Это был замечательный гвоздь - заржавевший, махровый, и длиной он был
ровно в ладонь, чтобы было удобно держать в рукаве, прижимая его
темно-рыжую тяжесть отогнутым пальцем.
Замечательный гвоздь.
Необычный. Я нашел его там, где никто не ходил - за бараком, у самой
запретки, где багульник пытался цвести, забывая о том, что он здесь
не на воле, и его, как и всех, окружает высокий забор, на котором
развешаны лампы.
Высокие сосны все еще были здесь - вероятно, до них не дошли еще руки
начальства, и их не спилили, как внизу, где бригада з/к корчевала
корявые пни уже месяц - впрочем, они не особенно торопились с работой.
Очень долго я чистил свой гвоздь - отмывал от земли в умывальнике с
мылом, а затем отбивал с него ржавчину - камнем на камне - и опять
полоскал металлический кованый штырь возле бочки с водой в огороде.
Наконец я решил, что достаточно - ржавчина мне не мешала, а надежная
тяжесть гвоздя помогала быть сильным. Уверенность в собственных силах -
это важно, и мой ржавый гвоздь помогал сохранить ее, быть настороже,
знать, что ты не один.
Очень часто, когда возникали проблемы, когда кто-то пытался меня
спровоцировать на безнадежную драку, я смотрел мимо лиц. Видел тонкую
жилку на шее, и придерживал гвоздь, чтобы он не упал, не скользнул
в мою руку, не стал продолжением глаз - не вошел бы туда, где
уже мною выбрана цель - чуть повыше ключицы, где бьется замедленный пульс.
Я молчал, не стараясь найти компромисс, но, наверное, чувствуя зло,
мой враг отходил, и конфликт исчезал - и опять я стоял в одиночестве,
с темной тяжестью смерти в руке.
Постепенно я тоже вошел в этот мир, и уже появились друзья в этой
странной, забытой, проклятой стране, и гвоздем оказалось удобно
пробивать дырки в банке сгущенки и пить эту вязкую сладость, и знать,
что ты жив, и ты сможешь прожить достаточно долго - пока не окончится срок.
Чтобы гвоздь перестал быть оружием, я изогнул его в виде крючка,
и он стал "открывашкой" для банок сгущенки, и только. В рукаве
гвоздь был больше не нужен, и я положил его в тумбочку возле кровати.
Закончив работу, тогда я старался уйти от людей - брал с собой авторучку,
тетрадь и, когда были деньги, покупал в магазине сгущенку.
У забора, где крапива росла выше метра, я много писал - сколько мог,
пока солнце еще не ушло - а затем пробивал два отверстия в банке,
сидел, наслаждаясь свободой и вкусом сгущенки, куском "пайкового"
казенного хлеба, забытым почти ощущением творчества и сделанной
честно работы, надеждой на завтрашний день.
Это было прекрасно.
Возможно, что это спасло мою душу - я так и не стал, как другие,
жестоким или, хуже того, безразличным, не стал зарабатывать
"авторитет" или просто писать на других арестантов доносы.
У меня был мой мир - тетрадь, авторучка, возможность писать свою
книгу и гвоздь. Мой старый, откованый очень давно, железный и потому
запрещенный как "колюще-режущий" гвоздь.
* * *
Однажды, вернувшись с работы, я не нашел его в тумбочке. Впрочем,
намедни в бараке был шмон - возможно, его "отмели", отобрали и бросили
в кучу сомнительной ценности личных вещей, несовместных с режимом на зоне.
Впрочем, я уже был достаточно опытным арестантом, чтобы найти новый
гвоздь в тот же день.
20.10.2010 Курорт-Дарасун