О том, что жизнь по своему окрасу похожа на пешеходный переход или железнодорожный шлагбаум я знаю не понаслышке. Черная полоса сменяет белую, белая черную.
После того как черная полоса в моей жизни начала казалась почти бесконечной, а чувство внезапной утраты слилось с недосказанностью и печалью, вдруг, всплыла командировка в Киев.
Позже, когда одна из моих приятельниц сказала «Ну и повезло, такой хороший октябрь, хоть развеешься в столице» я только и смогла невнятно пробормотать «Да, это подарок судьбы». На самом деле, «подарок» был очень сомнительный, пугала перспектива остаться наедине с собой, наедине с воспоминаниями об отце.
Чужой город, одиночество, грусть не лучшее сочетание, но отказаться было нельзя или неудобно, что в моем случае равнозначно.
Киев встретил шумом и суетой, бесконечный эскалатор медленно спускался вниз. Для сотен моих попутчиков я была песчинкой, частью толпы, женщиной, которая, как и большинство провинциалок, боится сломать каблук при выходе с медленно ползущих ступенек.
Потом был убаюкивающий ритм электрички, подъем на свет божий, гостиница, снова подземка, дела и… свободное время.
Я и воспоминанья, я и пустота, абсолютная звенящая пустота, что может быть хуже?
******
Весенние каникулы в девятом классе. Еще живы все бабушки и дедушки, родители молоды и красивы, смерть известна лишь теоретически (уроки биологи), и поэтически (уроки литературы).
«И будет жизнь с ее насущным хлебом, с забывчивостью дня, все будет так, как будто бы под небом и не было меня…»
Люди кажутся бессмертными как боги.
Молодой, кудрявый красавец (это мой отец), говорит рыжей, наивной сероглазке (это я).
«Слушай, давай махнем в Киев. Мама, ты и я.»
«Машиной?»
«Ну да, посмотрим Андреевскую церковь, Лавру, погуляем по Крещатику».
«Наташу возьмем?»
«Конечно, возьмем Наташу».
*****
«Давай посмотрим Андреевскую церковь»
«Давай посмотрим папочка»…..
Эскалатор выносит разношерстную толпу на поверхность. Контрактовая площадь. Я поднимаю голову, и перевожу дыхание.
Над шумом и человеческой сутолокой, высоко, высоко в небесной синеве парит или царит бессмертное творение Растрелли.
Внезапно меня охватывает безумное желание «Быстрее, быстрее, туда на холм, в небесную высь, дотянуться рукой, прикоснутся к этому чуду».
Брусчатка и высокие каблуки – вещи несовместимые.
«Давай посмотрим Андреевскую церковь».
«Давай посмотрим папочка»…
Упрямо взбираюсь наверх, к куполам, к тем куполам, которые когда-то показал отец.
Миную 13 номер на Андреевском спуске.
Михаил Булгаков вышел на вечерние посиделки. Скрестив руки на груди, он пытливо всматривается в толпу праздных туристов, узнает среди множества лиц потомков славного рода Турбиных.
*****
«Роман интересный, но Булгаков то был морфинистом».
«Папа ты ничего не смыслишь в литературе! При чем тут морфий! Он просто Великий!»
«От того и великий…»
«Ну, папа, прекрати ! Ты же технарь!»
Глаза отца хитро прищурены, он просто дразнит меня, подшучивает над моей юношеской восторженностью…
*****
Стою у подножья холма, а купола царственно возвышаются над Андреевским спуском, над домом Турбиных, над Булгаковым, над художниками и туристами, над Миром.
Становиться светло и легко, все это великолепие с позолотой и лазурью, парящими куполоами, эту недосягаемую высоту вновь подарил мне отец.
Спасибо….