Семена из склепа
К. А. Смит
- Да, место-то я нашел, - сказал Фалмер. - И все точь-в-точь, как его описывают индейцы. Но уж больно оно странное какое-то.
И как бы отгоняя от себя неприятное воспоминание, он с отвращением сплюнул в огонь и, отвернувшись от внимательного взгляда Тона, стал хмуро глядеть в быстро темнеющую чащобу венесуэльских джунглей.
Тон, который едва оправился от приступа тропической лихорадки, свалившей его в тот самый момент, когда их совместное путешествие подходило к концу, молча, с недоумением разглядывал Фалмера. За те три дня, что они с ним расстались, с его напарником произошла какая-то необъяснимая перемена. Фалмер, этот жизнелюб и балагур, не терявший присутствия духа даже в самые трудные минуты жизни, сейчас сидел, нахохлившись, словно больная птица, и казалось, весь был погружен в свои мысли, от которых ему было явно не по себе. Его грубовато-добродушное лицо осунулось и даже как-то вытянулось, а странно сузившиеся глаза превратились в две ничего не выражающие щелки. Хотя Тон отчасти относил свои впечатления за счет действия только что перенесенной им лихорадки, он был очень обеспокоен.
- Ну, а что хоть за место такое, ты можешь сказать? - попытался он продолжить разговор.
- Да, ничего особенного,- странно осипшим голосом отозвался Фалмер. - Просто стоит пара древних полуразрушенных стен с покосившимися колоннами.
- Так ты что, так и не нашел могилы, о которой идет речь в легенде. Ну, там, где они говорят о спрятанном золоте?
- Могилу-то я нашел, но ... никаких сокровищ там нет, - буркнул Фалмер в ответ с таким раздражением, что Тон решил воздержаться от дальнейших расспросов.
- Ну, что ж, - с наигранной легкостью отозвался он, - нет, так нет. Продолжим охоту за орхидеями. В конце концов, за этим мы сюда и приехали. Видимо, поиски кладов не по нашей части. Кстати, тебе по пути ничего не попалось любопытного? Ну, там, какого-нибудь необычного соцветия или растения?
- Да, нет, черт бы их всех побрал! - вдруг взорвался Фалмер, и Тон увидел в пламени костра, как внезапно посерело его лицо и в глазах за их сердитым блеском мелькнуло выражение страха и боли. - И больше ни слова об этом, - отрезал он. - У меня и так голова раскалывается. Видимо, лихорадка начинается, будь она трижды неладна. Завтра же двинем назад. Эта поездка у меня уже в печенках сидит.
Джеймс Фалмер и Родерик Тон были профессиональными охотниками за орхидеями. В сопровождении двух проводников-индейцев они продвигались вдоль одного из доселе неисследованных притоков реки Ориноко. Местность буквально кишела редкими экземплярами растения, но кроме богатства ее флоры, их привлекло сюда еще и другое. Среди местных племен ходила легенда о существовании где-то поблизости древнего городища, в руинах которого будто бы было место, где вместе с захороненными останками его обитателей был спрятан огромный клад, якобы хранящий несметные сокровища —¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬ золото, серебро и драгоценные камни. Посовещавшись, приятели решили проверить эти слухи.
В дороге, когда до места оставался всего день пути, Тона свалил приступ лихорадки, и Фалмер, оставив его на попечение проводника, ринулся дальше один. Вернулся он на третий день под вечер.
Наблюдая за приятелем, Тон после некоторого размышления решил, что его неразговорчивость и угрюмый вид были вызваны скорее всего тем разочарованием, которое тот испытал, не найдя сокровищ. Должно быть, так оно и было, плюс какая-нибудь тропическая зараза, которую Фалмер подхватил в пути. Хотя, с другой стороны, отметил про себя Тон, раньше в подобных обстоятельствах, его друг не вешал носа.
Больше в тот вечер Фалмер не произнес ни слова. Он сидел, уставившись остекленелым взглядом во что-то видимое только ему во тьме, сгустившейся вокруг полыхающих головешек костра и свисавших с деревьев лиан. В его облике все явственней проступало ощущение страха. Наблюдая за ним, Тон к своему удивлению заметил, что сидевшие поодаль с непроницаемым видом индейцы тоже украдкой бросают на Фалмера взгляды, словно стараясь прочесть скрытый смысл происходящего с ним. В конце концов, поняв, что ключа к разгадке состояния Фалмера ему не найти, Тон завернулся в плащ и забылся тревожным сном, выходя из которого, он всякий раз упирался взглядом в окаменелое лицо Фалмера, становящееся все менее различимым в гаснущих бликах костра.
Утром Тон почувствовал себя вполне окрепшим: мысли его прояснились, и пульс снова был ровным и четким. Зато Фалмеру было явно хуже: он уже не мог без труда подняться на ноги, почти совсем не разговаривал, и в его движениях появилась какая-то странная одеревенелость. Он, похоже, совсем забыл о своем намерении сняться с лагеря и Тону пришлось взять на себя все заботы, связанные с отправкой в путь. Недомогание приятеля все больше и больше тревожило Тона: тут явно пахло не лихорадкой, а чем-то другим. На всякий случай, однако, он перед отправкой ввел Фалмеру сильную дозу хинина.
Золотистые лучи утренней зари ещё пробивались сквозь кроны деревьев, когда путники погрузили свою поклажу в каноэ и, оттолкнувшись от берега, тихо заскользили вниз по течению. Тон занял место на носу, а Фалмера усадил на корме, положив объемистый тюк с корнями орхидей посередине. Оба индейца вместе с остальным грузом разместились в другой лодке.
Это было долгое и томительное путешествие. Река вилась зеленой змеей среди нескончаемого тропического леса, из которого, словно физиономии гномов, с издевательской ухмылкой выглядывали головки орхидей. Вокруг лежала тишина, нарушаемая лишь всплесками погружаемых в воду весел, истерической перебранкой возбужденных мартышек и гортанными криками птиц огненно-яркого оперения. Но вот из-за верхушек деревьев показалось солнце, сразу обрушив на все вокруг каскады сверкающего зноя.
Изредка поглядывая через плечо на Фалмера и стараясь приободрить его дружеским замечанием или вопросом, Тон продолжал упорно грести. Его напарник сидел на корме, неестественно выпрямившись и не делая никаких попыток взять весло в руки. В его глазах, во всем его странно побледневшем и сведенном страдальческой гримасой лице застыло выражение крайнего испуга. Он никак не реагировал на реплики Тона и только время от времени конвульсивно встряхивал головой, словно кто-то невидимый дергал ее за веревочку. Затем дрожь и тряска стали сопровождаться глухими стонами. Казалось, что он от боли впадает в беспамятство.
Так они продвигались в течение нескольких часов. На реке, зажатой с обеих сторон сплошной стеной джунглей, жара усиливалась с каждой минутой. Стоны Фалмера участились, в них появились высокие резкие ноты. Оглянувшись, Тон увидел, что его друг, сорвав с себя пробковый шлем и словно не чувствуя убийственного зноя, отчаянно скребет руками макушку головы. Его тело содрогалось в жестоких конвульсиях, а стенания переросли нечеловечески пронзительный вопль.
Нужно было срочно что-то предпринимать и Тон, увидев прогалину в зарослях темнеющего леса, немедленно направил лодку к берегу. Вслед за ним к берегу повернули и индейцы. Тон заметил, что они шепотом переговариваются между собой, бросая на его друга исполненные суеверного ужаса взгляды, и это привело его в еще большее смятение. Он чувствовал, что за всем этим стоит какая-то запредельная мистика. Другого объяснения происходящего с Фалмером, он найти не мог. Все известные ему виды тропических болезней пронеслись в его воображении, словно свора отвратительных фантазмов, но ни одна из них не походила на недуг, поразивший его товарища.
Видя, что индейцы не желают приближаться к больному, Тон сам, без их помощи, вытащил Фалмера из лодки и уложил его на песчаном пятачке берега, густо устланном, наподобие циновки, лианами. Достав из ящика с медикаментами шприц, он сделал ему укол морфия. Это, по-видимому, облегчило страдания бедняги, потому что его конвульсии прекратились. Тогда Тон решил осмотреть голову своего друга.
Раздвинув спутанную копну волос на голове Фалмера, он со страхом и изумлением обнаружил, что у того на темени образовалась твердая шишкобразная выпуклость, выпиравшая из-под кожи наподобие небольшого рога. Как бы наделенная своей собственной жизненной силой, неодолимо толкающей ее наружу, эта шишка, казалось, росла прямо под руками Тона.
В этот самый момент, совершенно неожиданно для Тона, Фалмер пришел в себя и открыл глаза. На несколько минут, впервые за все это время, к нему вернулась былая ясность ума. Словно желая освободиться от угнетающего душу воспоминания, он начал что-то быстро говорить. Речь его была больше похожа на глуховатое, монотонное бормотание, но, несмотря на это, Тону все же удалось связать обрывки в единое целое.
- Это все яма, яма! - выкрикивал Фалмер. - Там, в ней, в этом чертовом логове, видно сам дьявол поселился!... Нет, больше меня туда не затащишь, ни за какие сокровища Эльдорадо.... Знаешь, я, ведь, неспроста тебе ничего не рассказал о руинах. Это просто невозможно передать словами! ...Думаю, индеец знал, что туда лучше не соваться. Он довел меня до места, но дальше - ни в какую. Даже говорить со мной не стал. Ну, я и пошел один, оставив его ждать у реки. ...От городища остались одни только стены: огромные, серые и такие древние, будто их возвели ещё до того, как здесь появились джунгли. Они нависали над всем гигантскими козырьками, кренясь к земле под невообразимыми углами и угрожая обрушиться на стоявшие вокруг деревья. Да и колонны им тоже под стать: толстые, в два обхвата и какой-то причудливой формы. И все испещрены странными, непонятными иероглифами, которые, казалось, не подвластны самому времени. Как будто они были поставлены здесь не людьми, а пришельцами из космоса. …Найти древнее погребение было делом нетрудным. Вся земля в том месте выстлана камнем и в одном месте этот каменный настил был, судя по всему, недавно разбит. Одна из плит лежала поверх настила, другая провалилась вовнутрь, в недра подземелья. Заглянув в пролом, я смог разглядеть внизу, на дне, что-то, светящееся бледным светом, но что это такое, понять было невозможно.
…Если ты помнишь, у меня был с собой моток веревки. Обмотав ее вокруг ствола гигантского фикуса, я бросил ее конец в яму и спустился вниз. Очутившись на дне колодца, я вначале ничего толком не не видел: там царил полумрак и я ничего не мог рассмотреть, кроме идущего у меня из-под ног беловатого свечения. Сделав пару шагов, я почувствовал, что ступаю по хрупкому и крошащемуся у меня под ногами настилу. Включив фонарик, я увидел, что весь пол подземелья усеян костями. Повсюду валялись человеческие скелеты, которые почему-то были сдвинуты со своих мест. Я бродил по склепу, словно привидение, пробираясь сквозь кости и пыль, но там не было ничего ценного! Я там ничего не нашел, даже какого-нибудь паршивого браслета или кольца на скелете!
Но по-настоящему ужас охватил меня позже, на обратном пути наверх. Прямо под потолком подземелья, рядом с отверстием в крыше, затаилось в тенях что-то... живое. Оно висело у меня над головой на высоте трех метров и я понял, что только чудом не задел его, спускаясь вниз.
Поначалу мне показалось, что это какая-то белая решетка. Присмотревшись, я увидел, что это не решетка, а хорошо сохранившийся скелет высокого и сильного человека, скорее всего воина. Прямо из его черепа вылезла здоровенная ветка, расходящаяся, во все стороны, наподобие оленьих рогов, множеством побегов, снабженных длинными, гибкими щупальцами, которые тянулись к свету, цепляясь за нависавшие плиты. Разрастаясь, она подняла скелет в воздух и тащила его за собой наверх.
Черт меня дернул посмотреть этот монстр поближе! Я направил на него фонарь и увидел, что это было какое-то растение и оно росло прямо из черепа скелета. Одна из веток вылезла из его лопнувшей надвое макушки, а другие тянулись из пустых глазниц, рта и носа и все, как одержимые, перли вверх. Обвиваясь вокруг костей, его корни уходили вниз, и от этого скелет как бы завис в воздухе. Даже пальцы его ног были окольцованы побегами, а самые кончики их свисали змейками, которые словно притаились в ожидании жертвы. Часть нижних щупалец уходила в другой череп, болтавшийся на них у самой земли, а рядом были рассыпаны остатки развалившегося скелета....
...Этот непостижимый симбиоз человека и растения был настолько отвратительным, что мне даже на минуту стало дурно. До смерти напуганный, я с лихорадочной быстротой стал взбираться вверх, но это жуткое зрелище так захватило меня, что я не мог не остановиться на полпути, чтобы еще раз не взглянуть на него ещё раз вблизи. Я повернулся в его сторону, но видимо слишком резко, потому что веревка качнулась, и я оказался прямо под свисавшей из черепа, белесой веткой. В этот момент у меня над головой что-то с треском лопнуло и сверху на меня посыпался столб жемчужно-серой пыли, мелкой, легкой и совершенно без запаха. Меня всего обсыпало этой чертовой пудрой — попало и в волосы и глаза, и в нос. Я чуть не задохнулся там! Стряхнув ее с себя, как мог, я ринулся дальше наверх и мигом выкарабкался на свет Божий....”
Словно израсходовав все силы, Фалмер впал в беспамятство и его рассказ снова перешел в бессвязное бормотание. Злосчастный недуг овладел им с новой силой и теперь его бредовые вскрикивания перемежались с громкими стонами человека, испытывающего непереносимые страдания. Временами, правда, к нему возвращалось сознание и его речь вновь обретала связность.
- Что у меня с головой! - бормотал он. - Что там такое? У меня что-то застряло в мозгу и я чувствую, как оно там растет! Мне все хуже и хуже с той самой минуты, как я вылез из того треклятого склепа.
...У меня что-то с мозгом. Наверно, проклятые споры туда попали,... Они пустили там свои вонючие корни,... Эта тварь разрывает мне голову,... она мне все глубже проникает в мозг,... она прет наружу!
Ужасные конвульсии сотрясали тело Фалмера, он весь буквально корчился от боли на руках у Тона, испуская пронзительные крики, когда муки, видимо, становились нестерпимыми. Видя, как он страдает, Тон с болью в сердце вновь наполнил шприц морфием и всадил ему тройную дозу. Фалмер затих и лежал, тупо уставившись перед собой остекленелым взглядом. Тон заметил, что глаза у Фалмера стали, как бы, навыкате: белки глаз выпучились так, что веки не закрывались и от этого его осунувшееся лицо превратилось в бессмысленную маску ужаса. ”Как будто их кто-то изнутри выдавливает”, подумал он.
Дрожа от охватившей его слабости, Тон в оцепенении глядел на друга, чувствуя, что сам постепенно валится в жуткую пропасть кошмара. Он и мысли не мог допустить, что в рассказе Фалмера есть какая-то доля истины. Такого просто быть не могло! "Все это просто бред", наклоняясь к Фалмеру, уверял он себя, "игра больного воображения, отравленного каким-то немыслимым, воспалившим мозг вирусом"... Однако, в этот момент, к своему ужасу, он увидел, что образовавшаяся на темени Фалмера шишка уже прорвала кожный покров.
Чувствуя, что он на грани безумия, Тон дрожащей рукой расправил спутанные волосы Фалмера и со страхом уставился на то, что открылось его изумленному взору. Да, действительно, это был какой-то росток неизвестного ему вида. Он был бледно-зеленой окраски с розоватыми прожилками кровеносных вен и он рос буквально у него на глазах! Тварь угнездилась в самом центре родничка, там, где сходились кости черепной коробки.
Борясь с подступившей к горлу тошнотой, Тон с отвращением отшатнулся от бессмысленно болтающейся головы с торчащим из нее уродливым отростком. По тому, как тяжелеет, наливаясь слабостью, тело, как сквозь нарастающий звон в ушах пробиваются первые сигналы бредового забытья, Тон почувствовал, что у него опять начинается лихорадка. Он всеми силами старался справиться с симптомами надвигающейся болезни. "Главное, не сдаваться", убеждал он себя, "надо во что бы то ни стало добраться до ближайшей фактории, находившейся в нескольких днях пути вниз по течению Ориноко, где Фалмеру сразу окажут помощь".
Словно подчиняясь его воле, к Тону снова вернулось сознание и он почувствовал новый прилив сил. Он поискал глазами проводников, но тех уже и след простыл, а вместе с ними исчезла и одна из лодок. Было ясно, что они бросили их на произвол судьбы. По-видимому, индейцы с самого начала догадывались об истинной причине болезни Фалмера и, спасая свою шкуру, сбежали, прихватив с собой большую часть провизии и снаряжения. Преодолевая чувство омерзения, Тон повернулся к лежащему на спине другу. Недолго думая, он вытащил из кармана складной нож и одним махом под самый корень отсек торчащий из головы отросток. На ощупь растение было необычно крепким и упругим, из него сочилась кроваво-гнойная жидкость. Осмотрев место среза, Тон увидел, что ствол состоит из тонких, крепких волокон, сплетавшихся вокруг хрящевинной сердцевины. С отвращением швырнув отросток в песок, Тон поднял Фалмера на руки и, спотыкаясь и качаясь от тяжести, двинулся в сторону лежавшей у берега лодки. Пару раз он падал вместе со своей ношей и некоторое время лежал в полузабытьи, уткнувшись лицом в неподвижное тело друга. Наконец, собрав остаток сил, он кое-как дотащил Фалмера до лодки и усадил на корме, прислонив спиной к тюку со снаряжением.
Новый приступ лихорадки нарастал с каждой минутой. От навалившейся слабости, Тон был вынужден часто останавливаться. Наконец, уже в бреду, он с огромным усилием оттолкнул лодку от берега и вывел ее на середину реки. Он попытался грести, но руки ему повиновались плохо и после нескольких взмахов, весло выскользнуло из его непослушных пальцев и он провалился в огненный котел забытья....
...Тон пришел в себя только на рассвете. Голова его несколько прояснилась: приступ прошел, оставив после себя состояние вялости и полного безразличия ко всему. Однако его первая мысль была о Фалмере. Он повернулся к корме, сильно качнув при этом лодку и чуть не вывалившись за борт, и взглянув на Фалмера, замер на месте.
Фалмер сидел все так же у тюка с вещами. Колени его были поджаты к подбородку и, как бы в предсмертной судороге, он обхватил их руками. Черты лица его застыли и обескровились и всем своим обликом он походил на мертвеца. Но самое страшное, что заставило Тона содрогнуться от ужаса, было другое. Пока он был в бреду, чудовищная почка, которая, похоже, только выиграла от подрезки, снова вылезла из его головы. Отвратительный желто-зеленый побег хорошо укрепился в черепе и поднявшись над ним на несколько сантиметров, начал ветвиться, расходясь в стороны тонкими, похожими на оленьи рога, побегами. Еще более жутким было то, что такие же побеги торчали у него из глаз и их стебельки, карабкаясь вверх по надбровью, закрыли собой глазницы. Их бледно-розовые кончики ритмично раскачивались в неподвижном жарком воздухе, словно дрожа в каком-то неестественном вожделении... Еще один стебель, словно длинный, белесый язык, выпростался изо рта Фалмера, но еще не начал ветвиться.
Стараясь отогнать от себя это жуткое видение, Тон закрыл глаза, но и сквозь закрытые веки ему виделись все те же мертвенно-бледные черты лица его друга с прущими вверх стеблями растения, которые были похожи на обесцвеченные тьмою, бледно-зеленые щупальца спрута. Они слегка подрагивали и, казалось, тянулись к нему в каком-то безмолвном призыве, и все росли, росли, удлиняясь и пружинясь. Тон открыл глаза и с ужасом отметил, что веточки действительно увеличились в размерах за те несколько мгновений, что он их не видел.
Так он и сидел, словно в трансе, следя за их ростом, и в нем все больше и больше укоренялась мысль: то, что он видит, — не плод его больной фантазии, а самая что ни на есть реальность. Фалмер или то, что от него осталось, становился все меньше и меньше похожим на себя. Его жесткое как пергамент лицо, скукожилось и усохло: растение своими корнями высосало из него всю кровь и теперь выедало плоть изнутри с жадностью изголодавшегося зверя.
С трудом оторвав взгляд от мертвеца, Тон стал смотреть в сторону берега. Река раздалась вширь и от этого ее течение замедлилось. Тщетно искал он хоть какой-то ориентир в нескончаемой гряде темно-бурых зарослей окаймляющего реку леса, пытаясь определить свое местоположение. Он чувствовал, что отдаляется от всего живого и теряет связь с действительностью. Казалось, его несет куда-то на волне безумия и бреда, а рядом было нечто пострашнее самой смерти.
Мысли Тона блуждали, перескакивая с одного на другое, но, как бы двигаясь по замкнутому кругу, все время возвращались к вещи, пожиравшей Фалмера. На мгновение в нем проснулся к ней чисто научный интерес и он стал размышлять о том, к какому виду ее можно отнести. Она была не похожа ни на грибковые, ни на насекомоядные, ни вообще на что-либо виденное им в экспедициях. Должно быть, его друг был прав и это чудище было действительно занесено на землю из космоса: ничего подобного родиться здесь не могло.
Одно утешало: Фалмер был без сомнения мертв. Хоть в этом была милость Божья. Однако, не успел Тон подумать об этом, как с кормы до него донеслись низкие гортанные звуки — не то стоны, не то урчание — и подняв в страхе глаза, он увидел, что с Фалмером происходит что-то невообразимое: он весь трясся мелкой дрожью. Спустя некоторое время тряска усилилась и в ней появилась ритмичность, которая никак не походила на конвульсии, сотрясавшие Фалмера раньше. Судороги сотрясали его тело с механической регулярностью, как будто сквозь него время от времени пропускали электрический ток. Тон понял, что их ритм вызван беспрерывным раскачиванием дьявольского растения. Этот навязчивый ритм действовал на него, как гипноз, притупляя все остальные ощущения и Тон даже поймал себя на том, что стучит ему в такт ногой.
Борясь с охватившей его паникой, Тон готов был уцепиться за любое внешнее проявление здравого смысла. К несчастью, его собственная болезнь навалилась на него с новой силой: его так трясло и мутило, что он не в силах был ни на чем сосредоточиться. За мгновение до того, как провалиться в омут нового приступа, Тон вытащил кольт из кобуры и, тщательно прицелившись, выпустил все шесть пуль в трясущееся тело Фалмера... Он был уверен, что не промахнулся, но и после того, как прозвучал последний выстрел, стоны и дергания Фалмера не прекратились и Тон даже в бреду не мог отделаться от этих навязчивых, регулярно повторяющихся звуков.
В забытьи, в этом царстве кошмаров и бескрайней тишины забвения, в котором оказался Тон, время не существовало. Когда он пришел в себя, он не знал, сколько длилось его беспамятство — часы или дни — но сразу понял, что они стоят на месте. Приподнявшись на локте, он увидел, что их вынесло на мелководье и что лодка стоит, уткнувшись носом в прибрежную грязь крошечного, заросшего мелким кустарником островка, намытого рекой в самой ее середине. Весь берег был покрыт тиной, распространяющей ужасное зловоние, а в воздухе стоял неумолкающий гуд, издаваемый мириадами насекомых.
Время близилось к полудню и солнце стояло высоко в безоблачном небе. С деревьев, стоявших у реки, длинными змеями свисали лианы. Прилепившиеся к ним орхидеи, казалось, тянулись к Тону своими похожими на змеиные, крапчатые головки цветками. Огромные бабочки перелетали с цветка на цветок, поражая воображение красотой окраски. Преодолевая приступы тошноты и головокружения, Тон приподнялся в лодке и бросил взгляд на то, что занимало ее корму. Чудовище неимоверно разрослось. Его ветвистый стебель, возвышавшийся над головой Фалмера, превратился в настоящее деревцо со множеством побегов и гибких усиков, расходящихся веером в разные стороны. От ветра или сам по себе, его ствол непрерывно раскачивался. “Он как будто ищет себе новую почву — или, может, новую жертву"? — подумалось Тону. На самом верху, в переплетении веточек, распустился жуткого вида цветок: его мясистый диск, светившийся мертвенно-бледным светом, был размерами с человеческое лицо.
Черты лица Фалмера так усохли, что сквозь тонкую, как бумага, кожу проступили кости черепа: казалось, лик самой смерти глядел на Тона сквозь человеческую оболочку. От тела тоже ничего не осталось, и было видно, что одежда болтается на костях скелета. Мертвец сидел неподвижно, как истукан, по его неестественно раздвинутым членам спорадически пробегала дрожь, вызванная движением веток. Растение-хищник высосало из человека кровь и выело внутренности.
Тону вдруг захотелось наброситься на эту тварь и разорвать ее в клочки. Но, странное дело, он чувствовал, что не в состоянии сдвинуться с места. Им овладела странная летаргия. Казалось, что тварь, наделенная своим собственным разумом, ревниво следит за человеком, парализуя его мысли и подчиняя его волю своей мерзкой, более сильной воле. Вглядываясь в цветок, Тон обнаружил, к своему удивлению, что его сердцевина, как бы в ответ на его пристальный взгляд, складывается в человеческий облик, в котором угадывались черты лица Фалмера, которые были искажены до неузнаваемости, придававшей им выражение бессмысленной карикатуры над оригиналом. Некоторое время Тон так и сидел, не сводя глаз с этой гнусной хари.
Его лихорадка прекратилась так же внезапно, как и началась. Зато ей на смену пришел какой-то животный страх и в этом граничащем с безумием состоянии Тон просидел целую вечность, не в силах оторвать взгляда от леденящего душу зрелища. Растение нависло над ним, раскинув во все стороны напитанные плотью Фалмера ветви, которые от собственной тяжести слегка раскачивались в воздухе, а в огромной плошке цветка застыла омерзительная ухмылка. Тону показалось, что растение издает какой-то низкий, напевный звук, похожий на звучание контрабаса. Мелодия была невыразимо нежной, но откуда она исходила — от цветка ли или из его собственного мозга — Тон сказать не мог.
Время, казалось, тоже остановилось. Безжалостное солнце низвергало потоки ослепительного света, падавшего на голову Тона раскаленным свинцом из бездонной купели неба. От слабости и нестерпимого зловония у него все плыло перед глазами, но он был не в состоянии стряхнуть с себя оцепенение, порождаемое близостью растения. Судя по всему, беспрерывно раскачивающее чудовище, вымахав в полный рост, остановилось в развитии, горделиво возвышаясь над телом своей жертвы. После долгой паузы, внимание Тона переместилось на усохшие руки Фалмера, которыми тот все так же, словно клещами, сжимал подтянутые к подбородку колени. Тон увидел, что из его пальцев, прямо из-под ногтей, тоже тянутся наружу крошечные беловатые щупальца. То скручиваясь, то разжимаясь, они как бы обследовали пространство вокруг, выискивая новый источник питания. Из шеи и подбородка Фалмера также выпростались молодые побеги и все тело его как-то странно шуршало и шевелилось под одеждой, словно по нему ползали сотни юрких ящериц.
Одновременно, звуки, издаваемые ветвями, стали еще более призывными и нежными, а в их движениях появился новый, неизъяснимо притягательный ритм. Это было похоже на сладкозвучное пение невидимых сирен, и в то же самое время, на завораживающий танец кобр, раскачивающихся перед смертоносным прыжком. Тон всем своим существом ощущал неодолимость силы, призывавшей его к действию. Казалось, что проросшие усиками пальцы Фалмера своим змеиным шевелением манят его к себе. Внезапно, словно подчиняясь чьей-то команде, Тон рухнул на днище лодки и встав на четвереньки, двинулся в сторону растения. Медленно, сантиметр за сантиметром, обуреваемый то ужасом, то неодолимым влечением, полз он к твари, карабкаясь через теперь уже ненужный тюк с корнями орхидей; шаг за шагом продвигался он вперед, пока, наконец, не уткнулся носом в скрюченные пальцы мертвеца с подрагивающими от вожделения щупальцами.
Словно во власти колдовского гипноза, Тон впал в оцепенение, парализовавшее все его чувства. Он еще ощущал, как скользят по голове и шее быстрые щупальца твари, как колют их жала, проникая под кожу, но помешать этому он уже не мог. Он даже не мог закрыть глаза. В его застывшем взгляде отразилось золотисто-пунцовое брюшко порхающей бабочки, а потом иглы щупалец проткнули его зрачки.
Все глубже и глубже въедались в тело Тона жадные побеги, пуская во все стороны новые отростки и опутывая плоть сетью разветвлений. Некоторое время Тон трясся в конвульсиях, словно две жизни — уходящая и зарождающаяся — сплелись воедино в ожесточенном поединке. Наконец, все было кончено, и человек повис, развернутый навзничь, словно муха, прекратившая борьбу в смертоносной схватке с пауком. Раздавшееся вширь и окрепшее, растение продолжало жить и в его верхних ветвях, в неподвижном и безмолвном мареве полдня, начал распускаться новый цветок.