Дорогие наши соседи.
Мы с женой в посёлке городского типа живём. Я, Серёга Трудяшников, на геологической базе сражаюсь, механиком. Жена, Машка, в торговле. Дети, Колька и Светка, школьники.
Сам-то я из местных пацанов, а Машка – из соседней деревни. В одной школе учились, она на два года позднее.
С армии-то пришёл, первый день бухали, на второй на танцы попёрлись. Там жара, темнота, музыка орёт, огни разноцветные мельтесят. Из толпы деваху выхватил, потанцевали, пошёл провожать.
До кустов дошли, не выдержал – завалил. Прямо на свежей травке, в канаве, вдвинул.
Торопился. Трусы и колготки порвал. Девка ревёт, кровь течёт. Целка.
Пожалел, женился. Но, сразу скажу, повезло. Машка оказалась. А могло бы быть куда как хуже, вдруг бы ****ь какая на её месте, или ещё хуже, какая-нито коза горбатая. И чё бы я тогда делал?
Конешно, в общем и целом, дурында деревенская. Да и откель уму-то взяться, ежели папаня – алкаш конченный, а ейна мать – доярка, тридцать лет коровам хвоста крутила.
Одним словом, без образованиев. Из десяти классов – три коридора, на одни тройки школу закончила. Я-то, всё ж, получше учился, до сих пор кое-што помню. Да ей што – образование-то. Сшитать в сто раз лучше меня умеет. – Деньги.
У себя в магазине клиент ешо не успел досказать, чего хочет, а она уже:
-С вас, мужчина, сто сорок семь рублей, к примеру, и обязательно рублишко, а то и три-пять в прикупе.
Если мужик задумается, тут же глазки закатит, потупится и добавит:
-Ой, мушшина, ошиблась я, вот ешо рубель сдачи.
Артиска, одним словом, а в башке – калькулятор.
Тогда, в темноте-то, не разглядел, но повезло. Симпотная баба. Мордой лица приятная, а глазки подведёт – ваще красавица.
А жопка?! Такая аппетитная жопка! Ну, не пройдёшь мимо! Так и хочется лапнуть, ущипнуть эту жопку. Могет, токо ноги чуть кривоваты. Ну и чё ноги, об энтом один я знаю. Ну, косолапит чуть при ходьбе! И чё?
Да и это не самое главное. Главное – грудь. Такие буфера у Машки – закачаешься. С ейной грудью в ихнем Голивуде, в Пенхаусе или Плебое голой сниматься.
Молодняк в прошлом годе такие журналы на работу притащил, всем коллективом изучали и рассматривали. Дак чё? Ихнеи бабы супротив Машки – тьфу!
Сразу-то у неё сиськи и поменьше были. Но когда Кольку родила, сшитай, до трёх лет его собственным молоком кормила.
Парню ужо в садик идти, а его от груди отвадить не могут. И в садике, первое время, всё к груди воспитаткиной тянулся, давай, мол, сиську. У Машки, скажу, в грудях целый молокозавод был. Колька уж насосётся, отвалится, а Машка ещё по поллитру с кажной груди сцеживает. Местным молодухам, кто грудью сразу кормить бросил, отдавала. Ну и так разработала, што они теперь не токо в пятый, в десятый номер с трудом влазют.
А я вот ешо што вам скажу. Почему сщас детишки квёлые, чуть чё – болеют? Да потому, што сразу их от грудей отучают. Они и молока-то материнского не знают. Поэтому и ыммунетет у них слабый.
На Кольку вот посмотрите. С первых дней крепышом растёт на молоке-то. Он и не болел ни разу по-серьёзному, ну, разве, насморк, да и то разов пару. Колька и щас крепышок. И не самый высокий в классе, а всех ****юлями охаживает, когда наскакивают. Так-то, он парень спокойный, сам не задирается. Учится хорошо и всё больше изобретает чё-то. Не то што Светка. Та в мать пошла. Дурында. На уме одни куклы, тряпки и шляпки. А по русскому и аглицкому – сплошные пары.
Машка тока Кольку от грудей отучила и тут же со Светкой влетела. Светку тоже до двух лет кормила, но, видно, не докормила – мозги у Светки на одни бабские дела повёрнуты.
Так вот и живём с Машкой, редко ругаемся, больше радуемся.
На других баб я не ходок. Не тянет. Какие бабы, если Машка в постеле такие крендель-бубели выделывает, закачаешься. Ненасытная. Так завести умеет, мурашки по коже. На других баб ни сил, ни желания.
Ну такая страстная, так стонет, што дети пугаются. Тут как-то кувыркаемся с Маней, она ножками-то кривоватыми вокруг меня оплелась и так стонет, будто её фашисты в концлагере пытают.
Вдруг слышим, в дверь комнатную кто-то стучит. Прислушались, за дверью Светка рыдает.
Машка халатик накинула, дверь приоткрыла, спрашивает:
-Светка, чё скулишь-то. Брысь спать!
-А чё папка тебя забижает? – сопливится Светка и на меня сердито сквозь щель посматривает.
Машка мигом нашлась, чё ответить:
-Ты это брось, Светка! Не забижает меня папка. Это сон такой страшный, чё со сна кричала.
-Ага, сон! – это из-за Светки Колян уже выглядывает. – Они с папкой через ночь дерутся, а потом милуются! – И хитрым бесом на Машку поглядывает.
Машка тут взбеленилась, тумаков быстро понакидала и разогнала мелкую ****обратию по постелям. Потом пришлось их в дальнюю комнату устраивать, штоб, значит, боле под ногами не путались в самый главный момент.
На работе у меня полный порядок. База у нас большая, областного подчинения. Соответственно и специальной техники много.
Сразу-то я в слесарях ходил, это после армии. Но, видать, башка к машинному делу вокурат повёрнута. У других-то, тыр-пыр, не едет машина, а я залезу, послушаю - и враз ясно, чё у неё. Пальцы, там, стучат, зажигание сбилось, или клапана износились – к примеру.
Механиком-то главный инженер поставил. Это после того, как я подсказал, как нужно на бурах шурфовых твёрдосплавные вставки затачивать, штоб они дольше служили. Инженер это дело изобретением оформил, получил благодарность от министра и такую премищу, што на радостях ящик коньяку проставил, а меня в механики перевёл.
У нас же и главный механик есть, но если чё, все ко мне бегут, посоветоваться. Ну и прозвали теперь – «Самоделкин». – Заразы!
Когда механиком стал – посерьёзнел. Жалею вот, што дальше учиться не пошёл, щас-то бы уж точно выдающимся изобретателем был. Идей-то в башке – куча, а вот правильно оформить их – знаниев не хватает. Спасибо главному инженеру, часто берёт в соавторы, но сам всё оформляет и проталкивает. Он-то теперь – заслуженный изобретатель России.
Хотя всё и не так могло пойти. Благодаря Маньке на путь истинный вовремя повернулся.
Сперву-то, пока слесарил, бухал как проклятый. Оно ж понятно. Каженный день почти што праздник: у кого рожденье, у кого именины, а кто скомуниздил чё и проставляется.
С обеда уже гонцы за водярой бегут, а вечером так полный гудёж. Ну, я-то, само-знамо, не отставал. Кажный день пьяный, а через день в умать – привозили.
Машка-то глядела, терпела, потом говорит:
-Смотри, Серёга! На работе пить не бросишь, от пи…ы отлучу. Тогда живи, как знаешь.
Я ручёнки-то раскинул, счас, думаю, порядок-то в миг наведу. Машка, даром чё деревенская, как стебанёт с правой по уху – очнулся в кустах.
Две ночи дулись друг на друга, спали жопа к жопе. Не выдержали, за стол переговоров сели.
Машка зудит:
-Зачем ты, Серёга на работе-то в умать напиваешься? Ну, выпей ты полстаканчика и домой. А дома пей скока хошь. Опять же, дома-то не хрен ти што, палёнка или отрава, какая, с которой утром башка трещит и опохмеляться на раз тянет. Дома-то своя самогоночка. На чём хошь настояна.
Тут надо сказать, Машка самогонки-то наготовила, наверное, литров триста, а то и пятьсот, пока, значит, с дитями малыми сидела дома. Ейна мать ешо та самогонщица, секретами с Маней поделилась. Тока тёща к тестю другу позицию занимает. Самогонку прячет, а он ей назло ишшет. Найдёт и пока с друганами не оприходуют, не успокоются. Вот у них войнушка лет двадцать и тянется. Но без победов.
Машка позицию в иную сторону повернула. Самогонку не прячет. Наоборот, приду под лёгким кайфом, так она под ужин стопочку, другую, третью всегда подаст. От неё аппетит повышается, и нажираться в дрыбадан и нет совсем резону. В голове лёгкое кружение, с него любовь с Машкой слаще. Опять же, по утру башка светлая, не болит, опохмелки не требует. Одним словом, отучила меня Маня от безудержного пьянства. Отучила и к лучшему.
Теперь уважаемый человек на работе...
Фу ты, понесло куда. Всё о себе да, о себе. Хотел-то о соседях рассказывать.
Ну, значит, поженились с Машкой, нам администрация землю под стройку выделила, десять соток. На работе через знакомых удалось сруб задёшево купить. Мужикам два яшшика водки поставил, помогли за выходные его собрать. А дале уж сам доделывал. Ничё, получилось.
Дом почти на пустыре выстроил. Напротив токо бабулька жила, бывшая учительница. Вредная бабуленция. На Машку всё доносы в администрацию писала, мол, самогонку гонит. Ну, Маня не на продажу гнала, для себя токо, потому никаких претензиев у власти к ней не было. Но, всё равно, неприятно.
Года три назад бабка кони задвинула. Дети и внуки в её курятник селиться не захотели и участок продали.
Новые соседи, не в пример, лучше показались. Бабкину халупу порушили, за полгода из бруса двухэтажный особнячок слепили, внутри отделали и вселились.
Вселились – пришли знакомиться. Я в субботу отдыхаю по вечеру. Вдруг звонок в калитке «дрынь-дрынь». Открываю. Стоит баба, длинная и худая, и мужик, ростом ниже, круглый и толстенький. На вид им лет по шестьдесят, но молодящиеся.
-Здрасте, - говорят, - мы - ваши соседи.
-Чё, - отвечаю, - раз зашли, проходите. – А сам Машке кричу. – Накрывай на стол! Соседи пришли…
Прошли в дом, всё по сторонам зыркают. Интересно, видать, чё да как у нас устроено. Зашли, в главной комнате за стол присели. Бутылку плоскую и зелёную выставили с импортными этикетками.
«О, - думаю, - это по нашенски! Не как Тимофеевна, доносы писать не будут».
Тётка повторяет:
-Мы – ваши новые соседи. Меня Татьяна Самойловна зовут, а мужа – Григорий Семёнович. Таточкины.
Манька-то в суете не расслышала, переспросила:
-Тапочкины?
Соседка лицом искривилась, поправила.
-Да нет, правильно – Та-точ-ки-ны.
С той поры мы соседей промеж собой и стали звать – Тапочкины.
Помолчала немного и добавляет:
-Мы оба на пенсии. Я – бывший врач, а Григорий Семёнович – научный работник. Очень рады знакомству.
«Во – соображаю, - повезло-то как! Соседка – врачиха, сама в случае чё и подлечит».
Ну и отвечаю:
-И мы очень рады знакомству. Меня Серёгой звать, а жену – Машей. Самые чё ни есть простые люди будем.
-А мы – потомственная интеллигенция, - замечает Самойловна.
И звучит это словно в КВНовской шутке: «А мы – орда! Пришли взять дань!»
Я-то в тон как бы этой шутке, без всякой такой задней мысли и отвечаю:
-Ну и чё?! А нас - рать! – и улыбаюсь так радостно, будто удачно отшутился.
Самойловна лицом нахмурилась и бубнит:
-Фу, Серёжа, какой вы, право, грубый.
Не поняла, значится, шутки.
Тут и Машка на меня налетела.
-Чё несёшь-то, Серёга?! Ты, вот, лучше умных людей послушай!
Ну, замяли вроде неприятность.
Маня закусков натащила, литруху магазинской беленькой по случаю знакомства выставила.
Смотрю, Семёныч-то на беленькую так плотоядно глянул, но Самойловна грозным зырком ему на раз взгляд обломала. Он снова так потупился и молчит, как сыч.
«Эге, - про себя думаю, - да ты, Семёныч, за воротник заложить ешо тот любитель».
Я беленькую откупориваю, по стаканам собираюсь разлить, но тут соседка приподымается и заявляет:
-Вы, Серёжа, зря открываете. Вот, лучше Бехеровку откупорьте, - и на принесённую бутылку указывает. – Тут такое дело, Григорию Семёновичу ничего нельзя кроме Бехеровки. – И такой многозначительный взгляд на мужа бросает – мурашки по коже. И добавляет. – А Бехеровка и для желудка очень полезна, по рюмочке.
Ну, Бехеровка, так Бехеровка. Открыл, налил, дёрнули. Я чуть не подавился. Отродясь такой гадости не пробовал. Враз чуть не выплюнул.
Семёныч-то стопарь бултыхнул, тоже перекорёжился и басом таким, в первый раз за вечер, заявляет:
-Не пошла! – и после паузы добавляет многозначительно. – Обратно!
«Фу, пронесло, однако, - про себя думаю, если б на стол рыгнул – всю бы закусь попортил, и вечер, с самого началу».
Я и говорю:
-Да чё эту гадость пить! Давайте по беленькой! Всё равно лучше её нет. Не случайно же её русский химик Менделеев придумал!
Самойловна так снисходительно на меня глянула, мол, какую ересь несу, и заявляет:
-Вы, Серёжа, плохо в школе учились. Великий учёный Менделеев не водку, а таблицу Менделеева придумал.
Тут уж я на конька взобрался. Решил вумных соседей ерудицией своей придушить. Про водку-то ешо со школы знаю. В десятом классе уже на спор бутылку белой выиграл.
-Неа, - говорю, - таблица ему во сне приснилась, а водку он сам придумал.
Самойловна зло присмотрелась, так, словно понять решила, кто тут её непрекосновенный авторитет подорвать пробует, и выдала:
-Вы, Серёжа, неуч и балаболка! А у меня в университете по химии пятёрка была!
Семёныч от этих слов будто в росте снизился. Голову в плечи втянул, словно бить счас будут.
Заело. Мы-то, конечно, университетов-то не заканчивали, но со школы кое-чё знаем.
Манька момент острый мигом прочухала, утащила Самойловну на кухню. У неё, мол, там разные химические опыты проведены с настойками, вот консультация умного человека и требуется, а не абы што.
Семёныч с уходом жены оживился. Мохнатые брови приподнялись, в глазах просительный огонёк загорелся – наливай, што ли. А мне чё? Лишь бы не Бехеровки говённой. Беленькой не жалко.
Налил, дёрнули. Я-то закусываю, а с Семёнычем метаморфоза. Плечи расправил, по редким волосёнкам на голове ручкой провёл, бровки пальчиками заправил. Орёл – одно слово. И кивает – давай скорей вторую, пока чучундра моя не видит.
Мне опять што. Налил. Снова дёрнули. Семёныч крякнул, но от закуски отказался. И снова показывает, по третьей.
Чё, думаю, мелочиться? Я ему сразу стакан двухсот писят грамовый нолил. А чё размениваться?
Ошибка оказалась. Ну не знал я. Чесно слово, не знал. У нас как? Мужики водчёнки дерябнут, их враз на разговоры пробивает: о войне, политике, о бабах, опять же. А Семёныч – не. Токо морда краской наливается.
Тут Самойловна из кухни высунулась, видно вспомнила. Щёчки румяные, глазёнки блестят. Они с Маней настоек-то ужо продегустировали. Высунулась и говорит:
-Серёжа, вы, смотрите, ему водки-то не наливайте. Ему нельзя. Гриша – больной человек.
Да, ошибка получилась. Клянусь, не знал! Я-то к Семёнычу спиной, не вижу, чё там. Вдруг слышу такой рык, а затем така матюковина понеслась, я ни в армии, ни на работе, ни от тестя такого не слыхивал.
Самойловна лицом взбледнула. Скуксилась. И спрашивает:
-Когда успел-то?
А в ответ ешо стоэтажнее.
Поняли, неладно случилось. Соседка аккуратненько заявляет, мол, его нежно под ручки и домой, а сама за наши спины прячется.
Мы с Машей Гришу ловко под ручки берём и домой уговариваем. Фига!
И не высок, вроде, а силища! Откуда?! На крыльце в поручень вцепился, дак отцепить не смогли, с мясом вырвал…
Много чё мы в тот вечер о Самойловне узнали, да с такими матерными, как их, епитетами.
Опосля недели две с соседями тока здоровались. Я зараз вывод для себя сделал – лучше Семёныча дома не поить. В нём сила невбенная просыпается. Чё не так, дом порушит.
И дальше потом жили, ежели соседка куда в город уедет, а Семёныч примчится - дай выпить. Я ему самогонки четвертинку вынесу, а дома ни-ни.
Семёныч жахнет, настроение подымется, к себе уйдёт, копать чё или перетаскивать. Слышно, как поёт басом там громко, про чёрта ихнего, Мефистохеля, мол, люди гибнут за металл, а сатана правит бал.
Так-то Семёныч – мужик не вредный, не в пример супруге. Ну, токо одна беда – руки из жопы растут. Какой инструмент ему ни дай - поломает. Даже если пилу-ножовку дать, и ту погнёт. С электрическим совсем горе. В прошлом годе дал перфоратор, через пять минут прибегает, кричит - не бьёт, а токо крутит. Мозги не те – гнилая интелегенция. Не дотумкал, што переключатель на удар надо ставить. Через десять минут опять бежит. На этот раз – всё. Сгорел перф. Он у него заклинил в бетоне, а Семёныч, знай, наяривает. Ну и фигакнул ротор. И ведь так с любым инструментом. Легше самому прийти и што-то сделать.
В общем, нормально с соседями живём. Ну, случаются непонятки, конешно, так с кем не бывает?
Как-то братан заехал, рыбы вяленой привёз и пива ящик. Сидим с Толяном поздно вечером, за нашу футбольную сборную болеем. Она голанцев на чемпионате Европы дрючит. Как гол забьют, орём от души.
Вдруг «дзинь-дзинь» - звонок. Я в труселях выхожу, открываю калитку. На пороге Самойловна, заявляет категорично:
-Сергей! Срочно выключите телевизор и окна закройте. Вы нашей внучке заснуть мешаете.
Ну, орём, но ведь не петарды салютом среди ночи взрываем. Не так уж и громко.
-Ладно, - говорю, - ща звук убавим.
Окна закрыли, звук убавили, орать перестали.
На следующее утро, в полвосьмого, это в воскресенье-то, как электрорубанок завоет. У него звук всю душу выворачивает, по мозгу, ешо не опохмеленному, бьёт. Вешалка.
И чё ведь обидно-то. Мой рубанок. Неделю назад Семёнычу давал, бруски отфугачить.
Не выдержал, пошёл, отобрал. Забираю, а работник их таджикский так радостно лыбится, словно знает, што назло делает.
Раз Манька возьми да и пожалуйся соседке, мол, Светка по аглицкому совсем не тянет. Соседка заявляет:
-Вы, Маша, не расстраивайтесь. Натаскаю вашу Светку. Я же в университете английский преподавала.
Мы с Маней переглянулись. Она же сама говорила, што врачом работала, а тут, вите-нате, уже преподаватель аглицкого.
И добавляет:
-Мои занятия как раз в уплату за навоз будут, две тележки которого у вас в прошлом году брали.
Вечером у Светки спрашиваю:
-Ну, чё, как с тобой Самойловна занималась?
-Да ни как, – отвечает Светка. – Ей позвонил кто-то на мобилу, она мне и сказала – ты, Света, пока поняньчись с нашей внучкой, а позднее мы позанимаемся.
А Светке чё? Ей в куклы давно играть осто****ело, а тут настоящий живой ребёнок. До обеда с ним пронянькалась.
Про навоз особая история.
Привёз по осени КамАЗ навозу. Слякотно уже, во двор не смогли въехать, у ворот скинули.
Утром соседка бежит. Говорит, чё-то у вас навозом воняет, и весь запах в их сторону. Нельзя ли убрать поскорее.
Я тут промашку сделал.
-Не, - говорю, - нельзя! Мне на работу. Некогда. А Мане щас тоже не с руки мараться.
-Ладно, - ворчит, - потерпим до вечера, но за неудобства возьмём пару тележек.
Вечером приходим, мама моя, от КамАЗа четверть осталась. Колян говорит, они с Семёнычем целый день в две тачилы таскали.
Ну и чё? Не пойдёшь же предъявы гонять.
Да ладно, чё уж. Им и так несладко пришлось. С таджиком вляпались.
У них таджик этот с самого начала строительства работал.
По началу-то они им гордились. Такой же, мол, интелегентный, как они. Он, мол, в Узбекистане, пока сюда не приехал, журналюгой работал и известным акыном слыл.
Чё говорить, он и у них особо не переламывался. Сам видел, как он по участку расхаживает и чё-то Тапочкиным указывает, а они ухи развесили и внимают.
Первое время он в хозблоке жил, но столовался вместе с ними. Потом они ему за работу свою старую четвёрку отдали. Тут с парнем и произошли изменения.
Смотрю как-то, соседи уехали, а он в гамаке покачивается, покуривает, а другие таджики канаву по участку роют. Позднее у соседей его брат работать стал, а сам он по окрестностям на четвёре разруливает, с другими хозяевами договаривается насчёт работы да с таджиков дань собирает.
Этой весной и к нам подрулил. Я вышел, он говорит:
-Сырожа, давай тэбе дом в полкирпича обложим.
Ну, я его сразу и обложил по ихней матушке. Он обиделся и снова говорит:
-Зра, Сырожа! Смотри, я твою Светка ыбат буду!
Его нукеры из машины вышли, ржут.
Психанул я. В дом за ружьём сбегал и саданул с двух стволов по колёсам.
Заматерились они по своему. Шайтан-майтан, мол. А этот так спокойно выговаривает:
-Абыдэл ты мэня, Сырожа! За тэбя здес никто нэ заступитса, мылыция мной куплена. Запущу тэбэ питуха, жывьём сгорышь.
Достал. Я прямо с утра к Витьку, карифану школьному помчался. Он участковым у нас. Порассказал, чё да как.
-Вот же ж чурка! – возмутился Витёк. – Уже месяц не платит, а всё от моего имени угрожает. Достал, сучёнок! Не ссы, Серёня! Сёдня же подведу под ним черту. Выловить бы!
Ну, и чё думаете? Этот херок вечером к брату приехал. Я тут же по мобиле Витьку сообщил. Через десять минут милиция налетела. Прямо в хозблоке всю его банду повязали. И чё токо не нашли. Наркоту – соломку маковую и анашу, общак ихней и пистоль, из газового в боевой переделанный.
Пока следствие шло, Семёныча месяц по следакам таскали. Но отбился.
А этим сукам от пяти до десяти покидали. Мы с Маней на радостях перекрестились.
Такие вот у нас теперь соседи. Ничё. Живём. То поссоримся, то помиримся…