Последняя запись
Последнее полугодие жизни моего давнего и близкого товарища Жени Красавцева, навещая его и часто по телефону перезваниваясь с ним, я пробовал в наших беседах деликатно проводить одну неотступно преследующую меня тему - тему звукозаписи созданных им стихов в его же исполнении.
К горестному сожалению, разные причины, главным образом, обстоятельства чрезвычайные – обстоятельства, связанные с изматывающей его ежедневно жуткой болезнью, ставило здесь тот, я бы тут сказал, особо запредельный психологический барьер. И я чувствовал, что очередное напоминание, когда я обращался к Жене с просьбой записать голос и его стихи на пленку, угнетало и тревожило, особенно в последние месяцы жизни, его обостренно чуткую и ранимо-впечатлительную душу.
При всем том стойком и мужественном сопротивлении, какое оказывал мой близкий товарищ своей изнурительной и коварнейшей болезни, увы, нельзя было не замечать, не осознавать того чудовищно-реального факта, что катастрофическая развязка неминуема и, вероятно, уже совсем близка.
27 августа 1986 года я по телефону позвонил на квартиру Жене и, на этот раз, настойчиво, но в мягкой форме, предложил, разумеется с учетом, если это будет для него по силам, отобрать несколько написанных в разные годы своих стихотворений с тем, чтобы в этот же день я смог бы с магнитофоном заехать к нему домой, чтобы сделать звукозапись.
Женя согласился.
И в этот вечер наша встреча состоялась.
Я прошел к нему в комнату и увидел, что отобранные им для записи отпечатанные на отдельных листах стихи уже лежали на столе.
Мы недолго посовещались в отношении некоторых моментов записи, затем Женя присел к столу, и была сделана пробная запись небольшого стихотворения.
Запись прослушали.
И, услышав от Жени в меру одобрительный отзыв на этот счет, пришли к выводу – будем писать подряд без остановок стихотворения в той последовательности, в какой они находились в тот момент перед ним на столе.
Я включил магнитофон и Женя стал читать свои стихи.
И, вероятно, мне суждено было стать тем единственным слушателем, который в тот вечер слушал живое и яркое авторское исполнение стихов Евгения Красавцева, явился последним свидетелем того страстного, мятежного и сжигаемого жаждою жизни голоса поэта. При этом мощную энергетику излучали его глаза.
Для меня навсегда останется незабываемым тот особый, ясный и звонкий, четко-летящий тембр его голоса.
Музыкально интонируемая чуткая декламация этого голоса удивительно согласовывалась и вплеталась в поэтичнейший стиль его стихов.
Высоко одаренный поэт и его, на редкость светлый, обаятельный, и, я бы сказал, всегда окрыленно-юный голос, - на мой взгляд, такое сочетание, столь гармоничное, - когда в одном лице - поэт и он же блистательный исполнитель - встречаются далеко не часто.
Его голос верно освещал каждое произносимое им слово и вносил дополнительный смысл в свои стихи, что я хотел бы особенно подчеркнуть
Но важно и другое.
Вслушиваясь в дикцию этого голоса, конечно же нельзя не отдавать себе отчета в том, что безусловно громадным подспорьем для Евгения Красавцева, как для декламатора-поэта, явилась та многолетняя артистическая практика - практика профессиональной работы по речевому озвучиванию фильмов на киностудии имени М. Горького.
После окончания в 1967 году актерского факультетеа ВГИК (мастерская В. Белокурова) Женя был зачислен в штат этой киностудии и та роль, какую он все последующие годы своей жизни выполнял в этой организации, была связана с кропотливой творческой работой над темпо-ритмической пластичностью, интонационно-убедительной подачи речевой фразы и каждого слова в ней.
В этой связи, теперь нельзя отчаянно не пожалеть и о том, что, когда поэт был жив, никому и в голову не пришло догадаться произвести на киностудии отличную профессиональную звукозапись стихов Евгения Красавцева в авторском исполнении.
Звукозапись выполнена мной в домашних условиях и, по чисто техническим возможностям, безусловно весьма далека от предполагаемого совершенства.
Однако, даже эта любительская звукозапись - я в этом не сомневаюсь - будет все же ценна, хотя бы уже тем, что даст ее чуткому слушателю определенное представление о ярких художественных достоинствах созданных Евгением Красавцевым произведений и конечно же о высоком профессиональном мастерстве поэта-исполнителя, о том безукоризненном качестве подачи смысла слов, в которых иной раз совершенно неожиданно ловишь себя на том, как невольно любуешься будто солнечной весенней капелью, сверкающей с филигранной отчетливостью игрой даже самой буквы в слове, когда ее с непринужденно-артистической свободой произносит поэт.
Вдохновенно прочитанные на этой магнитофонной записи стихи были продекламированы поэтом с захватывающей устремленностью.
В момент записи у меня создавалось такое впечатление, что смена одного стихотворения другим происходила непрерывно одним стремительным потоком и на одном дыхании.
И только после, когда звукозапись была закончена, и Женя поднялся из-за стола, по его истощенно-бледному, как воск, лицу и как-то вмиг потускневшему взгляду можно было воочию видеть, какое напряженнейшее усилие сопровождало происходящее на моих глазах жестокую схватку. В ней насмерть столкнулись две взаимно непримиримые силы – свет и мрак – энергия предельно созидательной силы самоотдачи поэта-артиста и бессмысленно разрушающая сила неподвластного пока уму недуга, который неуловимо и коварно разрастаясь, с ускользающей последовательностью изо дня в день терзал этого человека…
То недолгое время, когда я был в тот августовский вечер вблизи Жени, пролетело почти мгновенно.
Того соприкосновения с волевой выносливостью, редким мужеством и жизнелюбием моего товарища мне не забыть никогда.
Поэма «От имени Отца», которую, кстати, Женя очень любил, представлена здесь в том виде, в каком она была им впервые написана.
В дальнейшем, неоднократно, в отдельных деталях, эта поэма шлифовалась, дорабатывалась и, насколько мне известно, этот удлиненный, последний, окончательный вариант поэмы отпечатан и находится в его личном архиве.
Запись голоса поэта, состоявшаяся в Москве 27 августа 1986 года, оказалась последней…
В. К. Половцев