Глава 1.
Действительно я не знала о новом местожительстве своей подруги, - ниcколько тому чудаку не соврала. Только самую малость: всего лишь вчера Нинка сообщила мне свой новый номер сотового телефона, я даже еще не успела его забить в память телефона, полагая, что сделаю это потом.
Сама я сейчас даже не смогла бы Нинке позвонить: ее номер не был никак обозначен в бесчисленной череде входящих звонков моих учащихся и их родителей, которым всем было что-то нужно.
Была в Нинусе некая скрытность, тайна, загадочность, то самое неуловимое и недосказанное нечто, что придает шарма женщине даже в глазах ее подруг. Вот только думаю, что других подруг, кроме меня, у Нинки не было: она была, как говорится, «нездешняя», без родни и друзей, но хороший специалист, и за пару лет совместной работы я к ней очень привязалась. Не представляю, как я раньше могла без нее жить!
Нина умела человеку в душу заглянуть, в самую потаенную глубину, и извлечь оттуда на поверхность, что многие пытаются скрыть от других. Благодаря ей, мне удалось узнать, что один из моих женихов одновременно встречается с другой женщиной, а другой – так и вовсе женат!
Как Нинке это удавалось? А бог весть! Просто она кидала на моих женихов карты, смотрела расклад, а потом брала меня за руку, - и «слушала биение моего пульса», как она говорила. А потом вываливала мне разом всю инфу на моих милых друзей! Грустно, что ее слова каждый раз оказывались правдой: не ссылаясь на спорный источник информации, я спрашивала у дружков: «как твоя подруга? Что на вечер приготовит тебе жена?»… Оба раза «женихи» краснели, бледнели и исчезали по-английски, без объяснений. Удивляюсь только: откуда Нине удавалось узнать всю их подноготную? Ведь совершенно точно подсказала: у кого – жена, у кого – подружка… Ведь в бабки-гадалки она точно не годилась, хотя бы по возрасту! Слишком юна!
Впрочем, за все время знакомства я так и не удосужилась узнать: сколько же Нине лет? Вот день рождения ее мне известен, он в августе, и мы так ни разу его не отмечали: август – время отпусков… Можно было спросить у нашего делопроизводителя, конечно, но даже такая мысль казалась мне недостойной. Но мне думается, что Нина ничуть не старше меня по виду, а мне – двадцать три! Может быть, она даже моложе, судя по ровной коже и ярким, светящимся глазам, полным полудетского наивного света, но, сколько я ее не спрашивала, каждый раз она виртуозно уходила от ответа, словно ее забавляло играть в недосказанность. Конечно, это чуднО, когда скрывают свой возраст от подруги, но мне это ничуть не мешало дружить с Нинкой! У каждого – свои заморочки! Так даже гораздо интереснее!
И место рождения Нины мне до сих пор неизвестно: знаю только, что родилась она где-то вне пределов современной России; наверное, в одной из стран Балтии. Акцент у Нины чувствовался: легкий, едва уловимый, милый; похоже уроженцы прибалтийских земель по-русски говорят. Ну, не в Германии же или там в Австрии она родилась! Иначе что бы ей в России делать?! И имя у нее полностью русское…
Быстренько доделав свое «домашнее задание»: наспех, ругая себя за недопустимую халатность, проверила школьные тетрадки. Сразу же, чтобы утром времени не терять, сложила тетради в сумку. Покормила Василия Петровича дешевым кормом из «Ленты»; кот ел с кислой миной, косил на меня то одним, то другим глазом, выпрашивая что-нибудь вкусненькое, - пожалела, отрезала пару тоненьких кусочков сырокопченой «Элитной» и хитро водрузила их в самой середине блюдечка с кормом, как «обманку»… Вдохновленный натуральным запахом, Петрович согласился съесть весь корм, отяжелел и пришел переваривать пищу, лежа у меня на коленях. Так мы с ним и сидели на диване: он спал, а я ждала Нинку и думала. О чем?
Да ни о чем: о жизни, о себе, о будущем. Вспоминала этапы развития нашей с Ниной дружбы. Быстро у нас с ней возникло взаимопонимание: я тогда только пришла в школу работать, боялась и школьников, и учительский серпентарий. Теперь вот уже детей не боюсь, - почти, а вот наших сотрудниц – еще как боюсь! Язычки у них злые, души завистливые, - они говорят, что стали такими от «жизни такой», но когда она была легкой, та жизнь?
Так получается, что до сих пор мне даже трудно находиться лишний раз в учительской: голова начинает болеть от выслушивания бессмысленной информации о семьях, безденежье, сортах помидоров и автобусах на дачу, ценах на бензин и грядущем повышении цен, которое индексирование зарплаты никогда не перекроет, потому что инфляция всегда впереди!
Вот если Нина рядом, меня словно укутывает аура внимания и тепла, и почти материнской теплоты, исходящей от совсем молодой Нины. Как ей удается оставаться такой чистой в нашем большом городе? Я даже в студенческие времена не видела таких наивных глаз, как у нее. Смотрит она на директрису своими глазами лучистыми, а у той язык к гортани прилипает: ни разу не слышала, чтобы на Нину «наезжали» или чтобы дети у нее на уроках дебоширили, хотя она – такая тихая! Вот у меня нередко гвалт стоит, и до слез иногда ребятня меня доводит, все бывает.
Диет Нина не соблюдает, ест трижды в день, и пирожные вместе со мной дружно «трескает», только вот мяса совсем не потребляет, и меня отучила: не убеждала, не советовала, просто мне захотелось быть такой же, как она. Как ни странно, после начала общения с Ниной я перестала думать о своей фигуре, о талии и подсчете калорий, но мое тело от регулярного питания сделалось только стройнее; или с возрастом обмен веществ изменился? Причем тут Нина? А то получается, что она – просто какая-то волшебница!
Или и вправду волшебница? Вот хотя бы взять историю с замужеством моей матери: именно через Нину, косвенным образом, мать познакомилась с ее нынешним мужем, увезшим мать далеко-далеко, в Геленджикский район.
Кто бы мог подумать еще пару лет назад, что моя мать, законченная мужененавистница, сможет вновь поверить мужчине настолько, чтобы замуж выйти? Всю жизнь свою, после постыдного бегства отца к немолодой богатой женщине, мать прожила одна. Заботилась обо мне, работала, едва сводила концы с концами, жила одним днем, не думая о личной жизни, полагая свой «бабий век» оконченным.
Пару лет назад мать вышла на пенсию и стабильно сидела дома, посещая дважды в неделю библиотеку в поисках книжных новинок. Той осенью в наш дом стала приходить Нина, по моему приглашению: мы делились опытом работы, подсказывали друг другу, что и как не так сделали, обсуждали все обо всем, я рассказывала ей о том, что готовлюсь к сдаче кандидатских экзаменов в аспирантуре, - я тогда только перевелась на заочное отделение. Нина с неизменным вниманием меня выслушивала, и мне так уютно было с нею, как ни с кем и никогда!
Помню, один раз Нина пришла в мое отсутствие, а я задержалась: днем на свидание ходила с очередным молодым человеком, и время не рассчитала. Вот и пришлось Нинульке сидеть целый час с моей мамой; однако, что там у них за этот час произошло, какую тему они развивали в разговоре, - бог весть, а только когда я вернулась, мать немедля куда-то убежала, хотя обычно присутствовала при нашем общении и старалась принимать участие.
С того дня мама изменилась до неузнаваемости: по совету Нины, она приняла серию каких-то «волшебных» ванн с медом и палой листвой, полностью пересмотрела отношение к себе и своему возрасту, - и начала на глазах молодеть. Словно крем Маргариты нанесла на свою уставшую душу…
Впрочем, я не сразу придала значения происходящим с мамой переменам и, тем более, не пыталась их связать с воздействием Нины. Однако, именно из-за Нины мать вышла замуж! Почему? Подруга в тот год снимала комнату в частном секторе, у вдовца, жившего вместе с престарелой матерью. Раз Нина позвала меня в гости и, ради приличия, и маму мою, Серафиму Павловну, тоже пригласила «на чай». А мама возьми да и пойди!
В общем, я не сразу заметила, что к чему, а только, пока мы с Ниной чай заваривали да кекс резали, мама отправилась на променад по крошечному садику при доме, и вскоре мило беседовала с хозяином домишки. Оказалось, он у нее телефон взял, и мать не раз с дядей Вовой встречалась потом, ничего мне не говоря. А только через несколько месяцев мать торжественно объявила мне, что выходит замуж! И по любви, и с расчетом на то, что мои шансы на счастье теперь многократно возрастут, так как в квартире не будет мельтешить туда-сюда вечно недовольная мать-пенсионерка, какой она была еще совсем недавно!
А как мать съехала с нашей квартиры, сразу стало как-то слишком тихо и одиноко; хотя никто не мешал теперь жечь свет за полночь, занимаясь переводом древних текстов, никто не заставлял питаться по часам, чтобы «не испортить желудок».
Вот тогда у меня и появился пушистый теплый Василий Петрович, рыжий друг с разноцветными глазами, одним зеленым, вторым – голубым. Котенка с разными глазами я купила за копейки на «птичьем рынке» из жалости: потому что никто не хотел его брать, а он сразу взял меня в оборот своим особенным видом. В последнее время Василий стал моим настоящим спасителем: когда у отчима померла старуха-мать, дом продали, и на вырученные деньги купили вполне приличный дом под Геленджиком. Разумное решение для семьи двух нестарых пенсионеров: климат лучше; мне будет куда поехать летом. Но одиночество мое возросло. Даже предлагала Нинуле со мной поселиться, задаром, но куда там: нравится ей платить деньги по чужим квартирам, обитая у незнакомых людей! Самостоятельная! У тебя и так, говорит, однокомнатная квартира, тебе самой тесно… Может, и правильно: быт нередко разрушает самые лучшие отношения.
С мужчинами не складывалось, а тут еще «бровь-в-глазовские» гадания Нинки, умевшей в двух словах предсказать правду об ухажерах. В последнее время я стала думать о том, что мне вообще не везет с сильным полом, как в той поговорке: «бедному Ванюшке – одни камушки»… Но подруга уверяла: настоящая любовь еще ждет меня, и не следует торопиться, чтобы не принять за любовь обычное искушение сатаны. Легко сказать: двадцать три, а любви не было и нет, одни детские влюбленности и легкие разочарования, - тоска!
Нина смеялась над моей обидой на судьбу: вела меня к зеркалу, пальцем показывала на мое отражение, уверяла, что я – красавица! Хотя сама Нина была на свете всех красивее, тут не поспоришь, но только совсем о судьбе своей не думала, мужчин не замечала, предпочитая придуманные книжные чувства. Удивительно, но она с упоением читала дамские романы о любви! Словно девочка-подросток, верила в сказки со счастливым концом, но разве бывает на свете такое, как в книгах пишут? Даже мне смешно было.
В свободное время она еще одним важным делом занималась: переводила какие-то тексты стихотворные, то ли немецкие, то ли английские, на русский язык. Скрытная она. В школе Нина ведет оба языка, а иногда еще и русский с литературой, если ее на подмену ставят: вот какая она умная! Не то, что я: никак защититься не могу, хотя минимум давно сдала; но вот денег не могу накопить на «банкетный взнос», так что ходить мне век в «соискателях»…
Рохля, да еще порядочная, - это я так сама себя мысленно именую.
Нина смеется: говорит, именно такими и должны быть достойные люди, а только что это такое: «достоинство», - кто бы подсказал?
Добрых полчаса сидела я на диване в тишине, не хотела включать телевизор. Уже начала было задремывать, спрятав руки под шерстью Петровича, и мысль пришла: не получилось у Нины придти, - так почему бы мне не поспать немножко после обеда? По-настоящему?
Но сон пришлось отложить: Нина все-таки пришла, но звонить не стала, а тихонечко поскреблась ключом по-кошачьи, словно коготками, в нашу замочную скважину. Так тихо, что я и не сразу услышала. Открыла дверь, запустила свою высоченную, благоухающую апельсинами и морозцем, всю засыпанную снегом подругу, притащившую тяжеленную сумку, в коридор и принялась ей со смешком выговаривать, что нужно звонить, а не карябать дверь, как котенок. Своим ответом Нина, энергично отряхивавшая снятую дубленку, меня огорошила буквально:
- Ты знаешь, от привычного нам электрического звонка в дверь по стенам распространяются незримые для восприятия людей колебания… Кстати, на улице еще совсем не темно! Что это ты, Зин, вздумала меня по телефону темнотой пугать? Когда это я пугалась вечерней темноты, а? Наоборот: это меня, жердь такую, люди должны бояться, как пугала огородного!
Я только рукой махнула, не собираясь пускаться в объяснения в коридоре. Пошла на кухню, поставила чайник. Пришла Нина, уселась на стул напротив, распустила длинные волосы, намокшие спереди от снега, - чтобы быстрее высохли; принялась разрывать пакет с «Наполеонами» из «Царь-Продукта». Молча, я смотрела на нее, не мигая, стараясь подражать моему коту или тому дядьке, что приставал с нелепыми расспросами. Не выдержала:
- Ну, давай, подруга, рассказывай! Хвост не привела?
Нина, как резала ножом узелок пакета, так и замерла, чуть рот не приоткрыла. Тонкая рука ее вдруг разжалась, и нож с тихим звяканьем шлепнулся на коврик. Удивленная таким крайним для моей вечно сдержанной подруги проявлением эмоций, я подняла нож и продолжала, напустив на физиономию выражение дотошного занудства, - такую мину некогда любил делать мой папаша, раньше работавший следователем:
- Не тушуйся! Признайся: у тебя проблемы? На больную ты не похожа! Так какие у тебя проблемы? Я знаю: что-то происходит! Признавайся!
Нина смотрела на меня своими звездчатыми, искристыми, прозрачно-синими, почти фиалковыми глазами, безотрывно и удивленно. Губы у нее шевелились беззвучно, но мне показалось, что она у меня спрашивает: «а у тебя что случилось? С тобой?»… Я продолжила:
- Ко мне тут, понимаешь, ее родственники приезжают из «Сибири-матушки», а она «Наполеоны» тащит, как ни в чем не бывало! Что произошло, если твоя родня пытается тебя в моем доме разыскивать?
- Нет у меня никакой родни, - ровным, безжизненным голосом произнесла Нина. Таким тоном она разговаривала только в момент волнения! – Никого нет. Я одна в целом свете здесь, и никого у меня в той Сибири нет. Нигде нет. Я не знаю, кто к тебе приходил. Но – догадываюсь; однако, не знаю, как тебе объяснить происходящее, не рискуя подвергнуть тебя опасности…
- Ты и без твоих объяснений уже подвергла мою особу опасности самим фактом нашей дружбы: кому приятно избыточное внимание неизвестного противного гражданина, который прямо в голову ко мне лезть пытался, представляешь?! Чисто Вольф Мессинг, даром, что я всегда над мамой и бабушкой смеялась раньше, когда они мне про сеансы Алана Чумака и товарища Кашпировского рассказывали, - модно было массовые телесеансы проводить на глупой всенародной аудитории в начале девяностых прошлого века. Помнишь рассказы о том времени? Якобы те сеансы совсем не то собою представляли, что думало простонародье…
- Зина! Ты не нервничай так, - заговорила, наконец, Нинка, сидевшая со скрещенными руками, - никто тебя больше не тронет, я надеюсь. Они убедились в том, что ты не знаешь, где я сейчас, - так я думаю. Я виновата: подвергла тебя опасности своей дружбой, вечным нашим общением…
- Да все люди вокруг с кем-то дружат! Так что же в этом дурного?!
- Не нужно было мне ни с кем здесь находить общего языка; надо было жить одинокой волчицей, а я расслабилась, захотела почувствовать себя обычной веселой девчонкой, - вот и влезла к тебе в душу, чтобы не быть одной!
- Ты влезла ко мне в душу?! Вот это выражение! – я чуть язык не прикусила: неизменно вежливая, интеллигентная Ниночка позволила себе такую фразу! – Ты хотела сказать: мы с тобой оказались родственными душами, верно?
Нина улыбнулась чуть натянуто, выражение глаз ее смягчилось и она сделалась разом какой-то жалкой, несчастной, как брошенный в подворотне беспородный котенок. Даже красота ее спряталась под этой миной.
- Зина! Я тебе кое-что сказать должна перед уходом, - прошептала она, - ты прости меня за всё! Я тебя правда любила, привязалась к тебе, сумела это сделать! Но я действительно влезла к тебе в душу! Понимаешь? Когда ты только появилась в нашей школе, ты была такая чистая, такая светлая, и я нарочно завладела твоим вниманием и ненадолго подчинила себе твою волю, чтобы понравиться тебе, чтобы утишить твою критичность, чтобы я казалась тебе лучше всех! Мне так хотелось подружиться с тобой! Ни с кем другим!
- Но именно так и бывает: кто-то инициирует дружбу, кто-то – принимает ее, - ответила я убежденно. – Нина, не пори чушь, не строй из себя гипнотизера! Я всегда чувствовала себя с тобой легко и радостно, как ни с кем другим! Когда-то кто-то влезает в твою душу насильно, возникает совсем другое ощущение: вот сегодня, например, у меня чуть черепная коробка не взорвалась, показалось, что на меня высотка гора навалилась, - только от пристального взгляда незнакомца, расспрашивавшего о тебе.
- Прошу, Зин: расскажи все подробно, в мельчайших деталях, - Нина была вся внимание. – Об особенностях нашей дружбы потом поговорим, если успеем: должна я покаяться перед тобой, должна! Но это – потом! Только зря я пришла к тебе искать надежное место, чтобы спрятать кое-что: твоя квартира теперь не безопасна, нужно искать другой тайник… Рассказывай!
Интересно: что именно Нинка собиралась у меня спрятать? И больна она, все-таки: чушь какую-то несет, - наверное, температуру наспех сбила и прибежала, уже соскучилась… Медленно и обстоятельно, в подробностях рассказала о визите неизвестного к моему подъезду; особый упор сделала на его двойственном поведении, то льстивом, то угрожающем. Вскользь еще раз упомянула о странном психологическом воздействии: на какой-то момент, общаясь с толстым дядькой, я утратила дар речи и подвижность, - но не способность соображать! Впрочем, заострять разговор на том, что мне чудилось, будто у меня в мозгах пылесос копался, показалось смешным. Но Нина не смеялась, сидела прямая, словно аршин проглотила, в синих глазах у нее такая тоска застыла: никогда подругу настолько печальной не видела!
- Придется нам с тобой вскоре расстаться, Зин, - голос ее становился все тише, словно она боялась, что и у стен есть уши! – Все проходит, а я думала, что смогу жить спокойно и счастливо здесь, в твоем городе. Надо уходить… Тяжело, даже мысли путаются; раньше я такой эмоциональной не была, - ты меня научила чувствовать всеми цветами радуги…
- Почему расстаться? Если тебя преследует неизвестный преступник, нужно обратиться в милицию, то есть в полицию: они помогут! А зачем иначе они нужны, как не людей защищать? Пошли в милицию писать заявление!
- Никуда мы не пойдем, Зин! – обреченно покачала головой подруга. Ее волосы уже подсохли, завились на лбу крупными колечками: все-таки до чего же Нинка красивая, и ведь все – свое! Куда мужики смотрят! – Не о том ты думаешь, Зина, - словно читая мои мысли, как открытую книгу, Нина продолжала: - Понимаешь, в органах очень много людей случайных, которые не только не защитят, а напротив… Им, тем, кто меня ищет, просто нужны недостойные субъекты с незащищенной мыслесферой, а там уже просто… Никакой милиции! Значит, так: мужчину этого я не знаю, на самом деле; думаю, был использован первый попавшийся для этого дела субъект. Но фактом остается, что меня ищут. Кто, - не могу тебе сказать, не рискуя погубить: пока твои мысли остаются девственно невинными, ты в безопасности; если открою тебе всю правду, тебя просто ликвидируют.
Слушала я Нинку с немым восторгом и толикой ужаса: похоже, подруга моя совершенно спятила! «Ликвидируют», «мыслесфера», «субъекты», - это надо же, в шпионов мы играем, что ли? В агентов Моссада, или ЦРУ? Тут меня осенила мысль: а у какого врача Нинуля взяла больничный?
- Не бойся, не у невропатолога, - она ответила, в очередной раз пугая меня. – Терапевта убедила в том, что он видит лакунарную ангину там, где ее нет! Да неважно… Слушай, меня ищут, потому что я не должна находиться здесь; я обязана жить и работать там, где родилась, а я свободы захотела понюхать! И не только: я ведь издала некоторые переводы, за свой счет, но не должна была этого делать, - эти тексты, они… запретные, скажем так. И теперь, если меня найдут, то вернут туда, куда полагается. И накажут…
- Нина, а ты уверена, что у тебя все в порядке с …нервами? – я старалась поэтичнее выразиться. – Странна мне твоя речь; выглядишь совсем иначе, не так, как обычно. И все-таки: от кого ты бежишь? Не от разведки же, как я понимаю? Может, от бывшего мужа или от родителей? Скажи, не таись!
- Можно сказать, что и от разведки, - Нинка вдруг показалась уставшей, состарившейся за один этот день, - только не иностранного государства.
- От гэбистов-фээсбэшников, что ли? – пренебрежительно ухмыльнулась я. – Знаешь, вот раньше был КГБ, его уважали, а от того ФСБ сбежать – тьфу!
Нинка рассмеялась от моей попытки развеселить ее.
- Нет, российские спецслужбы, мафия и прочие родственные структуры тут решительно ни при чем, Зинушка! Давай прекратим этот разговор на тему личностей и принадлежности моих преследователей, а это – не один человек, не только тот смешной мужчинка, что столь напугал тебя сегодня! Запомни: скажу тебе, КТО за мной гоняется, - и ты уже на днях под машину попадешь, или кирпич тебе на голову упадет, или на лестнице неудачно шлепнешься и шею сломаешь, только исчезнешь ты с лица земли быстро и без подозрений.
- Ой, напугала как! – воскликнула я театрально, но лицо Нинки было строгим и серьезным. Черт, да она не шутит! Совсем у Нинки мания преследования, лечиться нужно, эта болезнь – серьезная! Раньше за ней глюков не замечала...
- Сейчас я уйду и унесу с собой свои книги, которые у тебя оставить хотела, - Нина поднялась с места, чтобы зайти на минуту в ванную комнату. – Только кое-что сейчас поведаю, то, в чем обязана тебе признаться! Подожди!
Пока Нина журчала водой в ванне, юркой молнией я метнулась в коридор, где стояла здоровенная сумчища, принесенная Нинкой. То была обычная базарная сумка из плотной ткани, застегивающаяся на молнию; грозный тигр с оскаленной пастью ласково улыбался на картинке; в таких сумках рыночные торгаши возят в автобусах товар из Пятигорска.
Спешно расстегнув молнию и не глядя на содержимое, я судорожно выхватила из сумки одну-единственную книгу в тонком переплете; так и не посмотрев на название книги, закрыла сумку и мигом спрятала книгу в мою собственную дамскую сумочку, висевшую на вешалке рядом. Все! Сколько бы не старалась Нинка прочесть мои мысли, но я так и не знаю: а что там за книги лежат в ее изящной пудовой сумочке? Не поймает!
Когда Нина вышла из ванной комнаты, я старательно насыпала корм Василию Петровичу: котяра наконец согласился проснуться и вновь заинтересовался продуктовыми домашними запасами.
Подруга присела на самый краешек стула, потом вдруг вскочила и схватила Ваську на руки, прижала к себе. Рыжий зверь явно удивился такой импульсивности, но не отверг ласковых объятий: обнял Нину за шею, что-то прошептал ей на ухо, и она зажмурилась от удовольствия.
- Все-таки коты – это тоже инопланетяне, - заметила подруга с улыбкой. – Видишь, как тонко он умеет чувствовать душевное состояние? Умница! Итак, милая, давай напоследок еще поговорим пару минут.
Смотрела я на нее, как на сумасшедшую: что за «напоследок»? Вот дает, придумала себе преследователей, и бегает по жизни с квартиры на квартиру!
- Зина, я в твоей жизни определенную роль сыграла именно потому, что мне хотелось иметь на тебя влияние. Не знаю, как отнеслась ты к факту нового замужества твоей мамы, но это именно я подстроила встречу будущих новобрачных; а еще раньше я убедила твою маму изменить свои взгляды на жизнь и собственную внешность. Ее приоритеты переменились в одночасье, а ты ничего не заметила! Скажем так: я велела твоей маме измениться! Не веришь? Да и не надо! Но зато теперь у тебя есть крепкий тыл там, на юге страны, а муж твоей матери – неплохой человек, светлый, он поможет во всем, если что. Таких людей немного осталось в наш грустный век…
Нарочно я рассказывала тебе всю правду о «женихах»: мне не хотелось, чтобы ты жизнь с недостойным человеком связала. Еще честнее: мне не хотелось, чтобы в твоей жизни был другой человек, который бы имел на тебя большее влияние, чем я имею, - прости меня за это! Не скажу, что я была для тебя чем-то вроде личного вампира: я и сама отдавала тебе часть энергии, стараясь, чтобы ты никогда не грустила в моем присутствии…
Не торопись: твой мужчина – он появится через несколько лет, не раньше! То, что будет вскоре, - лишь очередное искушение, проверка на прочность; сумей выдержать его, не отдать душу тому, кто в ней не нуждается!
Еще одно: ты вечно хочешь, но не можешь спросить о моем возрасте. Так вот: я стара, Зина, очень стара! Я в несколько раз старше тебя! Я даже старше нашей милейшей директрисы Ноны Георгиевны и завуча по учебной части Карины Хачиковны. Да-да, именно так! Я видела столько иного света, что хватит не на одну жизнь человеческую, но я гораздо моложе тебя в плане эмоционального взросления, мне все внове…
Я не шучу, Зина: я повидала многое на своем веку, но ты – самое лучшее из всего, что было со мной! Я так и не смогла здесь полюбить мужчину, потому что от большинства из них исходит такой смешанный спектр света и тьмы, что не хочется разгребать эту яму… А теперь мне пора собираться, Зина! – подруга, порядком меня огорошив странной речью, но ничуть не убедив в своей искренности, выудила из-под горловины своего теплого, красивого голубого свитера шнурок, на котором болталось нечто вроде губной гармоники, крошечной, серебристой; похожие в старых кино показывают.
- Возьми! Если однажды с тобой что-нибудь случится, поиграй на этом, и я услышу тебя. Если не я, то мои друзья придут на зов непременно, - и почти насильно Нина всучила мне в руки сдернутый с шеи шнурок с гармоникой. Я взяла, повинуясь, но все убедительнее казалась мысль: Нине нужно к врачу!
Резко зазвонил телефон Нины. Она вздрогнула, когда на дисплее новенького «Самсунга» высветилось: «Номер абонента неизвестен»… Нина повела себя странно: она не только не стала соединяться с вызывающим абонентом: она открыла форточку, разрисованную морозными узорами, и выбросила дорогой, изящный красненький телефон на улицу! С ума сошла!
- Откуда кто-то мог узнать мой номер?! Я должна бежать! Прощай, Зиночка!
И Нина сделала то, что никогда себе не позволяла: обняла меня за шею и расцеловала в обе щеки, будто и впрямь уезжая далеко или навсегда. Спешно оделась, подхватила свою сумчищу и пешком, игнорируя лифт, устремилась по лестнице. Спустилась на полпролета вниз, остановилась, оглянулась на меня, еще стоявшую в дверях: и столько пронзительного света и нежности было в синих глазах! Бедная Нина: что с ней творится?! Она просто больна манией преследования! Наверняка, ей звонил кто-нибудь из учеников, но звонок вызвал в Нине целый взрыв страха. Подумать только: выбросить такую дорогую вещь! Как убедить подругу в необходимости показаться врачу? Боюсь, тут нужен именно психиатр, невропатолог уже не поможет…
Я решила сделать доброе дело: когда прошло несколько минут после ухода Нины, оделась и выскочила во двор, где уже начинал сереть вечер. Так, куда же приблизительно он мог упасть? Вряд ли телефон разбился: вокруг столько снега! Но вполне мог намокнуть и испортиться, но не факт!
Полчаса поисков в сугробах у подъезда, мокрые вязаные варежки и замерзшие красные щеки, - и труд был вознагражден: я нашла телефон! Правда, он не работал: выключился при падении, но не обязательно окончательно сломался. Отнесу в соседний дом мастеру, он посмотрит, а потом, когда Нина выйдет на работу, порадую подругу спасенной трубкой! К тому времени она уже забудет, как нелепо рассердилась на ни в чем не повинную технику.
Сказано – сделано: в мгновение ока я оттащила «Самсунг» на диагностику знакомому мастеру в отдел по ремонту сотовых телефонов, - идти было пятьдесят метров. Сдала, сказали придти узнавать завтра после обеда, - и почувствовала себя выполнившей свой долг. Теперь я вновь могла заняться своими делами: впереди меня ждали новые тексты копий табличек. Нельзя опускать руки только потому, что менее интеллигентное начальство ставит палки в колеса твоей карьере! Я не должна останавливаться на достигнутом!
Хватит думать о чудачествах Нины: она жива-здорова, и все с нею будет хорошо! Но, уже приготовившись заняться переводом, обложившись словарями и справочниками, включив Интернет, от которого, конечно, в таких делах мало проку, - вспомнила: в моей дамской сумке лежит книга, позаимствованная у Нины! Ну-ка, ну-ка, посмотрим: что такого интересного наваяла моя любимая подруга за свой счет? Перевод пока подождет.
Дрожащими от нетерпения руками я извлекла из сумки небольшую книжку в тонком переплете, - скорее, брошюру: на газетной тонкой бумаге стояло:
«Теина Нина. Переводы». И все. Никакого названия стихотворного сборника, или указания на тему. Что там внутри? Ради чего Нинок отдала такие деньги этим грабителям из издательства? Ну-с, почитаем, что тут есть тайного!