Юрий Пахомов
В тридцати милях от острова Аскольд
1
В кабинете главкома ВМФ стояла напряженная тишина, и лишь шелест се-кундной стрелки напольных часов, отдаленно напоминающий шарканье метлы дворника в предутренний час, нарушал ее. Телефоны, кроме правительственной связи, были переключены на приемную, где томились адъютант и порученец.
Главком подошел к окну, раздернул шторы: в сутеми над крышами домов стояло розовое зарево. Здесь, в центре Москвы, свет уличных фонарей, смешива-ясь со сполохами реклам, рождал этот странный и тревожный эффект, сопутст-вующий настроению адмирала флота. Он, многоопытный человек, хорошо знаю-щий психологию руководства министерства обороны, отчетливо понимал, что происшествие по перечню номер один, случившееся на Тихоокеанском флоте, вы-зовет скандал. И нужно было что-то сделать, чтобы уменьшить его разрушитель-ные размеры.
А произошло вот что.
15 апреля 198.. года в 16. 00 по местному времени в Японском море (Ш… Д…) затонул малый ракетный корабль «Бора». Погибло 38 человек (50% личного со-става). Причиной случившегося стало «случайное попадание ракеты-мишени в мрк «Бора» вследствие изменения траектории ее полета в результате поражения зенитными огневыми средствами. По данным предварительного расследования, виновниками происшествия являются погибшие командир корабля и старший на борту – представитель вышестоящего штаба».
Приблизительно в такой редакции было доложено министру обороны и в ЦК. В конце доклада значилось, что 17 апреля 198… года из Москвы во Владиво-сток спецрейсом вылетает группа адмиралов и офицеров Главного штаба и цен-тральных управлений ВМФ для расследования происшествия и проверки поло-жения дел на флоте.
Копии доклада и материалы предварительного расследования чепэ на Тихо-океанском флоте лежали на столе главкома в отливающей глянцем темно-синей папке. Издалека папка напоминала лужицу чернил.
Главком прошелся по кабинету, с неприязнью глянул на папку и с горечью подумал, что в окончательных выводах комиссии первоначальные формулиров-ки, скорее всего, сохранятся, добавятся разве что нюансы, не меняющие сути. И, как ни крути, придется разыграть спектакль с наказанием назначенного винов-ного. Перед глазами всплыло багровое лицо министра, зависшее над широкими погонами с маршальскими звездами, вспомнились и слова: «Вы уж там покруче… С мертвых не спросишь. Спрашивать нужно с живых».
Главком усилием воли прогнал видение и по давней привычке, расхаживая из угла в угол просторного кабинета, сосредоточился на главном, на том, что про-изошло в Японском море. Опыт, годами выработанная интуиция подсказывали ему, что все не так просто, что есть главная причина, следствием которой и явля-ется факт, что тридцать восемь человек вместе с кораблем лежат сейчас на каме-нистом грунте Японского моря на глубине две с половиной тысячи метров. И эту причину постараются от него скрыть, да он и не будет настаивать на том, чтобы правда о трагедии всплыла на поверхность: скандал необходимо локализовать, не следует давать повод недоброжелателям, их в окружении министра и так немало.
Нужно сделать простые человеческие вещи: организовать имитацию похо-рон – венки на воде, памятник погибшим, помочь семьям, расселить, дать квар-тиры где-нибудь в центре России. Главком понимал, что не удастся выбить дос-тойные пособия семьям погибших, понимал и то, что бессмысленно представлять к наградам офицеров и матросов мрк «Бора», героически боровшихся за живу-честь корабля. В наградном отделе его не поймут: корабль утонул, а он требует наградить отличившихся.
Главком знал, какой резонанс вызовет происшествия на флотах, знал и то, что его личному престижу, престижу справедливого, честного командира будет нанесен непоправимый урон. Тут уж ничего не поделаешь. Но не это главное. Главное происходит сейчас в Стрелке, в военном городке «Тихоокеанский», где беда переживается сообща, примиряет, сплачивает всех, даже бывших врагов.
Главком хорошо понимал, что творится сейчас в семьях погибших, там, в убогих квартирках отсыревших по весне пятиэтажек, с детским колясками на ле-стничных площадках, стоптанной обувью у дверей и запахами скученного жилья. Он, как и все, начинал службу лейтенантом, и ему хорошо были известны и быто-вое неустройство, и печальные глаза жены, провожающей его в автономку, и ко-роткие радости отпусков, когда каждый день проживался за десять и хотелось все успеть, все увидеть и все прочувствовать.
Он вспомнил военный городок на острове Ягры в Северодвинске, куда в шестидесятом пришла на капитальный ремонт их подводная лодка. Ему, старпо-му, выделили комнату в бревенчатом доме, где помещались две кровати, стол и облезлый платяной шкаф – вся мебель кэчевская, со следами бытия прежних вла-дельцев. В квартире была еще одна комната, чуть побольше, ее занимал замполит с многодетной семьей, их барахло пылилось в ящиках на лестничной площадке и чердаке.
Вспомнил позднюю поморскую осень, запах гниющего болота, непрерывные дожди с хлесткими ветрами, экипаж приходилось дважды водить на судоремонт-ный завод: утром и после обеда. Сушилки в казармах не работали, столовая стоя-ла на отшибе, рядом с котельной, а дальше, за болотистой пустошью, вздымались помеченные кривыми сосенками дюны, между которыми проглядывалось море.
В доме, где он жил, раньше размещалась администрация лагеря политиче-ских заключенных. Сохранилось и кладбище, где из песка торчали железные и де-ревянные дощечки с номерами, – Северодвинск, бывший Молотовск, вырос на человеческих костях.
В начале декабря грянули тридцатиградусные морозы, к металлу невозмож-но было прикоснуться, вдоль забережья острова Ягры, обращенного к заливу, вы-росли диковинные торосы. В магазинах – хоть шаром покати. Выручал офицер-ский паек. А они с женой были счастливы, ходили на лыжах в тайгу, подружились с местными рыбаками, и те снабжали их свежей навагой, добытой подо льдом. Он был очень хорош собой тогда - высокий, стройный, светловолосый. Наверное, от него исходила какая-то особая энергия, потому что женщины на танцах в Доме инженерно-технических работников непрерывно приглашали его на танец, а же-на, красоту которой видел только он один и любил каждую ямочку на щеках, ка-ждый локон, только смеялась, увлекаемая очередным партнером. А потом в тем-ноте, среди сугробов они ловили машину, чтобы добраться на Ягры и однажды приехали на молоковозе.
Никогда он не был так счастлив как той морозной поморской зимой, хотя стремительно всходил по командной лестнице, внутренне меняясь с каждой сту-пенькой. А жена не менялась, и в этом было его спасение. Он оттаивал дома, сбро-сив у порога тяжелую ношу ответственности. Но он редко бывал дома, и потому с годами истончилась целительная аура.
Сердцем главком понимал, что ему немедля нужно лететь в военный городок Тихоокеанский, посидеть за скромным столом, выпить рюмку водки за помин души погибших. Но не мог себе этого позволить, ибо тем самым он как бы нару-шал правила игры, предписанные свыше.
И опять перед глазами всплыло багровое лицо министра, а рядом с ним в те-кучем воздухе плавали погоны с гербом и маршальскими звездами. Он, всемогу-щественный главком, не принадлежал себе, а был лишь частью четко отлажен-ной, жесткой системы. Не более того.
2
Командующий Приморской флотилией контр-адмирал Николай Кирилло-вич Голованов в последние месяцы недомогал: пощипывало сердце, порой немела левая рука и становилось трудно дышать. Он объяснял свое состояние накопив-шейся усталостью. На его плечи легла огромная, трудноуправляемая флотилия разнородных сил, где было все - от ОВРа, кораблей оперативной эскадры, несу-щих боевую службу в океане, до бесчисленных береговых объектов, рыхлого, раз-бросанного тыла, всяких там котелен, плавпричалов, военных городков и казарм. И все это следовало за короткое время реорганизовать, отремонтировать, обеспе-чить четкое управление, сколотить в боевое объединение.
Операционная зона флотилии охватывала свыше ста шестидесяти тысяч квадратных километров и простиралась от пограничной речки Тюмень-Ула до Находки и еще севернее.
Николай Кириллович по командирской привычке спал четыре часа в сутки, два года не был в отпуске, мотался по подчиненной территории. Ему, северянину, прошедшему службу от лейтенанта до контр-адмирала на Северном флоте, пред-стояло освоить сложный и незнакомый театр, ближе познакомиться с соедине-ниями и войсковыми частями, входящими в флотилию, и на каждом шагу он сталкивался с трудностями, нерешенными вопросами, доставшимися ему от предшественника. Вот и сорвал сердце.
Командующий крепился, тайком глотал таблетки и всячески уклонялся от встречи с докторами. Но от зоркого взгляда подчиненных не укрылось, что адми-рал осунулся, посерел лицом, а по утрам моложавое его лицо портили тяжелые, набрякшие подглазья. Еще сложнее было обмануть жену, но командующий редко бывал дома.
Голованов командовал флотилией второй год, за это время его успели полю-бить за простоту, доступность, человеческую отзывчивость, способность быстро решать сложные задачи. Многим нравился этот невысокий, светловолосый чело-век. Случая не было, чтобы командующий повысил голос, но разгильдяи, мздо-имцы, пустозвоны побаивались адмирала больше, чем его предшественника, кри-куна и матерщинника.
В штабе флотилии, в соединениях кораблей, как это всегда случается, было немало офицеров, которые связывали свою личную судьбу с Головановым, вери-ли в него и потому нездоровье командующего беспокоило их. Но среди близкого окружения адмирала был человек, который к знакам недуга на лице командую-щего приглядывался с особым, тщательно замаскированным вниманием.
Этим человеком был заместитель командующего флотилии по боевой подго-товке капитан первого ранга Халитов Анатолий Имамович. Так уж вышло, что служба командующего и его заместителя шла параллельными курсами, но Голо-ванов все же обходил Халитова на два, а то и на три корпуса.
Неприязнь Халитова к Коле Голованову началась еще с курсантских времен. Были они однокашниками, вместе поступали в Военно-морское училище имени Фрунзе на штурманский факультет, с той разницей, что Анатолий Халитов два года отбухал срочную на тральщиках-«стотонниках» в Таллинне, а Голованов, за-кончивший школу с золотой медалью, моря не нюхал, представление о службе имел наивно-романтическое, к тому же был мал росточком и в нем не прогляды-вались признаки сильной, волевой личности, столь необходимые будущему ко-мандиру корабля. Но начальство все же что-то в нем разглядело и назначило ко-мандиром отделения Голованова, а не старослужащего Халитова. И рослому, с же-стким взглядом черных, немного раскосых глаз старшине пришлось подчиняться салажонку, который команды отдавал срывающимся юношеским тенорком.
Кто бы мог предположить, что в бледном суховатом теле маменькиного сын-ка кроются такая сила и выносливость. К всеобщему удивлению, курсант Голо-ванов на легкоатлетических соревнованиях Ленинградского гарнизона выполнил норму мастера спорта в беге на двести метров с барьерами и попал в сборную Вооруженных Сил. Несмотря на частые сборы и соревнования Голованов успевал все – ему многое давалось легко: учеба, общение с однокашниками, курсовым на-чальством, девушками. Даже старшие комендантского обхода, свирепствующего на Васильевском острове, не останавливали старшину второй статьи в ладно по-догнанной форме с морозным румянцем во всю щеку.
А вот у Халитова жизнь складывалась трудно. Родом он был из потомствен-ной семьи петербургских дворников. Его отец, дед, прадед и даже прапрадед были дворниками, носили белые фартуки с бляхой, ходили с полицейским свистком в кармане, а в стародавние времена и с колотушкой.
Толик с детства запомнил запах сырых валенок, сумрачный полусвет их по-луподвальной квартиры, стены которой были увешаны грамотами за хорошую работу, скребущие звуки деревянной лопаты, которой мать расчищала тротуары. Отец погиб на фронте. Они с матерью чудом выжили в блокаду. Восьмилетним мальчишкой он взял в руки скребок, а чуть позже и лом и стал помогать матери. Ему не стыдно было мыть лестницы, по которым с веселым смехом скатывались его одноклассники, вывозить на тележках мусор в контейнеры. Но такая жизнь ему не нравилась. Он был первым в роду, кто решил сломать семейную традицию. Учеба давалась ему с трудом: сказалась слабая школьная подготовка. И хотя по-разительное упорство позволило ему к выпуску из училища догнать однокашни-ков, все же назначение он получил по низшему разряду - на Балтийский флот, на эсминец старого проекта, который больше стоял у стенки, чем плавал.
Окутанный зеленью городок, парящий осенний залив, рождающий из утрен-него тумана лебедей, ресторан «Якорь», где частенько за графинчиком с водкой коротал вечера угрюмый, сторонящийся девушек лейтенант, обдумывающий свою незавидную судьбу. Потом как отрезало, единственным смыслом жизни ста-ла служба и только служба: судьбу нужно было перебить, вырваться из ее нелас-ковых объятий.
Халитов почти не сходил на берег, корпел над руководящими документами, сдал на допуск к самостоятельному управлению боевой частью, исправно нес вах-ты, а когда заступал старшим патруля, гарнизонная комендатура выполняла трехдневный план по задержанию нарушителей дисциплины. Халитова перевели на плавающий эсминец, но по служебной лестнице продвигался он медленно, од-нокашники его уже давно командовали кораблями, а он все парился в старпомах. Причиной тому были, как он считал, либералы-политработники, которые укоря-ли его за излишнюю жесткость к подчиненным, даже термин выдумали - «ис-кривление дисциплинарной практики». Какое, к черту, «искривление», если его требования не выходили за рамки уставов?
Потом ему повезло, попал на новостройку, принял современный большой противолодочный корабль, и служба пошла. И все же в Военно-морскую акаде-мию он попал, что называется, на возрастном пределе. Голованов к тому времени успел откомандовать дивизией надводных кораблей, входящей в состав Кольской флотилии Северного флота, стать контр-адмиралом и поступить в Академию Ге-нерального штаба.
Высокие учебные заведения они закончили одновременно и оба получили на-значение на Тихоокеанский флот: Голованов возглавил Приморскую флотилию разнородных сил, Халитов стал его заместителем по боевой подготовке. Долж-ность солидная, адмиральская, но вот беда, на флотах, где создавались подобные флотилии, не было случая, чтобы заместитель командующего по БП получил ад-миральское звание.
Вот так судьба в очередной раз все расставила по своим местам, и Халитову предстояло преодолеть немыслимые преграды, чтобы на его плечи наконец легли заветные адмиральские звезды. Болезнь командующего, чего уж тут темнить, соз-давала определенные перспективы, а тут эти неудачные стрельбы, да еще в канун подведения итогов за зимний период обучения.
Дважды придурки с ракетного катера запускали ракеты-мишени с дистан-ции каких-то 12-13 миль, и оба раза они проходили на расстоянии, недоступном для ракетных комплексов ПВО «Оса», которыми были вооружены корабли, вхо-дящие в состав ордера.
Допустить срыв зачетных стрельб Халитов никак не мог.
3
Мичман Пак выкатился из кабинета начальника ракетно-технической базы с озабоченным видом. Шариком ртути, покрутившись среди кустов боярышника, он скользнул в тускло освещенный ангар и там, среди знакомых запахов, замер, потух, прислушиваясь к себе. Так случалось с ним в тайге во время охоты, когда чувствовал он опасность – смутную, неясную, уловленную древним, переданным от предков инстинктом. Начальника базы Пак уважал, но в его приказании-просьбе таилась тревога. Отдаленным гулом прибоя накатывала она издалека, еще не имея формы, названия, конкретного смысла. Тревога была сторонней, она не несла опасности лично ему, технику РТБ Олегу Паку, и все-таки не могла не насторожить его.
Пак конечно знал о неудачных стрельбах кораблей Приморской флотилии: две ракеты-мишени ушли в «молоко». И это очень огорчило его, он любил свои ракеты, относился к ним, как к живым существам, знал нрав каждой и всякий раз, снаряжая их для учебных стрельб или боевого использования, испытывал со-сущее чувство утраты.
Каждая ракета имела не только табельное название (скажем, РМ-15), серий-ный номер, но и прозвище, которым одаривал ее невозмутимый обрусевший коре-ец, мичман с глазами, носом и руками, порой заменяющими тончайшие измери-тельные приборы. На специальных стеллажах лежали «девочки», «птички», «змейки», «акулы», «меч-рыбы».
Оглаживая на ходу корпуса ракет, Олег Пак испытывал ответную дрожь, в которой читал радостное приветствие, жалобу на болезнь или хитроватое девичье заигрывание. Если в ангаре никого не было, он разговаривал с ракетами и был убежден, что они понимают его.
Когда поступил приказ о складировании части ракет под открытым небом (не хватало складских площадей), Пак заболел. Вечерами его била застарелая ли-хорадка, что подцепил он под Уссурийском лет десять назад.
Пак уговорил начальника РТБ дать ему машину, с моряками разобрал бро-шенный на окраине городка сарай и сделал навесы для ракет. Лихорадка сразу прошла.
Две неудачные стрельбы, да еще в канун подведения итогов за зимний пери-од, – завал. Поэтому ничего удивительного, что на РТБ прикатил сам заместитель командующего флотилией капитан первого ранга Халитов, – стрелять предстояло в третий раз и обязательно с положительным результатом.
Молва донесла (у мичманов, писарей, адьютантов и порученцев своя система оповещения и связи, вроде «женского телеграфа»), что горячий, скорый на рас-праву Халитов раскроил кулаком модель ракетного катера, стоящего на столе на-чальника РТБ, когда узнал, что на базе больше нет ракет-мишеней, остались одни боевые. Наоравшись, он приказал изготовить для стрельб боевую ракету, сняв с нее, разумеется, боеголовку и заменив ее весовым эквивалентом. И вроде бы ка-перанг сказал начальнику РТБ: «И сделайте так, чтобы она (ракета!) не стала со-всем уж безмозглой дурой, нам промахиваться больше нельзя».
Такое вот указание, только в спокойной и оснащенной технической терми-нологией форме, получил техник мичман Пак от начальника РТБ, и не было в этом ничего особенного, кроме одной детали, которая и вызвала в душе мичмана тревогу.
Олег Пак любил все времена года и потому легко уходил в отпуск в любое время. Родился он на острове Попова, учебку кончал на Русском острове, доучи-вался во Владивостоке и дальше Уссурийска никуда не выезжал. Весь остальной мир с его городами, достопримечательностями, музеями, реками, горами для него не существовал. Единственно, где хотелось ему побывать, – на родине дедов и прадедов, в Корее, но дорога туда ему была заказана, допуск по форме «раз» на-всегда стал для него непреодолимым шлагбаумом на пути в заветную страну.
Похоронив родителей на кладбище острова Попова, он жил в поселке Тихо-океанском бобылем в стандартной однокомнатной хрущевке, был нелюдим и дружил лишь с огородниками из корейской общины. Подобное обстоятельство могло бы заинтересовать флотских особистов, да только не было на флоте более грамотного техника, чем Пак, многие инженеры в подметки ему не годились. И никто не имел столько грамот и знаков отличия от командования, как этот мол-чаливый мичман.
Кроме полупустой однокомнатной секции в Тихоокеанском у него в тайге была заимка с рубленым охотничьим домиком. В домике имелось все - от вмести-тельного погреба с продуктами до миниатюрного японского телевизора, рабо-тающего от аккумулятора.
Пожалуй, только там, в тайге, он чувствовал себя легко и свободно, знал ка-ждую тропку, каждый звук, читал следы зверей, а вечерами тайком молился перед бронзовой статуэткой Будды, вращая самодельный молитвенный барабан.
4
С утра на мрк «Бора» принимали топливо, воду, боезапас. В одиннадцать тридцать пять на борт прибыл руководитель стрельб заместитель командующего капитан первого ранга Халитов, о чем была сделана соответствующая запись в вахтенном журнале. В двенадцать флагман вызвал к себе на совещание команди-ров кораблей, которым предстояло участвовать в завтрашних стрельбах.
Сход на берег офицерскому составу и команде был запрещен, оттого, навер-ное, день тянулся медленно, вяло. И все вокруг было каким-то серым - серое небо, серые тучки, серая вода и даже чайки, пикирующие на куски хлеба, которые бро-сал им украдкой вахтенный у трапа, казались серыми.
Ужин близился к концу. В кают-компании мрк находились двое: лейтенанты Иваньков и Мошкин, чуть позже к ним присоединился командир БЧ-5 капитан-лейтенант инженер Аркадий Васильевич Гущ.
Гущ знал, что похож на Чарли Чаплина, и старался всячески усилить сход-ство с великим артистом. Носил черные подбритые усики, когда к нему обраща-лись, широко распахивал глаза и при ходьбе, особенно когда взбирался по трапу, вертел упругим задом и широко расставлял ступни, словно на ногах у него были не флотские форменные ботинки на микропоре, а клоунские штиблеты.
В Техасе (так местные острословы называли поселок Тихоокеанский), где жили офицеры и мичманы с семьями, Гущ был известным человеком. От его вы-ходок периодически вздрагивала вся Приморская флотилия. Он частенько ока-зывался в нелепых ситуациях, которые сам же и провоцировал. О его розыгры-шах по флоту ходили легенды. Вот одна из них.
Находясь в отпуске в столице нашей Родины, Гущ с другом-военпредом хо-рошо пообедали в ресторане «Берлин» и решили скоротать вечерок в Большом театре. Билетов, понятное дело, не оказалось, но Гущ пустил в ход все свое обая-ние и администраторша посадила их в пустующую правительственную ложу. Дру-зья распили бутылку коньяку, и в антракте военпред, соответственно проинст-руктированный, высунувшись из ложи, возвестил публике: «Дамы и господа, се-годня на премьере присутствует его превосходительство господин Гущ!» Человек с внешностью Чарли Чаплина в элегантном черном костюме и галстуке-бабочке встал и важно раскланялся. Публика зааплодировала, а среди кагэбэшников на-чалась паника. Как, почему они не знают, что в ложе находится представитель иностранного государства, да еще на правительственном уровне. Машина зарабо-тала. Перед входом в театр господина Гуща и сопровождающее его лицо поджидал лимузин, который доставил друзей прямо на Лубянку. По легенде, о проказниках доложили Андропову, и тот, будто бы посмеявшись, велел моряков отпустить и не наказывать.
И хотя Гущ был механиком от Бога, начальство не спешило продвигать его по службе и тем более повышать в звании. «Вечный капитан» (так Гущ называл себя) был холост, слыл дамским угодником и пользовался большим, а порой и шумным успехом у дам.
Стоит ли говорить, что Аркадий Васильевич числился почетным клиентом гарнизонной гауптвахты, утверждали, что у него там персональная камера.
В качестве закуски на ужин подали баклажанную икру. Присутствие на бор-ту заместителя командующего флотилией внесло в отлаженную жизнь экипажа определенные неудобства, к счастью, столовался он отдельно, в своей каюте, и общался в основном с командиром. Стоило Халитову появиться в коридоре или на палубе, матросы разбегались по шхерам, как тараканы, да и офицеры избегали встреч с грозным и раздражительным начальником.
Зато кормить стали лучше. Свидетельством тому «заморская» икра.
Механик поковырялся вилкой в размазанной по тарелке икре, пошевелил чаплинскими усиками и спросил:
-Братцы, это можно есть или это накануне съели?
Иваньков и Мошкин разом порозовели и, оттопырив губы, в один голос воз-мутились:
-Аркадий Васильевич! Ну как можно? Мы только поужинали!
-А что я такое сказал? Новости! Брезгливость – признак упадка духа, а у нас завтра стрельбы. Что вы о себе думаете? Для поднятия духа я расскажу вам жиз-ненную историю. Без всяких там смефуечков. Слушайте, морекаки. Находясь в очередном отпуске в Ленинграде, я пошел на танцы в Дом учителя. Солидное уч-реждение, солидная клиентура, риск намотать на винт – минимальный. В буфете ничего, кроме пива. Выпил шесть бутылок, поднялся наверх, в зал, снял бабешку, спрашиваю: «Ты что, танцевать сюда пришла?» Она: «Я что дура? Пошли скорее, а то магазины закроются». Я поймал мотор, по дороге заскочил в Елисеевский, отоварился, бутылку шампанского взял для понту, бутылку водки – и на хату. Подружка моя, забыл, как зовут, на Лиговке живет в коммуналке. Бывшая бар-ская квартира, коридор метров двести, двери, шкафы, велосипеды на стенах, а конце коридора голубой огонек мерцает: гальюн там, один на все население.
Вестовой поставил перед механиком тарелку с гороховым супом.
-Горох? – Аркадий Васильевич проглотил ложка супу и звучно причмокнул. – Горох – это хорошо. Помогает при стрельбах поражать цель. Во всяком случае, средство посильнее, чем ваши пульно-бздульные комплексы «Оса». Прошу без обид. О чем бишь я? Ах, да! Итак, была весна, цвели дрова и пели лошади в саду. Ну, мы с подружкой водочки приняли, шампанским осадили. Баба, скажу вам, попалась с огоньком. Проснулся часа в три – шесть бутылок пива, да шампанское сделали свое дело. Я так расслабился, что потерял бдительность. Ничего на себя надевать не стал, сунул ноги в ее шлепанцы и покандехал по коридору. Поверьте, мужики, пока шел, устал. Раз пять башкой о какие-то ящики стукался. В гальюне едва крючок накинул, слышу подошли двое, закурили и ждут. Так, думаю, сплошной завал. Хорошо, если там мужики. А если бабы? Я ведь, пардон, не одет. Не сидеть же в гальюне до утра. Решил посмотреть. Над дверью узкое такое слю-дяное окошечко времен русско-турецкой войны. Я парень спортивный, десять раз подтянуться могу, а тут расслабился с бабой, руки не выдержали, оборвался с притолоки и сверзился на унитаз, а сверху на меня тазы и ведра посыпались. В коридоре кричат: «Ломайте дверь, там кто-то повесился!» Я крючок откинул, и бежать, а за мной вся квартира в погоню. Бегу, а в какую дверь ломиться, забыл, кругом эти шкафы, велосипеды. В одну комнату заглянул: диван-кровать, баба лежит, на журнальном столике бутылки из под водки и шампанского. Вроде не ошибся. Полез в койку – не та баба. А из соседней комнаты амбал выходит два на два. Взял меня под мышку и в кухню, а там уже вся квартира собралась, человек семьдесят. Самосудом руководит старушка-блокадница. «Чей мужчина?» – спра-шивает она. Все молчат. И моя бабешка тоже молчит. Не выдержал я такого пре-дательства, заплакал. Стою голый и плачу. Какой-то мужик из демократов возму-тился: «Что же это происходит, граждане? Мы живем в государстве развитого со-циализма или нет? К нам, что и в гости никто не может зайти? А как насчет прав человека?» Короче, дали мне трусы, набили морду и выпроводили. Хорошо, так-сист знакомый попался, доставил по назначению.
Историю лейтенанты выслушали с каменными лицами.
Гущ нахмурился:
-В чем дело? Почему не слышу смеха? Понятно: маразм крепчал, вредное влияние боевой и политической подготовки. Тогда, господа офицеры, я как стар-ший по званию разрешаю вам покинуть кают-компанию. Не забудьте вымыть ру-ки после еды.
5
Выход на стрельбы пришлось отложить на час: Халитова вызвал на связь начальник штаба флотилии, сообщил, что командующий заболел и попросил не задерживаться. «Буду сегодня вечером», - сухо оборвал его капитан первого ранга. Потребовалось на ходу решить несколько вопросов, и на борт мрк «Бора» Хали-тов поднялся в дурном настроении. Но пока шли приготовления к походу, взял себя в руки и с удовольствием наблюдал за действиями командира корабля.
Заместителю командующего нравился этот рослый и симпатичный офицер, которого ничуть не смущало присутствие на мостике высокого начальства. Хали-тов привык, что его побаиваются командиры кораблей, но в последнее время стал тяготиться ролю всеобщего пугала. Потому, наверное, прислушиваясь к спокой-ному, уверенному голосу командира «Боры», он в который раз пожалел, что у него нет сына. Впрочем, сын был, такой же высокий и красивый, но он и слышать не хотел о профессии военного моряка. Со школы увлекся химией и сейчас учился на четвертом курсе Ленинградского химико-технологического института. А недавно его студенческая научная работа была удостоена золотой медали. После смерти жены, оставшейся там, на заросшем зеленью кладбище в Балтийске и «предатель-ства» сына, Халитов жил одиноко, только службой. Сыну он купил однокомнат-ную квартиру в кооперативном доме в новом районе Купчино, регулярно посылал деньги – этим их отношения и ограничивались.
Отряд боевых кораблей прошел боновые ворота. Погода стояла великолеп-ная: штиль, солнце. Острый форштевень «Боры» вспарывал водную гладь, и тя-желые, с розовыми гранями пласты разваливались в разные стороны, оставляя за кормой пенящийся след.
Корабли шли в кильватерном строю, приземистые, грозные, чайки кружили над ними. В эфир пошла команда руководителя стрельб, озвученная командиром «Боры»:
-Десятый, я нулевой, «ноль», раздел «единица»…исполнить! Квитанцию, прием!
Это означало: «Кораблям построиться в ордер ПВО №… , расстояние между кораблями тридцать кабельтовых.
Поскольку флагман находился на борту, командир дал «квитанцию» тут же, на мостике, насмешливо глянул на вахтенного офицера лейтенанта Сигова, ху-денького мальчика в чуть великоватой пилотке. Сигов от присутствия на мостике заместителя командующего флотилией совсем потерялся, испытывал что-то вроде ступора, ему все время казалось, что он сделает что-то не так или скажет какую-нибудь глупость.
-Вахтенный офицер, что вы ждете? – тихо сказал командир. – Выполняйте!
Услышав голос командира, к которому он испытывал чувство юношеской влюбленности, Сигов разом посветлел, схватил микрофон и радостно затарато-рил:
-Штурман, БИП! Курс, скорость, для занятия позиции в ордере ПВО!
-ГКП – БИП! Курс выхода в назначенную позицию в ордере сто двадцать два градуса, полным ходом займем ее за двенадцать минут.
-Подтверждаю, штурман!
Затрещали машинные телеграфы, репетуя заданный ход. Руководитель стрельб и командир корабля перешли на ГКП.
Командир мрк «Бора» капитан третьего ранга Игорь Николаевич Кутасов готовился к поступлению в Военно-морскую академию. «Добро» комбрига он уже получил и все свободное время изучал высшую математику и английский язык. Остальные предметы волновали его меньше.
Конкурс в академию всегда был серьезный, поэтому Кутасов не чурался со-ветов многоопытных друзей, которые уже пробовали играть в эту рулетку и вер-нулись на флот ни с чем. Нужно было хорошо изучить театр предстоящих боевых действий, чтобы в самый ответственный момент не сесть задницей на мель, не ку-питься на хитрую тактическую уловку экзаменатора, которая неминуемо приве-дет на минное поле.
В каждом, даже вздорном на первый взгляд совете скрывался золотник, тот самый золотой песочек, который может в изменившейся ситуации оказаться единственным шансом, спасательным жилетом, помешавшим уйти на дно вместе с тонущим кораблем.
Жена Алла, совсем еще девочка, которую Игорь лихо снял прямо с деревян-ного настила знаменитого во Владивостоке пляжа «Динамо», бредила Ленингра-дом. Она еще никогда не была на Западе (так дальневосточники называли все, что начиналось за Уральским хребтом), и этот непознанный мир казался ей прекрас-ным и удивительным. Алла еще не совсем освоилась с положением жены и немно-го побаивалась маму Игоря – ленинградку-блокадницу Зинаиду Федоровну. Мужа она не просто любила, а обожествляла и до сих пор не могла понять, почему среди множества красавиц высокий, загорелый, мужественный моряк выбрал ее, ху-дышку, вчерашнюю десятиклассницу, у которой груди стали только наливаться.
Счастье обрушилось на нее столь внезапно, что она была как бы немного не в себе, громко смеялась, оставаясь одна, пела и после свадьбы совсем забыла ро-дителей, хотя любила и папу, и маму, скромных школьных учителей. А тут слу-чилась задержка, она поняла, что забеременела, и тайком от мужа (из суеверных соображений!) покупала на владивостокской барахолке симпатичные японские ползунки, кофточки, шапочки. Цвет подбирался для мальчика. Она была уверена, что родится сын, она также верила, что Игорь обязательно поступит в академию.
Кутасов был много старше и опытнее жены, испытал превратности военной службы и все же верил в свою удачу. Две сорванные зачетные стрельбы, когда его «Бора» колыхался в ордере на подстреле: авось ракета-мишень отвернет в его сторону, поселили в нем надежду на то, что замкомандующего флотилией перене-сет свой флаг на «Бору», и уж на этот раз стрельбы пройдут удачно. Он верил в свои боевые расчеты, верил в своих офицеров и матросов. Они попадут в мишень, сбить не собьют, а подобьют непременно, только бы эта чурка опять не отвернула, растаяв в разжиженном «молоке». Тогда – труба, тогда прощай академия. Халитов оторвется на нем, затопчет, размажет по переборке даже в том случае, если он, Ку-дасов, будет ни в чем не виноват. Такое уже случилось на двух малых ракетных кораблях. И все же шанс есть. И немалый.
У Игоря Кутасова была тетрадочка, в которой он собирал флотский юмор, всякие там перлы флотской мудрости. На одной из страничек, например, значи-лось:
1. Лейтенант должен все знать и хотеть работать.
2. Старший лейтенант должен кое-что знать и уметь работать самостоя-тельно.
3. Капитан-лейтенант должен все знать и все уметь.
4. Капитан третьего ранга должен все уметь и знать, где что делается.
5. Капитан второго ранга должен уметь доложить о том, где и что делается.
6. Капитан первого ранга должен самостоятельно находить то место в бума-гах, где ему необходимо расписаться.
7. Адмирал должен самостоятельно расписываться там, где ему укажут, предварительно испросив: «Впрямь или вкось?», то есть куда идет бума-га, наверх (начальству) или подчиненным.
8. Главком должен уметь ясно и четко выразить свое согласие с мнением министра обороны.
9. Министр обороны должен уметь достаточно понятно и с умным видом высказать то, что от него хочет услышать Верховный главнокомандую-щий.
10. Верховный главнокомандующий должен периодически интересоваться, какая в данный момент армия находится на территории его государства. Если вдруг выяснится, что своя, то постараться незамедлительно выпла-тить армии жалование и пообещать его повысить.
Автор сей премудрости был неизвестен, но докатилась она на ТОФ с Север-ного флота. Так или иначе, оставалось только удивляться точности подобной схе-мы.
Вчера его, командира, озадачили два лейтенанта Неразлучника: управляю-щий огнем ракетного комплекса «Оса» лейтенант Иваньков и командир батареи того же комплекса лейтенант Мошкин. Как и следовало лейтенантам, они знали все и страстно хотели работать. Лейтенанты дружили с училища и были несколь-ко даже похожи друг на друга. Их всегда видели вместе, отсюда и прозвище – Не-разлучники.
Лейтенант Иваньков, как старший по должности, перехватив командира в офицерском коридоре, спросил, не могли бы они, то есть он и лейтенант Мошкин, который, спрятавшись за спиной друга, переминался с ноги на ногу, переговорить по поводу предстоящих стрельб.
Кутасов, не удивившись, пригласил лейтенантов в свою каюту, усадил в удобные кресла и приготовился слушать. Иваньков и Мошкин одновременно, как по команде, густо покраснели и начали одновременно говорить, поскольку же го-ворили они синхронно и одинаковыми голосами, понять их было несложно. Суть заключалась в том, что Неразлучники высказывали дерзкие сомнения в целесо-образности проведение учений ПВО с применением малых ракетных кораблей, вооруженных всего лишь комплексами «Оса». Мощную ракету-мишень типа РМ-15 слабая «Оса» в лучшем случае лишь подобьет, и если ее, условно «вражескую» ракету, наведут умело, то она вполне может угодить в корабль, выполняющий за-четные стрельбы. Подобные случаи описаны в зарубежной литературе.
Кутасов (вернемся к приведенной схеме) имел звание капитана третьего ран-га, а значит, должен был не только все уметь, но и знать, где и что делается. И ко-нечно же он знал, что случаи попадания ракет-мишений в свои корабли имели ме-сто не только на иностранных флотах, но и на флотах СССР. Так, в семидесятых годах на Северном флоте по причине неверного целеуказания был поражен катер волнового управления (КВУ). По счастливой случайности, болванка ушла в море, успев снести часть рубки и мачту с антеннами.
Кутасов, разглядывая светлоликих крепеньких лейтенантов, чем-то похожих на грибы подосиновики – от них и пахло чем-то свежим, лесным, подумал, что та-ким парням врать нельзя. И потому спокойно объяснил, что вполне разделяет их точку зрения, более того, есть слух, будто в Главном штабе ВМФ готовится соот-ветствующее указание на этот счет. Но перед кораблем поставлена задача, и они обязаны ее выполнить. К тому же риск невелик, так как ракета РМ-15 – болванка, не имеющая трактов наведения.
Лейтенанты покинули командирскую каюту вполне удовлетворенные, а у Кутасова в душе осталась ноющая ссадина. Причину ее появления он объяснить себе так и не смог.
Как нередко случается в апреле, погода внезапно испортилась, задул вете-рок, поднимая волну, на еще недавно прозрачное небо точно занавес, сползли об-лака, напоминающие плотный надувной матрац, и сразу потемнело.
-Товарищ командир! По данным БИПа и штурмана…
-Командуйте, вахтенный офицер, командуйте! - Не дал ему договорить Кута-сов.
Вахтенный офицер, порозовев, крикнул:
-Рулевой! Право руля, ложиться на курс сто двадцать два градуса!
-Есть, право руля, - откликнулся рулевой. – Руль право пятнадцать! Прохо-дим семьдесят градусов! Проходим восемьдесят! Проходим сто градусов! Сто де-сять! На румбе сто двадцать два градуса!
-Так держать!
-Есть, так держать!
Убедившись, что корабль занимает позицию в соответствии с расчетами, ко-мандир поднес к уголку рта микрофон «Каштана», включил все линии трансля-ции, и по кораблю зазвучал его голос:
-Товарищи моряки! Отряд боевых кораблей во главе с заместителем коман-дующего Приморской флотилией капитаном первого ранга Халитовым вышел в море на выполнение задачи по прикрытию наших противолодочных сил, осуще-ствляющих поиск иностранных подводных лодок противника в районе разверты-вания нашего стратегического подводного крейсера. Существует реальная угроза ракетной атаки противника с целью срыва этой задачи. Фактически! Кораблям отряда поставлена задача: выполнить учебно-боевую стрельбу в соответствии с классификацией, определяемой Правилами ракетной службы по низколетящей ракете-мишени. При успешном ее выполнении мы закрываем зимний период обу-чения!
Динамик на ГКП щелкнул и смолк. За спиной командира вырос командир ракетно-артиллерийской боевой части (БЧ-2) капитан-лейтенант Турбин. Его с командиром связывала давняя дружба и оба были страстными яхтсменами.
-Какие проблемы, Юрий Михайлович?
-Товарищ командир, прошу наговорить на магнитофон текст в соответствии с Правилами ракетной службы.
-От тебя никуда не денешься, давай шпаргалку.
Кутасов взял картонку из прессшпана, на которой тушью был написан текст, и включил боевую трансляцию:
-Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят… года, район ракетных стрельб номер пять. Погода в районе: ветер двести десять градусов, семь метров в секунду, море два балла. Облачность сплошная, низкая, высота нижней кромки облаков двести метров. Видимость полная. Ракетная стрельба по мишени РМ-15. Корабли выполняют задачу в составе отряда боевых кораблей в ордере ПВО. Ко-мандир корабля капитан третьего ранга Кутасов.
По кораблю разнеслось:
-Учебная тревога! Ракетная угроза!
Защелкали кремальеры тяжелых дверей и люков, пошли команды на КП боевых частей. Вскоре Кутасов доложил руководителю стрельб, что корабль к бою готов.
Халитов, темнолицый, слившийся с креслом, коротко кивнул.
Свет на главном командном пункте был выключен, светились только шка-лы приборов и светильники на рабочих столах командиров боевых постов. На-пряжение зависло в воздухе, казалось, и сам корабль сжался, словно готовясь к прыжку. Мерно бормотали динамики: боевые посты вполголоса переговарива-лись между собой. Но вот с поста воздушного наблюдения поступил доклад:
-КП один-два, цель воздушная, пеленг…, дистанция… Цель на запрос не от-вечает, курсовой параметр один и две десятые километра.
Командир доложил руководителю стрельб:
-Товарищ капитан первого ранга! Цель на запрос не отвечает, принял реше-ние на ее уничтожение.
Халитов спокойно сказал:
-Действуйте, командир.
Кутасов взял микрофон, нажал на тангенту и будничным голосом произнес:
-Командир БЧ-2, принять целеуказание!
Через несколько секунд по трансляции громыхнуло:
-КП один-два, цель сопровождаю! До цели двадцать четыре километра, вы-сота цели двадцать пять метров!
Дальнейшие события развивались стремительно. Каждые десять секунд шел отсчет времени, но вот наконец восторженный крик командира батареи, одного из Неразлучников:
-Цель в зоне пуска! Пуск, первая сошла, замечаний нет! Вторая сошла, заме-чаний нет. Первая – поражение! Вторая – поражение!
Корабль содрогнулся от дружного: «Ура!»
Все, кому удалось спастись, потом утверждали, что на корабле возникла странная, давящая тишина, даже показалось, что время остановилось. А те, кто был расписан на верхней палубе, видели, как задымилась, дрогнула ракета-мишень, словно натолкнулась на препятствие, но неожиданно выпрямилась и, покачнувшись, стала по глиссанде соскальзывать на корабль. Кутасов выскочил на мостик и увидел головную часть ракеты строго в фас, а это означало курсовой параметр - ноль. Нужно было немедленно увести корабль с боевого курса ракеты. В те минуты командир, весь экипаж сделали невероятное: им удалось привести ракету на траверз противоположного борта, дать самый полный ход и обстрелять ее из орудий, но это не помогло, полуторатонная болванка четко «нашла» боевую рубку корабля.
6
В Главном штабе ВМФ шел ленинский субботник. У кого из политработни-ков возникла эта нелепая идея, уже неведомо, возможно, указание спустили свер-ху. Так или иначе, идея обрела директивный характер, ее единодушно поддержали коммунисты Главного штаба и центральных управлений. И вместо того чтобы отдыхать в субботний день, адмиралы и офицеры, обрядившись в рванину, мыли окна, скребли полы, драили вонючей жидкостью мебель, выносили мусор. Когда все лишились привычной формы, звезд на погонах и других символов власти, ра-зом обрушилась субординация, и на какое-то время вернулось равенство, какое, возможно, было лишь в золотые курсантские годы. Нелепое, в чем-то даже унизи-тельное мероприятие (остряки тотчас же нарекли субботник «Всесоюзным днем стряхивания пыли с ушей») обрело вдруг другой, особый, сближающий смысл.
В служебных комнатах отдела подготовки надводных кораблей кипела рабо-та. Распаковывали окна, утепленные к зиме: апрельский холодок затекал в ком-нату. И хотя во дворе еще местами лежал серый снег, ощутимо пахло весной. Офицеры освобождали ящики столов от ненужных бумаг и скопившегося за год хлама. Специально назначенный нормировщик бегал по кабинетам, подсчитывая, какая работа произведена.
-Так, комнату убрали, окна помыли, пыль с ушей тоже стряхнули, - бормо-тал он, чиркая ручкой в записной книжке. – Да, еще макулатура! Складываем и умножаем на труд двух уборщиц за шесть часов работы. Это будет… Братцы, да ведь это же сумасшедшие деньги! Эдак ваш отдел выбьется в отличники социали-стического соревнования!
Вошел контр-адмирал Синицын. Старый спортивный костюм был ему явно маловат.
-Кто у нас самый молодой? – Синицын оглядел кабинет. – Ага, Устинов.
-Так точно! – Худощавый капитан первого ранга соскочил с подоконника, подтянул сползшие трикотажные штаны и изрек: - На вашем фоне я, конечно, молодой. Как-то я проанализировал факты и пришел к выводу, что на протяже-нии всей службы на флоте мы постоянно проходим стадию омолаживания. Судите сами. Призвали на флот – я срочную службу тянул – молодой. Поступил в учили-ще – опять молодой. Пришел на флот лейтенантом – снова молодой. Стал коман-диром корабля - помолодел в очередной раз. А уж когда назначили комбригом, командующий меня дрючил, как пацана.
Адмирал погрозил Устинову кулаком:
-Ты тут демагогией не занимайся, «годковщину» на флоте еще никто не от-менял, ясно? А теперь посмотри на часы.
Устинов глянул на корабельные часы над дверью и щелкнул пальцами:
-Господа офицеры, прошу по рваному. С адмиралов – вдвойне. -
И стал обходить участников субботника с фуражкой, собирая деньги.
-На закусь не траться, - солидно сказал контр-адмирал Синицын, - у меня есть. Грибочки – с ума сойти. И еще что-то старуха в торбу сунула. И не мешкай, Устинов, а то в НГШа небось уже очередь выстроилась. Переоденься только, на урку похож.
НГШа расшифровывалось так: магазин напротив главного штаба. Рядом с метро «Лермонтовская» функционировало кафе «Шоколадница», где после служ-бы можно было пропустить сто пятьдесят коньячку.
Устинов вернулся минут через пятнадцать. В его портфеле уютно взбульки-вало. Раскинули скатерть-самобранку. Каждый захватил из дома кое-что, стол получился отличный. Смеркалось, Башилов зажег свет.
-Алексей, задерни шторку, а то мы тут словно рыбки в подсвеченном аква-риуме. Заложат, ведь, – Синицын поморщился. – Всегда найдутся доброхоты, мать иху… Разливайте, мужики!
Контр-адмирал Тулов, подцепив ножом грибочек, мечтательно сказал:
-Мы у себя на ТОФе поступали в подобных случаях так: брали клочок бума-ги, сворачивали вдвое и делали вид, что пьем лекарство. Смотрите.
Адмирал оторвал клочок от газеты, ловко свернул кулек, задрал голову, вы-тряхнул «содержимое» в рот и запил водкой из стакана. И тут дверь распахнулась, а на пороге возник дежурный по управлению капитан первого ранга Быстров.
-Ага, - сказал он зловещим голосом, - водку кушаете, товарищи адмиралы и офицеры?
-Лечимся, Коля, лечимся. Порошками. – Синицын усмехнулся. – А почему ты без стука врываешься? Так ведь и родимчик хватить может.
-Виноват, товарищ адмирал, обстоятельства. На ТОФе чепэ, собственной ра-кетой в свой корабль угодили, на корабле пожар, вот-вот утонет. Есть погибшие. Звонил начальник управления, приказал срочно составить список лиц, кто поле-тит эту баланду расхлебывать. Двух уже вижу: Башилов и Устинов. Главный штурман и главный ракетчик оповещены. Фамилии названы главкомом, потому ссылки на триппер и геморрой не принимаются. А теперь, товарищи адмиралы, разрешите к столу.
-Ты же на службе!
-Нужно ребят помянуть, грех.
-Налейте этому нахалу, - хмуро сказал Синицын. – В древнем Риме, если я ничего не путаю, гонцу, принесшему плохую весть, отрубали голову, а мы водоч-ку подносим. Продолжайте, мужики, а я на ЦКП смотаюсь, уточню информацию.
Самолет так резко взмыл вверх, что у Башилова перехватило дыхание и сердце, как перегревшийся дизель, пошло вразнос. Такое с ним случилось только раз, когда на его глазах на ленинградском аэродроме разбился самолет коман-дующего Тихоокеанским флотом, в мгновение превратившийся в груду дымя-щихся обломков, под которыми в течение нескольких секунд было погребено почти все руководство огромного флота.
Тогда бпк «Юмашев», которым командовал Алексей Григорьевич, завели в док Кронштадского судоремонтного завода для установки на корабле успокоите-лей качки. Направляясь по делам в штаб Ленинградской военно-морской базы, Башилов в скверике у Адмиралтейства встретил однокашника по училищу Колю Журавлева. Они не виделись со дня выпуска.
-Ты чего здесь? В отпуске?
-Нет. В академии проводилась крупная командно-штабная военная игра. Со всех флотов съехались. Слышал небось?
-Краем уха. Я в Кронштадтском заводе припухаю, успокоители качки уста-навливают.
-Плаваешь?
-«Юмашевым» командую.
-Завидую. А я в оперативном управлении штаба флота штаны протираю. Слушай, Леха, времени в обрез, я за документами в штаб базы заезжал и сразу на аэродром. Может, проводишь, мы бы в машине поговорили? Машина потом в твоем распоряжении. Как?
-Годится.
-Тогда вперед. Мой моряк где-то здесь припарковался.
Стоял серый февральский денек. С крыш капало. В серой дымке терялся Невский проспект, а справа, за домами, возвышалась темная глыба Исаакиевско-го собора.
Друзья разместились на заднем сиденье «Волги», Журавлев извлек из порт-феля бутылку коньку и два серебряных стаканчика. Засмеялся:
-Все, как в лучших домах Лондона! Леха, сколько времени прошло. Ладно, не будем нарушать традиций: за тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте. Поехали!
Вот таким весельчаком, излучающим тепло, Коля и запомнился Башилову. За разговором не заметили, как, миновав КПП, вырулили на аэродром. Обнялись, и Коля побежал к серебристому Ту-134, у которого уже копился штабной люд. А небо висело низко, с него сыпалось что-то неопределенное, напоминающее пер-хоть.
Алексей Григорьевич подошел ближе. Штабные растянулись перед самоле-том в шеренгу – старший группы адмирал проверял полетные списки. В хвосто-вую часть самолета по трапу закатывали барабан типографской бумаги. Прямо к самолету подкатила черная «Волга», из нее вышли трое: две женщины и молодой человек. Видно, какие-то шишки или члены семьи – встречал их сам командую-щий флотом. Командующий резким жестом удалил из строя трех офицеров, и те уныло побрели по серой бетонке к зданию аэропорта. Тем временем адмиралы и офицеры, пропустив вперед дам, стали по очереди подниматься по трапу: черные шинели, серебристый лайнер на фоне скучно-серого неба – вот, что запечатлелось в памяти. Самолет покатил по взлетной полосе, замер, рванулся вперед и вдруг взмыл едва ли не вертикально, затем стал заваливаться на левое крыло, какое-то время летел в таком странном виде, боком, зацепил плоскостью ангар, перевер-нулся и грохнулся на землю. Через какие-то доли секунды воздух сотряс мощный взрыв и в небо взметнулись клубы черного дыма. И сразу заголосили сирены, и через поле помчались ярко-красные пожарные машины, казалось, капли крови растекаются по серому снегу.
Башилов нахлобучил фуражку на лоб и, пошатываясь, быстро пошел к ма-шине – так покидают злое, приносящее несчастье место. И видно, очень удивил водителя-матроса, хмуро бросив ему: «В кабак, сынок. И побыстрее!» А в небе все вспухал и вспухал зловещий черный гриб дыма.
Потом был уютный ресторанчик на Сенной площади. Коньяк отдавал удуш-ливой гарью авиационного керосина, Башилов пил и не пьянел. Все это вспомнил потом, отмотав в голове в десятый, а может, и в сотый раз пленку, всякий раз за-ново переживая трагедию.
Самолет набрал высоту. Низкий зудящий звук висел в пустоватом салоне. Члены комиссии расселись кто где. Башилов выбрал место в хвосте самолета: можно было убрать подлокотники и лечь. Но перед тем как заснуть, он достал из сумки фляжку с коньяком, нужно было помянуть Колю Журавлева и тех ребят, что лежат теперь на дне Японского моря в тридцати милях от острова Аскольд.
Ему приснился отец. Он разгуливал по сцене в костюме разбойника, зажав под мышкой собственную голову, голова приветливо улыбалась, беззвучно шеве-лила губами.
Нечто подобное давным-давно происходило и в самом деле.
Одним воскресным утром их, детей артистов, приодели, причесали и повели в театр на балет «Доктор Айболит». Шла генеральная репетиция, народу было немного, и он, Алеша, был самым маленьким. Первый раз в театре! Распахнулся тяжелый занавес, и началось представление.
Сосед по коммуналке на улице Коммунистической, где жили семьи артистов, Витек, толкнул Алешу в бок и громко сказал:
-Смотри, вон та злая тетка, жена Айболита, – твоя мамка, а разбойник, кото-рому отрубили голову, – твой отец.
-Отрубили взаправду? - ошеломленно спросил Алеша, готовясь заплакать.
-Вот болван, - с досадой прошептал Витек и щелкнул Алешу по лбу.
На них зашикали. На сцене что-то еще происходило, но Алеша ничего не ви-дел: и огромный театр, и ярко освещенную сцену, и артистов застилали слезы, он чувствовал на губах их солоноватый привкус. Алеша очень любил отца и не знал теперь, как жить дальше.
В антракте детей повели за кулисы. На лестничной площадке у служебного входа в зал стояли самые настоящие разбойники и курили. Среди них Алеша с изумлением узнал своего отца, тот тоже курил, поднося папиросу к решетчатому отверстию в груди, а под мышкой придерживал ту самую голову, которую ему только что отрубили на сцене.
Алеша кинулся к отцу, обнял, зарылся носом в одежду, издающую запах оде-колона «Шипр», которым отец протирал лицо после бритья.
-Ты почему плакал? – спросил отец.
-Я думал, что тебя убили.
Отец засмеялся:
-Дурашка, это же театр. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Отец бросил окурок в ведро с водой и повел Алешу куда-то вниз, деревянные ступеньки поскрипывали под ногами. Вспыхнул свет, и Алеша даже попятился от изумления: большое помещение под сценой было набито реквизитом к спектак-лям. В центре возвышалась гигантская голова богатыря в остроконечном шело-ме, рядом громоздились деревянные танки, старинные кареты, чудо-сани. А в глубине мерцала окошками самая настоящая избушка на курьих ножках. Каза-лось, что вот-вот из темноты возникнет Баба-яга и со свистом пронесется по ком-нате на метле.
Должны будут пройти не год и не два прежде чем Алеша Башилов станет своим человеком в театре, полюбит артистические уборные, широкие стреми-тельные коридоры, внезапные тупики, его будет волновать запах кулис, и он при-выкнет к тому, что злой волшебник на сцене на самом деле окажется добрым, простым, усталым человеком…
Почему он вспомнил театр. Сон? Нет, не только. Ему уже не раз приходила в голову мысль, что Главный штаб ВМФ поразительно напоминает театр. Есть ре-жиссеры, есть актеры, постановщики танцев, шкафы в служебных комнатах на-поминают театральные костюмерные: форма на все случаи жизни – тужурки па-радные, повседневные, рубашки белые, кремовые, обувь. Ибо в любой момент может поступить команда: прибыть туда-то и быть соответственно одетым. Тоже самое и с реквизитом. У каждого минимум по два чемодана: один - на случай войны, другой - для внезапных командировок.
Как в экспериментальном театре, часто неясен был замысел той или иной сцены, и тайный смысл открывался едва ли не в последнюю минуту, когда вот- вот поднимется занавес.
Игра ощущалась во всем: как войти к начальнику, как от него выйти, кому и как доложить, какой стиль документа предпочитает тот или иной адмирал. И так далее.
Решение, и порой важное, частенько зависело от канцелярской чепухи. Су-ществовал набор штампов, сохранившийся с прежних времен, и Башилову неред-ко хотелось закончить служебное письмо словами: «Примите уверения в исклю-чительном к Вам почтении».
Наблюдения первых месяцев службы в Главном штабе были остры и столь же остро запоминались. И сравнение в пользу театра с каждым днем укреплялось.
Вот и сейчас сценарий предстоящей работы комиссии по расследованию причин гибели мрк «Бора» сверстан и утвержден, написана болванка («рыба») бу-дущего акта и назначен основной виновник – командующий Приморской флоти-лией. Не принят во внимание даже тот факт, что контр-адмирал Голованов в мо-мент происшествия был болен и находился дома.
Башилов знал Голованова еще по службе на Севере, не раз они вместе вы-полняли задачи во время учений и на боевой службе. На глазах Алексея Григорь-евича рос этот талантливый командир, и было жаль, что оборвется карьера моря-ка, который мог еще многое сделать для флота. Там, наверху, требовали не объек-тивного расследования, а крови, и неважно, что в жертву приносился, в сущности, невиновный человек. И быть соучастником этого скверного спектакля было от-вратительно.
7
После обеда в салоне командующего Приморской флотилией офицеры Глав-ного штаба ВМФ уединились в одной из служебных комнат. Предстояло срочно «врасти» в обстановку, изучить кучу документов и подготовить заключение ко-миссии по расследованию причин гибели мрк «Бора».
В окно затекал зеленоватый, похожий на настой трав свет. Весна в том году выпала поздняя, ветреная, голые ветви скреблись в оконные стекла.
Башилов отодвинул папку с документами, встал, прошелся по комнате и с досадой сказал:
-Какое безликое и удобное слово «происшествие». Матрос напился – проис-шествие, корабль с половиной экипажа утонул – тоже происшествие. Почему ясно и четко не сказать: катастрофа, черт бы ее побрал!
Главный ракетчик ВМФ контр-адмирал Лентулов с усмешкой глянул на не-го:
-Не заводись, Леша. Разве дело в словах? Слова – только слова. Ты всю жизнь простоял на мостике и все знаешь. Лучше поясни мне, дураку, кое-что. Только сядь, ради Бога, а то у меня в глазах мельтешит. Сейчас бы часок прида-вить после этого перелета. Так нет.
Лентулов, полнеющий брюнет с залысинами на лбу, расстегнул ворот кремо-вой рубашки. Погоны с адмиральскими «мухами» топорщились на плечах. Его пухлое, с ямочками на щеках лицо выражало озабоченность. Контр-адмирал ско-рее напоминал детского доктора, чем моряка.
Алексей Григорьевич присел рядом с ним, придвинул к себе карту с про-кладкой, хмуро спросил:
-В чем проблемы, Саша.
-Давай-ка подобьем бабки. Корабли дважды выходят на стрельбы по отра-жению атаки супостата, и оба раза ракеты-мишени проходят с превышением кур-сового параметра. То бишь, в «молочко» улетают. Дорогое удовольствие, между прочим.
-Бывает.
-Верно, бывает. Какова же логика руководителя стрельб Халитова? Царство ему небесное, крутой был мужик. Сразу же оговорюсь: сие не более чем версия. Халитов вполне мог задуматься: а что бы такое сделать, чтобы довернуть мишень в область успешного ее поражения своими ракетными комплексами? Ну не зава-ливать же зачетные стрельбы. А-а?
-Логично. И что дальше?
-Дальше, как говорится, помидоры не пускают, дорогой. Я считаю, что ко-раблям этого класса такая задача вообще не должна ставится. Только кораблям с ракетными комплексами среднего радиуса действия. Ну что может сделать мрк своей «Осой» летящему по воздуху носорогу? Да ничего. А ведь ребята не только зенитными ракетами в мишень попали, но исхитрились врезать из артиллерий-ских установок. И хопшь хрен!
Башилов устало потер щеки. В затылке похрустывало. Так всегда бывало, когда поднималось давление.
-Уважаемый товарищ адмирал, так это же по твоей епархии. Подготовь ар-гументированный доклад начальнику управления, тот главкому…
-Остынь, дважды докладывал. Ответ один: так мы вообще стрелять разу-чимся.
В разговор внезапно включился начальник УРАВ вице-адмирал Виталий Павлович Пересказов, коротко подстриженный, стройный, чем-то похожий на боксера-средневеса мужчина. Это был веселый, компанейский человек, но в Управлении боевой подготовки его не любили. Ценили как классного специали-ста, но не больше. У Пересказова и прозвище было соответствующее – Окурок. Материалы, которые он давал в общий доклад проверки флотов, были так ловко им отредактированы, что порой самым крупным замечанием по его части была такая фраза: «Обнаружены окурки в труднодоступных местах».
Пересказов с хрустом потянулся и сказал:
-Эта история, мужики, еще одно свидетельство надежности наших ракет. Ис-тория печальная, слов нет. Но факт есть факт. Если, конечно, отбросить эмоцио-нальную сторону.
Лентулов порозовел:
-Побойся Бога, Виталий Павлович. Люди же погибли. Парни боевую задачу выполнили, попали в твою дуру. И не раз! А вот почему она такая прыткая – во-прос.
-Ты о чем?
-А вот о чем. Как только командир «Боры» не маневрировал, пытаясь увер-нуться от летящей на него мишени, заметим, подбитой, та все равно его преследо-вала, в падении отслеживала корабль. То есть наводилась и в конце концов на-шла. Почему? Давайте проанализируем факты. Леха, подключайся. Ты же призы брал на стрельбах в присутствии маршала, тудыть!
Башилов усмехнулся:
-Факты, как известно, вещь упрямая. Что мы имеем с гуся? Две ракеты-мишени уходят в «молоко». Замкомандующего флотилией принимает решение стрелять в третий раз. Заметим, решение единоличное, командующий болен. И тут выясняется, что мишеней на базе нет. Халитов, как это не раз уже бывало, дает указание изготовить мишень из боевой ракеты. Элементарно: головку отстыко-вал, установил весовой эквивалент и бокорезами выкусил все тракты наведения. Вопросик все же у меня имеется: а все ли тракты были отключены?
Лентулов вздохнул:
-Вот и я о том. Разведка донесла, что Халитов выезжал на ракетно-техническую базу и давал ее начальнику какие-то указания, а тот шушукался с техником, мичманюгой. Нужно бы мичмана этого отловить завтра и поговорить с ним по душам.
Пересказов встал, прошелся по комнате:
-До чего же вы любите все усложнять. Детектив какой-то придумали! Под-били ракету, она изменила траекторию и врезалась в корабль. Что это первый случай? А мы тут версии выдумываем. Наверх-то уже доложено. Кто будет пере-докладывать? Где факты? Где? Как хотите, а я пойду придавлю часок. Спать хо-чу, сил нет. Чуть со стула сейчас не упал.
Когда Пересказов вышел, старший офицер из отдела Башилова капитан первого ранга Устинов сердито сказал:
-Чего тут гадать! Ясно, что мичман бокорезами выкусил тракты наведения, кроме одного – тракта наведения по азимуту. Тогда становится понятно, почему подбитая ракета, теряя высоту, продолжала в падении наводится по пеленгу на цель. Попробуй от нее уклониться, я на своей шкуре испытал. Только болванка мне антенны срезала и в воду ушла. Сигнальщик отделался шишкой на лбу. Я до сути докопался: аналогичный случай. Думаете, шум был? Замяли. И мичмана этого вы не найдете. Небось Пересказов из соседнего кабинета начальнику РТБ уже указания дает, чтобы мичмана этого урыли, и с концами.
-Ты даешь, Устинов, - контр-адмирал Лентулов с треском отодвинул стол. - Бандюганы здесь, что ли, собрались? Урыли! Где ты слов таких набрался? А во-обще-то прокурору эту идейку подбросить надо. Да-а!
Устинов махнул рукой:
-Ничего мы не докажем. Кто пойдет к главкому с версией, в которой дыр больше, чем в сумке у нищего? А прокуратура наверняка прирученная…
Устинов оказался прав: начальник ракетно-технической базы доложил, что мичман Пак, который готовил ракету, убыл в очередной отпуск. Отозвать его из отпуска не представляется возможным: мичман страстный охотник, и разыскать его в тайге практически невозможно. А то, что он убыл в отпуск в день прилета высокой комиссии, – простое совпадение, не более того.
Алексею Григорьевичу удалось вырваться во Владивосток по делам в штаб флота. Он с радостью принял предложение прокатиться – обстановка в Стрелке была тягостная. Башилов любил Владивосток, здесь он окончил училище, отсюда началось его большое, длиною в жизнь плавание.
Он хорошо помнил Владивосток середины шестидесятых. На западе России, в центре давно уж погас освежающий ветерок «оттепели», интеллигенты перебра-лись судачить на кухни, замирая от сладкого ужаса при звонке в дверь. На солнце легла тень грядущего застоя. О генеральном секретаре каждый день рождались новые анекдоты, партийные съезды напоминали сборища глухонемых, а народ играл в своеобразную игру, в которой главным был не результат, а правила. Со-блюдай их, и все будет хорошо.
Облако, отдающее сладковатым душком разложения, еще не докатилось до восточных окраин страны. Во Владивостоке, как после майской грозы, пахло озо-ном, «оттепелью».
Алексея очаровал город с белыми свечами многоэтажек на сопках, сверкаю-щей голубизной бухтой Золотой Рог, центральной бесконечной улицей Ленина, по старинке называемой Светланкой, с бриннеровскими домами (вспомним знаме-нитого голливудского актера Юла Бриннера – дома принадлежали его семье), та-инственной Змеинкой и кораблем-памятником у причала.
Многоярусная конструкция города то ввинчивалась вверх, забираясь на рыжие сопки, то соскальзывала вниз, в распадки. Еще сохранилась Корейская слобода, и среди новостроек крепенькими грибами прорастали фанзы с иерогли-фами на ставнях.
8
«Разбор полетов» (так остряки окрестили подведение итогов работы комис-сии) проходил в конференц-зале флотилии. В официальном акте расследования происшествия на мрк «Бора» значились те же причины гибели корабля, что и в докладах министру и в ЦК. Соваться к главкому с версиями и домыслами, не под-твержденными фактами, не решились. Возможно, какой-то свет на случившееся могли пролить находки на потопленном корабле. Но спустить водолазов на такую глубину, а тем более поднять остатки корабля не представлялось возможным. К тому же специалисты утверждали, что мощный объемный взрыв и последующий пожар на корабле наверняка уничтожили все документы и магнитофонные записи переговоров. Было заведено уголовное дело, но, похоже, перспективы оно не име-ло.
Пока зачитывался акт и выступали члены комиссии, главком сидел непод-вижно, как каменное изваяние, хмуро глядя в зал поверх голов сидящих. Главко-ма уважали на флотах, ценили его интеллигентную сдержанность, многим нрави-лись его ироничность, острый, а порой и едкий юмор. От главкома никогда не слышали резких, тем более бранных слов. Но сегодня его было не узнать, он был крайне раздражен и устроил командующему флотилией контр-адмиралу Голова-нову подлинный разнос.
Виновник был назначен, и все хорошо это понимали.
Голованов мужественно выстоял у столба позора. Когда экзекуция наконец закончилась, он сел на свое место, а минут через пятнадцать попросил разрешение выйти из зала. Вскоре «неотложка» увезла его в госпиталь. Врачи диагностирова-ли тяжелый инфаркт.
9
Мичман Пак сидел на пороге охотничьего домика. Ветер к вечеру опал, пти-цы умолкли, и в этой тишине было нечто зловещее. По склону сопки неслышно полз огонь, но не было ни искр, ни сухого потрескивания падающих деревьев, и дым не рвался в пустое весеннее небо. Это цвел багульник, и розовая, напоми-нающая лесной пожар пена перетекала в багровый закат.
Пак спиной чувствовал тайгу, ее сырое, еще не пробитое весенними ветрами пространство, где каждый звук был ему понятен и знаком. Он сидел, прикрыв глаза, и мысли его были далеки, тайга еще только начала врачевать его рану, и она саднила, отдаваясь в глубине груди ноющей болью.
Боль вошла в тот самый момент, когда ракета, снаряженная его руками, уго-дила в боевую рубку корабля, мгновенно убив всех, кто в ней находился, и, разва-ливаясь на части, выплеснула яд: полтонны горючего с окислителем.
Особым внутренним зрением, переданным ему по цепочке от предков – древних корейских монахов, Пак за сотни миль увидел ревущее пламя, пожираю-щее надстройку корабля, увидел потоки расплавленного металла, затекающего в погреба, где хранились двадцать зенитных ракет и более тысячи 57-миллиметровых артиллерийских снарядов, слышал крики моряков, запаянных, как в консервной банке, в главном командном посту – им пришлось хуже всех, видел, как в адском дыму офицеры, старшины и матросы боролись за живучесть корабля. Тушением пожара руководил обгоревший, с дымящимися волосами, ма-ленький смешной человек похожий на Чарли Чаплина. Он же приказал остав-шимся в живых покинуть корабль, пинками сбрасывал матросов за борт, где ка-чались на легкой волне спасательные плотики. А сам не успел, провалился в вы-горевшую в палубе дыру.
В том что он, лучший техник флота Пак, вынужден спешно уехать в отпуск и теперь, как вор, отсиживаться в тайге, было нечто унизительное, оскорбляющее его чистую душу. Формально он не виноват, лишь выполнил приказ, но разве это освобождает его от ответственности, разве будет спокойна его совесть? Через уз-кие щели слипшихся век просачивались слезы: так сверкнет и погаснет во мху еще слабый родничок. И сквозь влажную дымку Пак видел темные лица монахов, что сидели вокруг него, и укоризненно качали бритыми головами, а где-то рядом трещали молитвенные барабаны.