Мишкин папа Мишку бросил, а наш Папа нас не бросил. У нас Есть Папа.
Наш Папа всегда ходит за таблетками и каплями разными, когда мы болеем. Он всегда покупает много всяких лекарств и баночек нам и себе, полный пакет. Папа всегда пьет какие-то таблетки и очень боится заболеть. А если заболел, становится очень грустным и тихим и всегда лежит. Голос делается тоненьким и его почти не слышно. Папа всегда хочет знать, кто из нас его заразил. Он начинает вспоминать: за кем, когда и что доедал. И нам становится его жалко.
Вот Маму нам не жалко. Она, когда болеет всегда ходит. Она никогда не перестаёт делать какие-то дела на кухне, убирается везде и гуляет с нами. Болеет или не болеет - это не важно, наша Мама всегда одинаковая.
Папа добрый. Он не разрешает Маме на нас кричать. Он всегда заступается за нас, что бы мы ни сделали. Говорит, что мальчишкам - это значит нам, нужно давать больше свободы. Мама с ним не соглашается, и они иногда ругаются. А когда мы проникаем в папину комнату и берем его вещи, папа почему-то сам на нас злится громко кричит. А мама тогда смеется и все про эту «свободу» вспоминает.
Мы Папу раньше называли: «Василек, потому что Лёк». Кто такой "Лёк", мы и сами не знаем, но все равно очень смешно получилось, как стихи. Мы это сами придумали.
Мы Папу никогда не слушаем, потому что он не взрослый. Он такой же, как мы, только еще хуже. Он ест на ходу и везде крошит. Однажды, чтобы нас рассмешить, он в суп бросил «жопки» от огурцов и помидоров. Мама тогда смотрела на папу очень строго и сказала, что у неё трое детей. Мы не поняли, почему трое, но очень смеялись над Папой.
Нам нравится оставаться с Папой дома, когда Мама куда-нибудь уходит. Папе кажется, что он с нами сидит, но мы-то знаем, кто из нас главный.
- Ура! - Кричим мы, когда дверь за Мамой закрывается. А потом еще громче:
- Ура-а-а-а-а!
Ну все, теперь все соседи, даже Тамара Григорьевна с шестого этажа знают, что Мамы сейчас нет дома. Папа включает какую-нибудь музыку на полную громкость, а мы пляшем. Потом мы вываливаем все игрушки и наше добро из ящиков на пол. Как же здорово все раскидать по комнате. Папа нам ничего не запрещает. Все конструкторы теперь перемешаны, мелкие детальки уже живут под нашими кроватями. Их потом оттуда Мама будет высасывать пылесосом.
Папа часто забывает сказать «спасибо» после еды, а Мама всегда выпрашивает у него это слово, зачем-то ей оно нужно. А ещё, наш Папа часто оставляет на столе свои тарелки. Мама говорит, что он незаметно испаряется с кухни. Она никогда даже не замечает, как Папа исчезает, она ведь всегда у раковины стоит или у плиты спиной к нам. И тогда мама просит нас, чтобы мы за папой все тарелки убрали в раковину. Вот еще! Мы и за собой-то не всегда убираем. Мы, как и он, тоже быстро убегаем. Мама говорит, что не хочет быть горничной. Мы не знаем, что значит это слово. Наверное, очень плохое, раз мама не хочет быть такой.
У Папы есть кабинет. Дверь Папиного кабинета очень смешная. В ней есть маленькая дырка от старого замка. Мы заглядываем туда, чтобы Папу видеть и кричать в нее страшными голосами: «Папа, выходи!» Тогда он выбегает из комнаты, чтобы нас поймать. Вот веселье-то у нас начинается: мы убегаем прятаться, а он нас догоняет. Вот здорово! А Тамара Григорьевна с шестого этажа этажа, наверное, опять Маме в лифте скажет:
"Твои, как тараканы, вчера весь вечер бегали".
Папа говорит Маме, что ему нужен этот кабинет, чтобы от нас от всех отдыхать. Хорошо, что он там редко бывает, а значит он от нас не устает. А мама говорит, что это не «кабинет», а — «хламовник» и нужно навести там порядок и многое выбросить. Зачем, она так говорит и обижает Папу, там же столько ценных вещей. Там камни настоящие, там марки старинные, там книги и журналы и газеты, там карты висят на стенах, там еще лежат и висят папины инструменты: синтезатор, саксофон, балалайка, гитара, маленькие скрипки, на которых он играл еще пупсиком. «Пупсик» - это значит маленький, мы так друг друга обзываем, когда кто-нибудь из нас плачет.
Наш Папа смешной и машина у папы тоже смешная. Мама смеётся над его машиной, потому что там очень много вещей, как и в его "кабинете". Она даже называет ее «помойкой». А еще она сказала вчера Папе, когда мы садились в его машину, чтобы ехать в поликлинику, что какого-то горбатого могила исправит. Ой, как страшно она сказала. Переспрашивать мы не стали. Мы решили, что это она не Папе сказала, Папа же не горбатый.
А еще папа наш умеет плакать. Он вообще плакса-вакса. Представляете, сидит Папа с мокрыми глазками, когда смотрит грустный мультик или фильм. Во, дает! Вот Мама не плачет, она не пупсик, она тётя.
Мы тоже умеем плакать, вот только плачем мы, когда друг друга побьем или, когда Мама в руках зеленку держит и двигается с этой зеленкой прямо на нас. Сейчас надо глубоко вздохнуть, а потом громко-громко завизжать, глядя на эту зеленку. Тогда Мама очень пугается и мажет наши царапины не больно. Нужно заплакать и закричать заранее, пусть знает и она и все соседи, на что мы способны.
А Папа нас мажет зеленкой, когда мы в слезах приходим с гулянья. Тогда Мама начинает звать Папу и рассказывать: кто и откуда свалился и что себе поранил. Когда появляется папа, мы начинаем стонать еще жалобнее. Папа нас и маму начинает успокаивать. Он, по-очереди, уводит раненых в ванную комнату и начинает противной перекисью промывать наши болячки. А Мама тогда тихо вздыхает и говорит, что ей, все-таки, повезло с мужем.
Мы любим Папу. Когда его нет дома, мы почему-то грустим и постоянно спрашиваем Маму, когда он придет. А когда он открывает дверь своим ключом, тут мы всегда бежим наперегонки к нему, сшибая все на своем пути, и громко-громко кричим: «Пап, привет!».
Папа, вообще-то, не любит, когда мы шумим, но мы не обращаем на это никакого внимания:
«Па-а-а-п, прив-е-е-ет!!!» и он, снимает свои ботинки, радуется и начинает смеяться над нами. Правда, потом он уже не радуется и уже не смеется, ведь мы продолжаем так же громко кричать. А нам все равно, мы всегда такие, и от этого нам бывает весело.
У Папы всегда что-нибудь болит. Так он нам всем говорит. А еще руки у него трясутся после руля и после пробок. А еще у него бывает какая-то аура на голове. Мы не знаем, что это такое, зачем она залезла папе на голову. На голове у него мы ничего не видим, но Папа этой своей аурой очень гордится и дорожит. Он становится таким тихим и важным и ни с кем не разговаривает. А если Мы начинаем с ним разговаривать, он весь сморщивается, как будто ест лимончик и уходит с этой аурой в свой «кабинет».
Ну ничего, аура-неаура, а ведь нам скоро спать, а перед сном мы всегда слушаем его рассказы – про планеты, пиратов, про золото и про много-много разных вещей и папа не уходит из комнаты, ведь мы задаем ужасно много вопросов, лишь бы не гасился свет.
Ну вот, он уже стоит в дверях, а рука уже на выключателе и говорит нам «Спокойной ночи», тут главное не отвечать, а быстро задать очередной вопрос, нам даже не важен ответ, например : « Пап, а из чего делают бетон?» или «Почему азот жидкий?».
Вот теперь можно и расслабиться, он не уйдет еще очень долго, так как всегда говорит Маме, что на детские вопросы нужно обязательно отвечать!
Глаза слипаются, а Папа все рассказывает и рассказывает, и уже засыпая, мы слышим папин голос: «бетон, ребята, это искусственный каменный материал ...»
Пап, мы делаем с Тобой, что хотим и мама говорит, что мы сидим у тебя на шее, ножки свесив. Как же мы можем сидеть на твоей шее сразу вдвоем? Обычно ты нас по очереди носишь, когда мы долго ходим и у нас ноги болят.
Мы часто плохо себя ведем и пропускаем мимо ушей твои замечания, мы иногда расстраиваем тебя: выключаем телевизор, когда Ты долго смотришь свои дурацкие передачи, где дядьки разные все болтают и болтают. Мы знаем, что поступаем скверно.
А еще, мы всегда стесняемся тебе сказать: мы тебя любим, Пап!