(из сборника "Ничего, кроме правды")
В ракушке моря нет. Это голос ветра.(c)
«Самое важное - давать волю
воображению, вновь сотворяя
сочинение. Это и есть интерпретация».
/Корто Альфред Дени, швейцарский
пианист и дирижёр, одна
из самых ярких личностей среди
музыкантов XX-го века/
Они стояли обнявшись над обрывом, под ними - шумело и плескалось древнее море.
- Так странно, - сказала она, - будто все это уже было, но только очень давно. У тебя нет такого чувства?
- Нет, - ответил он, - потому что мне кажется, что всё это было буквально вчера, но подробности мы забыли, осталось только ощущение того, что мы знаем друг друга больше, чем кого бы то ни было.
- Да, похоже, - сказала она. - Память ума - бессильна, и это вызывает подсознательную тревогу. Но когда я касаюсь твоей руки, никаких логических объяснений не требуется: ты - это ты, я - это я, и мы - вместе, к чему тут объяснения?
- Но было бы, конечно, лучше, если бы мы могли припомнить это «вчера», как считаешь? - И он улыбнулся хитрой улыбкой.
- Я слышала такую красивую притчу, - сказала она, - когда ребенок рождается и хочет рассказать этому миру о том, другом мире, ангел тихонечко хлопает его крылом по губам, и он замолкает и забывает о прежнем опыте и прежних воспоминаниях.
- Но мы-то, помним? - Спросил он совершенно серьезно и пристально вгляделся в её глаза. - Правда?
- Иногда мне вовсе не хочется быть такой, - сказала она, - мне бывает очень тяжело и одиноко, будто все вокруг - другие. Раньше я как-то справлялась с этим, не знаю. В любом случае, это не пугало, а вызывало любопытство. А сейчас…
- И что ты об этом думаешь? - спросил он. И она почувствовала, как напрягся каждый мускул его тела. - Хочешь избавиться от того, что приносит тебе такие неудобства? Пойдешь к врачу и попросишь таблеток от собственного Пути или к гипнотизеру, чтобы он окончательно стёр все зазубрины цепляющих, из ниоткуда, воспоминаний?
- Я же сказала, не знаю, - устало ответила она. - Не мучай меня. Может, я просто не справляюсь со своим «уроком»? Ну, как обычный двоечник, в обычной школе? Кстати, в обычной школе я училась хорошо, и поведение у меня было, почти всегда, примерным. Но что мне дали эти примерное поведение и хорошие отметки для участия в этом балаганном театре? Я ведь толком не научилась даже «играть»…
- А, как можно играть, если ты не знаешь своей роли? - Усмехнулся он. – Разве, ты уже знаешь, кто ты в этой новой пьесе?
- А ты? Ты посмеиваешься надо мной с чувством превосходства, потому что знаешь, кем в этой пьесе являешься ты? - Обиделась она.
- На меня нельзя обижаться, - перебрал он пальцы её руки в своей ладони и улыбнулся, - я категорически добр.
- На меня тоже нельзя обижаться, я патологически доверчива, - всё еще, немного дуясь, ответила она.
- Может, и знаю, а может, и нет, - сказал он уклончиво. - Слушай своё сердце, вот всё, что я могу тебе сказать. Не меня. Я тоже могу ошибаться и обманывать, исходя из интересов собственной «роли». Слушай себя, - кивнул он улыбчиво и отпустил её руку…
- «Не заигрывайся в неправильные игры» - говорит мое сердце. Только не разберу - тебе или мне?
- Нам! - произнес он насмешливо-торжественно. - И вообще: театральные приметы работают наоборот, разве ты не знала? Как и любые жизненные «истины» - они, лишь отправные точки для сомнений. Истина - многомерна.
- Как и любовь? - отозвалась она.
- Нет, любовь однозначна, как бритва Оккамы: всё есть Любовь. Даже - нелюбовь, - сказал он уверенно.
- А вот это я помню… - тепло улыбнулась она. - Оттуда…