю.
Башилов только потом многое из ее жизни узнал. Коренная москвичка, жила на Петровке, отец какой-то начальник в КГБ, в восьмом классе умерла мать, отец при-вел другую, Тася не мешкая собрала чемоданчик и уехала к двоюродной тетке в Но-восибирск. Ни уговоры, ни угрозы отца не подействовали, не вернулась, закончила ПТУ и на стройку. Устроилась в общежитии – дядька сильно пил, куролесил. Такой поступок Алексей одобрил, сам также поступил и с родителями помирился недавно.
Тетка Анастасии жила в деревянном домишке на откосе у речки Каменка. От свадьбы отвертеться не удалось: дядька Федор тряс головой: «Чо мы не люди? Не позволю, не потерплю!» На курсантское денежное довольствие свадьбу не сыграешь. У отца Алексей денег не брал из принципа. Тася решила за него: «Свадьба так свадьба! Деньги есть, я же работяга».
Гудели три дня. Пельменей было съедено видимо-невидимо. В рабочем районе местные девчата ни разу не выходили замуж за моряков и потому гуляли все улицей, а замшелые старики при появлении Алексея здоровались не иначе как «здрамже-лам» и прикладывали к кепкам разбитые работой клешни. По истечении отпуска молодые отбыли на вокзал с тремя увесистыми чемоданами. Что в них? Оказалось – приданное. Поезд из Новосибирска во Владивосток тащился шесть дней, шесть дней мелькала за окном природа, молодые ее не замечали, жили одним желанием – уеди-ниться. Пассажиры относились к ним с пониманием…
- Как живете, караси? – спросил Алексей у дочерей. Те скороговоркой ответи-ли:
- Ничего себе, мерси! – И засмеялись.
В этом семейном покое все же ощущалось нечто хрупкое. Неужто может вот так повезти: Новый год на берегу, с семьей, с друзьями? Когда это было?
Сегодня на подведении итогов, после того как Алексей зачитал график обеспе-чения готовности корабля, командир капитан первого ранга Шахров сказал:
- Вам, старпом, встречать Новый год тридцатого, тридцать первого после ужи-на быть на корабле. А сейчас, с этой самой минуты, вы свободны.
Башилов знал, к командиру приехала из Ленинграда жена, и смирился с мыс-лью, что Новый год встречать ему с вверенным личным составом, но получить на отдых двое суток – об этом он и не мечтал. Командир жил в Североморске один, в своей береговой «каюте» бывал редко, раз в месяц туда отправлялись боцман с дву-мя матросами, чтобы навести порядок, Шахров постоянно находился на корабле, это не мешало ему держать старпома в черном теле. В любой час дня и ночи в каюте Башилова мог раздаться звонок или по трансляции грянет команда: «Старшему по-мощнику срочно прибыть к командиру!».
Получив от командира «добро», Башилов, от радости не чувствуя под собой ног, скатился по трапу на причал, проскочил КПП – полярная ночь висела над городом, слева, над зданием штаба флота, раскручивалась спираль северного сияния, в его холодных, мерцающих гранях было что – то зловещее, казалось, оттуда, из черноты космоса, в землю вонзился бур и вот – вот тишину расколет режущий звук, но ничто в тот миг не могло омрачить настроение старпома, все нравилось ему, несло ощуще-ние праздника. По дороге Башилов заскочил в магазин. К Новому году военторг рас-старался, подбросил продукты, было все необходимое, даже фрукты, купил свинины, говядины, баранины – мысль сделать настоящие сибирские пельмени, позвать дру-зей, врезать, как следует, встретить, таким образом, хоть и не в срок Новый год, пришла, когда он очутился за воротами КПП. Поднимаясь по лестнице дома на ули-це Сафонова, жадно, по-звериному, вдыхал он знакомые запахи, сознавая, как соску-чился по жене, дочкам, домашнему уюту.


- Алексей, иди сполоснись под душем, а я пока на стол накрою, -  сказала жена. – Халат, белье – на полке.
Этого она могла и не говорить: в их доме все всегда было на месте, дом жил без него, Башилова, точнее, в  его ожидании, постепенно обрастая вещами. На этот раз в комнате, где спали девочки, он обнаружил пианино, подержанное, но в хорошем со-стоянии. И Алексей ничуть бы не удивился, если бы Тася села за инструмент и сыг-рала вдруг, скажем, «Лунную сонату» Бетховена. И то, что еще совсем недавно она не умела играть, не имело значения, – научилась, как освоила искусство закройщицы и модной портнихи, все шила сама и себе, и девочкам, схватывая фасон на лету: раз взглянула, и выкройка уже готова. В спальне на журнальном столике всегда лежала кипа журналов мод, забегали подружки посоветоваться, что сейчас носят, и многих огорчало, что Тася не шьет на заказ. Башилову, второму человеку на корабле, под-чинялись четыреста человек, но здесь, за порогом дома, воля его гасла. Только в тайное, ночное время имел он власть над женой. Кончалась ночь, кончалась власть. Три месяца назад, вернувшись с боевой службы1), он с удивлением узнал, что Ана-стасия работает в военно – строительном отряде прорабом, девочки устроены в дет-ский сад. Он не мог представить жену в кирзовых сапогах, ватных брюках, спецовке, там, на стройке, среди молодых мужиков, которых то и дело нужно понуждать креп-кими словами, но промолчал, принял как должное. Тот мир не принадлежал ему, а дома он видел жену всегда тщательно одетой, причесанной. За годы, прожитые вме-сте, она ни разу не болела или умела ловко скрывать свои недомогания.
Алексей долго плескался под душем, прикидывая, кого пригласить. Компания давно сколочена, дай оповещение – придут. Две кандидатуры вызывали беспокойст-во: доктор Андрей Бобриков и механик. Доктора можно выдернуть силой, взять за руку и привести, с механиком сложнее – конфликт. Надежда только на его жену Галку.
Башилов провел рукой по подбородку: неплохо бы побриться. В зеркало он из-бегал смотреть. Оттуда на него неизменно взирал скучный лысеющий блондин со светлыми, едва приметными усиками. Нос явно подкачал, уточкой, даже с ложбин-кой на кончике. Ничего мужественного в облике блондина не было. Уже за тридцать, а со щек не сошла пацанячья припухлость и в глазах, вместо положенного старпому по должности металлического блеска, высвечивается незамутненная голубизна. С такой «будкой» строевую карьеру сделать трудно – не тот товарный вид. Детский доктор, учитель пения, – куда ни шло. Ладно, побриться можно и завтра.
К столу в халате Тася, ясное дело, не пустит, Алексей прошел в спальню, надел легкие светлые брюки, клетчатую рубашку, еще бы шейный платок -  и джентльмен из рижского журнала мод. Стол был накрыт. Все, как он любил: хлебница из солом-ки, хлеб нарезан тонкими ломтями, накрахмаленная скатерть, салфетки, супница с пельменями в центре стола, запах - убиться проще! – девочки сидели в новых плать-ицах с оборками, в светлых волосах банты, рожицы серьезные, смотрят на отца, словно он сейчас начнет читать молитву. А Башилова чуть слеза не прошибла – со-усы: чесночный, горчичный, с аджикой и острый томатный в длинногорлых буты-лочках выстроились, как матросы при разводе на вахту, в шеренгу, приглашая: из-вольте к трапезе, господа хорошие. Сглотнув ком в горле, Алексей спросил жену:
- Когда успела?
- Я еще три дня назад знала, что перед праздниками ты будешь дома.
- Не сглазь.
- Да уж! – Тася постучала пальцем по столешнице.
Башилов, еще раз оглядев стол, рыкнул по-корабельному:
- Команде обедать!
Дома в шутку поддерживал он флотский порядок, как- то даже написал приказ, в котором объявлял Анастасии Башиловой «строгую благодарность». Тася игру не поддержала, сказала: «Вы, моряки, большие седовласые мальчишки». Алексей не решился уточнить: хорошо это или плохо.
Башилов одолел сорок три пельменя, вытер испарину со лба, пожаловался:
- Слабею. Раньше с шестьюдесятью справлялся. Плохо дело.
Оглядел стол и заключил:
- Значит так, будем лепить из расчета по тридцать штук на рыло. Народ без тренировки, не сибиряки. На том и порешим.
Алексей прислушался к себе: тревога вновь ожила в нем, шевельнулась беспо-койным зверьком, но теперь связана она была с конкретным звуком, его ни с чем не спутаешь. У Башилова был свой прибор, точно определяющий погоду, – телевизион-ный кабель соседа этажом ниже провисал рядом с эркером, обычно он издавал лег-кое потрескивание, но как только треск переходил в надсадный свист, нужно оде-ваться, вот – вот объявят штормовое предупреждение и прибежит оповеститель с приказом срочно прибыть на корабль. Кабель пока вел себя благодушно, по време-нам все же срываясь на легкое мелодичное посвистывание. Авось пронесет? Корабль хорошо привязан, командир на борту. Неужели выдернут?
От чрезмерной сытости Башилова потянуло в сон, и он подумал: впереди ночь, как бы не опозориться, Тася заждалась, небось, а он что-то квелый сегодня, устал. Дочери затеяли возню, но говорили шепотом, чтобы не потревожить отца, топот их ножек, сопение, шорох передвигаемых игрушек вселяли покой, умиротворение. На-верное, будь он каждый день дома, вряд ли бы испытывал такие вот минуты. Может, соснуть полчасика? Башилов быстро восстанавливался. Нырнет в каюту, а то и про-сто приляжет на диванчике в штурманской рубке, прикорнет, и снова свеженький, бодрый. Да, отдохнуть нужно, пельмени еще лепить и лепить, штук пятьсот одолеть, чтобы с запасом. Остальное вроде все есть: деликатесы, ящик водочки в кладовке стоит, «Столичная», не сучок. Неужто военторг к празднику подбросил? Алексей по-нятия не имел, сколько у них денег на сберкнижке. Тася недавно обмолвилась: «В следующем году очередь подойдет на машину». «Стиральную?» – спросил Башилов. Жена пропустила вопрос мимо ушей. «Брать нужно только «Жигули», с «Москви-чом» намучаешься. При мысли о машине Алексей зажмурился, и сразу вдруг потя-нуло сухим, горячим ветерком, ароматом цветущих садов, и впереди, за остроконеч-ными кипарисами, сверкнуло, ударило в глаза море. Ни тебе голых, обглоданных ветром сопок, ни полярного мрака – солнце, небесная лазурь и эта теплая голубая стихия, ее и морем – то назвать нельзя. Серпантин змеей раскручивается перед гла-зами, гудят, шелестят колеса…
- Алексей, со стула упадешь, -  голос жены послышался откуда-то издалека.
- Что?
И тут в дверь позвонили. Башилов по привычке глянул на часы. Значит, все-таки за ним, чтобы их черт подрал.
- Галка Дудакина. Больше некому, -  сказала Тася, но в голосе ее не было уве-ренности и шла она к двери неохотно, вяло, Алексей обострившемся зрением отме-тил, как поблекло, потускнело лицо жены, до двери ей оставалось три шага, а он уже знал: точно, по его душу, отменяются праздники. И дочери застыли на пороге спаль-ни, как два испуганных зайчонка.
Так уж устроено в жизни: плохое, недоброе всегда сбывается. В дверном проеме возвышался оповеститель старшина первой статьи Красовский. Даже в сумрачном свете, затекающем с лестничной площадки, было видно, как свежо, румяно его лицо. Старшина смущенно кашлянул:
- Товарищ капитан – лейтенант, сыграно экстренное приготовление к бою и по-ходу, вам следует срочно прибыть на корабль!
«Почему прибежал Красовский? – удивленно  подумал Башилов. – Он же демо-билизован. Чудно». – За эту мысль, как за соломинку, он и ухватился. А вдруг и впрямь сон снится ему? Соломинка не держала.
- Что там, не знаешь? – спросил Башилов.
- Без понятия. По-видимому, будет выход. Извините, я побежал, мне еще многих нужно оповестить.
- Действуй.
Башилов сел в прихожей на ящик для обуви, потер щеки, вздохнул, глядя на жену:
- Так – то, мать, бал с пельменями придется отменить.
- Перенести, Алексей. С пельменями я сама управлюсь. Подморозило, за окно в холщовом мешке вывешу. Одевайся, чемоданчик я тебе соберу.
- Добро. Только водку не клади, все равно выпить не удастся.
- Знаю, старпом. – Анастасия улыбнулась одними губами.
У Башилова сжалось сердце: не много они праздников вместе отметили за шесть лет. Натягивая ботинки, думал, что собрать всех офицеров и мичманов в ка-нун Нового года будет непросто.

                2
               
Погодку можно было определить одним словом – дрянь. Густо – серое небо мокрой бумагой лежало на крышах домов, сквозь туманную морось игольчато – ост-ро посверкивали огни, ветер сек лицо снеговой крупкой, тротуар – каток. Башилов поскользнулся у подъезда, приложился задом об обледеневший сугроб, с остервене-нием выругался и пошел, придерживая от ветра фуражку. Шапку он принципиально не носил. Положенные младшему офицерскому составу по аттестату кургузые ушан-ки унижали его.
Третий причал был забит торпедовозами, «КРАЗ»ами, груженными продоволь-ствием, по освещенному прожекторами трапу сновали матросы, среди этого мура-вейника то здесь, то там возникала округлая фигура помощника командира по снабжению капитан – лейтенанта Бабко – фигура проступала и гасла в сутеми, как бы лишенная плоти. Маршрут этого катыша при кажущейся беспорядочности носил все же строго определенный характер: Бабко старательно избегал здоровенную, поч-ти двухметровую глыбищу замполита Ивана Даниловича Лопаты. Замполит врос в причал чугунной тумбой и казался неодушевленным предметом. «Тумба» изредка издавала рыкающие звуки. Сквозь грохот команд, передаваемых по трансляции, скрежет различных механизмов только стоящий рядом с ним мог разобрать обрубки фраз: «Штоб…вашу мать… гуляй весело…едра – подра!»
Башилов с тоской глянул на гору ящиков, сваленных на причале, – тыловики, как обычно, подавали продовольствие в самый последний момент, а это означало, что график погрузки летел к черту и провизионки будут забиты, как попало. Ивану Даниловичу с функциями регулировщика не управиться, основная его задача – сле-дить за Бабко. От этого шустрилы можно ожидать чего угодно. Примерившись к ритму матросов – грузчиков, карабкающихся по трапу, старпом взбежал на борт, на палубе одиноко торчала нелепая фигура корабельного врача лейтенанта Бобрикова. Тощий, длинноногий, в расстегнутой шинели, он походил на испуганного аиста.
- Алексей Григорьевич! Что же это делается? – спросил плачущим голосом Бобриков. – Вы посмотрите, как загружаются рефрижераторные камеры. Ведь эти идиоты…
- Вижу! А что прикажешь делать? Лучше займись своей службой и застегнись.
Рядом простужено гаркнули:
- Па – берегись, па – берегись!
Башилов поднялся в ходовую рубку. Командир, нахохлившись, сидел в кресле, пилотка сдвинута на лоб, могло показаться – спит, губы его дрогнули:
- Старпом, нам несказанно повезло: Новый год отметим в море. – Голос у Шах-рова скрипучий, сырой. – Посмотрите у штурмана телеграмму и крутите дальше. Я у себя.
В «Каштане» 2) что-то щелкнуло:
- Потребителям принять воздух высокого давления!
Башилов кивнул вахтенному офицеру, действуй, мол, и привычно скользнул по трапу вниз в родное тепло штурманской рубки. Командир БЧ-1 капитан-лейтенант Герман Пальчиков  заканчивал предварительную прокладку курсов до района, ука-занного в телеграмме. Небритый, в мятой форменной рубашке, черные волосы взъе-рошены, Пальчиков мало, чем напоминал чистюль-штурманов.
- Привет! Дай-ка на телеграмму взглянуть, везунчик.
- Везунчик? Не понял, - штурман удивленно покосился на старпома.
- Командир считает, что нам несказанно повезло: Новый год в море встретим.
- А-а, врубился. Верно, полные штаны радости. Мне-то что, все равно на кораб-ле ликовать вместе с дорогим личным составом. А вот некоторым…
- Некоторым! Давай телеграмму, садист!
Текст телеграммы «ЗАС», адресованный командиру эскадры, гласил: «В точ-ке…потерял ход буксир-спасатель, дрейфует в сторону Норвегии со скоростью 2-3 узла. На борту буксира находится офицер, снятый с подводной лодки с признаками аппендицита. Кораблю, стоящему в дежурстве по оказанию помощи кораблям и су-дам, терпящим бедствие, немедленно начать движение через точки…»
Башилов, дочитав телеграмму, спросил:
         - Ты в одиночестве?
- Да. Николаенко в Питер отпущен. Жена родила. Пацан.
Башилов улыбнулся:
- Пацан – это хорошо.
Пальчиков хороший штурман, опытный, с особым чутьем, но Башилову каза-лось, что тот все делает не так. Хотя придраться не к чему. Глянул на отточенные карандаши, ластик, вздохнул и вышел.
До съемки с якоря оставалось двадцать пять минут. Об окончании приготовле-ния не доложили только механик и доктор, эти специалисты докладывают лично: оно и понятно, в море можно выходить, если экипаж здоров и все механизмы в строю. Первым в ходовую рубку поднялся механик командир БЧ-5 капитан второго ранга Дудакин. Несмотря на массивность, двигался он бесшумно и ловко. Доклад прозвучал излишне суховато, но в кошачьих, с рыжей радужкой глазах механика Башилов уловил насмешку, да и взгляд у него потеплел. Хорошо, значит, они поми-рятся. У Алексея сразу отлегло от сердца, и потому появление Бобрикова он встре-тил с улыбкой. Доктор все еще прихрамывал, новенький китель топорщился на впалой груди, зато голос звучал отчетливо, можно сказать звенел:
- Медицинская служба корабля к бою и походу готова. На борту медицинская группа усиления: хирург и анестезиолог.
Закончив доклад, Бобриков обиженно поджал губы. Ясно: появление медицин-ской группы Андрей Бобриков рассматривает как выражение недоверия ему, хирур-гу. Раньше начмедом на «Макарове» был Игорь Макаров, тому палец в рот не кла-ди, откусит, но в августе его перевели в госпиталь флота, точнее в медицинскую группу усиления. Ждали на замену выпускника Военно-медицинской академии, а тот что-то задерживался. Бобриков явился на корабль с палочкой: в отпуске упал в канализационный люк. Если ты белобрыс, худ, обидчив и к тому же разгуливаешь по кораблю с тросточкой, избежать насмешек, розыгрышей и подначек практически невозможно. К тому же выяснилось, что доктор не курит, на дух не переносит спирт-ного и не проявляет интереса к женщинам. Последнее обстоятельство и решило де-ло: новообращенному тут же прилепили звучное прозвище «Казанова». И лишь не-многие отметили, что под кителем без единой орденской ленточки над карманом бьется горячее сердце подвижника, жаждущего пострадать за человечество.
- Где разместили медицинскую группу? – спросил Башилов
- В каюте «особиста».
Значит, «особисту» разрешили не выходить в море. Это хорошо. «Особистов» Башилов не жаловал.
По трансляции приятный домашний голос оповестил:
- Сверка корабельных часов! Московское время двадцать часов восемнадцать минут. То-о-овсь! Московское время двадцать часов восемнадцать минут…ноль! Окончена сверка корабельных часов, о замечаниях доложить в штурманскую рубку.
Башилов переключил «Каштан» на каюту командира:
- Товарищ командир, старший помощник. Корабль к бою и походу готов! «Доб-ро» на выход согласно плану получено!
Шахров, помолчав, как-то уж очень буднично ответил:
- Есть, старпом. Играйте аврал, через пять минут я на мостике.
Алексей привычным движением включил все линии трансляции, нажал на тангенту  колоколов громкого боя, сыграл сигнал «Слушайте все» и скомандовал:
- Форма одежды по авралу: шинель, спасательный жилет, берет! - Голос его разносился по трансляции: -   Баковым - на бак! Ютовым - на ют! Шкафутовым - на шкафут! По местам стоять, со швартовов сниматься!
И вслед за этой командой привычно зачастили колокола громкого боя: точка – тире, точка - тире - «аз»!
В ходовой пост сыпались доклады с командных пунктов боевых частей: по ав-ралу все на местах. Башилов потребовал уточнить список отсутствующих на кораб-ле, оглядел ходовую рубку. Ну, конечно, Бабко, расписанный по авралу у машинных телеграфов, опаздывает. Случая не было, чтобы этот шмуточник не опоздал. И тут Алексей едва удержался, чтобы от удивления не присвистнуть: командир отделения рулевых старшина первой статьи Красовский на привычном своем месте.
- Красовский, как понимать? Я думал, после оповещения вы первой же вечер-ней лошадью отбыли на славный аэродром в Мурмашах. Или на сверхсрочную ре-шили остаться?
Красовский смущенно заулыбался:
- Со сверхсрочной погожу. Тут такая история…Невесту я дожидаюсь, мурман-ская она, вместе летим, родителям я ее хочу показать, а там и свадьбу сыграем. С работы ее не отпускают, объект сдают, а жить негде. Вот я на корабле и задержался. Ничего, напоследок в море схожу, когда еще придется. У нас в Целинограде моря нет.
В эту минуту в ходовую рубку бочком, стараясь остаться незамеченным, про-тиснулся помощник командира по снабжению капитан-лейтенант Бабко, он шаром подкатился к машинным телеграфам и тотчас уткнулся лицом в тубус3) выносного индикатора радиолокационной станции. В коротковатых, поддернутых брючках, с пухлым оттопыренным задком, он походил сейчас на упитанного страуса, сунувшего голову вместе с шеей в песок. Округлые щеки отливали румянцем, это означало, что снабженец все же успел провернуть какое-то дельце, и сейчас был собой очень дово-лен.
- Помощник, почему опаздываете по авралу? - рыкнул старпом.
- Бу-ба-бе, -  послышалось из тубуса, снабженец сделал круговое движение за-дом, словно отгонял слепня. Грохнула кремальера броневой двери, и вошел коман-дир.
Башилов скомандовал «Смирно», доложил о готовности корабля к съемке. Шахров кивнул, подошел к рулевому, проверил скорость отработки пера руля, ма-шинные телеграфы, связь с мостиками правого и левого бортов и сухо бросил:
- Снимаемся, старпом.
Всякий раз, когда приходилось сниматься со швартовов, Алексей испытывал какое-то приподнятое, радостное чувство, и тогда, когда, будучи штурманом, давал рекомендации командиру по движению корабля, и теперь, когда  управлял швар-товными командами корабля, подавал команды и не только чувствовал, но и видел плавное движение стальной громады.
«Бак, отдать впередсмотрящий!  Ют! Отдать все концы! Левая машина -  назад самый малый…Правая машина вперед самый малый, лево на борт!», звучали ко-манды старпома и командира корабля.
Знакомые, привычные команды. Взмах дирижерской палочки, и оркестр там, в глубине, в оркестровой яме, повел тему, на высокой тональности взвыли фаготы ТНА -  турбонаддувочных агрегатов, мелкой дробью рассыпались ударные, палуба ответила вибрацией. А теперь соло штурмана: « Товарищ командир! Угол между причалом и кормой пятнадцать градусов, ветер отжимной, можно начинать движе-ние от причала!»
Прозвучала команда: «Бак, отдать назадсмотрящий! По левому борту, встать к борту! Осмотреться за бортами!»
Корабль пошел кормой, в свете прожекторов было видно: стоящие на причале одновременно поднесли руки к головным уборам.
Старпом, улыбнувшись, сказал:
- Товарищ командир, вы слышали необычный шум по левому   борту?
Шахров недоуменно поднял брови, напрягся, прислушался к свисту ТНА.
- Это вздох облегчения провожающих на причале. Представляю, какие у них сейчас скорбные лица.
- Шутить изволите? Ну что ж, как говорится, с Богом, - сказал командир и стремительно перешел на правое крыло мостика. Небольшого роста, подтянутый, ладный, заряженный энергией движения.
А причал удалялся, тускнел, съедаемый темнотой.  Вместе с причалом удаля-лось то, что коротко называлось емким словом «берег», включающим в себя двух светловолосых девочек в новых платьицах с оборочками, празднично освещенные улицы, елку перед Домом офицеров флота, разноцветные окна домов, рассыпанных по сопкам, куда вели обледеневшие деревянные трапы, и многое, многое другое. И цена всему этому возрастала с каждым щелчком лага.


В мае 1967 года Башилов впервые ступил на этот причал. Тогда еще не сущест-вовало эскадры. Эскадра сформировалась год спустя.
Выпуск из училища состоялся 1 апреля, банкет по этому значительному поводу пришлось отменить - умер министр обороны маршал Малиновский. По причине траура выпускников переодели в офицерскую форму неделю спустя. Алексею кор-тик вручил лично командующий флотом адмирал Омелько. Новоиспеченные лейте-нанты, как водится, отменно набухарились, перецеловали всех начальников и пре-подавателей и, собрав скудные пожитки, разлетелись по флотам. Башилов получил назначение на Север.
Тася была уже на шестом месяце, к чемодану с приданым прибавился еще один - с детскими вещами: отец прислал, был на гастролях в Японии. Симпатичные пол-зунки, подгузники, шапочки - все для мальчика. Алексей был уверен, будет сын. К новому месту службы летели самолетом, расчет был прост: прибыть загодя, чтобы оторвать местечко получше. На Севере Башилову бывать еще не доводилось, стажи-ровался на родном Тихоокеанском флоте. Штурманские походы на крейсере «Дмит-рий Пожарский» до Окинавы, вокруг Японии и домой, потом эсминцы Камчатской флотилии. После красот Приморья, дальневосточной экзотики, Север показался су-мрачным, серым, солнце хоть и висит над головой круглые сутки, а не греет. Белые ночи оглушили, лишили покоя, сна, что-то тревожное, нервное было в пульсирую-щем желто-зеленом свете, смешивающем море с небом, криках чаек. Североморск поразил пустотой улиц - офицеры уже стали отправлять семьи на юг, по коридорам штаба флота бродили однокашники, не один он, Башилов, ушлым оказался, все хо-тели местечко получше. Алексея назначили штурманом на эскадренный миноносец «Оживленный» проекта 30-бис. Кадровик, беседующий с Башиловым, сказал, пряча глаза, что командир на «Оживленном» Алексей Климович Аверчук - человек свое-образный, но ничего, притрешься.
В «своеобразии» командира Алексей вскоре убедился. Эсминец стоял как раз у того самого третьего причала, вид имел затрапезный, чувствовалось, что недавно он вернулся с моря, побит штормом, требует покраски, и оплетка на трапе Башилову не понравилась. Боцманское дело он на стажировках изучал тщательно, с него на ко-рабле морская культура начинается. Перед трапом Алексея перехватил богатырско-го роста и сложения капитан первого ранга. Заключив неофита в объятия, каперанг запричитал одышливым басом: «Неужто лейтенант? Живой лейтенант пришел! Дай я тебя пощупаю, может, мерещится?» Каперанг оказался комбригом с очень подхо-дящей фамилией Жук. Так состоялась их первая встреча. Столь необычное поведе-ние комбрига объяснялось следующим: офицеров лейтенантского звена на флоте не хватало, хрущевские реформы обескровили флот, корабельные офицеры успели дойти до предельных званий, а замены нет, а тут живой лейтенант, к тому же при-бывший на флот не как обычно в августе, а в мае. Кое-как оправившись от неожи-данной встречи, Башилов поднялся на борт «Оживленного» и был любезно сопрово-жден дежурным по кораблю в каюту командира. Наступил важнейший момент в жизни Башилова. Хоть и был он предупрежден кадровиком, Аверчук все же поразил его. Перед Алексеем предстал совершенно лысый, упитанный человек в исподнем белье розового цвета, придающем ему сходство с рыбой из породы лососевых. Пух-лое, округлое лицо, лишенное какой-нибудь растительности, тусклые колючие голу-бые глазки настороженно глядели на лейтенанта. Человек каким-то образом разме-щался с ногами в кресле. На столе перед ним лежали различные инструменты, об-резки толстой клееной фанеры. В каюте остро пахло лаком и древесной стружкой. Насколько Башилов мог судить, командир был занят инкрустацией по дереву.
- Що надо? - Аверчук стал медленно выбираться из кресла.
Алексей, мысленно поблагодарив майора Захарова, заставившего его в учили-ще выучить строевой устав назубок, представился командиру с некоторой даже ли-хостью.
- Эге, - осклабился Аверчук, обнажая крупные белые зубы, схожие с долотами.
- Ты трошки посиди, я оденусь. Чемоданчик в мою спаленку снеси, а мы погу-торим.
Облаченный в просторные брюки и несвежий китилек с пятнами на груди, Аверчук командирской значительности не приобрел, а стал походить на тыловика, снабженца, шмуточника, утомленного геморроем и сидячим образом жизни. Ему очень бы сейчас подошли лоснящиеся саржевые нарукавники.
Аверчук, на ходу застегивая ширинку, прошествовал к столу, опустился в кресло, взял со стола незаконченную картину и, протянув ее Башилову, спросил:
- Э – э? Как?
На «картине» грубо, аляповато было изображено нечто отдаленно напоминаю-щее корабль, застрявший посреди вспаханного под озими поля. И Алексей, едва не ставший профессиональным художником, тут же совершил роковую, непоправимую ошибку:
- Честно говоря, не очень, товарищ командир. Утюг какой-то. Если желаете, я вам нарисую корабль любого проекта на ватмане, а вы уже перенесете  на дерево и инкрустируете.
Откуда несчастному лейтенанту было знать, что Аверчук болезненно самолю-бив, в  интонации голоса улавливает малейший намек на непочтение к себе, а тут прямая и злопыхательская критика! Да и от кого!
Не придал Башилов по неопытности значения и багровой окраске лица на-чальника, – будто окатили его свекольным отваром.
- А ты, штурман, оказывается, мудак, - с удовлетворением подытожил коман-дир, колыхая животом, прошелся по каюте, нырнул в спальню, называемую почему-то на корабле «орбитальным отсеком», и оттуда заорал: - Ты, что ль, чемодан здесь поставил? Только ступил на корабль и уже в командирскую спальню с барахлом прешься!
Башилов совершил вторую ошибку: возразил.
- Так ведь вы сами сказали.
- Хто? Я сказал? Ну, ты и на-а-глец! -  Далее последовала струя замысловатой матерной брани.
Подхватив чемодан, штурман вывалился в коридор, не зная, что делать. Когда ошеломление прошло, всплыла, стала душить обида. В такие минуты Леха Башилов мог стать неуправляемым, словно со стопоров срывался, еще пацаном в уличных передрягах безрассудно бросался в драку с превосходящими силами противника, был не раз жестоко бит, но не поумнел. В училище особенности характера курсанта Башилова начальство знало и, наказывая, палку не перегибало, всегда растолковы-вая, за что он наказан и почему. А тут.…Не случись рядом старшего помощника ко-мандира капитана третьего ранга Юрия Петровича Сольникова, неизвестно чем бы завершился злосчастный эпизод. Старпом, сразу смекнув в чем дело, сам отвел Алексея в каюту, вызвал вестового, велел накормить лейтенанта и, уходя, сказал:
- Страви давление, лейтенант,  понял? И, вообще, осмотрись за бортами. Учить тебя пока не буду, еще не вечер. Слыхал такую песенку?
Первые месяцы службы на «Оживленном» Алексей вспоминать не любил, – время то было с утра до вечера заполнено ровной, как зубная боль, тоской. Стояло роскошное полярное лето, тундра цвела, небо белыми ночами демонстрировало всю цветовую гамму, а на душе у Башилова было сумрачно и темно, как в погребе. День-ги катастрофически таяли, Анастасии пришлось съехать из гостиницы, и она, бере-менная, мыкалась по «углам», бесконечные тычки и издевательства Аверчука вы-носить становилось все труднее. Что ему нужно, Алексей не мог понять, терялся, все больше замыкаясь в себе, корабельные офицеры приняли его сторону, но до поры не вмешивались, наблюдая за ним и придерживаясь строгого нейтралитета. Аверчук был на редкость изощрен в пакостях и непредсказуем.
- Штурман, где ты шляешься с утра?
- По вашему приказанию получал карты…
- Я приказывал? Брехня.
 - Що ты все время пререкаешься, штурман?
Карточка «Взысканий и поощрений» лейтенанта Башилова пестрела от «фити-лей».
Пик наступил во время строевого смотра. Багаж, отправленный из Владиво-стока, неделю как прибыл в Мурманск, – Алексей уже получил уведомление с по-меткой «срочно»,  а командир под различными предлогами не отпускал его на то-варную станцию. Там, в узле, вместе с парадной тужуркой, шинелями и прочим ба-рахлом лежал и кортик. Алексей представить не мог, что сей блестящий атрибут по-надобится ему в ближайшее время. Парадную тужурку он успел раздобыть у одно-кашника, а вот с кортиком вышел прокол. Командир использовал это обстоятельст-во для публичной порки. Башилов терпел, но после фразы: «Штурман, а ложку ты тоже в контейнере за собой возишь? В училище не учился, а к жене бегал детей кле-пать», в глазах у него потемнело, он будто оглох, и, не ущипни его за руку сосед по строю, лететь бы Аверчуку вверх тормашками за борт, а оскорбленному лейтенанту собирать вещмешок в штрафной батальон. Видно, Бог спас. После того как строй был распущен, старпом затащил Алексея в свою каюту, силой усадил в кресло, по-ложил перед ним пачку сигарет, коротко бросил: «Кури!» Башилов закурил, первый раз в жизни, но как-то сразу, с глубокой затяжкой, как опытный курильщик. Одере-венелость стала проходить. Сольников молчал. Было в его облике что-то восточное, а может, цыганское. Горячие, немного косящие черные глаза, смуглая, с желтизной, кожа. Среднего роста, жилистый, поджарый, очень физически сильный, посади его на коня, облачи в доспехи – воин, степняк, рубака.
Сольников тоже закурил, выпустил дым замысловатыми колечками, и сказал:
- Крепко тебя Павиан приложил, штурманец. Я думал, ты ему врежешь. Аж желваки заходили. А ведь ему только это и нужно, Аверчук – провокатор, по сути, учти.
- Псих, что ли?
- Вроде того. Садист. Выберет кого-нибудь из молодых офицеров и продуманно издевается. Здесь он мастак. Через это многие прошли, я - не исключение. До под-лянки доходит. Пойдешь у него на поводу – все, пропал, потеряешь лицо. Защита од-на: полное равнодушие ко всем его выходкам. И полное спокойствие. Что говорит, делай, даже, если от этого отдает чистым идиотизмом. И никогда не возражай. А кортик, штурманец, ты зря в багаж сунул, кортик - важный причиндал. Кстати, га-лоши у тебя есть?
- Какие галоши?
- Нет, значит. Успокойся, это я так, случай вспомнил. Расскажу, чтобы ты пар стравил. Так вот, известно ли тебе, что в пятидесятые и в начале шестидесятых го-дов флотские офицеры носили галоши? Позор! Бывало, еще на крейсере «Железня-ков» стоишь вахтенным у трапа, так механик, огромный, тучный, прежде чем сту-пить на трап, непременно спросит: «Лейтенант, голубчик, посмотри, надел ли я га-лоши, а то из-за пуза не видно». По хохоту вахтенных определяли: механик пришел. Позже, на эсминце «Бывалом» – я тогда на нем штурманом плавал, офицеры демон-стративно выбросили галоши за борт. Замечу, при молчаливом согласии командира. Командир уходит в отпуск, остается старпом из строевиков – дуболомов. При по-строении на подъем флага все офицеры и мичманы в надраенных ботиночках, а боцман Юров в галошах стоит, галоши аж блестят на полярном солнышке. Нужно сказать, Юров – известный на флоте боцманюга, кореша у него повсюду и потому все он всегда знает. Интуиция к тому же. Появление боцмана в галошах старпом воспринял как сигнал. Поинтересовался, естественно, почему, мол, такая экипиров-ка. Боцман ему: комиссия из штаба флота готовится, вот-вот нагрянут, там один ка-перанг на галошах тронутый. Нет галош – завал. Старпом, недолго думая, дает ко-манду: завтра, кровь из носа, но чтоб у всех галоши были. Мы, конечно, отовари-лись. А что поделаешь? Неделю на построениях резиной скрипели. На соседних ко-раблях тоже стали галошами обзаводится – слух о комиссии подтвердился. В одно прекрасное утро боцман Юров просит разрешения выйти из строя, подходит к борту, принародно сдирает с ботинок галоши и швыряет их в море. Гоголевская сцена. Из «Ревизора». Старпом на крик: «В чем дело?» Боцман спокойненько так поясняет: «Шутка, скоро первое апреля». А вся бригада в галошах.
Башилов рассмеялся, представив картину со стороны. И враз расслабился.
Сольников открыл сейф, достал кортик:
- Держи, штурманец, даю во временное пользование. Кортик отца, ручка из на-стоящей слоновой кости, позолоченный. Получишь багаж, вернешь. Вопросы?
Вопросов у Башилова не оказалось, а на душе посветлело.
Издевательства Аверчука продолжались, но больше по мелочам. Непробивае-мое спокойствие Башилова раздражало командира, чтобы хоть как-то пронять штурмана, он приказал переселить Алексея с традиционного места в самую сквер-ную каюту, где жил помощник по снабжению капитан Горовец. По возрасту он был самым старшим на корабле, в прошлом  фельдшер, а когда фельдшеров стали со-кращать, заменять врачами, перешел в снабженцы. Матвей Лазаревич -  тихий, очень вежливый человек, похожий на африканскую птицу марабу: длинный уны-лый нос, скошенный лоб и подбородок, матовая лысина в венчике жестких, похожих на перья волос.
- Вы имеете грустный вид, молодой человек. Нездоровится? – спросил у нового соседа Горовец. – Или вам противно жить со старым Матвеем?
- Да что вы!
- Я бы уступил вам нижнюю койку, но у меня ишиас. К тому же во время качки я блюю. Ваш предшественник, доктор, предпочитал верхнюю. Из чувства самосо-хранения.
- Мне все равно. Я не так уж часто буду бывать в каюте. Особенно в море.
- Тоже верно. Вы не антисемит?
- Как можно?
- Можно. Еще как можно. Аверчук приказал мне кушать в кают-компании в последнюю очередь.
- Сволочь.
- Это вы зря, Алеша. Можно я вас буду так называть? Вы годитесь мне в сыно-вья.
- Конечно.
- Благодарю вас. Меня зовите, как хотите. Я тот самый горшок, который можно поставить в любой угол. Так вот, Алексей Климович Аверчук – несчастный человек.
- Так уж!
- Представьте себе! Вы читали произведения Фрейда?
- Нет.
- Я тоже. Не для фельдшерского ума. Знаю понаслышке. У этого психиатра есть разные теории…Согласно им Алексей Климович страдает комплексом неполноцен-ности. Да да! Слушайте папу Матвея! Аверчуку долгое время не везло, пробавлялся на низовых должностях. Старпомом просидел почти десять лет, с трудом одолел за-четы на допуск к самостоятельному управлению кораблем. Кадровики, зная его, не двигали. И вдруг - некого назначить командиром на старый эсминец – делать нечего, назначили его. Обретя власть, он раскрылся во всей своей красе. Вы следите за моей мыслью?
- Слежу. Но не могу понять вот чего…Я, конечно, еще салага, и все же кое-какой опыт есть: корабль, хоть и старый, но в хорошем состоянии, экипаж слажен-ный, отработанный. При таком-то командире? Почему?
- Попытаюсь объяснить. – В каюте пахло старостью: несвежим теплым бельем, валериановыми каплями. – Алексей Климович командует «Оживленным» всего семь месяцев, а задолго до этого командиром был Виталий Иванович Жук, нынеш-ний комбриг. Вот это был командир! Моряк Божьей милостью, да и человек самой высокой пробы! Боже мой, Боже мой, для меня служба с Виталием Ивановичем - зо-лотой период в жизни. Поверьте, я не имел проблем. Виталий Иванович мне гово-рил: Матвей, ты ничего мне не объясняй, ты покажи, где я должен расписаться и по-ставить печать. Разве я мог не оправдать его доверия? А как он кушал! Одно удо-вольствие смотреть. Аверчук, извините, не кушает, а жрет. Меня это оскорбляет.
Матвей Лазаревич задумался.
- Первую причину я вам назвал, теперь о второй. У нас замечательный стар-пом. Аверчук считает, что тот его подсиживает. Поимейте, кстати, в виду, что фами-лия его Сольников, от слова «соло», не путать с «салом»! Умница, светлая голова. Если Аверчук его не сгноит, Северный флот получит отличного командира. Вот у кого вам нужно учиться, ибо Виталий Иванович Жук сидит высоко и вскоре сядет еще выше. Вообще, Алеша, учитесь у всех, у старшин, у матросов из «годков». Они служат по четыре года и свое дело знают лучше многих офицеров. Это вас ничуть не унизит, а укрепит в авторитете. Если штурман умеет делать оплетку на трапе лучше, чем наш боцман Зайчук, – только плюс. А если он знает устройство корабля, почти, как механик, - пять плюсов. И совсем не нужно без нужды бросаться в ледяную воду, чтобы вырасти в глазах команды, нужно просто хорошо делать свое дело. И еще – быть справедливым. Поимейте это в виду.
Башилову везло с наставниками. Не будь их, вышло бы худо. Учился у всех и всему, освоил устройство корабля, мог спокойно сдать зачеты на допуск к несению вахт на ходу и на якоре, не говоря уже о дежурстве по кораблю, но тянул, не хотелось снова сталкиваться с Аверчуком. Офицеры торопили: сдай хотя бы на допуск к де-журству, Леха, и так через день на ремень стоим, дома не бываем. Аргументы серь-езные, лишний дежурный – все облегчение. Пошел к командиру. Тот по причине летней погоды встретил Алексея в «семейных» сатиновых трусах до колен. Занят был Аверчук тем, что извлекал из-под стола мотки шкерта, банки с краской, кисти, ветошь.
- Що надо, штурман? По делу?
- Так точно.
- Тогда жди.
Командир через рассыльного вызвал в каюту боцмана и накинулся на него с бранью:
- Зайчук, растак тебя и разэдак! Ты зачем мне в каюту эту хурду-бурду стащил?
Боцман молча хлопал белесыми ресницами. У Аверчука была привычка сидеть в каюте с открытой дверью, дверь в тамбур тоже распахнута. Идет боцман с каким-то шкиперским барарахлом.
- Зайчук, що у тебя? – спрашивает Аверчук
- Та шкерт, товарищ командир.
- Добре, отмотай метров пятнадцать, кинь под стол. А в банке що?
- Красочка. Белая эмаль. Польская.
- Отлей мне. Батарею дома покрашу.
Таким образом под столом у командира и скапливались самые различные, по-рой неожиданные предметы. Они мешали сидеть, издавали неприятные запахи.
- Зайчук, щоб все было чисто. Ясно? Садись, штурман, слушаю. Зачем пришел?
- Зачет пришел сдать.
- И что же ты решил сдавать?
- Командные слова.
- Ой ли? Сомнения у меня…
- В чем?
- Знаешь, как подается сигнал на подъем флага?
- Знаю.
- А подъем личного состава?
- Тоже знаю.
- Что-то я сомневаюсь.
- Хотите, пропою? Или просвищу? Как вам лучше?
Аверчук ухмыльнулся:
- Да хоть задницей исполняй. Мне без разницы.
- Задницей не получится, я еще технику не отработал. Давайте я лучше спою.
И Алексей запел нарочито гнусавым голосом сигнал подъема личного состава: «Та-а-а-а-а, та-та, та-тара-та-та! Тра-та-та-та-та-та-а-а-а, тра-та-та-та-та-а-а-а-тра!» – Прикрыв глаза, он раскачивался на месте и сам себе дирижировал.
- Усе, хватит! – Аверчук оторопело глядел на него. – Буде, буде…Понял?
А Башилов не унимался, продолжал реветь и дудеть, воспроизводя ненавист-ный сигнал побудки, знал, конечно, что под дверью командирской каюты стоят офицеры и корчатся от хохота.
Командир вскочил:
- Дробь! Едрит твою… Хватит, я сказал!
Алексей, не слушая его, допел сигнал, вытянул губы трубочкой и, с улыбкой глядя в глаза командиру, завершил положенную по нотам концовку: та-а-а-а-а, та-а-а-а-а!
Аверчук, побагровев, затопал ногами, заорал:
- Во-о-он отседа! Цирк устроил, говнюк. Во-о-он! Запомни, пока я командир, очередного звания тебе не видать, как собственных ушей!
Тут Аверчук в запале допустил грубую тактическую ошибку – нельзя офицера лишать перспективы. Когда тебе нечего терять и впереди не светит, о какой дисцип-лине может идти речь? С этого злополучного эпизода они как бы поменялись роля-ми: Башилов перехватил инициативу, шел на обострение, с нахальной дерзостью от-вечал на выпады Аверчука, завел записную книжечку, куда заносил командирские «перлы», а их было немало, чтение «избранных мест» неизменно вызывало в кают-компании смех, о чем Аверчука, конечно, вскоре уведомляли «стукачи». Командир карал штурмана арестами с содержанием на гауптвахте в одиночной камере, но это было лишь фикцией: без штурмана в море не выйдешь, а в летнее время, случалось, Башилов оказывался один на всю бригаду. «С перебором идешь, Леха, - сказал ему как-то Сольников, - смотри, не сорвись».

                3
               
- Отбой аврала! По местам стоять, корабль к плаванию в узкости приготовить! – Башилов опустил микрофон. Сколько раз ему, штурману, приходилось проводить корабль через Кильдинскую салму, он помнил каждую деталь и, наверное, мог бы с закрытыми глазами проложить курс. Старпом вышел на крыло мостика, его тотчас окатило мелкой водяной пылью. За кормой, в густо-фиолетовой тьме, раскачива-лись огни предпраздничного города. Дочери уже спят, а вот чем занимается Анаста-сия? Делает пельмени или заканчивает наряжать елку?
Познабливало, ветер норовил сорвать с головы фуражку. Башилов повел пле-чами, вернулся в ходовую рубку. Командир в кресле напоминал памятник самому себе. Там, впереди, за черным глянцем лобового стекла, вход в Мотовский залив, слева – невидимый полуостров Рыбачий, справа – остров Кильдин. Щупает, шарит локатор, высвечивая каждую точку на экране. Чуть более пяти лет назад Аверчук крепко подставил Башилова в этих веселых местах, подгадал, выждал, точно кот у мышиной норы. Случилось это в первый самостоятельный выход Алексея в море, до этого он выходил только с наставниками, штурманами с соседних эсминцев.
Аверчук, ехидно сощурившись, спросил: « Ну, що, штурман, справишься про-вести корабль через Кильдинскую салму?» «Справлюсь», - ответил Башилов. «Ну гляди, гляди».
Килдинская салма – узкий проливчик между островом Кильдин и материком, скорость течения восемь узлов. В те времена корабли выходили из Кольского залива по учебной вводной: «В наших территориальных водах в районе точки «Яко» обна-ружена подводная лодка противника, осуществить поиск по вызову», поэтому по-следнее колено залива шли самым полным ходом. Этого Башилов не знал и вскоре понял, – погорячился, сказав, что справится. Положение осложнилось тем, что перед самым отходом на борт поднялся начальник штаба дивизии капитан первого ранга Волдаев. Аверчук, по-видимому, знал, что эн-ша выйдет в море на «Оживленном». Обычно теряющийся перед начальством, сейчас он был бодр, и с лица его не сходило мстительное выражение. А корабль шел, мелькали на берегу хилые березки, време-нами сливаясь в одну черту. Башилов не успевал привести пеленга к одному момен-ту, растерянно метался вверх-вниз по трапу, не зная, что делать. Волдаев стоял на крыле мостика, отрешенно глядя перед собой. Командир шипел: «Штурман, что ты задницей трясешь? Скоро поворот?» Речь шла о повороте влево на контрольной дистанции от острова Кильдин-малый. Алексей неизменно отвечал: «Прошу минуту ждать» и мчался дальше, пока с удивлением не обнаружил, что корабль самостоя-тельно поворачивает. Аверчук, конечно же, прекрасно знал театр,  много раз прохо-дил узкостью и вполне мог обойтись без недотепы штурмана. Расчет был точным. С приходом в базу Башилова вызвали во флагманскую каюту на разговор. За столом восседал Волдаев с каменным лицом, сбоку на краю стула примостился Аверчук, ро-зовый от удовольствия: наконец-то с неугодным лейтенантом будет покончено.
Волдаев – фигура на флоте легендарная. Еще в училище Башилов много слы-шал о нем. Рассказывали: Волдаев служил в береговой артиллерии, как-то в би-нокль увидел крейсер и сказал: «Я буду им командовать». И стал командиром крей-сера. Жизнь для него – только служба. Когда был комбригом, на КПП пришла его жена, что-то ей, бедняжке, срочно понадобилось. Волдаев построил вахту и учинил разнос «за присутствие на КПП посторонних лиц». Волдаев командовал первым от-рядом кораблей в Средиземном море, где американцы тогда властвовали безраз-дельно. Как только русские корабли прошли Гибралтар, в эфир пошло оповещение: «Всем! Я – Волдаев». Вскоре американцы поняли, что это означает, и их корабли с почтением уступали дорогу эсминцу под флагом командира отряда, да и попробова-ли бы они не уступить. Однажды американцы объявили «оранжевую» готовность – что-то вроде готовности номер один, – Волдаев тотчас сблизился с авианосцем «Са-ратога» почти вплотную, лег с ним на параллельный курс, навел все орудия, торпед-ные аппараты и бомбовые установки ему в борт и приказал дослать боезапас в ство-лы. Все попытки сил конвоя оттеснить эсминец от авианосца оказались безуспеш-ными. Американцы смекнули, что, если эсминец пальнет из всего, что у него есть, авианосцу не сдобровать и вскоре отменили готовность. Прозвище у Волдаева было странное – «Унитарный патрон». Причину этого Башилов не знал. Вспыльчивость? Взрывоопасность? Позже ему объяснили, когда у грозного флотоводца кончались аргументы, он стальным голосом приказывал зарвавшемуся офицеру: «А доложите-ка вы мне устройство унитарного патрона!»
…Капитан первого ранга Волдаев разомкнул жесткие губы и сухо уронил:
-Лейтенант, почему у вас такая низкая штурманская подготовка?
Башилов почувствовал: врать нельзя. Без робости глядя в глаза начальника штаба дивизии, он готов был подробно рассказать, что четыре года проиграл в инст-рументально – вокальном ансамбле, собрался на пятом курсе наверстать упущенное, да не вышло -  и вот результат, но помимо воли вдруг брякнул:
- Товарищ капитан первого ранга, чему тут удивляться? Я же недоносок!
- Что-о? – взревел Волдаев. Алексей впервые тогда услышал мощный голос ле-гендарного командира, от его голоса слабонервные офицеры падали в обморок. Ба-шилов не упал, а с грустью подтвердил:
- Да, недоносок. Училище закончил на пять месяцев раньше.
Так оно и было на самом деле. Флоту требовались кадры, офицеров катастро-фически не хватало, и в Тихоокеанском Высшем Военно-морском училище экспери-ментально сократили срок обучения. Волдаев об этом знал и не одобрял. По лицу его скользнуло что-то вроде улыбки:
- Расскажите о себе, чем занимались до училища.
Башилов рассказал, что провалился в институт, работал в Новосибирске уче-ником слесаря, потом слесарем и токарем в Находке.
- Разряд есть?
- Четвертый.
- Командир! – грозно сказал Волдаев. Лысина у Аверчука мгновенно покры-лась мелкими капельками пота. – За штурманскую подготовку этого недоноска, как он себя называет, отвечаете лично. Он освоит, рабочая косточка, четвертый разряд. Вокруг Европы пойдет самостоятельно, без усиления штурманами. Я ему верю. Яс-но?
-Так точно. – Алексей Климович истекал потом.
Когда Волдаев сошел с корабля, Аверчук отвел Башилова к старпому и су-мрачно сказал:
- Сальников, – говорил он подчеркнуто: «Сальников» – обучи придурка штур-манскому делу, если осилит конечно… Тоже мне, слесарь по металлу, по хлебу и са-лу, мать вашу! – И так хлопнул дверью, что погас ночник в изголовье койки.
Сольников подмигнул Башилову.

Штурманское дело Башилов освоил. На берег он не попал даже в день рождения дочери, – старпом отправил офицера в Мурманск за цветами и сам поехал в роддом встречать Анастасию с первенцем, став чем-то вроде крестного отца.
А на «Оживленный» между тем посыпались беды. Матвей Лазаревич утвер-ждал, что виной всему Аверчук.
- Я на корабле семь лет. Разве такое было? Уже появились любимчики и сексо-ты. Вы хоть знаете, Алеша, что такое сексоты?
- Стукачи?
- Верно. Офицеров унижают при матросах, замполит лег в госпиталь – и ясно почему, хочет смыться, командир спелся с «особистом», которому острословы дали страшную кличку «Фюрер». Вы думаете, все это кончится добром? Держите карман шире!
В конце июня два матроса пытались уйти в самоволку довольно необычным способом: в легководолазном снаряжении. У кормы эсминца глубина сорок метров, температура забортной воды максимум плюс десять, видимость – ноль. Потеряли ориентировку, один всплыл у причала, получив баротравму легкого, другой погиб. Неделю спустя, «Оживленный» в составе бригады вышел на стрельбы. На эскадрен-ном миноносце «Безотказный», следовавшем за «Оживленным», флаг держал ко-мандир бригады капитан первого ранга Жук. Стоял полный штиль, светило солнце, на небе ни облачка, у Сеть-Наволка при повороте с кормы «Оживленного» за борт свалился матрос. Его успели подцепить крюком и вытащить на борт «Безотказного». Жук, бледный от ярости, запросил Аверчука, все ли у него на борту, тот ответил: «Так точно, усе, как один». «Проверьте внимательно!» – потребовал комбриг. После некоторого замешательства Аверчук доложил: «В наличии усе. Отсутствует один: послан на шкиперский склад, не поспел к выходу». Когда вернулись в базу, коман-дир бригады вызвал Аверчука к себе, что уж там Жук ему сказал, неведомо, но на корабль тот вернулся с таким выражением лица, словно только что увидел доисто-рического ящера. В штурманской рубке было слышно, как Аверчук орал в каюте: «Иуды, щоб у вас у всех повылазило!» Матрос-утопленник наотрез отказался вер-нуться на «Оживленный» – «лучше в штрафбат», его поместили в психиатрическое отделение госпиталя флота, а на злополучный эсминец навалились комиссии из штаба флота, политуправления, тыла. Замполита сняли, вместо него назначили симпатичного, розовощекого помощника по комсомолу с крейсера «Октябрьская ре-волюция» капитан-лейтенанта Иванова, Аверчуку влепили неполное служебное со-ответствие, он ходил, налитой нездоровой краснотой, и считал, что стал жертвой ин-триг старпома. На Сольникова началась охота, старпом за две недели почернел ли-цом. Одним июньским вечером – шел дождь, было сумрачно – Башилов заглянул в рубку дежурного навестить Матвея Лазаревича. Горовец с горестным видом, перехо-дя на трагический шепот, рассказал, что против Сольникова готовится провокация. Он случайно слышал, как «Фюрер», то бишь «особист», докладывал, что видел стар-пома в городе мертвецки пьяным, и командир решил встретить его соответствую-щим образом. У трапа будет выстроен «доверенный» личный состав в качестве сви-детелей, кое-кто из офицеров, трап же приказано осветить прожектором для больше-го эффекта.
- Этого допустить нельзя, Алеша. – Горовец вздохнул.
- А что делать?
- Что? Встречайте старпома за КПП, я скажу Павиану, что вы на соседнем ко-рабле. Возьмите с собой нашатырный спирт и горсть кофейных зерен. Погодите, я сейчас принесу из каюты и скажу, как разбавить нашатырь.
Башилов вовремя выскочил за КПП, – в дождливых сумерках полярного дня отчетливо проступала коренастая фигура Сольникова. Старпома водило, он то и де-ло «рыскал», сбивался с курса. Увидев Алексея, сказал: «Все надоело, штурманец. Достал меня Павиан, пять жалоб на меня от матросов организовал, лежат в полит-управлении флота: грубость, политические высказывания и даже понуждение к пе-дерастии. Конец! Против подлости я бессилен». Башилову стоило немалого труда убедить Сольникова прибегнуть к совету папы Матвея. После нашатыря старпома вырвало, минут десять он послушно хрустел кофейными зернами, трезвея на глазах.
- Смотри-ка, подействовало, - удивился он.
- Сможете по трапу пройти прямо?
- Думаю, что смогу. Ты иди, штурманец, спокуха! Я лишу Павиана удовольст-вия.
Когда Башилов поднялся на борт, прижимая к груди предусмотрительно захва-ченный с собой рулон карт, завернутый в кальку, приготовления к встрече старпома были закончены. Нужно было видеть, какое разочарование выписалось на лосня-щейся физиономии Аверчука, когда Сольников легко взбежал по трапу и, вежливо поздоровавшись, укрылся в своей каюте, оставляя за собой устойчивый аромат кофе «арабика». Башилов похлопал себя по лбу тугим рулончиком карт и, ни к кому кон-кретно не обращаясь, обронил:
- Факир был глуп, и фокус не удался.
Не мог он себе отказать в этом маленьком удовольствии и с невинной улыбкой встретил ненавидящий взгляд Аверчука. Едкого маслица в огонь подлил папа Мат-вей:
- Товарищ командир, разрешите подмениться на дежурстве на десять минут? – испросил разрешения он.
- Это еще зачем!
- С вашего позволения, я хочу по большому, -  доверительно сообщил помощ-ник по снабжению и вздохнул, как бы подчеркивая неуместность своего желания.
   
                4               


С объявлением готовности номер один старпом – командир главного командно-го пункта, место его там, но прежде чем спуститься на ГКП, Башилов, повинуясь внутреннему сигналу, заглянул в ПЭЖ – пост энергетики и живучести корабля. По-чему он это сделал, Алексей не смог бы себе объяснить, – он доверял этому особому чувству. Появился он вовремя. Сценка, свидетелем которой он стал, не сулила ниче-го хорошего: комдив движения капитан-лейтенант Тычинский тряс за грудки ко-мандира трюмной группы лейтенанта Цыганкова по прозвищу «Шура-чепеносец» и придушенно сипел:
- Я тебя сейчас уделаю, я тебя…
У Шурика безвольно моталась голова, он глупо улыбался.
- Отставить, -  тихо сказал старпом. – Что за шум, а драки нет?
- Была бы, - мрачно заключил Тычинский, -  не проверь я, из какой цистерны этот кретин собирается гнать топливо в расходную. Представляете, обводненный ма-зут хотел закачать.
У Башилова похолодел затылок. Обводненный мазут… Сразу бы заклинило нефтеперекачивающие насосы, погасли котлы первого эшелона и, как результат, - потеря хода в узкости. Не нужно обладать особым воображением, чтобы предста-вить, что за этим последовало бы.
Тычинский отпустил свою жертву и с горечью сказал:
- Не знаю, что и делать, Алексей Григорьевич, Цыганкову ничего доверить нельзя.
- Выход один, - заключил Башилов, - ходите повсюду за ним и контролируйте каждый шаг. А где механик?
- В машине. Сейчас придет.
- Решайте свои семейные проблемы сами. Желательно без рукоприкладства.
«Нужно переговорить с механиком. Один на один, - пометил в памяти Баши-лов, – а с Цыганковым нужно прощаться, на боевом корабле ему не место».
Поднимаясь по трапу, Алексей почувствовал запах выпекаемого хлеба. Два мо-лоденьких матроса из носовой аварийной партии явно тянулись к хлебопекарне. Увидев старпома, они вытянулись и с испугом уставились на него.
- Друзья, а вы что здесь делаете? – Башилов нахмурился. – Ваше место по бое-вому расписанию в районе носового бытоустройства. Правда, запахи там несколько иные…
- Так точно, -  подтвердил один из матросов, худенький, светловолосый. Поту-пившись, он едва слышно добавил: - Больно уж здесь хлебушком хорошо пахнет.
Старпом улыбнулся:
- Понюхали? А теперь по местам.
Сколько всего наворочено про старпомов: «Должность старшего помощника несовместима с частым отсутствием на корабле», «Старпому лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер», «Если старпом идет по левому борту, личный состав, от греха, перемещается на правый». Башилов эти постулаты не подвергал сомнению, но принимал с оговоркой. Какой прок в том, что матросы будут от него разбегаться и прятаться по углам? А недавно Шахров поразил его еще одной мыслью на этот счет: «Запомните, каков старпом, таковым будет он и командующим флотом». Ниче-го себе, парадоксик!
На ГКП4) все было как обычно: жалобно посвистывали сельсины5) на репите-рах6) гирокомпаса и всех штурманских проборах, их перекрывало торопливое бормо-тание – по связи шли переговоры между постами. ГКП – мозг корабля, в него входят ряд важных подразделений: БИП7), корабельный пост связи, командный пост сбора и обработки информации, боевые посты частей два и три, пост ПВО и многое другое. Сюда стекается информация от технических средств связи, внешних постов наблю-дения, тщательно анализируется и готовятся предложения командиру для принятия решения. ГКП обслуживают свыше сорока специалистов. Если ракетой снесет ходо-вой пост, управление кораблем возьмет на себя главный командный пункт.
Башилов прошел к своему столу, сел во вращающееся кресло. Если развер-нуться на полкорпуса, метрах в трех от себя он увидит офицера БИП лейтенанта Га-ранина, точнее его уши. Из ходовой рубки доложили: «Ходовая – БИП: корабль идет рекомендованным курсом! Впереди по курсу целей нет, шкала пять – пятнадцать миль!»
Корабль идет…Башилов как бы со стороны увидел корабль: высокий хищный форштевень, зенитно-ракетный комплекс «Шторм», противолодочный ракетный комплекс «Метель», грот – мачта с радиолокационной антенной дальнего наблюде-ния, ходовая рубка, шестиствольные пушки, вертолетный ангар, противоторпедные бомбовые установки. Корабли этого проекта – красивейшие в мире. Это признавали и супостаты. Трудно поверить, что у этого легкого на вид, изысканного красавца во-доизмещение почти восемь тысяч тонн, машины мощностью  девяносто тысяч ло-шадиных сил, команда в четыреста человек, а огневая мощь позволяет причислить его к классу крейсеров.
…Белая ночь, море и небо пронизаны тревожным светом, слились между собой, на их фоне скользит «Макаров», оставляя пенистый росчерк. Вот таким хотелось бы Башилову изобразить своего любимца, но он никогда не рисовал ни моря, ни кораб-лей. Все его акварельные этюды были «земными», наполненными солнцем, светом и даже, казалось, запахами. «Леша, -  сказал как-то Сольников, разглядывая акварель Башилова, - а из тебя мог бы получиться хороший художник. Не жалеешь, что зако-пал талант?»
После восьмого класса Алексей и в самом деле собирался поступать в художе-ственное училище – жил он тогда у тетки в Киеве, - но судьба заложила очередной вираж: внезапно приехал отец и забрал его в Новосибирск. С годами Башилов рисо-вал все реже и реже. В многочисленных анкетах, которые ему приходилось запол-нять, в графе о родителях он скромно обозначал – «служащие» и только в самой ранней автобиографии времен поступления в училище написал: «артисты балета». Не потому, что стеснялся, просто было слишком уж необычно.
Снова громыхнул доклад с БИПа. Башилов поморщился, стараясь подавить раздражение. Гаранин в очередной раз ошибся. Конечно, можно было просто сделать ему замечание, но для воспитательного эффекта Алексей взял микрофон «Каштана» и громко сказал:
- Гаранин, до каких пор приводной буй у вас будет маневрировать, как опасная цель, прямо по курсу? Извольте использовать данные всех систем сбора информа-ции.
Слова его разнеслись по трансляции. В динамике послышался шорох, потом нечто похожее на вздох. Уши у Гаранина вспыхнули, как индикаторные лампочки.
«Извольте», – Башилов усмехнулся, он в который уже раз ловил себя на том, что невольно подражает Шахрову. Командир во многом достоин подражания, но нужно найти и свой стиль


Нынешней весной, в конце мая, в зале ожидания симферопольского аэропорта он встретил Аверчука. Трудно было признать в этом постаревшем, неряшливо оде-том человеке бывшего командира «Оживленного»: грязноватая пляжная кепочка, флотские брюки, форменная рубашка, пиджак, сшитый из синей диагонали, из кото-рой кроят кителя, на лацкане орденские планки, значки. Только голубые глаза мер-цали из глубоких впадин как прежде – настороженно, цепко. Аверчук летел в Моск-ву, в приемную Верховного совета с какой-то жалобой, жил в Ялте у тещи, пробивал квартиру.
- Схарчили меня, штурман, - уныло тянул он. – Ничего, я до Брежнева дойду, еще пожалеют, сволочи. А ты что здесь?
- Семью отвозил в Севастополь. У жены отпуск. А меня отозвали на боевую службу.
- Оно конечно. Здесь, на юге, жизнь. А що Север задрипанный? Одно комарье…
Алексей слушал Аверчука, и ему не верилось, что с этим человеком связан са-мый трудный, определяющий год его службы. Он закалился, не потерял лица и об-рел то, что на флоте определяется одним словом – «живучесть». И еще под командой Аверчука Башилов совершил первое плавание вокруг Европы: мыс Нордкап, Ла-фонтенские и Оркнейские острова, проливы Ла-Манш и Па-де-Кале, Бискайский за-лив, мыс Сан-Висенте, Гибралтар, Средиземное, Эгейское и Черное моря. Тогда, в шестьдесят восьмом году, пришли в Севастополь в конце августа, встали у Троиц-кой стенки. В штабе Черноморского флота ждала телеграмма: «Капитана третьего ранга Сольникова Юрия Петровича откомандировать в распоряжение командую-щего Северным флотом» – это означало долгожданное назначение командиром. От-метили скромно, в ресторане «Приморский» – ужин с минимумом алкоголя: шам-панское, таврический портвейн. Присутствовали сам виновник торжества, Башилов, минер, механик и папа Матвей. Хотя Аверчук оставил старпома в покое и переклю-чился на борьбу с замполитом, расслабляться было нельзя.
Корабль отправили на ремонт в Поти. Вскоре приехала Анастасия с дочерью. Жили недалеко от КПП завода в двухэтажном доме на первом этаже. От той осени остались скудные впечатления: дожди, пряный запах лавровишни, туман, в саду зо-лотились мандарины. Перед Новым годом стояло лето, двадцать восемь градусов, загорали, а пятнадцатого января пошел снег. Весной грянуло наводнение. Из-за обильных дождей разлилась Риони, семьи офицеров перевезли на корабль. В кори-доре висели распашонки, ползунки и слышался детский плач.

«Лимоновую жизнь» прервала телеграмма. Башилова отзывали на Северный флот – штурманам не давали засиживаться на берегу. В управлении кадров Алексею сказали, что он назначен командиром боевой частью один на эскадренный миноно-сец «Бывалый».
- Кто командир?
- Секрет. Сам узнаешь.
- Неужели Сольников?
- Иди, штурман, иди. Или по Аверчуку соскучился?
Знакомый контрольно-пропускной пункт бригады. Отсюда, с заповедной тер-ритории, для Башилова всегда начиналась новая жизнь. Взбежал по трапу на «Бы-валый», с бьющимся сердцем постучал в дверь командирской каюты и услышал знакомое: «Кам ин!»*.
Сольников сидел за столом, вприщур разглядывая Башилова. Постучал ребром ладони по столешнице, пресекая возможные вольности, сказал:
- Присаживайтесь, штурман. Как доехали?
«Вы» – подчеркнутое, чуть насмешливое. Башилов не знал, как себя вести. Ведь закадычные же были друзья. Понял, взял нужный тон.
- Прибыл без замечаний, товарищ командир. Официально представляться?
Сольников усмехнулся:
- В восемнадцать ноль-ноль быть у меня в каюте. Тогда и представитесь, а сей-час устраивайтесь.
Вечером выпили по рюмке, Сольников сказал:
- Мы с тобой, Леха, вне службы друзья. Усек? А служить тебе придется трудно. Во-первых, я знаю все твои таланты, потому ты и нагрузки получишь соответст-вующие. Во-вторых, старпом у меня с «волосатой лапой», и не где нибудь, в Цека, в военном отделе, поэтому не служит, а отбывает номер. Путь у него звездный: годик покантуется в старпомах, потом пошлют на новостройку в Ленинград командиром, далее – академия и тепленькое штабное местечко до адмиральских «мух». Так что на время отсутствия Ковалева, ты старпом, вникай, учись, набивай шишки. Насколько мне известно, родственников в Цека у тебя нет.
О финале Аверчука Алексей уже узнал в устном изложении очевидцев. Война с замполитом ожесточилась. Экипаж «Оживленного» с интересом наблюдал за по-единком. Замполиту симпатизировали, но отстраненно. Ремонт – страшный период для любого корабля, на «Оживленном» все выглядело уродливей и ярче. Верно ска-зано: «Когда паны дерутся, у холопов чубы трещат». Поэтому команда предпочла нейтралитет. Развязка наступила неожиданно. Аверчук предложил замполиту миро-вую, Иванов согласился. Мир решили отметить в потийском ресторане «Фазиси». Алексей Климович свободно выпивал литр водки, Игорь Иванов оказался слабее. Аверчук напоил его до невменяемости, посадил в такси, не доезжая КПП бригады ремонтирующихся кораблей, выкинул беднягу из машины под дождь и позвонил в комендатуру и дежурному по политотделу: забирайте голубчика. Иванова взяли. По-следовало разбирательство, дело замять не удалось, обеих сняли с должностей и уво-лили в запас.
--------------------------------
* Кам ин – войдите (англ.)

               



                5

Кольский залив остался позади, корабль шел по фарватеру между полигонами. Объявили готовность номер два, на вахту заступила первая боевая смена. Башилов прислушался к движению корабля: все вроде бы нормально, но тревога не проходи-ла. Корабль с конца октября не выходил в море, частично сменился экипаж, в его состав вошли семьдесят восемь молодых матросов. Он хорошо представлял их со-стояние: мальчишки с еще не отросшими волосами, только что прошедшие жесто-кую ломку в учебных отрядах, оглушенные новыми впечатлениями, здесь, на кораб-ле, среди стальных переборок и механизмов, чувствовали себя одиноко. Их нужно было внедрить в экипаж, защитить от неизбежного давления «годков» и заставить поверить в себя, в свои силы. Далее вступал в действие совет папы Матвея: учиться у всех и всему. Горовец уволился в запас, жил в родном Бердичеве и в каждом пись-ме приглашал Башилова «со всем кагалом» к себе в гости.
Только учеба « у всех и всему» позволила Алексею избежать тяжелых кон-фликтов с Аверчуком. Молодой штурман точно броней непробиваемой покрылся, – с каменным лицом выслушивал замечания командира. Скверное настроение заглу-шал учебой, обложился формулярами, инструкциями, не стеснялся задавать вопро-сы старшинам и матросам, подолгу задерживался на боевых постах, вникал в тонко-сти, вроде бы и не нужные на первых порах салаге-лейтенанту. Любознательность Башилова была отмечена экипажем, он, что называется, пришелся ко двору, и все же, когда теплым июльским деньком он появился за волнорезом и спокойно уселся на банку, «годкам»8), хранителям традиций, это не понравилось. Курить за волноре-зом имел право только состоявшийся моряк как минимум по третьему году службы, а офицеру и вообще там делать нечего. А штурман спокойненько так сидел и поку-ривал, млея на солнышке. «Годки», а служили тогда по четыре года, попробовали пронять зарвавшегося лейтенанта ехидно-ласковыми вопросами, вроде того, а сдал ли он зачеты на допуск к самостоятельному управлению службой, и все такое, на что Башилов простецки заметил: «Братцы, я же хорошо понимаю, что не по чину здесь расселся. Давайте сделаем так: устроим что-то вроде поединка по знанию устройства корабля. Выставите знатока, организуйте судейство, все путем, и сразимся. Проиг-раю – за волнорез до поры не ходок. Как?» Идея понравилась. Командир отделения рулевых из списанных курсантов мореходки ухмыльнулся: «Хорошо бы приз уста-новить». Башилов пожал плечами: «Можно. Водка, понятно, отпадает, вы меня сами уважать перестанете. Давайте на ящик лимонада поспорим. Но так, чтобы проиг-равший на своем горбу притащил его от военторговской столовой до трапа». Матро-сы радостно заржали, представив, как лейтенант волочет увесистый ящик по при-чальной стенке. Поединок состоялся на другой день, в воскресенье. Против Башило-ва выступил сам старшина носовой машинно-котельной команды. Сражение с пере-рывами длилось три часа, и Башилов его выиграл, правда, с незначительным пре-имуществом. Ящик с лимонадом, как  уговорено, был доставлен на борт и распит в старшинской каюте. Кто-то из «стукачей» все же донес об этом командиру, и штур-ман угодил на гауптвахту за организацию «пьянки», - такую несправедливость Аверчуку не могли простить даже те старшины, кто не без удовольствия наблюдал, как командир издевается над молодыми офицерами. Наказание последовало неза-медлительно. Когда «Оживленный» в очередной раз проходил мимо флагманского корабля и по ритуалу следовало исполнить сигнал «Захождение», горниста на месте не оказалось и Аверчук с ходу получил «фитиль» от адмирала. Сольников по этому поводу мрачно заметил: «На корабле становится опасно плавать».


«Адмирал Макаров» оставил позади слева мыс Сеть-Наволок, на траверзе Мо-товского залива пошла зыбь. По трансляции прозвучала команда: «Корабль для плавания в штормовых условиях приготовить!» Старпом, перед тем, как обойти контур надстройки, заскочил в штурманскую рубку. Капитан-лейтенант Пальчиков, глянув на него, усмехнулся:
- Тянет, Алексей Григорьевич?
- Тянет.
- Пора отвыкать, товарищ старший помощник. Я вроде справляюсь.
- Справляешься. Чья школа?
Башилов придирчиво осмотрел карту, вздохнул:
- Герман, что ты по поводу всей этой истории думаешь? - Алексей ткнул паль-цем в точку, где по предварительным данным дрейфовал спасательный буксир.
- Лабуда какая-то! Лодка идет на боевую службу, на борту врач, доктора у нас насобачились отрезать аппендиксы за пятнадцать минут, но больного зачем-то пере-саживают на буксир. Буксир при этом теряет ход и спокойненько дрейфует в Норве-гию. Заметим, буксир-спасатель! Мне не нравится спасать спасателей. Согласитесь, шеф, в этом есть что-то противоестественное. Особенно, если учесть, что послезавтра Новый год.
- У меня приблизительно такое же ощущение.
- Синхронно мыслим.
- Представляешь, я уже пельмени уселся делать…
- Двойное хамство. Некоторые холостяки, вроде меня, лишились возможности попробовать настоящие сибирские пельмени.
Герман Пальчиков – умненький паренек, год назад пришел на «Макаров» со сторожевого корабля пятидесятого проекта вторым штурманом и сразу всех поразил полным отсутствием почтения к начальству – такое впечатление, что он закончил не Высшее военно-морское училище имени Фрунзе, а гуманитарный вуз. Вид имел про-стецкий: круглолицый, с вздернутым носом, низкорослый, лысоватый, одевался не-брежно, питал пристрастие к фуражкам без металлического каркаса, чем вызывал постоянное раздражение у комендантского обхода в городе. И только голубые глаза в хитроватом прищуре выдавали личность незаурядную. Башилову понадобилось пол-года тяжелого труда, чтобы привести подчиненного в «меридиан». Штурманом Гер-ман Пальчиков оказался классным, командир «Макарова» Шахров, сам в прошлом штурман, сразу это отметил и прощал Герману его многочисленные выверты, выка-зывая неудовольствие исключительно Башилову. Тут было еще одно обстоятельст-во: Шахров «коллекционировал» людей необычных. Старший кок «Макарова» Миньков в прошлом работал поваром в московском ресторане «Метрополь», коман-дир боевой части пять капитан второго ранга Дудакин – в прошлом чемпион Воору-женных Сил по классической борьбе, сигнальщик Зязин – выпускник циркового училища, клоун и т.д. Пальчиков – полиглот. Свободно говорит на английском, не-мецком, французском, прилично понимает по-испански и сейчас зачем-то изучает фарси. На боевой службе Германа задергали разведчики: переведи это, переведи то. Вынужден был вмешаться командир: «Пальчиков – штурман, милейшие, потруди-тесь сами знать языки. А что неясно – ко мне!»
- Значит, полагаешь, что все это лабуда? – Башилов умышленно нажал на лю-бимое словечко штурмана.
- Ну, конечно. Я это железой чувствую.
Обход старпомом наружного контура надстроек при штормовом приготовлении - обычное дело. Особое внимание вахте у тяжелых дверей – выход на верхнюю палу-бу для работ только с разрешения командиров боевых частей при соответствующей страховке, чтобы не смыло за борт, ну и конечно проверка -  все ли закреплено, все ли на месте. Ходили втроем: старпом, помощник, боцман. Помощник – в Питере, боцмана, к счастью, успели перехватить на КПП эскадры. Вид у него, между тем, был невозмутимый. Как обычно, чисто выбрит, подтянут, ботинки надраены, на ки-теле ни пятнышка, словно перемещался он в пространстве, пренебрегая законом всемирного тяготения. Башилов, глянув на него, почему-то расстроился:
- Боцман, у вас неприятности в жизни бывают?
Мичман слегка приподнял левую бровь:
- Крайне редко, Алексей Григорьевич, я стараюсь их предупредить. Если, ко-нечно, они не предначертаны судьбой. Тут всякие действия бессмысленны.
- Значит, вы фаталист?
- Безусловно.
Боцман большого противолодочного корабля «Адмирал Макаров» мичман Игорь Станиславович Иртеньев тоже был из коллекции Шахрова. Так уже повелось на всех флотах, что в боцмана шли здоровенные, прижимистые хохлы, и фамилии у них, понятное дело, были соответствующие: Перебейнос, Портянко, Драч, Неподоба. Боцман с дворянской фамилией и внешностью артиста эстрады сбивал с толку. Ир-теньева частенько принимали за порученца командующего флотом, на худой конец за «секретчика» или корабельного финансиста. При всем при том Игорь Станисла-вович превосходно знал боцманское дело и вообще мог все: починить телевизор, сплести мат, так как его плели моряки времен парусного флота, запустить дежур-ный дизель-генератор, он умел печатать на пишущей машинке «вслепую» и многое другое. В одной из боцманских шхер он создал мастерскую по изготовлению моделей кораблей. Говорят, в кабинете начальника Главного штаба ВМФ стоит изящный парусник, изготовленный руками Иртеньева.
Боцману было тридцать пять лет, он был холост, имел однокомнатную кварти-ру и автомобиль «Жигули». У него был только один недостаток – не состоял в КПСС. На него замполиты не наседали, это было даже выгодно, он как бы делал ре-альным существование «блока коммунистов и беспартийных».
Корабль двигался в полярном мраке, только там, за кормой, где осталась глав-ная база Северного флота, изредка вспыхивали и гасли звездчатые огни. Покачива-ло, каждые две-три минуты форштевень срезал крупную волну, слышалось надсад-ное «бымс» и в воздухе зависала мелкая водяная пыль. «Скоро начнется обледене-ние», - отметил Башилов, тяжело, в раскорячку ставя ноги на палубу. Боцман даже в поддутом спасательном жилете выглядел стройным, в его движениях было что-то кошачье, гибкое, стремительное. Замечания старпома он легким росчерком заносил в небольшую записную книжечку собственного изготовления, тонким шкертом при-крепленную к кольцу на поясе. Иртеньева можно было не проверять – все выполнит точно и в срок. Выражаясь словами Юрия Петровича Сольникова, «боцман соответ-ствовал своему предназначению», но в движениях его было все же нечто механиче-ское, как бы лишенное души, и Башилов невольно сравнил его с боцманом с «Быва-лого» Иваном Степановичем Юровым. Вот это боцманюга! Среднего роста, кряжи-стый, с распирающим китель животом, крупной, сидящей на плечах головой. Он на-поминал черноморского каменистого краба, вот только глаза у него были малень-кие, глубоко спрятанные под густыми бровями, отчего лицо  выглядело слепым и невыразительным. Словечки «ась», «пошто», «давеча», замкнутая угрюмость созда-вали впечатление непробиваемой тупости, но впечатление было обманчивым. Юров был умен, артистичен, начитан, превосходно знал флотскую жизнь и удачно пользо-вался своей «маской» недалекого человека. О его розыгрышах на эскадре ходили ле-генды. Частенько оставаясь за старпома или помощника командира на «Бывалом», Башилов так же вот обходил с боцманом верхнюю палубу. Юров никогда ничего не записывал, Алексей вообще никогда не видел его с ручкой в руке, и порой ему каза-лось, что боцман не умеет писать, не знает алфавита. Зато уж видел он все, видел ку-да больше, чем молодой штурман, и только по гневно приподнятым бровям можно было судить, что с виновниками той или иной небрежности боцман разберется с присущей ему крутостью. Нередко вечерком Юров стучал в дверь каюты Башилова и, если тот был один, шепотом просил: «Налей на два пальца «шила»9),  Григорье-вич. Чтой - то сердце саднит». Башилов наливал. Два здоровенных боцманских пальца как раз достигали отметины на середине граненого стакана.
Нынче Юров ушел на покой, живет в Севастополе, работает на судоремонтном заводе. У его жены Марии собственный дом на Корабельной стороне неподалеку от госпиталя флота – остался от родителей. Башилову очень нравились улочка, скаты-вающаяся к морю, дом за забором из инкерманского камня, дворик с цветущим по весне миндалем и старинной коптильней. Нигде больше не ел он такой вкусной  ставриды и барабульки. Юров всегда радовался приезду Башилова с семьей, для них освобождались две прохладные, чисто выбеленные комнатки, где на стенах висели пучки какой-то целебной травы.
Старпом поправил спасательный жилет, натянул  фуражку на лоб, следовало бы поднять капюшон канадки – морозец небольшой, но влажность и ветер делали свое дело. К сожалению, капюшон ограничивал видимость, и это было опасно. Спа-сательный жилет – условность, в декабрьском море больше пятнадцати минут никто не протянет, остановится сердце. Башилова всегда беспокоила дверь на ют, через ко-торую выносили мусор и пищевые отходы. В шторм мусор сваливали здесь прямо на палубу по команде с мостика сразу с прохождением самой большой  волны. Вахтен-ный офицер командовал по связи с ютом: «То-о-овсь…ноль!». Быстро отдраивалась кремальера, распахивалась дверь и пищевые отходы через проем двери выливались на ют. Их тот час смывало волной, и процедура повторялась с проходом очередной волны.
- Боцман, баллоны закреплены?
- Так точно! – слова, будто плевок, ветер отбросил в сторону, но старпом все же услышал ответ:
 - Механик лично проверял.
Ох уж эти проклятые баллоны – источник стольких неприятностей. Дней де-сять назад, утром, часов в одиннадцать, Башилову доложили, что только что в воро-та КПП эскадры въехала черная «Волга» первого заместителя командующего фло-том вице-адмирала Волдаева и направилась к третьему причалу. Командир с утра отправился в поликлинику – заболел зуб – и встречать начальство предстояло ему, Башилову. Алексея ветром сдуло с мостика, через минуту он уже стоял у трапа. Руб-ка дежурного по кораблю разрывалась от телефонных звонков, – эскадра завозилась, появление Волдаева ничего хорошего не сулило.
«Волга», тускло подсвечивая подфарниками, помедлив, свернула к «Макаро-ву». Башилов с курсантской поры напрочь был лишен страха перед начальством, что ему, конечно же, вредило, но Волдаева он уважал, более того, после памятной встречи на «Оживленном» испытывал к нему чувство, напоминающее юношескую влюбленность. Алексей усмехнулся, представив, как с облегчением вздохнули на ко-раблях эскадры, – сигнальщики уже доложили о движении первого заместителя ко-мандующим флотом.
По трапу вслед за вице-адмиралом торопливо взбирался начальник ОУС – от-дела устройства службы флота -  капитан первого ранга Деревянко, одышливый толстяк с красным, будто ошпаренным лицом. Это осложняло ситуацию. Волдаев сухо поздоровался со старпомом, спросил:
- А где Шахров?
- В поликлинике, у стоматолога. Я послал оповестителя.
- Зачем?
- Объявили штормовое предупреждение, товарищ вице-адмирал.
- А сам не справишься?
- Справлюсь, конечно, но…
- Никаких «но». Сколько у тебя не сдано зачетов на допуск к самостоятельному управлению кораблем?
- Два. Химик и медик.
- Стыдно! На следующей неделе сдать и доложить мне лично.
- Есть.
Волдаев стремительно поднялся по трапу, направляясь в ходовую рубку. Дере-вянко едва поспевал за ним. Адмирал внезапно остановился и, повернувшись к Ба-шилову, спросил:
- Старпом, а что это за баллоны лежат на причале?
- Наши, корабельные, я приказал их выгрузить на причал, ждем машину, что-бы увезти на замену.
Удивительно, как от голоса адмирала не рассыпались в прах плафоны, не об-рушился подволок и не треснули стальные переборки.
- Вы посмотрите на него! – гремел Волдаев, обернувшись к Деревянко. – Он уже приказывает! Вместо того чтобы отрабатывать боевой норматив  разгрузки -погрузки боезапаса, он за трое суток выгружает баллоны на причал и ждет машину! Так вот, старпом, машины не будет, я запретил в связи с объявлением сигнала «До-рога два». Кстати, все ли на корабле приведено в соответствие с объявленным сиг-налом?
- Так точно.
- Посмотрим, посмотрим, старпом. Как ты себя на «Оживленном» тогда назвал, помнишь?
- Нет, товарищ вице-адмирал.
 Башилов бесстрашно «кушал» глазами начальство. У Деревянко от пота бле-стело лицо, на скулах проступили розовые пятна, с кончика бледного носа свисала мутная капелька.
- Зато я помню!
Волдаев небрежно стряхнул на кресло шинель и энергично направился в ма-шинно-котельное отделение. Адмирал никогда не был удовлетворен обстановкой и положением дел на кораблях, и то, что он отправился в царство механика, где всегда можно найти недостатки, означало одно – Башилова ждала воспитательная, отцов-ская порка. Машина между тем, как и положено по штормовому предупреждению, была введена, все, что нужно, шипело, посвистывало, вахтенные выглядели вполне пристойно для «маслопупов», от командира боевой части веяло такой уверенностью и силой, что адмирал, досадливо кашлянув, спустился на платформу ниже, и тут зна-менитый его голос зазвучал с удвоенной силой:
- Почему в трюмах такой бардак? Кто старшина трюмной команды?
Перед ним мгновенно возник старшина первой статьи, «годок», плотный, с вислыми усами, стриженный почему-то наголо, в правой руке-клешне он сжимал ветошь, что-то, видно, протирал. Набычившись, он скороговоркой доложил:
- Старшина трюмной команды старшина пэрвой статьи Бордак!
-Что? – взревел адмирал. – Как?
Башилов отчетливо представил, как лопаются от крика сварные швы корпуса, как стылая зимняя вода врывается в образовавшуюся пробоину, затопляя машинно-котельное отделение. Его негромкий голос странно прозвучал в образовавшейся ти-шине:
- Товарищ адмирал, Бордак – его настоящая фамилия.
- В самом деле? – Волдаев с изумлением уставился на старшину.
- Так точно, -  обреченно подтвердил старшина первой статьи.
- Почему не заменил фамилию?
Старшина запихнул ветошь в карман, повел крутыми плечами и, путая укра-инские и русские слова, сказал:
- Ни як не можно, товаришу адмирал. Мы, Бордаки, чумацкого роду триста лет як. Колы я зминю призвище, в село не пустять, до хаты.
Волдаев огляделся и обычным своим голосом заключил:
- Каков поп, таков и приход. Устранить! Старпом, лично проконтролировать! И действуйте по плану, меня не провожать.
Через несколько минут Волдаев уже спускался по трапу. Деревянко успел пока-зать Башилову кулак и шепнуть:
- Повезло тебе с этим Бордаком, смутил адмирала. Сейчас он на «Нахимове» отыграется. Баллоны все же убери, немедля убери.
-А где они? – улыбнулся Башилов. На причале было пусто, подсуетился, успел механик.
Деревянко с недоверием оглядел причальную стенку и хмуро бросил:
- Фокусничаешь, Башилов. Смотри, допрыгаешься. Твое счастье, что адмирал к тебе по неведомой причине благоволит…


Осмотром наружного контура надстроек Башилов остался доволен, мелкие не-достатки устранит боцман, тут все «железно», можно не терять времени. Старпом заскочил в каюту, переоделся. Натянул рабочий китель, брюки «второго срока», сменил ботинки на «микропоре» – в них не так скользко, на туфли. Присел к пись-менному столу, включил настольную лампу. На него из-под толстого плексигласа, закрывавшего столешницу, глянули Анастасия с девочками. У каждой было свое выражение лица: у Таси – несколько загадочное, у старшей дочери – строгое, у младшей – глупо-улыбчивое. Башилов с трудом отвел взгляд, заставил себя сосредо-точиться, но помимо воли перед ним всплыла картина, а может, это был мгновен-ный провал в сон: комната в их квартире, знакомая до мельчайших подробностей – увидел даже рисунки на обоях, у окна, спиной к нему, Анастасия. Светлый силуэт на фоне глянцевито-черного стекла. Что-то безутешно-горькое было в опущенных пле-чах, ссутулившейся фигуре. Такой Анастасию он не видел никогда, и у него как-то нехорошо заныло сердце. Завтра она конечно же никуда не пойдет, встретит Новый год дома с девочками, ее будут звать в компанию, как обычно прибежит Галка Дуда-кина, потащит к себе, Тася вежливо поблагодарит и откажется. Сдержанность – от крови, Башилов только недавно узнал, что мать у Таси эстонка. Так же сдержанно и сурово ждут эстонские женщины своих мужей-рыбаков, ушедших в море.
Башилов не помнил случая, чтобы Анастасия была чем-то недовольна, посето-вала бы на нелегкую жизнь, она спокойно, с поразительной деловитостью решала все сама. Утлая комнатенка в Североморске по улице Советской – по ночам бегали крысы, переезд в Севастополь, потом Поти, через полгода возвращение в Северо-морск, затем снова Севастополь, учеба в Ленинграде – штурманские классы, снова Североморск, Ленинград – назначение на новостроящийся корабль…Багажи, кон-тейнеры, маленькие девочки на руках, обживание новых «углов». «Здравствуй – прощай» - так называли такую жизнь, и Анастасия не только не тяготилась судьбой, но, пожалуй, была и счастлива. Ему же, Башилову, оставалось только одно – слу-жить.

                6               


При ходе  восемнадцатьузлов10)  корабль стремительно обрастал льдом, мелкая водяная пыль, на лету схваченная морозом, оседала на надстройки, придавая им ди-ковинный, сказочный вид. Леера напоминали праздничные гирлянды, ракетные комплексы – восточные дворцы, мачты – нечто марсианское, лобовые стекла в хо-довой рубке специально обогревались и походили теперь на амбразуры, пробитые в ледяном наросте. Густо-черное небо временами наполнялось холодным зеленоватым свечением, точно кто-то включал и выключал огромную приборную доску -  играли сполохи.
Обозрев все это великолепие с крыла мостика, Башилов вернулся в ходовую рубку. Командир сидел в кресле, казалось, что он спит, – так Шахров мог сидеть ча-сами, словно вросший в кресло, но Алексей знал, спокойствие это кажущееся, ничто, даже мелочь, не ускользнет от внимания командира. Шахров обладал каким-то осо-бым устройством, микрокомпьютером, что ли, постоянно включенным в одной из частей мозга, ведающей анализом обстановки. Вот и сейчас при виде Башилова губы у командира дрогнули, исказились в усмешке:
- Все в фуражечке прохлаждаетесь, старпом. А если ветром сорвет такое вели-колепие? Фуражечку строили в Питере, у Пяти углов, небось у Романа Абрамовича?
- Точно. Ремешок у меня особый, не сорвет. Товарищ командир, идет интенсив-ное обледенение, нужно сбавить ход.
И опять ничего не отразилось на лице Шахрова. Голос его прозвучал издалека, будто из динамика:
- Я полчаса жду от вас предложений. Сбавьте ход до девяти узлов, доложите об этом в штаб флота и организуйте обколку льда на надстройках, после – отдых двести минут.
По-видимому, Шахрову и в голову не приходило, что Башилов может чего-то не уметь, не знать. ЕГО старпом должен уметь и знать все.


Практику кораблевождения и вообще тонкости морской службы Башилов по-стигал на эскадренном миноносце «Бывалый». Сольников, как обещал, взвалил на его плечи бесчисленные нагрузки. «Пусть у тебя кожа задубеет», - пояснил он. Слу-чалось, звонил в каюте внутренний телефон, по резкому, требовательному звонку Алексей догадывался – командир, снимал трубку и представлялся: «Командир кате-ра, командир спасательной шлюпки, нештатный историограф корабля, секретарь партийной организации, физорг корабля, председатель всех внутрипроверочных ко-миссий, заведующий тактическим уголком, заведующий кают-компанией…», – мож-но было еще продолжить, но в трубке слышалось напряженное, нетерпеливое сопе-ние, потом отрывистое: «Слушай, я уже забыл, что тебе хотел сказать…Да пошел ты!», - и Сольников бросал трубку.
Приход Башилова на эскадренный миноносец «Бывалый» совпал с образовани-ем оперативной эскадры. Вначале это могучее соединение состояло из трех эсминцев 56 проекта: «Бывалого», «Сознательного», «Несокрушимого».
Штаб эскадры разместили на борту «Бывалого», началась такая карусель, в которой, казалось, никто ничего не мог понять. Штабные первым делом изгнали ко-рабельных офицеров и мичманов из кают, вытеснив их на боевые посты. Слажива-ние офицеров штаба шло медленно и болезненно, по неведомой причине кадровики укомплектовали штаб эскадры надводных кораблей подводниками, те специфики не знали, но драли нос, держались амбициозно, то и дело попадая в нелепые ситуации. К примеру, флагманским механиком эскадры назначили подводника-дизелиста, дела он настолько не знал, что корабельные остряки тут же прилепили ему кличку «Пус-то-пусто».
Трудно сказать, как бы долго продолжалась эта неразбериха, если бы однажды в пять утра на эскадре не появился командующий флотом. Один, без сопровождаю-щих, он спокойно, прогулочным шагом пересек КПП – вахтенный был настолько потрясен, что, видно, не поверил увиденному и не стал оповещать оперативного де-журного. Командующий беспрепятственно взбежал по трапу на флагманский ко-рабль, но тут был встречен дежурным. По кораблю в то памятное утро дежурил старший лейтенант Башилов, он только что проверил вахту, доложил командиру – Сольников имел обыкновение вставать за час до подъема, скатился на ют, к трапу, чтобы перекурить, и тут увидел адмирала флота. Начальство Алексей встречать умел и уже набрал в легкие воздуху, чтобы гаркнуть «Смирно!» и тем самым преду-предить командира. Командующий намерение пресек, пожал Башилову руку, а сам направился в ходовую рубку. Дверь командира «Бывалого» была открыта, там сто-ял Сольников, застегивая последний крючок на новеньком кителе. «Почему не спи-те, командир?» - удивился командующий. «Проверял вахту, товарищ командую-щий». «Хорошо, занимайтесь своим делом, а я своим…Дежурный по кораблю меня проводит. Кстати, поощрите его за бдительность». Так Башилов стал свидетелем полного разгрома штаба эскадры. Оперативный дежурный в момент появления ко-мандующего сладко спал на диванчике в штурманской рубке. По команде «Боевая тревога!» он испуганно заметался по рубке, действия его были смешны и нелепы: вначале он кинулся к городскому телефону и заорал неведомо кому, репетуя сигнал, затем стал хватать телефонные трубки парной связи, не зная, что делать. Коман-дующий, с усмешкой глянув на него, заметил: «Если уж вы не знаете, как играть тревогу на корабле, попросите дежурного, старшего лейтенанта, он справится». Опе-ративный дежурный, ошарашенно покосившись на Башилова, хриплым голосом скомандовал: «Дежурный, играйте тревогу и передайте по эскадре – корабли экс-тренно к бою и походу приготовить». Алексей и в самом деле справился. Корабли эс-кадры, к их чести, уложились в установленный норматив и через полчаса, последо-вательно снявшись со швартовов, вытянулись в кильватерную колонну и вышли из Кольского залива на учения. На этом злоключения штаба эскадры не закончились. По возвращении в базу комфлота устроил разбор, штабу эскадры влепил жирную двойку, и его еще долго трясло от организационных мероприятий, а Башилов нажил могущественных врагов, – штабные считали, что он их подставил. Понадобилось три месяца, чтобы штаб эскадры стал тем, чем ему и полагалось быть.
Вскоре эскадре придали в качестве флагманского корабля крейсер «Октябрь-ская революция» – его перегнали с Балтики, - и страсти улеглись. Крейсер торчал на рейде Североморска, показывая погоду. Алексей еще с курсантской поры балую-щийся поэзией, сочинил стишок: «Кормою крейсер смотрит в город – ветер с норда гонит холод, носом смотрит он туда – все, проходят холода». Стишок имел успех. Обыватели заполярного города больше доверяли расположению стальной махины, чем официальным метеосводкам.
Командир «Бывалого» Юрий Петрович Сольников держал Башилова, что на-зывается в черном теле, случалось и драл – многие офицеры считали, что кэп к нему придирается, и мало, кто знал, что их связывает теплая мужская дружба. Сольников, долгое время подавляемый Аверчуком, став командиром, расцвел, обнаружив все свои качества. Он лихо швартовался, неизменно брал призы на стрельбах, его имя упоминалось в обзорах НАТО в числе наиболее подготовленных и опытных коман-диров. Алексей помнил, с какими предосторожностями вел Аверчук «Оживленный» через Гибралтарский пролив: огни погашены, только синий свет плафонов, повсюду автоматчики – не дай Бог кто из перебежчиков прыгнет за борт, тишина. Если бы было можно, командир, наверное, приказал бы и машины остановить – и, конечно, их тут же засек английский сторожевой корабль береговой охраны, высветил про-жектором и долго, словно под конвоем, сопровождал. Сольников использовал другой тактический прием: он велел расцветить надстройки праздничной иллюминацией, врубить по трансляции джазовую музыку, а на вертолетной площадке организовать что-то вроде танцев. Глядя со стороны, не подумаешь, что боевой корабль, скорее разудалое судно с веселящимися туристами на борту. Что с них возьмешь? А на дру-гой день командование американского флота с удивлением узнало, что в состав рус-ской Средиземноморской эскадры влилась новая боевая единица.
Лишь изредка Юрий Петрович позволял себе расслабиться. Называлось это «посидеть у поставца». Поставец – плоский чемоданчик из нержавейки – Башилов сделал себе еще на судоремонтном заводе в Поти. Работяги, увидев, как молодой офицер ловко управляется с токарным станком, признали в нем родственную душу и всячески способствовали созданию чудо - чемоданчика, вооружив его такой слож-ности замочком, что и оперуполномоченный КГБ не откроет. Считалось, что сталь-ной кейс предназначен для документов особой важности, однако помещались в нем пять бутылок коньяка, было и отделение для изящных, чешского стекла рюмок. По-сиделки «У поставца» обычно случались в базе, когда на борту не было старпома Ковалева и замполита Золотарева. Командир в таком случае звонил Башилову и спрашивал: «Штурман, как насчет того, чтобы после вечернего чая прибыть ко мне с документами по девиации?» «Заметано», - отвечал Алексей, брал поставец и к на-значенному сроку являлся в командирскую каюту. Сольников выпивал три рюмки подряд и останавливался – хватит для разговора. Алексей как непьющий тянул од-ну. Тематика ночных бесед была различной, но вращалась она все же вокруг одного стержня – военно-морской службы, ее особенностей и тонкостей.
- А скажи, штурманец, задумываешься ли ты над бытием? – обычно начинал Сольников, отодвинув рюмку.
- Каженный день, товарищ командир. Бытие, как известно, первично, а созна-ние вообще поповская выдумка.
- Классный ответ. Хвалю! А о службе задумываешься?
- С этим сложнее. Тут мне думать не дозволено. На службе я лишь скромный исполнитель приказов и руководящих документов.
- Молоток! Ничем тебя не проймешь. А я вот стал задумываться, а от мыслей вошь в голове заводится. Причина: лишние знания. Подготовка к поступлению в академию сыграла со мной злую шутку. Стал я, знаешь, сравнивать нашу организа-цию службы и у супостата, анализировать и пришел к занятным выводам. Потру-дись выслушать сию крамолу и тотчас для своей пользы о ней забыть, потому как  ты еще не хомо сапиенс, а существо, только еще поднимающееся с четверенек.
- Спасибо.
- Не стоит. Еще раз перебьешь, начну все сначала.
- Вы же унижаете мое человеческое достоинство!
- Встать с четверенек – унижение? Я тебе незаслуженно польстил. Итак…Мы, как тебе известно, живем по курсу боевой подготовки. Отработал курсовые задачи один, два, три и так далее, исписал горы бумаг, отплавал, отстрелялся, подвел итоги, получил положенные «фитили» и награды и внезапно поглупел.
- Как это?
- А так. С нового учебного года начинай все сначала, хотя экипаж – тот же, от-работанность – та же, корабль, наконец, тот же, а боевая подготовка вроде бы начи-нается с «нуля».  Хотя случись что, мы выходим в море и решаем свойственные нам задачи. Как?
- Часть экипажа все же сменилась. Осенний призыв, товарищ командир.
- Верно. Уже теплее. Как ты думаешь, когда на гражданке допускают специали-ста к самостоятельному обслуживанию какого-нибудь сложного механизма, скажем, турбины? Лет, эдак, через пять-шесть, когда он наберется опыта, то есть мужика зрелого, под тридцать. А мы девятнадцатилетнего матроса после учебного отряда, считай, сразу. На гражданке к управлению автобусом допускают только со стажем не менее двух лет, причем водителей второго и первого класса, а мы на тот же авто-бус вынуждены сажать пацана. Просто некого посадить. Такая специфика. Отсюда аварийность, которую начальство прячет в песок, не докладывая наверх. У супоста-тов, тех же американцев, нет разницы – для гражданских и военных одни требова-ния: соответствовать должности, месту. Не соответствуешь, пошел вон. У американ-цев, строго говоря, никаких курсов боевой подготовки нет, нет и бесчисленных учеб-ных подразделений, есть одно учебное соединение, там натаскивают, учат, и есть оперативные флоты. Все! На флотах уже учатся, поддерживают свой уровень само-стоятельно, чтобы соответствовать. Усек?
- У американцев на флоте служат профессионалы.
- И это плохо?
- Нет, не думаю. Когда матросы у нас служили четыре года, это были асы в сво-ем деле.
- Молоток!
- Стараюсь.
- Теперь о критериях оценки, - продолжал Сольников, -  Есть оценка по методу «альпинистов», а есть методика оценки «боксеров». Как оценивается квалификация у альпинистов? Высота покоренной вершины, степень сложности и прочее. Но на той же вершине можно получить мастера спорта, а можно стать только первораз-рядником. Все зависит от того, как будет написан отчет. У боксеров определеннее: вышел на ринг, нокаутировал противника и ясно, чему ты соответствуешь. Я, ко-нечно, умышленно все упрощаю. Как у нас на флоте ведется оценка? По отчетам. Ты знаешь, на нашей бригаде есть только один расчет, способный отстреляться на нуж-ном уровне. Заставь одновременно стрелять два корабля -  и завал. Потому у нас всячески стараются успеть перебросить с корабля на корабль отработанный расчет. А ведь кругом классные специалисты, отличники боевой и политической подготов-ки, отличные корабли, рапорты в ЦК, к партийному съезду. Кого мы обманываем? Вывод: нужны четкие критерии оценки и ядро профессионалов – по крайней мере, для флота и ракетных войск, сухопутной армии я не знаю. Иными словами, нужна коренная реформа, бережная, продуманная. Ты думаешь, я один автор сих ориги-нальных мыслей? Подобные предложения в оформленном виде, с аргументацией не раз уже подавались в Москву и исчезали там, как в «черной дыре»…
Крамольные эти беседы открывали Башилову новые горизонты, шлифовали его мыслительный аппарат, учили думать раскованно, нестандартно, а главное – са-мостоятельно. Пошла впрок и «школа Аверчука». Духовный мир курсанта Башило-ва, признающего лишь черный и белый цвета, обрел полутона, определив разность людей, их характерные, психологические особенности, опыт подтолкнул к понима-нию механизма влияния на людей, спрятанных под казенным словом «личный со-став». О посиделках у командира знал только сосед Башилова по каюте начальник радиотехнической службы Сеня Швейцер, «легальный еврей», как он себя называл. Сеня был, как говорится, «свой мужик в доску» и надежен, как гранитная скала, ху-же другое, – через своих стукачей стал дознаваться Золотарев. Заместитель коман-дира по политической части был на удивление глуп и невежественен. Он один из первых пал жертвой розыгрыша боцмана Юрова, который во время московской ин-спекции ловко донес до ушей Золотарева слушок, что на эскадренном миноносце «Стремительный» замполит погорел только потому, что в каюте у него не висел портрет Антидюринга. Золотарев обегал все склады в поисках портрета, пока не на-летел на начальника политотдела эскадры Баргина, который, говорят, орал на не-счастного и даже топал ногами. Внешность Золотарев имел самую располагающую: русоголов, кудряв, голубоглаз. Несколько портил его нос, излишне вздернутый, с чувственными, находящимися в постоянном движении ноздрями. Этим инструмен-том замполит в основном и постигал окружающий мир и, надо сказать, довольно удачно. Отсутствие у него знаний компенсировалось звериным чутьем и звериной же хитростью. Матросы народ зоркий, быстро понимают, что к чему, поэтому замполит и обрел кличку "Нюхало". Влажные, трепещущие ноздри Золотарева улавливали за внешними успехами Сольникова некую гнильцу. Дерзок был командир, вольно тол-ковал некоторые постановления партии, - страшно подумать! – да и на семейном фронте у него не все благополучно: живет бирюком, имея законную супругу в Моск-ве, сына восьми лет, но общается с ними исключительно в отпусках. Пойми его, хо-лост он или женат? И вот что странно, во внебрачных связях не замечен и пороча-щих сигналов в политорганы не поступало. Загадка. И потом эти ночные беседы со штурманом, являющимся к тому же секретарем партийной организации корабля. А вдруг что? Штурман ночных бесед не отрицал, объясняя это тем, что командир на-таскивает его к зачетам на допуск к самостоятельному управлению кораблем. Оно, конечно, дело хорошее, но запашок все же имеется. Откуда потягивает гнильцой, «нюхальца» Золотарева определить не могли. А всему непонятному он не доверял, как мышкующая на опушке леса   лисица. Особенно Золотарев насторожился, когда два его лучших стукача почти одновременно поступили в лазарет со следами побоев, хотя оба испуганно божились, что поскользнулись и упали с трапа, и просили шефа лишь об одном: перевести на другой корабль, а лучше в береговую часть по причине недомогания. Расследование ничего не дало, а это означало круговую поруку и то, что экипаж прочно держит сторону командира. В такой обстановке недалеко и до срыва. И срыв произошел… «Бывалый» возвращался с боевой службы, когда в Ат-лантике на него пересел с эскадренного миноносца «Московский комсомолец» на-чальник политотдела эскадры Валентин Григорьевич Баргин. Обычно из длитель-ного плавания корабли возвращались обшарпанными, с усталыми, разболтанными экипажами, поэтому начпо начал обход «Бывалого» с брезгливым выражением лица. Но все, что открылось его многоопытному взору, удивило и обрадовало его. Боевые посты содержались в идеальном порядке, экипаж бодр, весел, хоть снова отправляй его на боевую службу, боевые листки и самодеятельность на высоком идейном уров-не, а два случая неуставных взаимоотношений – так это не доказано, мало ли трав-матизма в штормовом море, это вам не навощенный паркет. Готовый отличный ко-рабль. Командира «Бывалого» Баргин недолюбливал, считал пустозвоном и лиха-чом, и первая мысль была, что заслуга здесь целиком старпома Ковалева, вызрел, окреп его крестник, сын друга адмирала, занимающего ответственный пост в ЦК партии. Однако детальное изучение ситуации показало, что Ковалев-младший – пус-тое место и самое лучшее поскорей сбагрить его в какое-нибудь теплое местечко, главным на корабле, как не крути, все же был Сольников. Баргин был умен и весь-ма искушен в службе, отличный корабль нужен был ему позарез – тогда светила ему адмиральская звезда, старший Ковалев расстарается, поэтому он приступил к делу не спеша, обстоятельно, и ничто не предвещало осечки. В каюте командира было со-брано краткое летучее совещание: Сольников, Золотарев и секретарь парторганиза-ции корабля Башилов. Тройка. Баргин не любил стандартных, затертых фраз вокруг да около, поэтому начал прямо, без обиняков:
- Я ознакомился с кораблем, поговорил с личным составом, офицерами, изучил документы и пришел к выводу, что ваш корабль достоин к представлению на звание «отличный». Заместитель командира по политической части меня поддерживает.
Золотарев, обогретый вниманием начальства, лучезарно улыбнулся и в под-тверждение сказанного закивал головой. «Нюхальца» его были закрыты, оттого ок-ружающую действительность он не воспринимал, не заметил зеленых искр в глазах Сольникова, означающих, что командир в бешенстве. Сольников между тем начал спокойно, даже раздумчиво, будто прислушиваясь к самому себе:
- Спасибо, товарищ капитан первого ранга, за высокую оценку нашего труда. Признаться, я никогда не понимал, что такое отличный корабль. Корабль либо го-тов к выполнению свойственных ему задач, либо не готов, так я считаю. Но доколь существует такое понятие, то по ряду позиций мы пока не тянем на звание «отлич-ный», а заниматься профанацией совесть не позволяет.
- Я что же, к профанации призываю? – несколько даже растерялся Баргин. – Уточните мысль.
- Уточняю. Да, корабль у нас неплохо стреляет, и к нам не подсаживают отра-ботанный расчет во время зачетных стрельб, как это случается с «отличными» ко-раблями, справляемся сами. И плаваем вроде неплохо. Но…на борту находятся со-рок два молодых матроса, которые только осваивают свою специальность, случись что-нибудь в боевой обстановке, может произойти сбой. Словом, нужно еще потру-дится, а уж потом…
- Ну, а что секретарь партийной организации скажет?
Башилов глянул в глаза начпо, с удивлением обнаружив, что у того разного цвета радужки: одна каряя, другая – зеленая.
- Я согласен с командиром.
Быстр был умом начальник политотдела эскадры, многое повидал на своем ве-ку, и случись так, что завтра вместо обожаемого Леонида Ильича Брежнева придет другой человек, возможно даже с полярными взглядами, он, Валентин Григорьевич Баргин, с легкостью сменит курс и станет все так же авторитетно растолковывать новые истины. Он и сейчас сразу ухватил, что этого выскочку, диссидентствующего командира ему не переиграть, да и штурман, видать, та еще штучка, не в пример ду-раку Золотареву, поэтому нужно скоренько вернуть механизмы в исходное положе-ние, притом так, чтобы самому остаться на высоте. Он откинулся на спинку кресла, расслабленно потянулся и, повернувшись к замполиту, печально сказал:
- Вот, Золотарев, тебе наглядный пример истинной партийной принципиально-сти. Учись! Молодец, командир, иного от вас и не ожидал. Верно, все верно. Главное вы решили, теперь отделкой нужно заняться, шкуркой, надфилечком пройтись – и новыми гранями заиграет корабль.
«Нюхальца» Золотарева в ужасе распахнулись, но было уже поздно. Праведный гнев начальства снежной лавиной обрушился на него, показательная порка состоя-лась, вот де, мол, как мы, не вводи в заблуждение, а сквозь мелькание лозы, Баши-лов, холодея затылком, отметил, что разноцветные глаза начпо устремлены на Сольникова, левый глаз застыл в охотничьем прищуре, рука на курке. Нет, не сей-час прозвучит выстрел, позже, в удобное время, и грянет он из замаскированного ук-рытия, не углядишь откуда.
Выстрел грянул, и Сольников исчез из жизни Башилова. Встретились они при-мерно через год, когда Алексей сходил на боевую службу на эскадренном миноносце «Московский комсомолец», привел его в Кронштадт на ремонт и, получив новое на-значение, прибыл в Ленинград на строящийся большой противолодочный корабль «Адмирал Макаров». На «Макарове» Башилов встретил еще двух сослуживцев с «Бывалого»: помощника командира по снабжению капитан-лейтенанта Бабко и…Золотарева в качестве освобожденного секретаря партийной организации. Видно, в торге за Сольникова, понял Алексей, некто могущественный поставил командиру «Макарова» условие: Золотарев при нем, для пригляда, или разговора не получится.

                7               


Скалывать лед в условиях полярной ночи при волнении моря пять баллов – дело рискованное, поэтому Башилов не только проинструктировал команды, убе-дился в надежности страховки, но и еще раз обошел наружный контур надстроек, чтобы определить объем работ. Это конечно же дело помощника, но помощник в Питере, отпуск - святое. После того как сбавили ход до девяти узлов, «Макаров» хо-рошо вписался в волну, да и волны, вроде, стали меньше. Водяная пыль, брызги не залетали на надстройки, форштевень вяз в буром, словно залитом нефтью, море, и Алексей в который раз подивился точности, с которой Шахров рассчитал ход. Ведь не десять и не семь, а именно девять узлов. По-видимому, у него был некий секрет, он и швартовался, не поднимаясь из кресла, полагаясь на какие-то особые, только ему известные ориентиры.
После доклада о завершении работ Башилов получил от командира «добро» на свои двести минут отдыха. На эсминцах он никогда не высыпался, выгадывал часок, проваливался в небытие «по-черному», как в яму, без сновидений. На «Макарове» стало легче, все - таки два штурмана – отключался полностью, знал, на вахту разбу-дят вовремя и Пальчиков на месте. Сон старпома совсем другое дело, какая-то часть мозга все равно бодрствовала, сторожила, слушала корабль, и малейший сбой в му-зыке движения рождал в душе тревогу. Теперь перед тем, как заснуть, в минуту на-ступающего покоя, как предвестники сна, перед Башиловым вспыхивали  вдруг и гасли картины прошлого, всегда яркие, отчетливые, словно кадры кинохроники.
…Обморочная тишина учебной аудитории, дождь за окном, перед сидящими курсантами медленно прохаживается  капитан первого ранга Белкин, «классная да-ма», штурман, читающий курс кораблевождения. «Сейчас вы далеко не то, чем сами себе кажетесь, – каждое слово эхом отдается под потолком. – Вы – как бревна на ле-сосплаве. Да-да, именно бревна! Сбросят вас в реку жизни, она подхватит и понесет кого куда. Одни попадут в самую стремнину потока и понесутся вперед и быстро достигнут служебных вершин. Других поток вскоре выбросит на отмель жизни и бу-дут они там гнить в малых чинах. Иные же встанут поперек потока -  и сами вперед не идут, и других не пускают…
…Яркий солнечный день, в центре бухты Нагаева застыл крейсер «Дмитрий Пожарский». Крейсер прибыл на торжество: Магадану исполнилось двадцать пять лет. Тысяча двести человек команды и девятьсот курсантов Высшего военно-морского училища, молодых, здоровых, полных неуемной энергии, скоро сойдут на берег. Среди магаданских дам волнение, телефоны в горисполкоме звонят непре-рывно – жительницы предлагают взять морячков «на постой», по крейсеру гуляют соблазнительные слухи. Но увольнение в город только после парада, уже начались тренировки. Пятнадцать «коробок» по восемьдесят человек в каждой, печатая шаг, пройдут по улицам северной столицы. Грандиозное, невиданное в Магадане зрели-ще! Подготовкой руководит начальник третьего факультета капитан первого ранга Король, высокий, стройный, с могучим голосом. Он стоит перед строем. «Товарищи матросы, курсанты и офицеры! Завтра в центре города Магадана состоится военный парад, участниками которого вы являетесь. Пройти нужно так, чтобы жители города Ма-га-да-на, вне зависимости от пола, от восторга писали в двенадцать струй! (Мощный взрыв хохота) И все одеколоном! (Снова взрыв) И при том трой-ным, ни-как не меньше!» Две тысячи глоток издают радостный вопль, перемежающийся сви-стом и улюлюканьем. Испуганные бакланы с воплем сорвались с мачт и кружат над «Дмитрием Пожарским»…
Сторожевая часть мозга выделяет щелчок открывшейся двери, легкие шаги, тень с голосом рассыльного: «Товарищ капитан-лейтенант, вас вызывает коман-дир».
Что такое жизнь человека? Искра в мироздании. Что такое двести минут? Бес-конечно малая величина. Как-то преподаватель гироскопии пояснил: «Бесконечно малая величина – это диаметр полового члена комара, выраженный в морских ми-лях».
Видения исчезли. Через три минуты Башилов уже поднимался по трапу, палуба слегка вибрировала под ногами, похоже, командир увеличил ход. В ходовой рубке ничего не изменилось, только на лице Шахрова появилось брезгливое выражение, словно он только что наступил на крысу.
- Старпом, - сказал он, - попробуйте хлеб. Не белый, черный. Это изуверство. Если вы не в состоянии заставить Бабко заниматься своими обязанностями – пеките хлеб сами.
Все ясно: командиру принесли на пробу хлеб, и он им недоволен.
Башилов попробовал: и в самом деле – мякиш хлеба по вкусу и виду напоминал сырую глину.
- Я понятно изложил свою мысль? – Шахров белоснежным платком вытер гу-бы.
- Вполне. Кем я только в жизни не был, товарищ командир. Грузчиком – был, подсобным рабочим – был, слесарем и токарем – был, в училище три года был убор-щиком гальюна. На флоте освоил с десяток разных специальностей. Освою и хлебо-печение.
Командир с удивлением посмотрел на старпома. За время совместной службы Башилов произнес самую длинную фразу.
В душе Алексея некоторое время держался светящийся след обиды. Но вскоре он померк. «Однажды я собирался набить Бабко морду, -  размышлял он, соскальзы-вая по трапу. Поручни почему-то были влажными. – Может, повторить попытку?» С таким настроением отлавливать Бабко опасно – попадет под горячую руку, нужно стравить пар. Один вид лоснящейся физиономии помощника по снабжению вызы-вал у Башилова приступ озлобления, поэтому он решил по пути проверить, как раз-местили хирургов. В каюте «особиста» Алексей за все время ни разу не был. С пер-вых дней появления на «Макарове» оперуполномоченного КГБ старшего лейтенанта Иванцова старпом его «в упор» не видел, выключил из сознания и сейчас даже не мог представить, как тот выглядит. Вроде бы пухлый, лысоватый блондин, улыба-ется хорошо. Вполне возможно, что этот Иванцов и неплохой парень, но с той поры, как его коллега, «особист» с «Бывалого», с подачи Золотарева состряпал дело на Сольникова и тем самым сдал командира в руки поднявшемуся уже на три ступень-ки адмиралу Баргину, эти ребята перестали для Алексея существовать. Он обходил каюту «особиста» стороной, так обходят злое и проклятое место.
Башилов, стукнув два раза в дверь, вошел и поморщился: густой спиртово-бражный дух шибанул в нос. На нижней койке лежал подполковник медслужбы Ве-ниамин Тихомолов, с ним Алексею не раз уже приходилось выходить в море. В свете ночного освещения лицо его казалось иссиня-желтым, нос заострился. Подполков-ник лежал в полной форме, даже в ботинках. С верхнего яруса на старпома скалился Игорь Макаров. Игорь описал в воздухе ногой в теплом носке полукруг и, приложив руку к виску, представился:
- Штурману физкультпривет! Докладываю: Макаров снова на «Макарове». Родной корабль может снова спать спокойно. И видеть сны!
Игорь Макаров прибыл на «Макаров» почти одновременно с Алексеем. Они дружили. В доме Башилова Игорь был частым гостем.
- Привет, Игорек, давненько не виделись. Тихомолов жив? Синий он какой-то.
- А что ты хочешь, нас из-за свадебного стола вытащили. Главный хирург фло-та дочь замуж выдал. Хорошо приняли на грудь, а тут едра-подра, как  говорит наш мудрый замполит Лопата, оповеститель. Я Веню слегка реанимировал, спит. Чтобы привести его в рабочее состояние, нужна как минимум бутылка «шила».
- Понял.
- Вот видишь, ты сразу понял, а этот придурок Бобриков стал на меня баллон катить: как можно, про врачебную этику понес. Слушай, он что, чокнутый?
- Нет, Андрей не псих, он, видишь ли, романтик.
- Господи, а это еще что такое?
- Как тебе объяснить…Человек хочет пострадать за человечество, жаждет со-вершить подвиг. Я понятно говорю? – Башилов придал голосу шахровские интона-ции.
- Нет. Подвиг – кальсоны всмятку, как говаривал в «Отцах и детях» твой тезка.
- Тот вроде был  Базаров.
- Какая разница? Подвиги, молодой, совершают только тогда, когда нужно уст-ранить чьи-то недоработки. Фу-у! Я даже вспотел от возмущения.
- Почему я тебя давно не видел?
- Был на учебе в академии. Позавчера приехал, и сразу в море сунули, сволочи. На Новый год! Я Таське звонил, ты в душе ополаскивался, говорит, пельмени лепим во главе с самим. Сибирские, мать иху так! Принесешь бутылку «шила?»
- Принесу. А доктора ты мне не разлагай, он может быть, последний романтик на флоте.
- Хм-м, - Игорь Макаров причмокнул сочными губами. – Слушай, Леха, а ты переменился. Голос, стать. Может, ты и не штурман уже?
- В десятку.
- А кто? Помощник?
- Бери выше, старпом.
- Травишь?
- Спроси у командира, это он меня через ступеньку перекинул.
- Ни хрена себе! Но все равно ты для меня не старпом. Нет! Пока по-флотски не представишься, не признаю.
- «Шило» получишь, а представлюсь с приходом в базу, под сибирские пель-мешки.
- Леха, так ты ведь и командующим флотом со временем станешь.
- Не-е, не потяну. А вот комбригом, пожалуй. Пока! Проследи за Тихомоловым, а то он, похоже, блевать собрался.
Кормовой коридор – отсек младших офицеров – на время похода превращали в провизионку. Плафоны освещали груды мешков с мукой, ящики, пахло соответст-вующе – сухофруктами, отсыревшей мукой, «колониальными товарами». Офицеры вынуждены были проникать в свои каюты через верхнюю палубу, правда, в безо-пасном месте, за торпедными аппаратами. Мера отчасти вынужденная – кладовые сухой провизии расположены в носовых надстройках, туда во время шторма не до-берешься, смоет за борт, основная причина все же в другом: автономность корабля по топливу при экономном ходе – четырнадцать суток, а запасы продовольствия – на девяносто! Считалось, что «Макаров» должен оказывать помощь кораблям, терпя-щим бедствие в море, и при необходимости обеспечивать их продовольствием. Отку-да взялись девяносто суток, никто не знал. Тыловики утверждали, что под это под-ложена большая наука. Башилов не слышал, что бы хоть раз какой-нибудь корабль эскадры передавал продовольствие в море. Муку, рис, макароны с удовольствием жрали амбарные вредители, по коридору летали пестрые бабочки. Бороться с вреди-телями не было ни средств, ни возможностей, и продовольствие тоннами списыва-лось, шло на корм скоту, сваливалось за борт. В графике подготовки корабля к пла-ванию один из важнейших пунктов – погрузка продовольствия. Алексей не помнил случая, чтобы тыловики подали продовольствие во время – всегда в самый послед-ний момент, в спешке, когда не поймешь, что грузят, в какой последовательности. И получалось так, что первые две недели экипаж ел только рыбу и копченую колбасу, потом столько же давился курицей (куры почему-то всегда были длинноногие, си-ние, коробки с ними матросы называли «братские могилы»). Длилось это до той по-ры, пока в рефкамере не появлялось что-то вроде выеденного грота и можно было разнообразить пищу, составлять меню-раскладку. Конечно, многое зависело от по-мощника командира по снабжению, он мог как-то регулировать загрузку хотя бы морозильных камер. Бабко этим никогда не занимался, он был целиком во власти другой идеи: успеть поменять «шило на мыло», и наоборот. При том он не был жу-ликом, не искал личной выгоды, его увлекал сам процесс. Случалось, корабль от его махинаций выигрывал, случалось,  проигрывал, люди недовольно ворчали, но вор-чали незлобиво, принимая деятельность помощника по снабжению как стихию.
Бабко делил каюту с доктором. Башилов без стука распахнул дверь – койка снабженца конечно же пустовала, Андрей Бобриков  сидел у стола и читал толстую книгу на английском языке, юношеское, розовощекое лицо доктора не выражало ничего, кроме досады.
- Где твой сосед? – грозно спросил Башилов.
- А я знаю? Может, за борт смыло.
- Ты эти шутки брось, док! Смыло…
- Не беспокойтесь, ТАКОЕ всегда плавает на поверхности.
- Ты чего ерепенишься?
- А как прикажете понимать? Я сделал около ста апендэктомий, оперировал прободную язву, не раз ассистировал на резекции желудка, и в результате мне не до-веряют и подсаживают для страховки двух алкоголиков.
- Что это ты так на своих коллег? Нехорошо. Ребят из-за свадебного стола вы-тащили. Отойдут. И потом, посмотришь, никого оперировать не придется.
- Откуда вы знаете?
- Опыт, интуиция. Слушай, а может, тебя Бабко обидел?
Бобриков покачал головой и с горечью сказал:
- Он меня каждый день обижает. Жуткий человек!
- И в чем это выражается?
- Он по утрам портит воздух. Специально, чтобы мне досадить.
Башилов, стараясь не улыбнуться, сказал:
- Понимаешь, я не могу его за это наказать. В дисциплинарном уставе нет такой статьи.
- Как так нет? Это циничное хулиганство!
- Поставь вопрос на комсомольском собрании. Разберем. – Башилова душил смех, у него даже слезы на глаза навернулись.
- Как же, разберешь его. Где сядешь, там и слезешь. – Бобриков вздохнул.
Все же замечательно, что на флоте еще есть такие люди, подумал Башилов, вы-ходя в коридор. Доктор со временем обкатается, есть в нем стержень, есть боевая пружина, не пропадет, из таких корабельных врачей получаются профессора, из-вестные хирурги. Но сначала Бобрикову будет очень трудно. Пар был стравлен. К кладовой сухой провизии Алексей уже подошел в благодушном настроении. На две-ри кладовой, как и следовало ожидать, висел массивный замок, новенький, даже еще в смазке. Кто-кто, а этот прохиндей Бабко обладал редкостной интуицией, он всегда каким-то особым чутьем угадывал, когда ему предстоит выволочка, и исчезал, точно проваливался сквозь палубу, а появлялся только тогда, когда страсти уже улеглись. Конечно, снабженца можно было вызвать «на ковер» по трансляции, послать рас-сыльного, наконец, корабль не стог сена, а Бабко не иголка, но смысл в его поисках сомнительный, руководить выпечкой хлеба все равно предстоит ему, Башилову. Алексей, собираясь уходить, тронул пальцем замок и озадаченно хмыкнул: ай да Николай Васильевич! Ну, гигант! За такое рационализаторское предложение можно все простить: на дверь кладовой были наварены ложные проушины, две настоящие располагались значительно ниже. Закрыв таким образом замок, Бабко укрывался в своей норе, и никому в голову не приходило, что он там, – замок ведь висит! Хорошо бы его сейчас с теплого диванчика вытряхнуть. Только что это даст? Бабко тут же начнет ныть, что над ним все издеваются, работу не ценят, отдохнуть не дают. Ноет он так натурально, что даже Шахров не выдерживает, лицо его сводит брезгливой судорогой, и он тихо, одними губами складывает: «Извольте выйти вон!»
С хлебопеками Башилов разобрался сразу. Молодые ребята-первогодки, только еще осваивающие эту древнюю профессию, все делали на глазок, выбрасывая из ин-струкции по выпечке хлеба несколько пунктов сразу. На старпома, облаченного в белую куртку и поварской колпак, забегали посмотреть свободные от вахты офице-ры и матросы – такого еще не было. Зато хлеб получился замечательный – пахучий, ноздреватый. Командир по трансляции объявил, что хлеб выпекал старший помощ-ник. В столовой личного состава Башилову устроили овацию. Бабко за ужином был мрачен. Офицеры наперебой интересовались у него, почему это старпому вздумалось выпекать хлеб и хорошо бы у него рецептик списать, больно уж хорош получился хлебушек. А механик Дудакин с самым невинным видом сказал: «Николай Василье-вич, ты уж уговори, пожалуйста, старшего помощника, чтобы он на корабельный праздник хлеб испек. Всем миром просим!» Кают-компания содрогнулась от хохота, а Бабко, побагровев, шипя, как шаровая молния,  выкатился из кают-компании.


Башилов, избалованный папой Матвеем, наивно полагал, что обеспечение офицеров вещевым довольствием должно происходить так, как это было заведено на «Оживленном»: являлся старшина первой статьи в каюту и говорил: «Товарищ лей-тенант, вам в этом месяце положено сукно на китель, парадную шинель, ботинки и фуражку. Пожалуйста, померьте, если не подойдет, я поменяю на других кораблях». На «Бывалом» все выглядело иначе. Николай Васильевич Бабко на вопрос, когда ему, Башилову, выдадут положенное вещевое имущество, ухмыльнувшись, ответил: «Когда рак на горе раком встанет. Нальешь четвертинку «шила» – обслужим по первому разряду». И только обещание набить морду сдвинуло этот простой вопрос с мертвой точки. Позже Башилов убедился: корабельных снабженцев клепали в Воль-ском тыловом училище по одной колодке, все, кого приходилось Алексею встречать, обладали набором одних и тех же качеств: предприимчивостью, наглостью, трусо-стью и фантастической неразвитостью. Николай Васильевич был достойным пред-ставителем этого племени. Хохот в кают-компании был связан с историей, о которой помощник командира по снабжению не любил вспоминать…
Один из самых любимых праздников у моряков – день рождения корабля. Этот день определяется приказом командования при вводе корабля в компанию, коман-дир корабля своим приказом определяет ближайший к этой дате воскресный день. 1969 год, эсминец «Бывалый» стоит в Севастополе, идет подготовка к корабельному празднику, Бабко развернул бурную деятельность, от которой попахивает уголов-ным кодексом. Дня за три до праздника в рубке дежурного по кораблю раздается звонок, дежурный, старший лейтенант Бабко, берет трубку и слышит голос началь-ника продовольственной службы флота: «Николай Васильевич! Тут тебе подфарти-ло, итить. Ваши северные шефы для корабля к празднику передали с оказией две бочки соленых грибов и несколько ящиков с курами. Одну бочку, итить, сам пони-маешь, я у тебя реквизирую для столовой штаба флота и салона командующего, а вторую забирай. Да, кур-то, итить, живыми прислали, представляешь? Оголодали они, стервы, орут, как резаные. Дуй скоренько ко мне с документами, итить, и пшена прихвати, чтоб кур покормить, а то не довезешь.
Бабко спешно сдает дежурство подвернувшемуся штурману Башилову, быстро оформляет документы, выбивает грузовик и через час уже стоит в кабинете началь-ника продовольственной службы.
- Товарищ подполковник, старший лейтенант Бабко по вашему приказанию прибыл. Все сделал, Пал Семеныч, как вы сказали. И требование на бочку с грибами выписал, и пшено для кур прихватил. Управлюсь.
Подполковник с изумлением смотрит поверх очков на Бабко:
- Какие грибы, итить? Ты что, рехнулся? Куры, пшено…Совсем распустились, итить!
Наступает время удивляться корабельному снабженцу:
- Как же так, я с вами час назад по телефону говорил. Вы сами позвонили…
- Я – тебе? Иди, проветрись. Все урвать норовишь. Я тебе и так сверх нормы дал. Сгинь с глаз долой, балабол!
На причальной стенке, у трапа «Оживленного» Бабко поджидает боцман Юров, которому снабженец накануне в чем-то отказал, причем в грубой форме.
- Николай Васильевич, вопрос дозвольте?
- Чего тебе?
- Тут в низах гуторят, грибки нам с северов к празднику подбросили. И вроде курей? Так ли?
Бабко окатывает жаром:
- Идите вы все к такой матери вместе с грибами! – визжит он. – Узнаю, чьи проделки, морду начищу! Изверги рода человеческого! Гады!
Боцман Юров сокрушенно вздыхает:
- Оно, конечно, на старика ругаться всякий горазд. Я жаловаться не стану. У нас свои средств а имеются.
В эффективности этих средств бедняга снабженец вскоре убеждается, боцмана он явно недооценил.
Историю эту в лицах рассказывал в кают-компании «Макарова» капитан вто-рого ранга Дудакин. Он в то время служил в Севастополе на крейсере «Слава», стоящем рядом с «Бывалым» на судоремонтном заводе. Дудакин – собиратель флот-ских баек, о розыгрышах боцмана Юрова у него цикл рассказов.

                8               


Электромеханическая боевая часть, или, как ее коротко называют БЧ-5, - госу-дарство в государстве. Там свой командир (его так и называют «товарищ командир» в отличие от других боевых частей), свой замполит и даже свой клоун, функции его успешно выполняет Шурик Цыганков. В БЧ-5 входят без малого пятьдесят процен-тов всего экипажа. Зона ответственности боевой части простирается от гребных вин-тов до гальюнов и от настольной лампы до мощных энергетических установок, при-водящих в действие ракетные комплексы, пищеварные котлы, электробритвы, гид-ролокаторы, электронно-вычислительные машины и многое другое. Командир ко-рабля – небожитель, место его обитания – ходовая рубка, с ним общаются избранные, корабельная элита, командир БЧ-5 ближе, доступней, но авторитет его ничуть не ниже.
Командир БЧ-5 большого противолодочного корабля «Адмирал Макаров» ка-питан второго ранга Олег Олегович Дудакин после командира по возрасту самый старший среди офицеров. В свои тридцать девять он сед, почти квадратен, силой с ним может померяться разве что замполит Лопата, но тот человек-гора, природная, стихийная сила, Дудакин же хорошо накачан, быстр, ходит неслышной походкой и обладает редкой способностью спать с открытыми глазами. Как все сильные люди, Олег Олегович спокоен, редко выходит из себя, лишь иногда на него накатывают приступы ярости, и в гневе он страшен. Башилов был однажды свидетелем такой сценки: вахтенный механик, старшина первой статьи Лаврик, из списанных курсан-тов, допустил какую-то грубую оплошность.  «Да я тебя сейчас!» – заревел Дудакин, скалой надвигаясь на маленького, юркого паренька. Тот увернулся и заверещал: «Знаю, знаю товарищ командир! Вы меня сейчас по переборке размажете, да так, что проще будет закрасить, чем отковыривать!» Дудакин протянул могучую руку, чтобы схватить нарушителя за воротник, но Лаврик отскочил и, схватив штатную таблич-ку с надписью: «Не трогать, жизнеопасно!», повесил ее себе на шею. Олег Олегович сразу остыл: «Ну, сынок, повезло тебе. Хвалю за находчивость».
Дудакин несколько лет прослужил на крейсере «Слава», который в Севастопо-ле называли «корабль одноразового действия», в том смысле, что выстрелит и уто-нет прямо у стенки. Зато уж морские традиции и разного рода ритуалы блюлись на нем неукоснительно, как и вообще на Черноморском флоте. Олег Олегович обладал даром рассказчика, кают-компания замирала, когда он начинал очередную историю. Башилов слушал механика внимательно и кое - что нужное для дела заносил в за-писную книжку. Была у него мечта возродить на «Макарове» эти самые традиции, чтобы столы в кают-компании накрывались белыми накрахмаленными скатертями, чтобы серебряные кольца для салфеток стояли у каждого прибора, чтобы вестовые не совали пальцы в тарелки со щами, чтобы по вечерам офицеры не резались до одури в «козла», а слушали классическую музыку, чтобы.… Тут фантазия уносила Алексея в такие заоблачные дали, что видел он себя в тужурке и белой рубашке со стоячим воротничком. Старпомовские «фокусы» (нововведения многие офицеры встречали в «штыки») поддерживал командир и, как ни странно, недавний сельский житель замполит Лопата.
Но ни за одни рассказы Башилов был благодарен Дудакину. Их, несмотря на разницу в возрасте, связывала теплая дружба, дружили и жены. Галка, жена меха-ника, была на пятнадцать лет моложе мужа, черноглазая хохлушка из Феодосии. Ее искристый темперамент уравновешивался спокойной обстоятельностью Анастасии, все праздники отмечали вместе. И вот на тебе, дурацкая ссора из-за этих треклятых баллонов. Алексей хоть и клял себя на чем свет стоит, а старпомовским умом пони-мал: ситуацию нужно переломить, иначе дело не пойдет. А вот форму воздействия на механика следовало бы найти, конечно, другую.
…Дудакин, как все механики, человеком был запасливым, еще в заводе обза-велся дополнительным количеством баллонов, столь необходимых для разного рода работ. Кое-где на переборках надстроек, в том числе и под иллюминатором каюты старпома имелись специальные крепления-наметки для них. После кавалерийского налета вице-адмирала Волдаева механик  обменял пустые баллоны на набитые аце-тиленом, азотом, сжатым воздухом и прочим, «маслопупы» рассовали их по нишам, а закрепить не закрепили. Башилов раз пять напоминал Дудакину, тот отмахивался: «Сделаем». А тут случился выход в море, короткий, всего на сутки, ветерок дул све-жий, незакрепленные баллоны и сыграли соло на ударных. Старпом глаз в свой ко-роткий отдых не сомкнул и, взъярившись, вызвал механика «на ковер». «Олег Оле-гович, - сказал он другу, - вы, конечно, можете меня не признавать в качестве стар-пома, но, если баллоны не будут раскреплены в течение часа, мы объяснимся с вами у командира корабля». Механик, сильно побледнев, ответил не по уставу: «Зарвав-шийся мальчишка, вот ты кто! Пацан!» Баллоны, черт бы их побрал, были тут же принайтованы, а механик с той поры перестал старпома замечать, глядел сквозь не-го и общался строго официально. Мука эта продолжалась больше месяца, Башилов знал: жены тайком готовили примирение враждующих сторон в новогоднюю ночь и, судя по теплоте во взгляде механика, положительные сдвиги имели место, нужно было только решиться и поговорить тет-а-тет или при минимальном количестве свидетелей. Новогодняя ночь приближалась, и Алексей решился.
В ПЭЖе было так, как и должно было быть, -  мигали огоньки индикаторных лампочек, что-то посапывало, шипело, взвизгивало. Здесь как нигде чувствовалась работа хорошо отлаженных механизмов, пайолы мелко вибрировали, это ощущалось даже сквозь подошвы ботинок, старшины, подготовленные на вахтенных механи-ков, сидели в своих креслах. Дудакин в синей свежей спецовке, в разрезе ворота ко-торой была видна белая майка, походил отчего-то на госпитального больного, ожи-дающего неприятное обследование. Глаза его были закрыты.
- Старпом, -  сказал механик, не открывая глаз, - хорошо, что ты зашел, а то бы сейчас произошло смертоубийство.
- Типун тебе на язык, Олег Олегович.
Механик вздохнул:
- Мне тридцать девять лет, а я не знаю, что такое «типун».
- И что же случилось?
- Угадай.
- Цыганков?
Механик открыл глаза и удивленно подтвердил:
- Точно. Пять минут назад является под мои светлые очи и чистосердечно рас-сказывает следующую историю: спустился он в машинно-котельное отделение, а там «годки» стол накрыли, решили Новый год отметить до времени, чтобы начальство не помешало. На столе закусь, бражка опять-таки и даже бутылка шампанского. Шурик не без зависти осмотрел стол и вынес вердикт: «Все немедленно убрать! Зай-ду через четверть часа, чтобы ничего этого не было. Иначе пеняйте на себя». Зашел, понятное дело – ничего нет, все съедено и все выпито, и рожи у «годков»  довольные. Как тебе эта история?
- Не нравится.
- Несовременный ты человек, старпом. У Ивана Даниловича Лопаты совсем иное мнение. Он-то, конечно, все уже знает, сорока на хвосте принесла. «Ну и что та-кое, едра-подра, произошло? – говорит мне. – Выпили морячки и закусили. Все, ха-на! Без происшествий». «А, если, говорю, они мне, отпраздновавши, котлы сожгут!» «Это с бражки-то? Не смеши меня, дед, а то икать буду. Им по ведру на рыло нужно принять, чтобы проняло». Ничего, да?
- Иван Данилович нестандартно мыслит.
- Корифан! Кстати, сколько ты пельменей успел слепить?
- Пробная партия, что-то около двухсот.
- Спятить можно! Пельмешки, наипаче того сибирские, под чесночный соус хо-рошо идут или с аджикой. Но непременно нужно сливочного маслица добавить для легкости восприятия.
Внезапно в разговор включился один из вахтенных механиков старшина пер-вой статьи Лаврик:
- Товарищ командир, больше не могу, сейчас сердце лопнет.
Дудакин прищурил левый глаз:
- Ефим, ты что, разговор наш со старпомом подслушивал?
- Избави Бог. Я был глух, как рыба об лед. Но когда заговорили о пельме-нях.…Нет, вы не гуманист, товарищ командир. Если бы вы еще сказали за икру из синеньких, как готовит ее моя мама, я бы заплакал на боевом посту.
- Видал, старпом, каких я болтунов воспитал? А насчет икры, это я скажу, му-жики, вещь. Тьфу ты, черт, наваждение! А все потому, что одной курицей кормят, паразиты. Скоро компот из курицы подадут. Лаврик, кончать травлю, в оба гля-деть!
- Есть глядеть в оба, - откликнулся старшина и, помолчав, тихо добавил: - Как будто я имею выбор.
Дудакин помял лицо ладонью, вздохнул:
- Старпом, у меня память сдавать стала. Мы у тебя Новый или старый год от-мечали в прошлом году?
- Старый. На Новый мы торчали чуть севернее Лафонтенских островов.
- Закон парных случаев. Безобразие, да и только. Это хорошо, что ты зашел, Алексей Григорьевич. Признаю, я тогда был не прав. Старею, на бережок пора.
- Какие наши годы? Еще поплаваем. Ну, я пойду.
- Иди.
В каюте Башилов жадно закурил, уселся в кресло, откинулся на спинку и по-чувствовал, как становится легче на сердце, сползает со спины тяжелая плита, что лежала вот уже месяц. «Мудрею», - подумал о себе Алексей и тихо засмеялся.
Зоркость, которая открылась у Башилова в последнее время, ошеломляла, да-вила душу, смещала значения на шкале ценностей иногда с плюса на минус. На этой самой шкале, в верхней ее части, отградуированы были понятия, которые следовало принимать на веру, как некий абсолют. Скажем, партийность. Алексей стал членом КПСС на третьем курсе училища не потому, что был убежденным коммунистом, он готовился стать офицером, защитником Родины, членство же было непременным условием или даже правилом игры. Беспартийный, будь у него хоть семь пядей во лбу, не мог вырасти выше командира боевой части, ему никогда бы не доверили ко-рабль. Членство в партии сочеталось с соблюдением целого ряда ритуалов, и Баши-лов соблюдал их, нередко пользуясь партийной риторикой, но так, что все понима-ли: братцы, иначе нельзя, вы уж простите. Он с лейтенантов избирался на общест-венно-партийные должности: на «Бывалом» два срока отмотал секретарем партор-ганизации, на «Московском комсомольце» и «Адмирале Макарове» был членом партийного бюро. На партийных конференциях эскадры его ставили в пример за превосходное ведение документации, хвалили за работу, и в этом было некое обще-принятое лукавство. Было ясно, что, если проводить все партийные собрания, реко-мендованные «сверху», корабль не только не сможет выполнить поставленные перед ним задачи, но и, скорее всего, утонет прямо у причала, – на подготовку экипажа, от-работку борьбы за живучесть, обслуживание механизмов и материальной части про-сто не хватило бы времени.
Башилов проводил партийные собрания только в самых необходимых случаях, стараясь придать им нужный, деловой характер, приблизить к корабельной жизни, извлечь хоть какую-нибудь пользу. Остальные ложились в папку протоколами, на-писанными отличным штурманским почерком. В протоколах были зафиксированы и несостоявшиеся выступления, и вопросы коммунистов с места, и ответы на них, причем составленные столь искусно и с таким знанием речевых и характерных осо-бенностей членов парторганизации, что фиктивные протоколы не отличались от подлинных. Знал об этом, конечно, и замполит, догадывались и в политотделе эскад-ры, но никто не нарушал устоявшихся правил игры.
Башилова поражало, как менялись, становились неестественными офицеры, мичманы, молодые партийцы из старшин и матросов, когда он, оглядев сидящих, торжественно возглашал: «Товарищи коммунисты!» В обращении этом было нечто магическое, словно он, Алексей, начинал сеанс гипноза: стекленели глаза, деревене-ли лица. Даже люди, наделенные ораторским даром, скатывались до косноязычия, вязли в газетных штампах, смущенно опускали глаза, стараясь поскорее вырулить на практическую тему, доступную и понятную всем, и тогда голос их обретал силу и даже страстность. Магия заканчивалась после слов: «Разрешите собрание считать закрытым», - гвалт, хохот взрывали кают-компанию, люди словно просыпались, наполнялись живой, горячей кровью. «Наверное, так было не всегда, были и заседа-ния партячеек, и настоящие ораторы, и горение, и искренняя вера, - как же без это-го? – размышлял Башилов. – Но куда это делось? И когда?» Сознание Алексея еще не было готово отринуть привычные догмы, заглянуть в суть проблемы, хотя бы усомниться.
Блекли, покрывались трещинами даже признанные кумиры. Башилов по-прежнему был влюблен в вице-адмирала Волдаева, но временами тот казался ему не подвижником, а, скорее, фанатиком, вроде первых христиан, принявших муку за ве-ру. Волдаев отринул всякую жизнь, кроме службы, его идеалом было, когда флот приведен в полную боевую готовность, личный состав находится на боевых постах и в любую минуту можно нанести упреждающий удар. Его любимой фразой, произно-симой с трибуны, была: «Старики, женщины и дети нам никогда  не простят…» То есть не простят расслабленности даже в минуты необходимого отдыха. «Какое под-летное время ракет с баз НАТО в Германии?» – грозно вопрошал Волдаев корабель-ных ракетчиков. «Семь минут». «Вот, а вы привели в готовность противовоздушные комплексы за семь с половиной минут!» И сыпались жесткие взыскания.
Даже всеобщий любимец командир эскадры контр-адмирал Виталий Иванович Жук, лихой моряк, добрейшей души человек и громогласный матерщинник, и тот не был лишен слабостей. Он, как ребенок, обижался, если его не встречали на корабле установленным порядком. Одно время штаб эскадры размещался на «Макарове», комдив, с его неуемной энергией, то сходил с корабля, то поднимался на него, и от беспрестанных команд: «Смирно! Встать к борту», сигналов все окончательно оша-лели. Башилов, оставшийся в тот день за командира, пропустил появление в третий или в четвертый раз на борту начальства, не услышав звонков колоколов громкого боя, -  сидел, ничего не подозревая, в своей каюте,  когда в дверном проеме возникла грузная фигура адмирала. Комэск приложил руку к козырьку с адмиральским шитьем, представился: «Товарищ капитан-лейтенант, контр-адмирал Жук на ко-рабль прибыл без замечаний!» Башилов принял это за шутку и тоже шутливым го-лосом ответил: «Здравствуйте, товарищ Жук. Проходите, присаживайтесь. Какие бу-дут вопросы?» И только по багровой физиономии комэска, по легкому дрожанию брылей понял: обидел человека. Строгий выговор не искупил его вины. История в виде анекдота потом гуляла по эскадре.
Как-то в кают-компании кончились салфетки, и Бабко велел нарезать листки туалетной бумаги. Шахров с едкой усмешкой заметил, что по фактуре бумага почти не отличается. Виталий Иванович, отодвинув тарелку, мрачно сказал: «Мне каза-лось, что моя физиономия по фактуре все же отличается от задницы». И, не завер-шив обеда, вышел из кают-компании.
Были у Жука и другие слабости. Под стеклом в его каюте лежал список началь-ства – московского и флотского - с датами дней рождений. Приходя на службу, ком-див первым делом просматривал список и усаживался звонить, поздравляя юбиля-ров и именинников. Голос его при этом обретал воркующие нотки, улавливались в нем и почтение, и подобострастие, и даже игривость, когда речь шла о супруге або-нента. Жук – крестьянский сын, сам пробивший себе дорогу, двигал подчиненных по служебной лестнице, исходя прежде всего из деловых качеств. И все-таки неоспори-мое преимущество среди равных имели сыновья именитых и полезных родителей. Башилов к таковым не относился, к тому же был излишне самостоятелен и дерзок.
Мелкие слабости у личностей такого масштаба были, конечно, простительны и понятны. А вот кто для Алексея и по сей день оставался загадкой, так это командир «Макарова» Владимир Гаврилович Шахров. Это был характер, близкий Сольнико-ву, и все же иной, как бы заледеневший, покрытый плотной, непроницаемой оболоч-кой. Тут присутствовала и некоторая схожесть судьбы, но Шахров был человеком с куда  большим запасом прочности и усовершенствованной системой защиты.
Владимир Гаврилович поразил Алексея с первой встречи. Душным июльским деньком явился Башилов на большой противолодочный корабль «Адмирал Мака-ров». Корабль, недавно спущенный на воду, стоял у заводской стенки. Шло устране-ние недоделок, отладка механизмов, систем. Полыхали огни электросварки, дробно стучали пневмомолотки, визжали, скрипели, выли дрели, пилы, по кораблю  впере-мешку с чумазыми матросами, в робах, испачканных краской и ржавчиной, разгу-ливали инженеры-наладчики, женщины-маляры и разный другой люд, предназна-чение которого трудно было определить. В этой кутерьме, перешагивая бухты кабе-лей, шлангов, тросов, Алесей с трудом добрался до каюты командира. Постучал в дверь, получил разрешение войти, вошел и в изумлении замер: за столом сидел не-большого роста, изящный капитан первого ранга, был он в выутюженной тужурке, белой накрахмаленной рубашке, на манжетах которой поблескивали золотые запон-ки. Каюта  напоминала библиотеку, за стеклами книжных шкафов тускло отсвечи-вали позолотой корешки книг – большей частью справочная литература. Видное ме-сто  занимали тома словаря «Брокгауза и Ефрона». Первое, что пришло тогда Баши-лову в голову: все это он уже видел, видел в кино из жизни дореволюционного, цар-ского флота. И Шахров походил на командира «Варяга» или, может, «Авроры», хотя не носил ни бороды, ни усов и сходство подчеркивалось разве что тонким пробором в черных блестящих волосах. По роли капитан первого ранга и говорить должен был, немного картавя, грассируя по-петербургски, но голос у него оказался обычный и даже скучный.
- Приветствую вас, штурман. С прибытием. Присаживайтесь.
Он не встал, не протянул руки. Башилов растерянно помялся, но перед тем как сесть, все же четко, строго по уставу, доложил о прибытии к новому месту службы.
Шахров поморщился, взял с подставки трубку и принялся ее набивать табаком «Золотое руно».
- Ясно, ясно! Для какой же цели вы еще могли прибыть на вверенный мне ко-рабль? Буду краток: для вашей семьи выделена вполне приличная комната в обще-житии на Васильевском острове. Адрес общежития и прочее узнаете у заместителя по политической части. Входите в курс, все вопросы к старшему помощнику. Стар-пом, бывший ваш командир Юрий Петрович Сольников, он и рекомендовал вас. Для меня это важно. Есть у вас что-нибудь ко мне?
- Нет.
- Тогда не смею вас больше задерживать. – И Шахров надолго, до одного, в сущности, пустячного случая потерял к Башилову всяческий интерес. Первые меся-ца два Башилову казалось, что командир вообще ни во что не вмешивается, живет вне корабля, его забот, анахоретом в выстуженной кондиционером каюте, всем же заправляет старпом. Встреча с Сольниковым произвела на Башилова тягостное впечатление. У него сжалось сердце, когда увидел он друга: другой, совершенно дру-гой человек. Нет, и китель, и фуражечка по-прежнему сидели на Юрии Петровиче лихо, и выбрит он был до синевы, и туалетной водой благоухал, другими стали глаза – неподвижными, пустыми, тусклыми, как нечищенные пуговицы. И еще виски крепко сединой обожгло. Снятие с должности сломило Сольникова. Учеба в акаде-мии накрылась, возраст подгонял, единственное, на что он мог теперь рассчитывать, вернуться командиром на эсминец старого проекта, да и то проблематично. Дружбу, как ни старался Башилов, восстановить не удалось, Юрий Петрович замкнулся в себе и служил, как превосходно отлаженный, лишенный души механизм, фантом. Впрочем, на переживания у Алексея не оставалось времени. Экипаж из береговой казармы на площади Труда перевели на корабль, заканчивались отделочные рабо-ты, в этой сложной обстановке нужно было завершить сколачивание личного соста-ва своей боевой части, готовиться к государственным испытаниям. Башилов, полу-чивший хорошую выучку на «Бывалом», «Московском комсомольце», побывавший уже в Атлантике и в Средиземном море на боевой службе, легко вписался в обста-новку, на ежевечернем подведении итогов старпом, хмуро оглядывая сидящих офи-церов, часто повторял одну и ту же фразу: «Сегодня все положенные документы представил на утверждение только один офицер – командир боевой части один Ба-шилов». Время предельно уплотнилось, и все же удавалось выкроить свободное вре-мя на отдых. Семейное офицерское общежитие на Васильевском острове жило весе-ло, праздники, дни рождения, присвоение очередных званий отмечали вместе. Боль-шой популярностью пользовалась песня на стихи Алексея Башилова:  «Я знаю, ре-бята, недолго нам осталось теплые воды винтом шевелить, и снова унылые серые скалы нам будут при встрече улыбки дарить». Он и музыку написал сам, сам и ис-полнял под гитару, голос не сильный, но задушевный, без вошедшей в моду хрипот-цы под Высоцкого. Девочки росли, Анастасия расцвела красотой зрелой женщины.
Как-то, возвращаясь из гидрографического управления, Алексей сделал крюк и зашел в Русский музей. В будний день посетителей было немного, в одном из залов он увидел командира, Шахров разговаривал с некрасивой, но очень милой женщи-ной, похоже, они о чем-то спорили, – Алексей никогда еще не видел командира та-ким оживленным. Женщина, смеясь, подхватила Шахрова под руку, и они скрылись за дверью с надписью «Служебный вход».
О командире «Макарова» по-прежнему знали мало. Ходил слух, что его жена  - доктор искусствоведческих наук и они вместе пишут книгу по искусству. В это вери-ли. Шахров заочно закончил Военно-морскую академию, при защите диплома он на-столько поразил профессуру глубиной и оригинальностью проработки темы, что ди-плом зачли в качестве кандидатской диссертации, и сейчас, якобы, он работает над докторской. Другие утверждали, что до назначения на «Макаров» Шахров командо-вал крейсером старого проекта, который и в море-то никогда не выходил. Тут от скуки и безделья не только диссертацию можно написать или брошюру по искусству, а толстенный роман сочинить. И вообще, если бы не старпом – Сольников пользо-вался непререкаемым авторитетом, – корабль давно бы развалился прямо у стенки. Командира многие недолюбливали, он был сух с подчиненными, не принимал объ-яснения типа «не знаю», «не успел», его язвительные замечания действовали, как удар бича. Очередной провинившийся офицер, вывалившись из командирской каю-ты после экзекуции, бормотал: «Лучше бы он мне в морду дал или обматерил! «Со-благоволите», «полагал бы целесообразным», «не будете ли настолько любезны», мать твою! Ну, скажи мне, что я дурак, я же пойму!»
Когда Шахров появлялся в свободные часы в кают-компании, офицеры стара-лись поскорее смотаться от греха подальше. Командир подавлял своей эрудицией. Казалось, нет области знаний, в которой он чувствовал себя неуверенно. А кому же хочется выглядеть невеждой?
Башилов, прошедший «школу» Аверчука, старался с предельной объективно-стью подойти к оценке Шахрова, отбросив эмоции и неприятные характерные осо-бенности командира. Положительных качеств у того тоже оказалось немало. Выяс-нилось, например, что анахорет, каютный сиделец и «книжный червь» превосходно знает обстановку на корабле. Башилову понравилось, как командир разговаривал с нахрапистым директором завода, как держал себя во время визита главкома и ми-нистра судостроения. Не мог не отметить бережного, уважительного отношения Шахрова к Сольникову, - никогда, по крайней мере в присутствии офицеров, не вы-казывал старпому своего неудовольствия и вообще не давал никаких указаний, по-лагаясь на опыт и порядочность бывшего командира «Бывалого». Уже первые вы-ходы в море во время государственных испытаний показали, что Шахров превос-ходный моряк, расчетливый, точный, с разумным риском и отличным ощущением корабля, –  тут уж замолкли самые упорные недоброжелатели.
«Макаров» без приключений обогнул Скандинавию и без особых сложностей вошел в состав флота. На эскадре, правда, Шахрова встретили настороженно – бал-тиец, «варяг», да и слишком самостоятелен, нос задирает не по рангу. На корабль зачастили комиссии, но ничего «накопать» не удалось. Флот периодически трясли различные инспекции. Командование эскадры пережило немало неприятных минут, когда маршал, главный инспектор Министерства обороны, ткнув в Шахрова стар-чески подрагивающим пальцем, спросил: «Вот ты, командир, собьешь воздушную цель первой ракетой?» Владимир Гаврилович, непочтительно усмехнувшись, отве-тил: «Какие проблемы, товарищ Маршал Советского Союза? Собью!» «Первой ра-кетой?» – маршал стал багроветь. «Первой!» «Ну, смотри у меня!» А Шахров сбил. Второй ракетой в пыль разметал обломки цели. Маршал плюнул за борт и, поддер-живаемый адъютантом, ушел в каюту.
Утвердилось мнение, что Шахров непредсказуем. Башилов считал, что это не так, командир всегда руководствовался железной логикой, – какая уж тут непред-сказуемость? Но своими решениями он всегда опережал, ставил в тупик начальство и потому у многих вызывал раздражение. Сольников как-то сказал о нем: «Шахров не соответствует своему нынешнему предназначению. Его место на два порядка вы-ше. То, что он десять лет командует кораблями, – нонсенс. Синдром золотого бу-дильника. Что это такое? Когда золотым будильником забивают гвозди, штурманец. Он поразительно неудобный для нынешнего времени человек». «А ты?», – хотел бы-ло спросить у бывшего друга Башилов, но промолчал.
Есть качества, которые невозможно в себе развить, они даются Богом, как не усердствуй, а выше головы не прыгнешь. В минуты душевного подъема Башилов, суеверно стуча по деревянной столешнице, думал, что со временем мог бы по про-фессиональным качествам приблизиться к своему кумиру вице-адмиралу Волдаеву, но он отчетливо сознавал, что никогда не станет таким, как Шахров. Командир по-прежнему не замечал Башилова или, скажем мягче, не выделял. Похоже, все же был доволен его работой, что выражалось исключительно в том, что боевая часть один ни разу не фигурировала в субботнем подведении итогов, как будто ее и вовсе не су-ществовало. Один случай, которому Алексей не придал значения, как позже выяс-нилось все же сыграл определенную роль в его судьбе. Корабль стоял у родного при-чала, шел обычный планово-предупредительный ремонт, как-то вечером в кают-компанию вошел командир, офицеры вскочили с мест, он с церемонной любезно-стью разрешил всем сесть, подошел к пианино, сел, открыл крышку и сказал: «Ну-с, попытайтесь определить, что я вам сейчас сыграю. Произведения классической му-зыки нужно знать». Офицеры переглянулись, на лейтенантском крыле кто-то мрач-но произнес: «На хрена попу гармонь, а офицеру филармонь?» Шахров усмехнулся и взял первые аккорды. «Первый концерт для фортепьяно с оркестром», Петр Ильич Чайковский», - автоматически сказал Башилов, он перелистывал альбом «Дрезден-ская галерея» с великолепными иллюстрациями и конечно же не собирался прини-мать участия в музыкальной викторине. Командир снова коснулся клавишей, Алек-сей, причмокнув губами, задумчиво заметил: «Это элементарно, «Лунная соната» Бетховена». Далее последовали «Адажио» к балету Чайковского «Лебединое озеро», «Скерцо» Шопена. Офицеры с завораживающим интересом следили за поединком. Наконец командир встал, захлопнул крышку пианино и молча вышел из кают-компании, слышно было, как в коридоре он бросил на ходу: «Рассыльный! Секрет-чика ко мне!» После образовавшейся паузы механик Дудакин торжествующе сказал: «Ну, Леха, молодец! Наконец-то хоть кто-то уделал кэпа!» Башилов пожал плечами: чему удивляться? Он с семи лет, считай, жил при театре, все перевидал, все пере-слушал, да и дома, у родителей, коллекция пластинок с классикой.
Секретчик, земляк Башилова, новосибирец, потом сказал, что командир потре-бовал принести личное дело Башилова и держал его до утра. История стала забы-ваться, но однажды в море Шахров заглянул в штурманскую рубку и, с интересом глянув на Башилова, спросил: «Штурман, в ранней вашей биографии сказано, что родители у вас – артисты балета. Нельзя ли уточнить?» Алексей, занятый определе-нием места корабля в сложной обстановке, не без досады ответил: «Мать – балерина, умерла, когда мне было двенадцать лет. Отец – танцовщик, затем заведующий ба-летной труппой Новосибирского театра оперы и балета. Он и сейчас там работает. А в чем, собственно, дело?» «Благодарю вас», - Шахров повернулся и вышел. Разве мог тогда Алексей предположить, что командир коллекционирует, собирает на корабле людей с необычными характерами, судьбами, биографиями. По-видимому, на этот счет у него была какая-то особая теория. Сейчас Башилов отчетливо сознавал, что его жизненного опыта явно недостаточно, чтобы оценить и до конца понять лич-ность масштаба Владимира Гавриловича Шахрова. В России во все времена не лю-били нестандартных людей, флот, к тому же, всегда был консервативен. Шахров яв-но пришелся не ко двору, - ему бы давно дивизией командовать, а он оставался ко-мандиром корабля. Не раз пытались его смахнуть, особенно политработники стара-лись, но ни с какой стороны не взять. Не пьет, в аморальном поведении не замечен, с корабля почти не сходит и, что уж никак не перешагнуть, пользуется авторитетом у личного состава. От офицеров сигналы поступали, недовольных было немало. Про-верки показали, что командир прав. Начальство ждало, пока Шахров закончит строчить докторскую диссертацию. Защитится и пусть тогда катится в академию кафедрой заведовать – туда ему, профессору, и дорога.   

                9               


Накануне Нового года все жители огромной страны – от Канина Носа до Кушки и от Бреста до бухты Ольга – ведут себя одинаково: озабоченно бегают по магазинам, делают последние приготовления, прикидывают меню праздничного стола, покупа-ют подарки,  украшают елки и прочее. Корабль, как известно, часть Родины, земли Российской, на нем все те же праздничные проблемы, и, хотя срочный выход поло-мал многие планы, Башилов знал, в укромных местах, в разных там шхерах стар-шины и матросы давно припрятали заветные бутылочки. И какой «шмон» не учи-няй, обнаружить их будет чрезвычайно трудно, ибо находчивости русского человека, когда дело касается выпивки, нет границ. Алексей хорошо помнил ноябрь шестьде-сят седьмого года в Поти. В канун ноябрьских праздников Аверчук, чтобы избежать «нежелательных явлениев с проносом и распитием спиртных напитков», договорил-ся с главным инженером судоремонтного завода и «Оживленный» буксиры вытащи-ли на одну из якорных стоянок потийского рейда. Как только боцмана наложили стопора на якорь-цепь и прозвучал отбой аврала, среди экипажа началась тихая па-ника: на борту нет ни капли спиртного, а праздник на носу. Утром следующего дня к трапу подошел рабочий баркас, прибыл с берега киномеханик. Встречать его вышел, позевывая, сам Аверчук. Он внимательно прочитал названия фильмов и с досадой пнул одну из коробок с лентами: «Что за говно ты привез!» Коробка открылась, и из нее на палубу выкатились две бутылки водки. В других коробках тоже оказались го-рячительные напитки: чача, красное вино. Аверчук лично разбивал бутылки об ва-тервейс, с удовольствием приговаривая: «Ишь, паразиты, що надумали, командира обманывать. Кто меня обманет, – дня не проживет»
На «Московском комсомольце» во время дежурства Алексей отметил подозри-тельное движение в районе носовой башни главного калибра. Когда расчет ушел на ужин, он залез в башню и вскоре нащупал под радиолокационным колпаком стан-ции управления башней две бутылки водки. Изымать не стал,  аккуратно вскрыл пробки, вылил содержимое за борт, а вместо водки налил воды, пробки завальцевал и поставил на место. Ох, должно быть, и лица были у артиллеристов, когда они раз-бавили «напиток» компотом и хватили по первому стакану.
Случаи такие все же редки, обычно спиртное не находят, к тому же верно ска-зано: «Голь на выдумки хитра!» Нет водки, нет вина, – готовится бражка. О ее ре-цептах и методах изготовления можно написать целое исследование. Висит, скажем, в коридоре младшего офицерского состава огнетушитель, а на нем, как и положено, бирка с датой заправки, только никакой пенной смеси в нем нет, а бродит компот с дрожжами. В нужный момент огнетушитель заменяется, а готовая бражка подается к столу. На «Макарове» особой популярностью пользовался «метод Мальцева». Старшина первой статьи Мальцев  весной ушел в запас, а его метод ускоренного приготовления браги кочевал с корабля на корабль эскадры. Суть: содержимое за-ливается в анкерок со спасательной шлюпки, матрос садится на диван в штурман-ской рубке и ногами раскачивает анкерок для ускорения процесса. Через час матро-сы меняются. Появился офицер, емкость задвигается под диван, и с концами. Маль-цев на гражданке поплавал на буксире, таскавшем по Лене баржи с зеками, и знал  много полезного.
Старпому даже в канун праздника, хоть умри, но значительную часть времени необходимо выделить на писанину. Писать приходится много: суточные, недельные, месячные планы, рапортички, справки, отчеты, вести «Журнал боевой подготовки» и многое, многое другое. Потому Башилов, укрывшись в каюте, выпал из пред-праздничной лихорадки. Поработать, однако, не удалось. Воздух в каюте уплотнил-ся, и из него на глазах материализовался заместитель командира по политической части Иван Данилович Лопата. Просторная каюта старпома не предусмотрена для людей с такими габаритами, в кресле Лопата тоже не помещался, потому грузно осел на диван и ворчливо заметил:
- Григорьевич, я тебя сутки по кораблю отлавливаю. Был здесь, уже нет. Прямо реактивный.
- По кругу ходим, Иван Данилович.
- Угу! Котик и кошечка ходят кругом. Какие мысли на предмет встречи Нового года?
- Встретить его в кругу семьи.
- Чего захотел! Ты дело говори.
- Ну, пончики, конечно, торт, напиток из клюквенного экстракта, чтобы ему провалиться, песни и пляски морских казаков. Слушай, ты же лучше меня все зна-ешь! Не мешай, ради Бога, а то я с писаниной до курантов не управлюсь.
- Не уклоняйся, Григорьевич. Из Бабко я сопли выжму, все чин-чинарем, меха-ник сценарий сочинит, байки-пайки, а тебя прошу спеть свои песни на концерте в столовой личного состава. Народ тебя любит.
- Иван, я ведь не штурман теперь, а старпом, меня не любить, а бояться нужно.
 - Глупость городишь! Бояться! По любви оно надежней и авторитет больше.
- Ну, конечно: мир спасет любовь.
- Спасет! А как же иначе? Так споешь?
- Куда же я денусь?
- Ладненько.
Замполит пошевелил густыми бровями. Огромный, сутулый, с жесткими гус-тыми волосами, мощной, выступающей вперед нижней челюстью и крутыми над-бровьями, он напоминал доисторического человека, как его рисуют в школьных учебниках. В коллекции Шахрова Иван Данилович, надо думать, занимал самое видное место. На «Макарове» в корабельную элиту входили старпом, два помощни-ка командира, командиры боевых частей и целых шесть политработников. Баши-лов, за свою службу немало натерпевшись от этой публики, с легким сердцем вы-черкнул бы их всех из штатного расписания. Иное дело – Иван Данилович Лопата. Начиная с внешности и кончая фамилией, он совершенно не соответствовал пред-ставлению о замполитах, и Алексей впервые согласился: человек на своем месте. Лопата явился на корабль не новичком, не новоиспеченным выпускником полити-ческого училища. До того четыре года он отбухал срочную службу на эсминце проек-та «30-бис» и не писарем, а старшиной трюмной команды, окончил педагогический институт и  руководил совхозом под Торжком. Когда на флот один за другим стали поступать новые корабли, и политработников стало не хватать,  ему предложили пойти на корабль. Вскоре убедились, что Иван Данилович в отличие от своих со-братьев по цеху морское дело знает. Первым обжегся штурман. На вопрос замполи-та, заглянувшего в штурманскую рубку: «Где мы находимся?», Герман, не заботясь о точности, ткнул пальцем в Мировой океан. Предшественники Лопаты в морских картах не разбирались. Иван Данилович пошевелил бровями-гусеницами и хмуро изрек: «Ты лучше палец  сунь себе…сам знаешь куда, а мне место покажи». Стар-шин и матросов новый замполит  покорил уже с первого комсомольского собрания, когда заявил: «Пьяниц и самовольщиков нужно метлой гнать из этого сраного ком-сомола. Чего ржете? Оговорился, что ли? Все равно метлой гнать!» Нет, непрост был замполит и слово он, конечно, переставил не случайно, и повадки «годка», старши-ны трюмной команды сохранил неспроста, и шуточки у него были соответствую-щие: «До чего дошли, братцы! Матрос Симонян пьяным валялся в канаве, да еще с нарушением формы одежды: без головного убора!» Играл, конечно, замполит, но иг-рал точно, не сбиваясь на фальшь, потому и на боевом посту, и в кубрике, и в столо-вой личного состава не выглядел инородной, ярмарочной фигурой. Бросали лишний компот «на морского», и он выбрасывал пальцы толщиной с водопроводную трубу и орал, если плутовали. Мог и  запустить матерком любо-дорого. И дело здесь не в де-шевом авторитете, а в деле: Иван Данилович весь экипаж, четыреста человек, узна-вал не только в лицо, подноготную каждого знал, мог остановить матроса и сказать: «Кудельков, почему матке месяц не пишешь? Конвертов нет?  Заходи, дам. Сегодня я на берег схожу, брошу письмо в городе». Башилов понимал, что у Лопаты есть свои методы и свои хитрости. Картотеку он вел, на каждого отдельная карточка, пере-писка с родными и близкими, наверняка и осведомители у него были – обстановкой на корабле Иван Данилович владел превосходно, реагировал на каждый сигнал, ста-рался вовремя «стравить пар». Больше всего поражали дружеские отношения, уста-новившиеся между замполитом и командиром. Холодный, властный, подчеркнуто изысканный Шахров настолько странно выглядел рядом с Лопатой, что все ожида-ли срыва, конфликта. Ничуть не бывало! Они превосходно ладили, не вмешиваясь в дела друг друга, поделив зоны ответственности.
Способности нового замполита Башилов оценил еще в Ленинграде, во время сколачивания экипажа, а когда начали плавать, стали очевидными и результаты его работы: на «Макарове» не было зарегистрировано ни одного случай «неуставных взаимоотношений» или, проще говоря «годковщины». Никто на эскадре в это не ве-рил: просто ребята ловко прячут концы в воду. У всех есть, а у них нет. Чепуха! Ко-мандование это устраивало, но относилось оно к подобным обстоятельствам весьма настороженно, не торопилось распространять опыт по флоту. Черт его знает, чем еще  все обернется.
Нет, не вписывался Иван Данилович в систему. Примерно год назад в каюту Башилова заскочил командир дивизиона движения Тычинский, был он возбужден, чем-то расстроен.
- Алексей Григорьевич, ты член партбюро и не из тех, кто начальству задницу лижет…
- Польщен. Короче.
- Не перебивай, я сам собьюсь. Дело-то с душком. Я вроде как в роли стукача выступаю. Уж извини, молчать не могу. Так вот, зашел я перед завтраком к Золота-реву, партийную рекомендацию на старшину сдать – нет его, приборщик говорит: вам велели подождать в каюте. Жду. Вижу, сейф открыт, ключи в нем торчат, Золо-тарев забыл. А на столе тетрадь толстая такая, открыта, как сейчас помню, на сорок второй странице. Я бы в жизни не заглянул, если бы не узрел собственную фамилию, подчеркнутую красным карандашиком. Почерк у Золотарева писарский, я страни-цу-то и пробежал. Все обо мне собрано, все гадости, где пил, с кем спал, даже про ан-тисоветчину. На всех компромат собран, на тебя, кстати, тоже. И на командира кое-что есть. Это что же, бля, делается? Секретарь парторганизации корабля на всех нас дело завел? Я за такую суку на отчетно-выборном собрании голосовать не буду и другим не посоветую.
- Погоди ты пену гнать. Нужно с Лопатой переговорить. Не выйдет – прокатим. У меня, к тому же, с Золотаревым старые счеты. Я с ним на «Бывалом» служил.
- Хорошо. Но учти, долго я ждать не буду.
Иван Данилович, выслушав Башилова, посерел лицом. Задумчиво постучал кулаком-кувалдой по столу, обмолвился:
- Догадывался я, копает. Ты хоть знаешь, штурман, что такое золотарь? Ась? Говновоз, ежели по-русски, едра-подра! А с тетрадочкой я той ознакомлюсь и с Золо-таревым поговорю, ясненькое дело. – И, хитро прищурившись, заключил: - Вошь надобно ногтем давить. До хруста. Уразумел?
Что уж произошло, Башилов не знал, но вскоре Золотарева списали с корабля по болезни и пристроили в политотдел тыла флота.


Новый год встречали на траверзе мыса Нордкап. Этому событию предшество-вал ряд очень важных мероприятий. Был объявлен конкурс на лучший номер худо-жественной самодеятельности и подготовку кубрика к празднованию Нового Года, приз – огромный торт - был уже изготовлен, по кубрикам ходила комиссия во главе с Иваном Даниловичем Лопатой, на камбузе пекли традиционные пончики с повид-лом, накрывались столы. Бабко ходил мрачный, – пришлось выдать деликатесы, к тому же группа умельцев с разрешения старпома прорубила тоннель в морозильной камере и добралась до мяса, копченостей. Радисты собирали заявки на исполнение любимых песен по просьбе радиослушателей, отдельной стопкой лежали кассеты с записями голосов родных и близких. Это всегда производило эффект. Разве не здоро-во услышать голос матери или невесты на пути к Лафонтенских островам? Было и многое другое. Наконец свободные от вахты офицеры собрались в кают-компании. Башилов поспел к началу очередной байки Дудакина:
- До того как осесть на «Славе», я одно время, еще лейтенантом, служил на эс-минце «Бывалый», - рассказывал механик. – Наш старпом тоже на этом пароходе плавал. Кузница кадров! Так вот, в те незапамятные времена кораблем командовал всем нам хорошо известный Виталий Иванович Жук. Вызывает меня командир в канун Нового года и говорит: «А известно ли тебе, Дудакин, что ты вылитый Дед Мороз? Стать у тебя имеется и физиономия вполне подходящая». «Нет, -  отвечаю, -  не известно». «Тогда слушай сюда. С этого важного момента назначаю тебя Дедом Морозом, будешь ребятишкам перед Новым Годом подарки развозить. Машина комбрига в твоем распоряжении». Виталий Иванович возражений не терпел, поэто-му я благоразумно ответил «Есть» и попросил только уточнить, в какой форме оде-жды мне находиться. «В дедморозовской, конечно, так тебя и разэдак! – доступно по-яснил командир. - Кафтан красный и шапку начпо бригады для тебя резервировал, бороду прихерачишь и вперед. Имей в виду, дело это ответственное, там рюмку под-несут, там стаканчик, у иных жен мужья в море, а ты холостяк, у тебя с утра до ночи стоит, чтобы ни-ни, как стеклышко был, как одуванчик. Первого и второго января я тебя на гулянку отпускаю и мазь от триппера дам. Вопросы?» У нас Жуку вопросы может задавать только  старпом, я не рискую. Напялил я, значит, спецкостюм, боро-ду приклеил, взял сидор с подарками и по квартирам. Честно признаюсь, увлекся. Встречают на «ура», мамы больше детей мне рады, я рюмочку выпью, спляшу, спою и дальше. Последним клиентом у меня в списке значится боцман с «Бывалого» Юров. Вхожу, а он один сидит за накрытым столом, мрачный. Теща при смерти, же-на с мальчонкой к ней в Севастополь вылетела. Я уже круто подшофе, в его душев-ные переживания не вникаю, говорю: «Боцман, я знаю, ты кудесник. Я сегодня все пил, шампанское, вино, водку, даже ликер ванильный. Налей мне что-нибудь этакое, необычное под занавес, чтобы проняло». Боцманюга хмыкнул и говорит: «Это мож-но!» И наливает мне стопарь чего-то синего. Я жахнул, е-кэ-лэ-мэ-нэ! Дух перехвати-ло, напиток по бороде расплескал. «Что это, спрашиваю, такое? Серная кислота?»  «Нет, первачок. Сам произвожу. Очень хорошо при геморрое помогает». «Может, ма-зать нужно, а ты пить!» «Нет, -  уверяет боцман, -  только внутрь». Меня и повело. «Хорош первачок, боцман, сильно впечатляет. А теперь сунь мне в рот сигарету и подожги, а то я варежки, чтоб им, с копыт стащить не могу – малы». Он сигарету су-нул, щелкнул зажигалкой, борода-то у меня и вспыхнула. Горю, братцы, синим пла-менем. Полундра! Пожарная тревога! Боцман спокойненько так взял со стола миску и содержимое шваркнул мне в рыло. Пошипело, погасло. Юров посмотрел на меня, говорит: «Вот теперь ты на настоящего Деда Мороза стал похож. Двигай на корабль, а то патруль заметет». Я на улицу вышел, светло, сполохи пляшут, старушка, нянеч-ка из госпиталя, чапает, я ей говорю: «Бабуля, с Новым годом!» Она на меня гляну-ла да как завизжит и по снегу наметом, петлями. Не поверите, контейнер с мусором с ходу перепрыгнула и, значит, в сопки подалась. Чего это, думаю, она? С перебору, что ли? Подхожу к кораблю, а вахтенный у трапа тоже на крик: «Стой, стрелять бу-ду!» «Ты что, -  говорю, -  совсем офонарел?» Прибежал дежурный по кораблю и спрашивает: «Дудакин, ты себя в зеркале видел? Неужто так к детям ходил, дуби-на?» Я ничего не понимаю, захожу в каюту, глянул на себя в зеркало и обалдел: рожа черная, в каких-то блямбах, в бороде и усах инородные тела, слизь. Оказывается, Юров маринованными грибами меня окатил, чтобы, значит, огонь погасить…
Истории Дудакин мог рассказывать всю новогоднюю ночь, и нужно было ини-циативу брать на себя. Башилов коротко оглядел столы в кают-компании: серви-ровка, скатерти, закуски – все соответствовало важности момента, офицеры чисто выбриты, в свежих рубашках.
- Бобриков, где хирурги?
Корабельный врач дернул головой и порозовел:
- В каюте.
- Вы что, их к столу не пригласили?
- Это невозможно.
- Почему?
- Они…уже отметили, спят.
Кают-компания вздрогнула от хохота.
- Стоп! Товарищи офицеры, прошу внимания, у меня ряд важных и приятных сообщений. – Башилов встал, взял телеграмму и зачитал: «Приказом командующего флотом командиру носовой ракетной батареи лейтенанту Зорину присвоено очеред-ное воинское звание старший лейтенант. Этим же приказом старшему лейтенанту Семернину присвоено звание капитан-лейтенант! Тихо, уймитесь! И поздравьте Петренко, у него дочь родилась? Почему бракодел? Разве не замечательно дать миру прекрасную женщину? Дробь! Слушать дальше!
После чтения праздничных приказов и телеграмм Николаю Васильевичу Бабко был вручен диплом о внедрении рационализаторского предложения. Принимая из рук старпома диплом в красном ледериновом переплете, Бабко побагровел от удо-вольствия, он обожал грамоты, тужурку его украшала целая коллекция значков, был даже знак «Красного креста и Красного полумесяца». Захватывающая процеду-ра его не удивила, помощник командира по снабжению был убежден, что способен на многое, но его не ценят. С настырного лейтенантского крыла потянулись к диплому руки:
- Николай Васильевич, покажите, что вы там такое изобрели. Интересно же!
- Отстаньте. Сначала изобретите сами, а потом лапайте.
Несчастному и в голову не пришло, что это розыгрыш. У механика полно раз-ных бланков, есть и бланки свидетельств о рационализаторских предложениях, а по-ставить печать и вообще не проблема. К диплому прилагалась схема, на которой ко-рабельным чертежником была изображена дверь в кладовой сухой провизии с нава-ренными фальшивыми проушинами для замка. Приспособление называлось «ОПС», что означало «Охраняющий покой сторожок». Острословам теперь было о чем поче-сать языки.
Между тем стрелки часов с красной «зоной молчания» торопливо сглатывали минуты. Над столом горой вырос капитан третьего ранга Лопата.
- Значит так, мужики, - начал он.
- Едра-подра, -  подсказал кто-то из лейтенантов.
- Верно, -  невозмутимо подтвердил Лопата. – Успехи в боевой и политической подготовке у вас есть и будут, будут и положенные футы под килем, а я вам хочу по-желать другого, чтобы у всех сидящих за столом, исключая пустомель-холостяков, в следующем году родилось по сыну. Флот растет, крепкие мужики требуются. Я сво-его старшего ссыкуна в Нахимовское училище отдал, младший на подходе…
Нестандартную речь Ивана Даниловича прервал голос командира, загремев-ший по трансляции: «Товарищи офицеры, мичманы, старшины и матросы! Для мо-ряков большая честь встречать Новый год в море…» Казалось, голос звучит с неба и говорит не командир корабля, а некое всемогущее божество. Зазвенели стаканы, на-полненные разбавленным клюквенным экстрактом. Судя по раскрасневшимся ли-цам, некоторым повезло больше. Всех удивил Шура Цыганков, вызвавшийся пока-зать фокус. Одним ловким движением он извлек из кармана Пальчикова часы – ста-ринный серебряный хронометр, предмет особой гордости штурмана, - и опустил их на цепочке в стакан с напитком. «Что ты сделал, идиот? Они же водопроницаемы!» - испуганно вскричал штурман. Шура улыбнулся и пообещал зрителям, что сейчас он часы проглотит. Возникла волнующая пауза. Молчание нарушил Дудакин: «Штур-ман, забери часы, он ведь точно проглотит, хирургов будить придется». Кают-компания едва не разломилась от хохота. Заглянул удивленный вестовой. Вскоре старпома вытребовали на самодеятельный концерт, он зашел в каюту за гитарой, с минуту постоял у стола, вглядываясь в лица жены и дочерей. На другой фотографии была запечатлена балерина в накрахмаленной пачке. Алексею показалось, что она улыбнулась ему и помахала рукой. В эту новогоднюю ночь Башилов пел с особым подъемом:
             Последние команды в эфире нам бросают:
             «Второй, второй – я первый! Получено «добро!»
             И вот уж за кормой Рыбачий исчезает,
             И злобный океан корежит все нутро…
             ……………………………………………………..
             Корабль своим форштевнем пронзает все циклоны,
             Попутчиком ему – лишь альбатроса крик.
             Мы сами утверждаем морей седых законы,
             По вкусу из циклонов нам просоленный шашлык!..
В два часа ночи старпом обошел корабль. Праздник угас, и лишь елка в столо-вой личного состава, тускло отсвечивающая серебряными нитями, говорила о не-давнем торжестве. Вахтенные на боевых постах несли вахту, отстоявшие вахту – спали. Башилов заглянул к хирургам – мощный храп во мраке каюты подтвердил слова Бобрикова: «Они уже отметили». В глубине коридора у двери в кладовую су-хой провизии стоял новоиспеченный старший лейтенант Зорин, увидев старпома, он хихикнул, ткнул пальцем в замок и сказал: «Гениально придумано». Зорин был явно под хмельком, но Башилов сделал вид, что не заметил, – у морских офицеров не так уж много радостей, а присвоение очередного звания всегда событие. На посту энерге-тики и живучести подремывал в кресле механик. Глаза его между тем были откры-ты. При появлении старпома он пошевелил губами и страшным голосом произнес:
- Здесь русский дух, старпомом пахнет! А что, Алексей Григорьевич, слабо тебе выдать вот так, сразу, поэтический экспромт о романтике морской службы?
- Какие проблемы? Слушай:
                Иные все свои чины
                На гладких шаркают паркетах,
                Ну, а на наших эполетах -  морские звезды с глубины…
Дудакин мгновенно проснулся и с изумлением уставился на Башилова:
- Ты даешь! Неужели только что придумал?
- Почти. Начало новой песни.
- Не тот путь ты в жизни выбрал, Леха. Поэты-песенники живут куда лучше, чем старпомы. И баб сколько хочешь, и не качает.
Последняя точка обхода – ходовая рубка. Башилов, споткнувшись о комингс, подумал, что сказочная новогодняя ночь, пожалуй, сохранилась только здесь. Голу-бой свет плафонов делал все вокруг неестественным, странным. В дымчатой голу-бизне разноцветными огоньками мерцали приборы, временами недовольным зверь-ком урчал телеграф, посвистывали сельсины, но настоящее чудо творилось там, за квадратными стеклами иллюминаторов. Корабль словно накрыло ажурной юбкой танцовщицы, юбка раскачивалась колоколом, уходила вверх, в беспредельную вы-соту, а слева и справа, в отдалении, кружились, переливаясь в лунном свете, еще две танцовщицы, а море было черным, блестящим, как навощенный дубовый паркет.
- Что вы там узрели, старпом? – спросил командир.
- Так, необычная картина, сполохи…
- А-а. Хорошо отпраздновали?
- Главное – спокойно.
- Пожалуй.
Командир сидел в кресле, на полке у лобового иллюминатора стоял поднос с остатками новогодней трапезы. Нет, не всесильным самодержцем выглядел сейчас Шахров, а одиноким усталым человеком, давно привыкшим вот так сутками прово-дить время наедине со звездами, светящимися приборами и сказочной чертовщиной за окном. Наверное, в такой жизни есть что-то ненормальное, но он, Алексей Баши-лов, ставший моряком случайно, оказывается, был им всегда, и высшая радость для него, высшее блаженство сидеть в командирском кресле, смотреть на ночь и ощу-щать свое единство, свою слитность с кораблем. И это не красивые слова, не набив-шая оскомину романтика, а просто работа, которую ты любишь…
-Старпом, на «Бывалом» вы дружили с Сольниковым. Так?
Вопрос был неожиданный, но Алексей твердо ответил:
- Да.
- Яркий, талантливый командир. Меня беспокоит его назначение на эм «Скромный». Для Юрия Петровича это последний шанс.
- Ничего, выдюжит. Теперь выдюжит.
- Вы полагаете?
- Уверен.
Сольникова он встретил в штабе флота за неделю до выхода. Перед ним стоял прежний командир, энергичный, с блестящими, излучающими волю глазами. Ко-роткая стрижка скрывала раннюю седину.
- Леха, привет!
Они обнялись, словно и не было этих лет отчуждения, – встретились друзья по-сле разлуки и рады видеть друг друга.
- Ну, ты как? – спросил Башилов.
- Честно признаюсь, не представлял, что такое может быть на флоте. Не ко-рабль – лагерь для уголовников, вместо флотских традиций, уставов законы «зоны», лексика соответствующая. Корабль почти не отапливается, одеяла к койкам при-мерзают, командуют «паханы-годки», что ни день – новости. То два матроса со «Скромного» из-за девки порезали старшину с тральщика, то повесился один в рум-пельном отделении, то нужно дезертира ловить – ушел с оружием. Караул после сме-ны приходится целиком отправлять на гауптвахту за нарушение караульной служ-бы. Чему удивляться? «Скромный» третий год в ремонте. Но я эту шарашку при-крою, вытащу корабль из болота, вот посмотришь!
Оттаивать Сольников начал на последней боевой службе, - знал уже, что не-много ему осталось замаливать грехи. Один забавный эпизод раскрутился на глазах у Башилова. Штаб Средиземноморской эскадры всегда жестко проверяет корабли, прибывшие в состав соединения. А тут стаю борзую штабных возглавил известный своей занудностью контр-адмирал Прутинцев. Старшего группы проверки по уста-новившейся традиции встречал старпом – Шахрова проверяющие трогать не реши-лись. Контр-адмирал хмуро глянул на Сольникова и скомандовал: «Старпом, учеб-но-боевая  тревога!» Сольников переместился на ГКП и сыграл тревогу. На него тотчас посыпались «вводные». Первым делом Прутинцев подошел к коммутатору и вырубил «Каштан». «В результате взрыва поврежден кабель трансляции, связь по-теряна!» Старпом вызвал специалистов, те установили полевой телефон, – связь с основными командными постами была восстановлена. Адмирал не унимался: «По-левой телефон тоже не действует». У Сольникова не дрогнула ни одна мышца на ли-це: «Подключить телефоны парной связи!» «Парная связь выведена из строя!» – Прутинцев светился от удовольствия. Старпом расставил на связь по прямой види-мости людей с милицейскими рациями, таким образом репетовались команды. Про-веряющий адмирал и на этом не остановился: «Люди убиты!» «Все?» «Все!» «Ниче-го, справимся». Сольников вызвал на ГКП десять матросов с фанерками, укреплен-ными на шее, на фанерке – рулон бумаги и карандаш. «Какие еще будут вводные, товарищ адмирал?» Матросы записывали команды и мчались на командные пунк-ты, – управление потеряно не было. Прутинцев хотел придумать еще какую-нибудь каверзу, но Сольников опередил его. «Химическая тревога!» – скомандовал он, на-дел противогаз и исчез среди офицеров ГКП. Все в одинаковой тропической форме, все в противогазах – попробуй узнай, кто где. К Сольникову несколько раз подбегали офицеры штаба эскадры, спрашивали: «Где старпом, не знаешь?» «Нет. Где-то здесь был», - отвечал Юрий Петрович измененным голосом. Те мчались дальше, матерясь на ходу. Трудно сказать, сколько бы продолжалась эта возня, но Прутинцев, пораз-мыслив, дал отбой химической тревоге. Офицеры сорвали противогазы, и штабные с воплем: «Вот он!» кинулись к старпому. Адмирал только развел руками и рассмеял-ся.

                10               


Первый день семьдесят третьего года выдался сумеречный, тихий. Ветер спал, пологая волна горбатила море. Утром сорвался короткий снежный заряд, но к по-лудню распогодилось, небо стало как будто светлеть, и голубоватый этот свет раз-жижал, гасил полярную тьму.
Башилов, тщательно побрившись и сменив подворотничок на кителе, поднялся в ходовую рубку. Шахров сидел в кресле, положив левую ногу на откидывающуюся подставку. В такой позе, в надвинутой на лоб пилотке хмурый, неподвижный, он по-ходил на Наполеона с одной из иллюстраций. Вахтенный офицер, ссутулившись, за-стыл на своем месте. У матроса на связи по «Каштану» был такой вид, что, казалось, он вот-вот зевнет и рухнет на палубу. У матроса была веселая фамилия Тетюлькин и превосходный почерк, он вел черновые журналы.
Башилов подошел к командиру:
- Товарищ командир, прошу «добро» лично проверить развод вахты, далее – по плану.
- Действуйте, старпом. – На лице-маске Шахрова ничего не отразилось, он даже вроде бы и губ не разомкнул, но голос прозвучал отчетливо, емко. Это напоминало сеанс чревовещания. - Помирились с Дудакиным?
Алексей, в который раз поразился осведомленности командира, его задел во-прос, и он нехотя подтвердил:
- Помирились. Виноват я, поторопился, не нашел нужных слов. Молод, исправ-люсь.
- Молод? Простите, я в вашем возрасте уже два года командовал кораблем, а с кораблями тогда было не густо.
По «Каштану» осипший, простуженный голос произнес:
- Ходовая, сигнальный правый борт.
- Есть, ходовая! – тут же откликнулся Тетюлькин. С него тотчас слетела сонная одурь.
- Докладываю: право шестьдесят, дальность восемнадцать кабельтов, наблю-даю цель. Цель – иностранный военный корабль, бортовой Эф - 108.
Вахтенный офицер запросил БИП, требуя уточнить принадлежность корабля. Командир развернулся в кресле к Башилову и с усмешкой спросил:
- Узнаете, старпом? Наш старый знакомый «Лондондерри». И ему в новогод-нюю ночь не повезло, бедняге. – И коротко скомандовал: - Обе вперед, полный!
- Есть обе вперед, полный, - репетовал вахтенный офицер и перевел ручки те-леграфа.
Запели, засвистели турбонаддувочные агрегаты, корабль вздрогнул и стреми-тельно двинулся вперед. Шахров потер ладонью щеки, проверяя, хорошо ли он вы-брит, встал, прошелся по рубке, бросил вахтенному:
- Доклад по «Лондондерри» непрерывный.
И тотчас прозвучала команда:
 - БИП – ходовой, доклад по сторожевому кораблю непрерывный.
Шахров вышел на крыло мостика, вернулся, сказал Башилову, оживляясь:
-Молодец сигнальщик, в такой сутеми бортовой номер разглядел. Задержитесь на мостике, развлечемся.
Башилов развернул перископ, прижался надбровьем к окуляру, – прямо в глаза брызнуло серое, в пенистых разводьях море, справа в дымке возник силуэт стороже-вого корабля. Бортовой номер проступал смутно.
Сторожевик отставал, по буруну у форштевня видно было, что он делает тщет-ные попытки удержаться за «Макаровым».
- Как «Лондондерри»? – спросил командир.
- Отстает. Куда ему…
- Нужно взбодрить супостата, передать что-то вроде новогоднего презента.
Командир взял бланк семафора и русскими заглавными буквами написал анг-лийский текст. Алексей с изумлением разобрал: «Для увеличения хода предлагаю подключить стиральную машину».
- Вахтенный, передайте семафор!
Башилов похолодел. На борту нет «особиста», это хорошо, тот бы сразу стукнул на Шахрова, но все сигналы фиксируются в вахтенном журнале и такая вольность может дорого обойтись командиру. Зачем, почему он так рискует? «Развлечемся!» Именно ведь на этом погорел Сольников. Тогда «Бывалый» производил слежение за авианосцем «Джон Кеннеди», маневрировал лихо, на самых полных ходах, с авиа-носца в адрес командира «Бывалого» дали семафор: «Восхищен отработкой и высо-кой морской выучкой вашего экипажа. Командир». Сольников приказал дать ответ-ный семафор: «Я тоже восхищен выучкой вашего экипажа, корабль достойно носит имя президента Джона Кеннеди».
 Командование флотом отреагировало мгновенно и жестко. По прибытии «Бы-валого» в базу о выполнении задания партии и правительства докладывал уже не Сольников – его приказом главкома сняли с должности, - а безликий, но удачливый Ковалев. Сольников тогда несколько месяцев перебивался за штатом, пока его не вытребовал к себе на строящийся корабль Шахров. Как уж это ему удалось – неве-домо. Назначение почти равнозначное – «Макаров»  корабль первого ранга. По сути, Шахров спас Сольникова, но конечно же никогда бы не признался в этом. А может, все проще? Бывший командир «Бывалого» просто пополнил собой знаменитую шах-ровскую коллекцию нестандартных людей? Выходит, и на нем, Башилове, тоже кол-лекционный ярлычок? Ведь именно он сменил Сольникова, когда тот ушел коман-довать опальным крейсером. Загадочный человек Шахров.
- Старпом, - Шахров вальяжно уселся в кресло и, поморщившись, положил ле-вую ногу на подставку, - вы ведь знаете английский, прочтите ответный семафор, а то сигнальщик еще перепутает.
Башилов натянул старый реглан, вышел на правое крыло мостика, от ледяного воздуха перехватило горло, океан был величествен и скучен. Сзади, за кормой, про-глядывал смутный силуэт англичанина, на нем вспыхнул и погас огонек, пригла-шающий к разговору, а затем ровно и четко замелькали тире и точки, сигнальщик в ответ захлопал семафором. «Вовремя я», подумал старпом и принялся, шевеля губа-ми, разбирать текст. Командир «Лондондерри» оказался на уровне, в чувстве юмора ему не откажешь: «Основных установок не вводил, иду под стиральной машиной!»
Старпом засмеялся, смех получился какой-то каркающий, сигнальщик изум-ленно обернулся, но Башилов показал ему кулак, с трудом распахнул дверь и ныр-нул в тепло ходовой рубки.


День прошел в обычных хлопотах. При всей их обыденности в них все же было нечто размеренное, четкое, не то что береговая сутолока, беготня по разным отделам штаба флота и тыла, непрерывные звонки – начальство поднималось на борт или спускалось с корабля, -  дурацкие вводные, разные комиссии, основная цель кото-рых продемонстрировать служебное рвение. При стоянке в базе почему-то всегда много больных, кого-нибудь обязательно в городе задержит комендантский обход, Бабко провернет криминальную сделку с военторгом, а  лейтенант Петров разобьет в туалете Дома офицеров флота зеркало, - собственная физиономия, видите ли, ему не понравилась. В море спокойней, особенно, если на борту не размещен штаб соеди-нения. И конечно же высшее благо, как считал Башилов, - одиночное плавание. Вы-полняешь задачу, никто тебя не дергает и можешь заняться главным: отработкой экипажа. На профессиональном жаргоне это звучало так: «вколачивать экипаж в ходовой режим». Тут и обучение молодого пополнения, и организация развода оче-редных вахт – через разводы «прокачивается» весь личный состав, причем инструк-тировать вахтенных должны исключительно командиры боевых частей, выявляя слабые места и тут же устраняя промахи предшественников. При таком режиме ка-чество несения вахт растет  очень быстро.
В определенное время Башилов получил от командира «добро» на отдых, зава-лился в койку, и тотчас перед глазами сверкнули, потекли лентой кинохроники ви-дения: небо высветилось звездами, закачался, рванулся вверх подол сполохов  – вот уже балерина в белоснежной пачке заскользила по зеркально-черному морю. Конеч-но же это мама, она протягивает к Алексею гибкие руки, улыбается, в волосах ее вспыхивает, отражая лунный свет, изумрудная корона. Такой молодой, воздушной она снята на фотографии, что лежала под стеклом на письменном столе старпома.
Башилов открыл глаза. Упруго и ровно гудели турбины, корабль периодически вздрагивал, – значит, усилилось волнение моря. Вспомнился сон-видение. Мать умерла внезапно, когда Алексею было двенадцать лет, это было первое большое горе в его жизни. Он обожал мать. Она происходила из древнего дворянского рода, знала английский и французский языки, превосходно разбиралась в искусстве, до войны работала в Харьковском театре оперы и балета. Почему она вышла замуж за рабоче-го-шлифовальщика, который к тому же был младше ее на пятнадцать лет? Бабушка Алексея по матери считала брак мезальянсом, недолюбливала отца. В начале войны оборонный завод, на котором работал отец, эвакуировали в Новосибирск. В сорок шестом мама вернулась в театр, поступила в труппу Новосибирского театра оперы и балета, туда же был принят отец в качестве…танцовщика. Каким же талантом нуж-но было обладать, чтобы самодеятельному танцору – занимался в студии при заводе - пройти конкурс и оказаться в труппе набирающего силу театра! Через два года он стал заведующим балетной труппой.
Долгое время отец для Алексея был чем-то вроде загадочного божества: физи-чески сильный, волевой, насмешливый, неожиданный. После смерти матери они жили с отцом вдвоем. Алексей и сейчас в деталях помнил театральное общежитие на улице Коммунистической – бывшее административное здание НКВД. Коридорная система с общим туалетом на каждом этаже, застоявшийся запах кухонной стряпни, детский плач, пьяные голоса. Башилов-младший провалился в институт, работал слесарем в НИИ, увлекался подводным плаванием, жил, как все. Дружба с отцом оборвалась в день, когда тот привел в дом новую жену. Алексей собрал нехитрые пожитки и укатил в Находку, где требовались слесаря. Жил в рабочем поселке в Па-ди Обводной, населенной бывшими «зеками», устроился на плавзавод «Суппорт», и трудно сказать, как сложилась бы его судьба, если бы не повестка из военкомата: предложили поступить в Высшее военно-морское училище.
…Балерина на черном глянцевом фоне стала блекнуть, место ее занял матрос -  рассыльный, желтый клин света, падающий из распахнутой двери, рассекал каюту по диагонали.
-Товарищ капитан-лейтенант, командир вас до себе просют. В ходовую…Як же вы спали хорошо, будить было жалко.
-До себе? Просют? Так это же замечательно! Служить отечеству, брат, одно удовольствие.
Башилов цеплялся за обрывки сна, мать ему не снилась давно, и теперь на ду-ше у него было светло и печально. Путь из каюты до ходовой рубки Алексей мог проделать с закрытыми глазами. Недовольно скрипучий голос Шахрова мгновенно вернул его к действительности:
- Старпом, у вас совесть есть?
Чуть помедлив, стараясь сдержать обиду, Башилов спокойно ответил:
- Полагаю, что есть, товарищ командир.
- Полагаю…Что вы себе позволяете? Я тут кручусь сутками, голову не знаю, куда преклонить, сплю вполглаза, а вы благоденствуете. Между прочим, я люблю накрахмаленное постельное белье, теплый душ перед сном, пижамы люблю…
Недовольный голос командира не соответствовал выражению его лица, – Шах-ров улыбался. Башилов, кажется, в первый раз видел его улыбку, ничего не мог по-нять, но интуиция подсказывала: произошло нечто из ряда вон выходящее.
- Что вы стоите, аки соляной столп? Возьмите у вахтенного телеграмму и про-чтите.
Алексей взял влажный, липкий от клея бланк, подошел к штурманскому авто-прокладчику, прочитал, шевеля губами: «бпк «Адмирал Макаров». Командиру. Приказом командующего флотом от…номер…старший помощник командира капи-тан-лейтенант Башилов Алексей Григорьевич допущен к самостоятельному управ-лению кораблем проекта 1134 «а». Подпись: первый заместитель командующего ви-це-адмирал Волдаев».
- Прочли? – Шахров, прищурившись, посмотрел на старпома.
- Прочитал.
- Все ясно?
- Так точно.
- Почему тогда медлите? Что положено делать?
Башилов, приходя в себя, приложил руку к козырьку – внутри у него гремел, подпрыгивал какой-то ухарский, курсантских времен мотивчик - и четко сказал:
- Товарищ командир, разрешите вступить в управление кораблем?
- Вступайте!
Старпом взял микрофон «Каштана», сказал осипшим вдруг голосом:
- Штурман, шапку…добро сюда, на ходовой! Рулевой, на румбе! Понял. Ход? Как работают машины?
Вахтенный офицер с излишней торжественностью доложил:
- Машины работают обе вперед. Средний…
- Добро! БИП! О целях на носовых курсовых доложить! Цель на шкале пятна-дцать миль? Расхождение безопасно? Какие запасы? Срочно рапортичку на ходовой пост.
Башилов, пытаясь сдержать улыбку, повернулся к Шахрову:
- Товарищ командир, в управление кораблем вступил.
Шахров медленно, как-то по - стариковски, встал с кресла и  расслабленно ска-зал:
-Управление кораблем сдал. Хорошо я тебе сиденье нагрел, Алексей Григорье-вич. Ну, я пошел, бди. За пять минут до катастрофы – разбудить!– И, прихрамывая на левую ногу, удалился через специальный командирский переход в свою каюту.
 Башилов знал: отрешенность командира кажущаяся. Конечно же он не уснет и еще долго будет следить за всеми действиями старпома. Так поступали все команди-ры до него, так со временем поступит и он, Башилов, сдавая управление кораблем молодому старпому.
Старпом уселся в командирское кресло, стараясь принять наиболее удобную позу – все было, как и прежде, но одновременно и не так, что-то произошло в нем са-мом, Алексее Башилове, словно строчки телеграммы, отстуканные оператором за шестьсот миль в штабе флота, изменили самую его суть. Алексей не испытал радо-сти, уверенность – вот, что он почувствовал, и еще ему показалось, что кресло, в ко-тором ему теперь предстояло провести много часов, жестковато. Он скользнул взглядом по репитеру гирокомпаса, показателям лага, посмотрел на дымчатый эк-ран локатора, по которому вращалась, вздрагивая, светящаяся полоса, поднял голо-ву: небо за стеклами иллюминатора было черно, праздничные небесные представле-ния закончились, начались будни. Трудно сказать, сколько пройдет времени, прежде чем старпом позволит себе выбросить за борт все карандаши и ручки. Но первый шаг уже сделан.


Прямую связь с терпящим бедствие спасательным буксиром удалось устано-вить, как и следовало ожидать, с сорока миль. Буксир дал координаты своего места, но штурман Пальчиков потребовал, чтобы они подтвердили, каким образом опреде-лялись: радиолокационным способом по дистанциям, системе «Лоран» или, что ху-же, по радиомаякам. Невязка в таком случае бывает до семи миль, можно и проско-чить,  а это никого не устраивало. У моряков жила наивная надежда: если дать «до-машний ход», то есть рвануть, можно поспеть хотя бы к хвосту праздника.
 Точка к югу от Лофонтенских островов, где дрейфовал злополучный спаса-тель, была на карте поставлена. Башилов, глядя на карту, испытал очередной укол ревности – Пальчиков действовал ничуть не хуже своего бывшего шефа. Дальней-шие доклады с буксира удивили, пожалуй, только одного корабельного доктора. Вы-яснилось, например, что подводник, снятый с лодки, жив и настолько здоров, что принимал участие в новогоднем концерте художественной самодеятельности. Ма-шину на буксире починили – все дело оказалось в обводненном топливе - и он вполне может двигаться своим ходом. Остроумные комментарии по поводу случившегося давали за столом в кают-компании хирурги из медицинской группы усиления. Они так и не вышли из состояния праздничной приподнятости, чем вызывали зависть и негодование офицеров. Макаров по причине полного отсутствия работы с самым серьезным видом предлагал вырезать всем желающим аппендиксы, на худой конец можно организовать массовое удаление бородавок. Тихомолов, не обладающий да-ром импровизации, тихо и благостно улыбался. На Бобрикова было страшно смот-реть. Он осунулся, посерел лицом. Надежда совершить подвиг еще не покинула его, но он стремительно взрослел. Дудакин, с влажными после душа волосами и подозри-тельно попахивающий парфюмерией, рассказал за ужином историю, которую Баши-лов раньше не слышал. Действие, естественно, происходило на крейсере «Слава», стоящем в Севастополе на судоремонтном заводе. Начальник Дудакина, командир БЧ-5, редко сходил на берег, боясь, что проржавевший крейсер затонет в его отсутст-вие. Однажды механика все же выгнали в отпуск, дома на кухне он обнаружил за-писку жены: «Уехала с детьми к маме. Отремонтируй квартиру». В ходе ремонта выяснилось отсутствие какого-то инструмента, командир БЧ-5 поднялся на один этаж к молодой соседке-разведенке и вышел от нее только через три недели и то по требованию начальника политотдела бригады ремонтирующихся кораблей. На парткомиссии командиру БЧ-5 вставили «строгача», после чего он вообще перестал бывать на берегу, вечерами сидел в кают-компании у телевизора, выражая свое от-ношение к женщинам приблизительно следующим образом:  «Вот за эту я готов по-лучить строгий выговор с занесением в учетную карточку, а за ту…за ту и партий-ный билет положить не жалко».
Башилова не случайно тревожила встреча с буксиром, потому что командир носовой ракетной батареи капитан-лейтенант ранга Невольцев во всеуслышание заявил, что набьет морду этому подводнику-симулянту, который специально «зако-сил», чтобы не идти на боевую службу, а из-за этого ему, Невольцеву, в новогоднюю ночь изменила жена. Откуда он это узнал – так и осталось загадкой.
Встреча с буксиром произошла в расчетной точке, подводника сняли, достави-ли на борт «Макарова» – старпому пришлось выставить усиленный наряд, чтобы избежать мордобоя. Розовая «будка» подводника в обрамлении рыжей развратной бороды ни у кого не вызывала сочувствия, подводник же клялся, что у него точно был приступ, чуть копыта не отбросил, а потом прошло, а виноват доктор-перестраховщик, побоявшийся очередного приступа. Объяснение это многих удовле-творило, хирурги-разложенцы за это время успели порядком надоесть. Известное де-ло: от докторов можно чего угодно ожидать. Рыжебородого капитан-лейтенанта до-пустили в кают-компанию. Ждали команды из штаба флота, приказ поступил: «Со-провождать буксир до входа в Кольский залив». С учетом изменившегося направле-ния волнения моря на встречное, буксир мог дать не более четырех-пяти узлов – при таком раскладе моряки едва поспевали к встрече Нового года по старому стилю. По этому поводу было высказано много интересных слов, но всех перебил Иван Дани-лович Лопата, который, шевельнув бровями, задумчиво изрек: «Выходит, за так прокатились… Да, мужики, сейчас бы волка сожрать да его шерстью п…»
Изо дня в день «Макаров», рыская вокруг опостылевшего буксира, продвигал-ся к Кольскому заливу. Чтобы не терять времени, корабль отрабатывал свои проти-вовоздушные комплексы, условно стреляя по случайным воздушным целям, буксир использовался в качестве корабля-цели для учебных торпедных и ракетно-артиллерийских атак. Судя по докладам с боевых постов, от него не должно было ос-таться даже крошечного болтика. Погода стояла на удивление спокойная. Наконец подошли к входу в залив. С покладкой на курс 228 градусов вахтенный офицер БИП, видимо, уже по традиции, доложил об опасной цели прямо по курсу, оказавшейся обычным буем. С проходом острова Сальный по трансляции грянула команда: «Ко-рабль к швартовке левым бортом к причалу номер три приготовить!» На причале торчала швартовная команда с соседнего корабля «Адмирал Нахимов». Ни началь-ства, ни, понятное дело, оркестра. Североморск, утомленный праздниками, отдыхал.


















Словарь специальных  терминов (глава 1)

1) Боевая служба – вид деятельности кораблей, связанной с длительным пре-быванием в море и выполнением боевых задач на весь период.
2) «Каштан» - условное название корабельной трансляции.
3) Тубус – резиновый конус, прикрывающий от бокового освещения экран ра-диолокатора.
4) ГКП – главный командный пункт.
5) Сельсин – вращающийся трансформатор, принимающий сигнал от задаю-щего прибора.
6) Репитеры гирокомпаса - приборы принимающие показания курса от гиро-компаса.
7) БИП – боевой информационный пост.
8) «Годки» – тоже, что и «Деды» в сухопутных войсках.   
9) «Шило» - спирт (флотский сленг).
10) Узел – единица измерения скорости кораблей и судов ( 1миля в час). Миля – 1 минута дуги нулевого меридиана и примерно составляет 1852 метра.
11) «Шапка», «Добро» - название букв «Ш» и «Д» в старославянском алфавите. В морской терминологии это начальные буквы слов «широта», «долгота».