Детство

                Р.Гуревич.
               
                Детство.
                До войны.
               
Родился я 27 августа 1935 года в поселке Корма, в 100км от Гомеля. Это было чисто еврейское местечко. Папа рассказывал, что в поселке жило 4000 человек, из них 3999 евреи и один русский - Коля Иванов, который русского языка не знал. Правда, почти все евреи знали русский. Имя дали мне Рувим или Рувн, как правильно - не знаю. Папа хотел назвать меня Роман, но он в это время был в командировке и дедушка сделал все, как положено по еврейским законам. На 8 день доктор Комоцкий сделал обрезание, и по этому поводу было шумное веселье. Так рассказывала мама. Дедушку звали Симкин Гилька Мордухович 1871 г. рождения.
Бабушка Симкина Хана-Геня родилась в г. Свержень Рогачевского района. Она была примерно одного возраста с дедом. У них родилось 13 детей. К тому времени, когда родился я, в живых было семь (Лазарь, Гирша, Макс, Рахиль, Малке, Хая и Борух ). Дедушка был высокий, статный мужчина с седой, окладистой бородой. Он был бейгелбакер - выпекал и продавал хлеб, бублики и др. Фактически выпекала бабушка, но хозяином всего дела был, конечно, дед. Потом, когда пришло время раскулачивать, его раскулачили, отняли формы и запретили заниматься выпечкой. Это счастье, что никуда не сослали.


У дедушки было два брата и сестра. Симкин Соломон Мордухович жил в США. Когда и как он туда уехал, мне неизвестно. Судьба второго брата, Мендела Мордуховича неизвестна. Сестра - Мирит Мордуховна, о её судьбе тоже ничего неизвестно.


Бабушку помню хуже. Помню маленькую пожилую женщину, вечно у большой русской печи с ухватом в руках. Она ловко, как фокусник, управлялась с большими и маленькими чугунами. Я любил смотреть, как бабушка готовит. Никто ей не помогал в этом, и никого она не допускала на кухню, кроме меня. Иногда она и меня выгоняла, если я начинал мешать, или задавал много вопросов. У дедушки было большое хозяйство. Держали две дойные коровы, штук сто индюшек, столько же гусей, кур вообще не считали. Каждый день резали две - три курицы. Одна корова, по кличке «Сонька», меня просто ненавидела. Я должен был с дедом встречать коров, когда их вели с пастбища. Они сами поворачивали к нашему дому и входили на участок. Мы с дедом провожали их в хлев. Там их ждала уже бабушка, обмывала вымя и начинала доить. Ещё по дороге в сарай «Сонька» старалась задеть меня боком, наступить на ногу или боднуть. Дед меня оберегал, но считал, что это я балуюсь, и тем провоцирую корову. Я стал её панически бояться. Я перестал встречать с дедом коров, старался в это время стоять на крыльце дома. Однажды, когда коровы вошли на наш участок, «Сонька» резко повернула к дому и направилась к крыльцу. Дед на неё закричал, но она, сверкая бешеными глазами, шла прямо на меня. Я начал пятиться назад, закричал и свалился с крыльца. Крыльцо у нас было высокое и совершенно открытое. Я, конечно, взревел, а корова тут же развернулась и пошла в сарай. Дед после этого меня близко не подпускал к ней. Но при дойке я еще присутствовал - я должен был непременно выпить кружку парного молока. Так вот, через несколько дней после того, как я упал с крыльца, «Сонька» не давала бабушке себя доить. Она вертелась, толкала бабушку, мычала. Бабушка догадалась и выставила меня из сарая. «Сонька» сразу прекратила свои фокусы. До сих пор не понимаю, за что она меня так не любила. Может быть, она меня ревновала?


Еще держали двух поросят - это по настоянию папы. Папа был комсомолец, был у них вожаком. Он уже жил по другим законам, не ходил в синагогу, не молился, кушал свинину. Дедушка, наверное, его с трудом терпел, но уже наступили другие времена. Во дворе стоял большой хлев для скота и птиц. За хлевом был большой участок земли, часть которого была разработана под огород и картошку. Ах, какая была вкусная, рассыпчатая белорусская картошка. Близко к входу на участок стоял большой, добротный дом с металлической крашеной крышей. Мне он тогда казался сказочным дворцом. Я был в нем счастлив, я это сейчас понимаю, и в детстве так ощущал.


Я помню себя лет с четырех, а в чем-то, наверное, и с трех. Точно сейчас это определить невозможно, но, анализируя то, что я помню, дело обстоит именно так. Многое запомнилось из рассказов мамы и папы. Рассказов дедушки и бабушки не помню, т.к. война разлучила нас навсегда.


У дедушки не было фруктового сада, и это в Белоруссии, где созревают почти все фрукты!
Оказывается,    дедушка не    любил    этим заниматься и не дал такой возможности никому. Только на участке, где сажали картошку, сиротливо росла одна вишня. Ягоды были очень вкусные! Зато справа от дома дед высадил целую рощу. Там росли платаны, дубы, клены, липы, березы и какие-то другие, хорошие деревья. К тому моменту, когда я стал что-то понимать, это был замечательный, небольшой, тенистый парк при доме.
Дед устроил там большой стол, скамейки вокруг. В жаркие дни все спасались в тени этого парка. А когда собиралась вся большая семья дедушки и бабушки, внукам было,   где порезвиться. Все дети дедушки и бабушки были уже взрослые, имели своих детей. Внуков было уже 24 .
Я ходил в детсад и водил меня туда дед. Хорошо помню, как дедушка осенью переносил меня через грязь нашей Школьной улицы (так она называлась), Папа работал в тресте с лирическим названием «Белптушка»,  заведующий склада, принадлежащего этому тресту. Может его должность называлась по другому, но то, что это была «Белптушка» - это абсолютно точно. Мама мне иногда разрешала ходить к папе на работу, хотя это было по моим детским понятиям довольно далеко. Я помню этот склад, чего там только не было! Смысл существования этого склада был в следующем: крестьяне сдавали сюда зерно, овощи, фрукты, ягоды, грибы, соления. В обмен они получали промышленные товары: гвозди, лопаты, жесть, кровельное железо, инструменты, разнообразный крепеж и пр., и пр.


Часто к нему заходили друзья и родственники, после работы они любили выпить водочки и закусить свежайшими, сырыми яйцами.
Могу подтвердить - это отменная закуска (это я узнал значительно позже). Помню, папа купил велосипед. Это было огромное событие, собралась целая толпа родственников и любопытных, когда он учился кататься. Два раза он упал, потом вдруг поехал. Я был в восторге и необыкновенно гордился папой. Толпа тоже радовалась и стала весело расходиться. Спектакль закончился. Велосипед тогда стоил 200 рублей - это были тогда очень большие деньги.


Мама работала парикмахером, стригла и брила мужчин. Мама рассказывала, что дедушка тоже был парикмахером. Парикмахерами были дядя Макс и дядя Борис. Тетя Маня (Малке) и тетя Сима (сестра папы) помогали в парикмахерской. По воскресеньям, с папой и мамой, ходили гулять, или к кому ни будь в гости. Проходя мимо аптеки, папа давал мне 3 копейки и я сам покупал себе шарик из чистого шоколада (величиной с мячик настольного тенниса). Часто у нас собирались дети деда и бабушки с внуками. Веселились на полную катушку и взрослые и дети. Танцевали под патефон, пели и плясали. Особенно все любили пластинку «Вдоль по улице метелица метёт» в исполнении С.Лемешева. Дети тоже участвовали в этом веселье. Но в девять вечера нас уводили спать. Как не хотелось уходить!


Седер.
Дедушка был религиозный человек. Он читал на иврите и молился в положенное время. Надевал кожаную коробочку на лоб и ремешки на руки, становился у окна, обращенного на восток, и долго молился.
Я должен был стоять рядом, мешать ему было нельзя. Помню, как отмечали Пейсах (Пасху). (В Белоруссии произносили Пейсах, а надо говорить Песах). Стол был накрыт ослепительно белой скатертью. Бросались в глаза красные бокалы. Там, у моего места искрился тоже красный, мой маленький бокал. Сверкают начищенные подсвечники. У каждого места лежит «Агада» - Пасхальная книга, в которой изложен порядок проведения Седера, и все необходимые молитвы. Седер - это порядок, и последовательность. Бабушка зажигает свечи, и вместе с мамой носят и носят блюда, положенные для пасхальной трапезы. А положено вот что: 1.Сладкое красное вино или виноградный сок из расчёта по 4 бокала на каждого. 2.Три целые мацы, накрытые специальной салфеткой (для каждого).
З.Зероа- поджаренное на огне крылышко курицы.
4.Бейца-крутое яйцо.
5. Марор - горькая зелень (листья салата или корень хрена)
б.Харосет - смесь, напоминающая глину, из которой евреи делали
кирпичи на работах в Египте, (сладкое блюдо).
7. Вареный картофель, который обмакивают в соленую воду.
8.Хазарет - натертый хрен.
Кроме этого на столе была рыба фаршированная, бульон куриный с кнейдлах из мацы, пирог пасхальный - леках, хремзлах, розетки с солёной водой. Дедушка, и за ним все садятся за стол. Он наливает себе вино и предлагает всем сделать то же самое. Дедушка во главе стола читает молитву, все читают по «Агаде» вместе с ним. Потом он ломал средний лист мацы надвое и больший кусок прятал. Этот кусок называется «Афикоман», потом его надо было найти. После того, как съеден «афикоман», еда в этот вечер запрещена. Бабушка меня предварительно инструктировала, куда дедушка его спрячет. Я, как младший за столом, должен был его найти в конце трапезы.
На Сукот - праздник КУЩЕЙ, дедушка строил около крыльца шалаш, из привезенных из леса веток ели и молился там после захода солнца. Он брал меня с собой. Я слушал его молитву и с интересом разглядывал звезды в просветах между ветками. Синагога находилась напротив нашего дома, через дорогу. Вокруг нее была большая поляна. Дедушка был в синагоге что-то вроде старосты. Я тоже ходил в синагогу с бабушкой. Женщины и дети сидели отдельно от мужчин, на балконе. Молиться имели право только мужчины. По утру все уходили на работу, я оставался с бабушкой, играл с детьми на поляне.
Где-то в 12 часов раздавался крик: «Рува!» Это меня звала бабушка.
Надо было перекусить! Она давала мне краюху хлеба с маслом, а поверху было варенье или мед. Было очень вкусно! Никогда больше в жизни не ел такого вкусного хлеба и масла! Хлеб бабушка пекла сама. Масло тоже было своё.


У нас была домработница Соня из соседней деревни. Она помогала бабушке кормить, доить и поить скотину и присматривала за мной. Я вертелся все время рядом с ней. Ходил с ней за водой и за бардой. Барда - это отходы спиртозавода. Озеро этой барды располагалось рядом с заводом. Её брали все и добавляли в корм коровам. Коровам нравилась хмельная добавка. Соня несла на коромысле два ведра, а я вертелся вокруг нее. «Держись подальше!» - предупредила она. Я только смеялся и продолжал, выпендриваться.


 Однажды я все-таки зацепил ведро и опрокинул его на себя.
От такого душа черной, вонючей жидкостью я страшно завопил. На мои вопли сбежалась вся улица. Все умирали со смеху. Соня потом целый час меня отмывала, но запах преследовал меня долго.
Я долго болел малярией. Меня вылечили, но каждый день в 16 часов приходила медсестра и делала мне укол в руку. Было очень больно, и на второй день я сбежал из дома и спрятался у бабушки Дыни (папина мама). Она была очень доброй и спрятала меня в большом сундуке. Но пришла моя мама с медсестрой, отругали бабушку и меня, и сделали мне укол. Я все равно каждый день убегал, но мама меня находила. Осенью 1940г. папа увез нас в Ригу. Он получил туда направление после окончания Витебского артиллерийского училища (это рассказывала мама). Но кое-что из жизни в Риге я помню сам.


 Папа ходил в Риге в гражданской одежде, но был с пистолетом, который чистил каждый вечер. Он снял две комнаты у рижского еврея Левинзона. Половина дома была отведена под магазин, в котором было всё: от гвоздей до шампанского. Хозяин жил с женой и взрослым сыном. Я все удивлялся: « Как это? Магазин при доме». Каждое утро я посещал магазин, и хозяин меня всегда угощал то конфеткой, то стаканом ситро. Мне очень нравилось ситро. Сын хозяина никогда не угощал и выпроваживал меня из магазина. Папа потом рассказывал, что мои угощения хозяин аккуратно добавлял к счету. В Риге папа нас регулярно катал на лошадях. Зимой прокатиться в санях с тройкой лошадей - это была фантастика! Чаще катали с одной лошадью. Все равно это было замечательно! В Новый Год меня повели на городскую елку. Елка была большая и нарядная. Было очень красиво и весело. Потом меня заставили рассказать стишок. Я согласился, рассказал до середины, потом вдруг расплакался. Мне Дед Мороз дал большую шоколадку. Я потом думал, что надо было сразу заплакать и получить шоколадку. Мы занимали большую комнату и крохотную спальню, из которой был выход на тротуар, на улицу, которая  называлась Фридрихштрассе. Дверь была двойная.
Между дверей папа ставил электроплитку и тайком жарил нашу любимую свинину. Хозяин  не переносил запах свинины и лука. Запах все равно разносился по всему дому. Я ходил и принюхивался. Иногда, поздно вечером, приходили какие-то люди к нашей двери - вызывали папу. Они о чем-то шептались, папа одевался и уходил. Когда он возвращался, я не знаю, но утром он всегда был дома. Это было время, когда в Латвии устанавливалась советская власть. Это я понял значительно позже. Думаю, что в то, не простое время, по всей Латвии также таинственно шептались у многих дверейВ феврале 1941 г. нас вдруг срочно отправили домой, в Корму. Видно, кому-то мы стали мешать. Папа погрузил нас в сани и лошади повезли нас на станцию, но не в Риге, а куда-то за город. Поздно вечером мы остановились, не доехав до станции 15км. Ямщик сказал, что дальше снега нет, оттепель съела дорогу. Он пошел на хутор за телегой.


Сказал маме: » Не волнуйтесь, через час вернусь». Мама сильно испугалась. Два часа в кромешной темноте мы просидели в санях, не зная, чем всё кончится. Через два часа услышали какой-то шум, и подъехала телега. Нас пересадили в телегу, укутали в шубы и мы поехали дальше. Утомленный дорогой и приключением, я тут - же уснул и не помню как сели в поезд, как доехали до Гомеля, как из Гомеля добрались домой.  Вовка тоже проспал всю дорогу. Дома встретили дедушка и бабушка, я по ним очень соскучился и они тоже. Вечером собралась вся родня, и мама им подробно рассказала, как мы жили в Риге. Да, чуть совсем не забыл интересный случай. Мы приехали в Ригу незадолго до дня рождения папы, значит в сентябре. Как-то вечером он взял меня погулять и по дороге сказал, что зайдем к знакомому, и он даст папе водку и очень вкусный ликер.
Еще он сказал, что в Латвии сухой закон. 22 сентября, в день рождения папы, они пошли в магазины за подарками. Мы с Вовкой остались вдвоем. Мы играли с ним, играли, потом я говорю: »Давай попробуем ликер. Папа сказал - ликер очень вкусный». Это было не осторожно с его стороны произнести такую фразу. Я открыл бутылку и налил две маленькие рюмочки. Мне ликер очень понравился - сладкий, ароматный, со вкусом шоколада. Вовке ликер не понравился. Сколько мы пробовали - не знаю. Мама потом рассказывала, что в бутылке не хватало 200г. Комната, конечно, была перевернута вверх дном. Все было липкое. Вовка спал поперек кровати, я на полу, спали мы долго. Когда проснулись, папа и мама смеялись и рассказывали, какую картину они застали. Так впервые я отметил день рождения папы.


У бабушки с дедушкой было хорошо и спокойно, и жизнь опять шла по- старому. У нас в большой комнате (дедушка называл её - зал) висел репродуктор в виде большой черной воронки. Я иногда любил слушать радио-песни, сказки и новости, которые с каждым днем становились все тревожнее. Вдруг музыка прекращалась, и дядя строгим голосом говорил, что немецкий самолет опять нарушил нашу границу. Это случалось часто, и взрослые с беспокойством говорили: «будет война». Папа называл репродуктор «черный ворон». Он вернулся из Латвии весной 1941 года. Его демобилизовали   (какое   трудное   слово).   Он   опять   пошел   работать   в       свою  «Белптушку.» Но ненадолго.


                Война.
 Началась страшная война. Все столпились у «черного ворона» и молча слушали радио. Женщины плакали. На следующий день мама мне разрешила сходить к дяде Борису, поиграть с Вадиком и Майей. Я уже дошел до угла и должен был повернуть на другую улицу, но тут налетели черные самолеты и начали стрелять из пулеметов и кидать гранаты. Из ближайшего дома выскочила бабушка Тевье и крикнула: »Беги за мной в щель, а то убьют». Я бегу за ней и смеюсь: она бежит, молится и пукает, пукает.
Она прикрикнула на меня: »Над старыми грех смеяться, а если бы ты понимал, как это страшно, то ты бы уже накакал в штаны.
Прибежали к ним в огород, там, в щели уже стоял дед Тевье. По лестнице спустились в эту яму, где можно было только стоять. Они страшно тряслись и пукали. Скоро налет кончился, и мне бабушка Тевье сказала идти домой, только домой.
Я подходил к дому и увидел у нас очень много народу. Мама выскочила, стала меня обнимать, целовать и говорить, что больше меня никуда не пустит. Я спросил, почему у нас так много людей? Мама сказала, что все напуганы и пришли за советом к дедушке и папе. Но я точно знал, что они прибежали к нам спрятаться под железной крышей. Из разговоров взрослых я понял, что в поселке   три дома сгорели и   несколько человек ранены. Мама не любила бабушку Тевье и называла её сплетницей, но на следующий день она со мной пошла к ней и поблагодарила за моё спасение. Бабушка Тевье сказала, что она рада приходу мамы.
Через несколько дней, после начала войны воспитательница в садике говорит мне, чтобы я шел домой. Это было еще до обеда, и я не хотел уходить. Но она сказала, что мой папа уже дома, и он ждет меня. Прибегаю домой. Оказывается, папу вызвали на войну, и он должен сегодня уехать. Все плакали (собралась многочисленная родня провожать папу), мама собирала ему рюкзак. Потом все пошли к Райсовету.    Там стояли семь подвод,  и собралась большая толпа.  Кто-то  выступил, и все начали прощаться. Папа взял меня на руки, сказал, что я уже большой и должен помогать маме, поцеловал меня, потом Вовку, потом маму.  Мужчины сели на подводы и поехали. Я вдруг понял, что никогда больше его не увижу - закричал, заплакал и побежал за последней телегой. Долго не пробежал, упал и забился в истерике на пыльной дороге. Прибежала мама, подняла меня и долго успокаивала, а сама все плакала, плакала.


Война стремительно приближалась к Корме. Взрослые   без конца   вели разговоры, что надо уезжать, что немцы всех убивают, особенно евреев. Дедушка сказал, что они уже старые и никуда не поедут. «В Первую мировую тоже жили под немцем, ничего не случится и сейчас». Если бы дедушка знал, что это не просто немцы, а фашисты, которые никого не щадят, а евреев уничтожают всех поголовно. Разговоры взрослых оставались разговорами. Никто не знал, как организовать отъезд или просто не решались. Тут помог случай, или счастье, или нам просто повезло. Старший сын тети Рахили - Миша Юдович жил и работал в Гомеле прокурором. Его  жена  -  Циля  отдыхала в  это  время в Корме  с двумя маленькими детьми.


Младшему было  несколько  месяцев.  Миша прислал за ней грузовую машину и записку, в которой писал, что оставаться нельзя, немцы расстреливают евреев. Он предлагал трем сестрам - Рахили, Малке и моей маме с детьми уехать на этой машине в Гомель. Там он нас отправит на восток. Взяли только документы и вещи, которые можно  было  надеть  на себя.  Попрощались  с дедушкой  и  бабушкой,  с другими родственниками   и   уехали.   Приехали   в   Гомель.   Переночевали   у   Миши.   Он рассказывал, что город в панике, дана команда эвакуировать население, заводы и архивы.

      
На следующий день он погрузил нас в товарный крытый вагон.
Дал нам в дорогу пять бумажных мешков с галетами и три ящика ирисок. Что мы в дороге ели кроме этого - не помню. 30 июня поезд въехал в брянский лес, и ехали через него трое суток. Немцы бомбили без конца железнодорожные составы. При очередном налете начальник поезда подавал пронзительный свисток, и все должны были покинуть вагоны и спрятаться в лесу. Паровоз отцепляли и куда-то угоняли. Самолеты бомбили и обстреливали из пулеметов. Особенно жутко это выглядело ночью. Горел лес, взрывались бомбы, летели цветные ленточки трассирующих зажигательных очередей из пулеметов. Были среди пассажиров и раненые и обожжённые.


Нас, слава Богу, обошло стороной. Опять по свистку все должны были влезть в вагоны, на это давалось три минуты. Поезд трогался и ехал до очередного налёта. Налёты шли с интервалом в один - два часа. Все были вымотаны до предела. Потом, уже после войны, когда собрались вместе все родственники, выяснилось, что в эти три дня и ночи через Брянский лес ехал и папа на фронт, и дядя Арон Фейгин, и дядя Беня Юдович (они сопровождали состав со скотом на восток ). Ехали мы долго, почти месяц. Больше стояли -пропускали встречные поезда с солдатами на фронт. В жаркий июльский день нас высадили посреди Оренбургской степи и сказали:
«Ждите, за вами вечером приедут подводы». На жаре, без еды и воды ждали целый день.
Под вечер пришли подводы из колхоза. Бригадир всех записал, детей и больных посадили в подводы, остальные шли пешком. В подводы были запряжены медлительные быки.
До деревни было 10км. Уже в темноте приехали в татарскую деревню и всех распределили по домам. Нам досталась маленькая комната с земляным полом в доме бригадира. Мама с трудом выпросила охапку сена и какую-то тряпку, чтобы спать не на земле. Голодные улеглись спать, удалось только попить воды. Утром мы с Вовкой встали поздно, взрослые все ушли на работу. Старшие сестры Циля, Соня напоили нас в столовой чаем с вкусными лепешками и медом вместо сахара. Взрослые все ушли на заготовку кизяка. Кизяк - это собранный на пастбище и потом спрессованный навоз (т.е. какашки коров). Пришли они вечером измученные, с ободранными ногами (обувь, в какой приехали, почти сразу развалилась). К физической работе все были не приучены. Местные работали босиком - они были привычные к такой работе. Кормили нас так: утром и вечером лепешка, мед, чай. Днем - лепешка, огурцы свежие, помидоры, картошка, свекла, морковь, лук, подсолнухи (семечки). Через три дня бригадир узнал, что мама парикмахер и на этом ее «босяцкая « жизнь кончилась. Ей выделили комнату, и она с утра до вечера стригла и брила заросшее население деревни.


После завтрака познакомились с местными мальчишками, и пошли воровать свежие огурцы и подсолнухи. Этого добра в столовой было навалом. Но местные сказали, что свежие вкусней. Меня, как самого младшего поставили за кустом наблюдать за сторожем, который находился примерно в километре от нас.
Благополучно вернулись в деревню, хрустя свежими огурцами и щелкая семечки прямо из огромных подсолнухов. На второй, или третий день сторож поймал нас с поличным, надрал уши местному заводиле, сказал, что это ждет каждого, если не прекратим набеги. Еще сказал, что сейчас война и нас всех могут отправить в тюрьму.


Больше мы воровать не ходили. Бригадир дал нам задание сортировать огурцы по размеру (маленькие и средние на засолку -  большие в пищу).
И второе задание - лущить подсолнухи, семечки сушить на солнце, провеивать от мусора и складывать в мешки. Под руководством старших сестер и братьев мы старательно трудились, иногда устраивая веселую беготню. Старшие это Циля и Соня Фейгина, Кива и Люба Юдович.
А   самые   старшие -  Соня   и   Яша  Юдович,   ходили   на  работу  со  взрослыми. Приближалась осень, затем зима. Наши мамы с ужасом думали и не представляли себе, как зимовать в таких условиях, без теплой одежды, без теплого жилья. Мама предложила написать письмо к тете Хане, в Новосибирск, с просьбой принять нас всех. Быстро получили от нее приглашение, и мама поехала в районный центр за разрешением на отъезд. Мы жили в деревне Асекеево,  Бугуруслановского района, Оренбургской области. Вот в Бугуруслан мама и поехала, взяв с собой кого-то из старших братьев (наверное Яшу, он всегда помогал маме и в поезде при бесконечных бомбежках.) Разрешение было получено и в конце августа мы уехали в Новосибирск. Дорогу в Новосибирск я совсем не помню. Помню большое и красивое здание вокзала в Новосибирске, огромное количество народа. Все это было непривычно для меня, местечкового мальчика. Все остались ждать на вокзале, а мама со мной поехала искать тетю Хану на работе. Адрес у мамы был.  Не быстро, но нашли ее.  Она объяснила, как найти ее барак и мы с мамой поехали к ней домой. По-моему,   с нами была Соня Фейгина.


Тетя Хана жила в соцгородке завода им.Чкалова. И этот городок представлял собой множество кварталов из обычных бараков.
Квартал - это квадрат из четырех бараков, а в центре белый, из досок сколоченный туалет. Когда мама спрашивала прохожих, как пройти к такому-то номеру, то нам говорили: »Идите по этой улице и считайте белые туалеты. У восьмого будет ваш номер». Отличный ориентир! Нашли. Нас ждала Ольга, дочь тети Ханы и Миша, ее сын. А также ее родственник по фамилии Тур с женой. Это были уже пожилые и очень больные люди. Мы с Соней остались в бараке, а мама с Ольгой поехала на вокзал за остальными.

Комната, в которой нам предстояло жить, имела 18 квадратных метров. Вот в этой комнате жили мы все двадцать человек. Сколько длилось это «первое время» я не помню. Наверное, пока оформлялась прописка, постановка на учёт в военкомате и трудоустройство на работу. Первой устроилась на работу мама. По своей специальности - парикмахер при комбинате по пошиву одежды для Красной Армии. Потом устроились наши, почти взрослые Соня и Яша Юдович. Пока всё это происходило - в Новосибирск пришла зима, суровая сибирская зима. Одеты мы были плохо, теплой, зимней одежды не было совсем.


Комната отапливалась печкой - в углу комнаты стояла круглая колонка под потолок. Грела она, когда топилась. Остывала очень быстро. Дров было запасено мало, поэтому экономили. Первым заболел Вова, да так тяжело, что его уже оплакивали.
Лекарств не было, еды для ребенка не было (и для взрослых тоже). Спасибо огромное женщине - врачу (не помню как ее звали). Она приносила лекарства и компот из сухофруктов (стакан компота). У Вовы было двустороннее, крупозное воспаление легких. Температура держалась под 40 градусов, губы были в струпьях, он уже несколько дней был без сознания. Однажды врач сказала: «Сегодня у него кризис. Если выживет, будет жить и это будет чудо» Мама и все плакали и причитали. Я тоже плакал и смотрел на него, сверху, стоя на кровати. Я смотрел и про себя уговаривал его: » Открой глаза, очнись !» И чудо свершилось - он открыл один глаз! Я заорал как ненормальный:  »Открыл! Открыл!» Он обвел всех взглядом и на вопрос мамы сказал: »Пить!» Тогда ему еще не было трех лет.


На зиму решили все вместе засолить капусту. Купили большую, на 200 кг бочку, купили капусту, и началась работа. Тут уж мы душу отвели: наелись капусты, кочерыжек, моркови, в общем, отвели душу. Бочка с капустой стояла между печкой и дверью. Печь топили на ночь так, что дышать было нечем, но к утру становилось так холодно, что капуста в бочке покрывалась льдом. Утром вылезать из постели было страшно, но и оставаться в ней было холодно.
По документам Красного Креста мы были эвакуированы в Новосибирск 28.08. 1941г. Адрес в Новосибирске: Соц-город 335, 7объект, д.31, кв.9.
Вова быстро поправлялся и вечерами, когда все собирались вместе, он всех веселил: » Циля (Фейгина) у нас самая красивая я вырасту и женюсь на ней..» Ему говорят: »Циля намного старше тебя, она не дождется тебя и выйдет замуж.» Он обращался к Циле:» Дождись меня, я на тебе женюсь.»


Это было очень смешно и все смеялись с удовольствием. Смех в то время возникал редко. Все были в постоянной тревоге за дела на фронте, за близких и родных, плюс голод, плюс усталость после работы. Через какое-то время мама получила комнату в этом же бараке, рядом с комнатой т. Ханы. В ней жили мы с мамой и т. Маня с дочками - всего 7 человек. Мебели практически не было никакой. Стояли 4 кровати с панцирной сеткой - спали по двое (я спал один). В комнате стоял стол и несколько стульев. В углу на стене висел чугунный умывальник и ведро под ним. Ночью ведро служило   «ночной вазой». Еще в комнате был «черный ворон. Утром мамы уходили на работу, Циля и Соня в школу. Оставались мы втроем: я, Вова и Дина. «Ворон» все время был включен и я всегда слушал новости с фронта. Потрясающий голос Левитана,  от которого кровь стыла в жилах, начинал так: « От Советского Информбюро! ...» Чтобы я ни делал, я сразу замирал и внимательно слушал сводку новостей. Первые два года войны сводки новостей были очень тревожные и печальные: » Войска первого Белорусского фронта оставили города Могилев, Гомель, Бобруйск « и т.д.


Это значило, что дедушка и бабушка были в оккупации. Как они там, что с ними - эти вопросы не сходили с уст взрослых и детей. Мне очень не хватало их, я все время вспоминал, как хорошо с ними жилось до войны. Как-то вечером, после работы, мама спросила меня: » Что передавали по радио? Я сегодня не слышала сводок новостей«. Я ей слово в слово, пытаясь подражать Левитану, рассказываю сводку новостей наизусть. Все, кто был в комнате, были удивлены и я в том числе.
После этого меня часто взрослые использовали в качестве магнитофона, если кто-то в течение дня не смог послушать радио.
Правда, слово магнитофон мы тогда не знали. Т. Рахиль тоже получила комнату в этом же бараке. Только поправился Вова - заболел я, тоже воспалением легких. Так прошла первая зима в Новосибирске, то я болел, то Вова. То, что там не погибли - это чудо: все условия для этого были. Вообще-то могли погибнуть еще в Брянском лесу, но кто-то оберегал нас. Через некоторое время мы получили письмо от детей дяди Гирши и тети Фрады.
Они тоже были где-то в эвакуации, в жутких условиях. Тетя Фрада там умерла, и они просили принять их в Новосибирске. Мама, т. Рахиль, т. Маня ужасно плакали от этого сообщения, плакали и мы, все дети. Довольно быстро они приехали. Старшей -Дине было около 20 лет, Нафику около 18, Циле-12, младшим - Максу и Кларе 1,5-2года. Младшие были насквозь больные, кашляли, с высокой температурой, все время плакали и звали свою маму. Моя мама хотела их положить на мою кровать, но они вцепились в Дину и легли со всеми на полу. Дину они называли мамой. Очень было
их жалко, но я им помочь не мог, да и у взрослых возможности были весьма ограниченные. Довольно быстро они поправились, Нафик пошел работать, они получили комнату в этом же бараке.
Дядя Миша Тур вырезал из дерева для Вовы разные игрушки. То трактор, то машинку. Это была большая радость для нас, одно было огорчительно - они очень быстро ломались, особенно деревянные колеса. Играть можно было только в коридоре барака (больше было негде), вот там мы и простужались - от входной двери дуло по полу здорово, а одеты мы были кое-как.
Соня Фейгина играла с нами в школу. С нами - это я, Дина Фейгина и Вова. Вова долго не выдерживал, Дина тоже. Практически Соня учила меня одного. Мне было очень интересно, и довольно скоро я научился читать и писать печатными буквами. Было мне 6 лет. А в школу тогда принимали с  8.


Мама меня устроила в детсад. Там кормили два раза в день. Еда была не очень вкусная - в основном каши, но на полдник давали стакан варенца - это было лакомство и ради этого стоило ходить в садик. Варенец - это простокваша с протертыми фруктами или с вареньем. Это можно сравнить с современным йогуртом, только варенец был вкуснее. Когда я болел, кто-то из сестер ходил за едой в садик и им доставался варенец. Т.к. варенец домой не выдавали, они выпивали его в садике. Ходили они за варенцом по графику, который сами устанавливали. Помню, Циля Симкина заболела тифом. Её увезли в больницу. Она болела очень тяжело, кое-как выкарабкалась. Я с мамой  и Соней Фейгиной ходил ее забирать из больницы. Вышла она - живой скелет, да еще с бритой головой. Мы ее с трудом узнали. Опять были слезы. Самое ужасное, что она не могла идти – не было сил. Мама ее тащила на себе, как то помогала Соня. Все плакали.


Хлеб получали по продовольственным карточкам и старшие дети ходили получать его на всех - это выходило около 16 кг. Нас, младших
посылали с ними в качестве контроля, следить, чтобы хлеб не ели по дороге домой: Везли хлеб на санках(зимой), как правило вечером,
когда родители были дома. Дома мама нарезала хлеб на нас, на троих на пайки: на ужин, на завтрак. Так каждый день. Кушать хотелось все время.
Что мы вообще ели в то время? Хлеб по очень скудной норме-200г на день, квашеную капусту и затируху (или заваруху). На карточки выдавали гречневую муку (раньше и не слышали о такой). Вот из нее и готовили затируху. Столовую ложку муки заливали кипятком и быстро растирали до получения однородной массы и сразу кушали. Вкуса не было никакого. Но в желудке эта масса разбухала и создавала впечатление сытости. Правда не на долго. Сообщения с фронта были все тревожнее и печальнее.
Армия отступала. От папы никаких вестей не было.


Ничего   о   нем   не   знали   и   в   Военкомате,   куда   мама   регулярно   наведывалась. Там не было папиного аттестата и поэтому мы никакой помощи не получали. Они говорили, что послали запросы во все нужные инстанции. Только через одиннадцать месяцев после начала войны нас вызвали в Военкомат, выдали письмо от папы и сообщили, что поступил его аттестат. Радость нашу никакими словами не передать, Я и плакал и смеялся и вдруг начинал прыгать, тоже происходило с мамой. Папа скупо сообщал в письме, что был в длительной командировке и оттуда он долго и трудно выбирался. Это был для нас радостный день - папа жив! Знающие люди объяснили, что он был в окружении. После этого мы стали получать деньги и какую-то помощь из Военкомата, как семья офицера Красной Армии. Помощь была скудной: то яичный американский порошок, то 100г шоколадного порошка, то 200г сахара. Ну, хоть что-то!


Помню, я с мамой ходил в Военкомат летом 1942 г. Наверное, это было, когда поступил папин аттестат. Военком хотел меня угостить и предложил на выбор шоколадный порошок или шаньгу. Что такое шаньга я не знал, мне объяснили, что это жареный пирожок, только без начинки. Я выбрал шаньгу. По дороге домой мы с мамой ее и приговорили. Было очень вкусно, но мало. Домой мы шли через лес, и я нашел несколько грибов. Я первый раз видел, как растут грибы в лесу. Что такое грибы я знал. До войны бабушка часто жарила лисички. Это было любимое блюдо для всех. Мама сказала, что это съедобные грибы - поддубовик и мы стали их собирать. С приходом аттестата мама стала покупать на рынке хлеб, молоко и, редко, масло.   Зимой   молоко   и   масло   были   заморожены  и  имели   форму  миски.   Мне доставалось   вылизать   бумагу,   в   которую   было   завернуто   масло.    Это   было замечательно.
За нашим бараком, в ста метрах, находился пруд, довольно большой, за прудом начиналась роща, к которой слева примыкал хлебозавод. Тыльная сторона завода немного вдавалась в рощу. Весь завод был обнесен высоким сплошным забором и охранялся военными. Охрана на проходной была из вооруженных солдат. Мы часто играли в этой роще в войну, в прятки или искали ягоды, щавель. Однажды я играл там   один, и вдруг из кустов вытянулась огромная рука, схватила меня за шиворот и утащила в густую чащу. Я страшно испугался. Это были подростки 16-18 лет. Мне сказали, что поднимут меня на высокое дерево и там скажут, что надо сделать. Если не сделаю - зарежут. К горлу приставили финку. От страха меня трясло и тошнило, но деваться было некуда. Один из них помогал мне забраться на дерево, причем он находился ниже меня. На самом верху дерева он объяснил, что я по ветке должен влезть в окно склада и передать ему 20 буханок хлеба. Ветка находилась прямо напротив окна, была не очень толстой, и проползти по ней надо было 1,5 метра. Руки-ноги тряслись, слезы заливали глаза, ветка подо мной прогибалась, но я полз. Парень меня подбадривал. Окно было открыто, я залез туда и очутился сразу на стеллаже, на котором лежал и остывал хлеб. Я перекидал ему 20 буханок теплого хлеба и все время просил, чтобы он дождался меня и спустил на землю. Он меня дождался, спустил на землю, дал мне половину буханки хлеба и исчез. Я долго сидел в кустах, плакал и боялся выходить из леса. Незаметно поедал теплый хлеб. Мне казалось, что все догадаются, что я стал вором и сразу меня схватят. Когда от хлеба осталась краюха, я сунул ее за пазуху и решил угостить Вову. Пришел домой, по дороге никого не встретил. Дома были Вова и Дина. Я разделил краюху и дал им. Объяснил, что с Яшей Юдович ходил на завод и там нас угостили. Просил об этом никому не говорить. Яша был старше меня на 11 лет, т.е. ему в 1942г. исполнилось 18 лет. Он работал на заводе токарем. Однажды он взял меня с собой к знакомому сторожу хлебозавода пить хлебный квас. Я выпил пол литра, квас был очень вкусный, а от хлебного запаха кружилась голова.


Во дворе, образованном тремя бараками (с четвертой стороны была дорога) было много мальчишек моего возраста и старше. Но безраздельно руководили подростки 14-18 лет. Они по закону военного времени работали на заводах, курили и все ходили с самодельным оружием. Это оружие называлось «поджиг», и по форме было похожим на пистолет. У всех был порох, дробь и пули, у кого-то были и патроны. Учили стрелять по жестянке и нас. Однажды один великовозрастный обалдуй решил нас, пацанов, научить в одночасье курить. Каждый должен был зобнуть (затянуться) его вонючую самокрутку, вдохнуть дым в себя, потом медленно выдохнуть. Кто делал неправильно, получал пребольной щелбан по лбу. Я вдохнул дым в себя и дальше ничего не помню.
Пацаны меня не бросили, привели в чувство и помогли добраться до дома, т.к. я плохо стоял на ногах. По дороге домой меня вырвало. Они рассказали, что я сразу упал и был без сознания минут пять. В это время все великовозрастные смылись, и всем приказали молчать. Я пролежал целый день дома, мне было очень плохо, но маме я ничего не сказал. Она пришла с работы и сразу спросила: «Что с тобой, ты какой - то зеленый». Так я в детстве курить и не научился. Это произошло уже на 2 курсе института.
Как-то раз, один мальчик угостил меня кусочком жмыха. Я сосал его часа два и удивлялся - чувство голода проходило. Он мне рассказал, что они ходят на станцию и там вскрывают пол вагона фомкой и берут лепешки жмыха. В следующий раз обещал взять меня с собой. И взял. Нас было 5 пацанов, заводила был с фомкой. Я взял две лепешки, больше под рубашкой не помещалось. Прессованная лепешка была в диаметре 300-400 мм, толщиной 1-2 см. Она была очень твердая, разбивали ее молотком или камнями на кусочки, которые можно было положить в рот. Я сшил себе мешочек типа кисета и всегда при мне был жмых. Остальное прятал в тайнике под крыльцом. Вовке жмых не понравился.

 
                Сон.
  Отвлекусь ненадолго от войны. Мне хочется рассказать о сне, который мне часто снился лет до 30. Он повторялся много раз. Это был страшный сон, такое впечатление он оставил на всю жизнь. Впервые он появился, когда мне было четыре года. Сон был такой: Я, маленький мальчик, лечу между огромных, огненных, быстро вращающихся шаров, оранжевого цвета. Я лечу, шары все ближе и ближе, становится жарко, нечем дышать, вот- вот они меня раздавят или сожгут. Я в ужасе, от страха кричу и просыпаюсь на ...полу. Подбегает мама, берет меня на руки, успокаивает и спрашивает: »Что случилось?»
Я плача рассказываю, что мне приснилось. Она меня гладит и говорит: »Это ты во сне растешь». И я быстро засыпаю. Этот сон снился мне регулярно до 30 лет, потом все реже и, наконец, прекратился. Что интересно: во сне я всегда был маленьким мальчиком. Сейчас, когда я записываю сохранившиеся воспоминания о детстве, возникает множество вопросов по этому сну. Первый и главный вопрос: Кто и для чего ПОКАЗЫВАЕТ мальчику четырех лет сон о множестве солнц, которые могут его сжечь или раздавить. В то время я ничего не знал, да и не мог ничего знать о космосе, кроме того, что днем видел солнце, а вечером иногда звезды. Даже слова космос я не знал, наверное, его тогда никто не знал, во всяком случае, в Корме. А сон снился именно как полет в космосе среди огромных, огненных шаров на фоне черного пространства в просветах между ними. Я, как-то долго не задумывался над этим, но сон жил во мне и вот настало время попытаться осмыслить это и как-то объяснить, хотя бы для себя.
   Вопросы возникают такие: что мне хотели сказать, и КТО это хотел сказать? БОГ? Я родился и жил в такое время, когда государство запрещало верить и беспощадно преследовало верующих. Так что по воспитанию, я атеист. И вместо слова «бог» я применю понятие ВЫСШИЙ РАЗУМ (ВР). Попробую перечислить несколько вариантов того, что хотел мне сказать ВР. 1.Этот сон - воспоминание из прошлой жизни. 2.Сон - напоминание о том, что я рожден в КОСМОСЕ и вернусь в него после окончания жизни на Земле.
3. Сон - предупреждение о том, что жизнь на Земле будет трудной, а конец ужасным.
4. Сон - сообщение о том, что ВЫСШИЙРАЗУМ существует, правит миром и ему под силу всё.
5. 5.Сон-приказ - интересоваться космосом, изучать достижения земной науки о космосе. Это понадобится для другой, неземной жизни.


Попробуем немного поразмышлять и пофантазировать. Поскольку мозг и сознание четырехлетнего человека еще чисты, как чистый лист белой бумаги, но уже созрели для приема информации (особенно зрительной информации), то этот сон можно вполне считать как послание из предыдущей жизни. Неоднократно показанная мне картинка позволяет предположить, что в прошлой жизни я был исследователем космоса. В данном случае я изучал область близкую к ядру Галактики (может нашей - Млечный Путь, а может и другой). Почему я так считаю? Потому что такое скопление огромных солнц (звезд) и близкое их расположение друг к другу подтверждается многочисленными наблюдениями с наземных и выведенных на орбиту телескопов, а также теоретическими выводами астрофизиков именно в ядрах галактик. ВР счел необходимым послать исследователей (думаю, что не только меня) к ядру Галактики с поручением собрать конкретную информацию и выполнить физические измерения, чтобы оценить состояние ядра Галактики и потом принять необходимые меры для предупреждения Коллапса (взрыва) ядра. Впечатляет?! ВР может все!
То, что я не сгорел и не был раздавлен, позволяет сделать вывод о том, что я был в специальном скафандре или капсуле, способной выдержать
температуру в миллионы градусов и не быть раздавленной немыслимой гравитацией. Это характеризует технические возможности ВР. В Космосе и, особенно в ядрах галактик происходят очень бурные и грандиозные процессы. Есть надежда, что ВР может влиять на эти сложные процессы и предотвращать гибель галактик и Вселенной в целом.
                Очень коротко о Вселенной.
Для  оценки  межзвездных и  межгалактических расстояний,  как  единицу  измерения употребляют   «световой   год«.   Это   такое   расстояние, которое   свет,   двигаясь   со скоростью 300000 км/сек, проходит за год. Легко убедиться, что световой год равен 10триллионам  км.   В   научной  литературе   применяется   особая   единица,   получившая название парсек (пс).   1   парсек равен  3,26  светового  года.  Ни  одна из  звезд - ближайших соседок Солнечной системы, не находится к нам ближе, чем на 1пс. В нашей Галактике (Млечный Путь) основная часть звезд находится в гигантском диске, диаметр которого около 100000 световых лет, а толщина этого диска 1500 световых лет. В этом диске насчитывается несколько больше 150 миллиардов звезд. Расстояние    от Солнца до ядра Галактики 30000 световых лет. Звездная плотность в Галактике неравномерна. Выше всего она в области ядра, где достигает 2000 звезд на
кубический парсек, что в 20000 раз больше средней плотности. В самом центре
ядра,  в области поперечником в 1 пс находится несколько миллионов звезд. Количество галактик во Вселенной великое множество, подсчитать их очень сложно из-за удаленности и невозможности наблюдать их в оптическом диапазоне. По  разным  оценкам  количество  галактик  близко  к   1   миллиарду.   После   1960г. астрономия переживала бурный подъем, который     вызван потоком информации при наблюдениях,   выполненных   вне   земной   атмосферы   и   стремительным   развитием рентгеновской и радиоастрономии, а также теоретической физики. К концу 20 века сформировалось современное представление о Вселенной. Самое поразительное то, что Вселенная не столь тиха и спокойна, как можно подумать, глядя на ясное ночное небо. Во многих астрономических объектах протекают чрезвычайно бурные процессы,  в ходе  которых выделяются гигантские количества энергии. Она высвобождается с такой скоростью, какую на Земле трудно вообразить.
Открытие расширяющейся Вселенной, (разбегание галактик с огромными скоростями), взрывы сверхновых звезд, открытие пульсаров, квазаров, черных дыр, Большого взрыва (в результате которого образовалась Вселенная) - вот далеко не полная картина современной эволюционирующей Вселенной.
Известный индийский астрофизик Дж. Нарликар назвал свою книгу «НЕИСТОВАЯ ВСЕЛЕННАЯ». Впечатляет и Человеческий Разум, познающий грандиозные тайны Природы. Очень хочется верить, что Земной разум является созданием и составной частью Высшего Разума.
                Эволюция Вселенной.
 На каждом историческом этапе у человечества были различные представления о Вселенной.   Они   отражали   тот   уровень   знаний   и   опыт   изучения   Природы   на соответствующем этапе развития общества. По мере того как изменялись масштабы познания человеком Вселенной, менялись и космологические представления.
Первой космологической моделью, имеющей математическое обоснование, считается система мира К. Птолемея (2 век новой эры). В этой системе в центре Вселенной была неподвижная, шарообразная Земля, а вокруг нее обращались Луна, Солнце, планеты по «эпициклам« и «дифферентам», и все это было заключено в сферу неподвижных звезд. Как бы наивно это не выглядело в наше время, но это была первая попытка описания всего материального мира, т.е. это было описание космологической системы.  Эта система мира господствовала в науке 1500 лет.
На смену ей пришла гелиоцентрическая система мира Н. Коперника. Революционно было признано, что Земля является рядовой планетой. В центре мира было Солнце, вокруг обращались планеты. Все это охватывала система неподвижных звезд. Теперь мы знаем, что система Коперника не была «системой мира«, а была схемой строения Солнечной системы и в этом смысле была правильной.
В дальнейшем необычное расширение масштабов исследованного мира, благодаря изобретению телескопа, привело к представлению о звездной Вселенной.
Наконец, в начале 20 века возникло представление о Вселенной, как о мире галактик.
Современная космология возникла после создания А. Эйнштейном релятивисткой теории тяготения (общей теории относительности - ОТО). («Относительный»- по латыни звучит - геlativus). Первая релятивистская космологическая модель, основанная на теории тяготения и описывающая всю Вселенную, была построена Эйнштейном в 1917 году. Однако она описывала статическую, неизменяемую Вселенную, но как показали астрофизические наблюдения, это оказалось не так. Тем не менее, теория Эйнштейна имеет революционное значение для астрофизики и развития науки о Космосе, для осуществления полетов в космос.
В 1924 году советский математик А.А. Фридман получил общие решения уравнений Эйнштейна. Оказалось, что эти решения описывают меняющуюся со временем Вселенную. Звездные системы в пространстве не могут находиться на неизменных расстояниях друг от друга. Они должны либо удаляться, либо сближаться. Это является неизбежным следствием наличия сил тяготения, которые главенствуют в космических масштабах.
В 1929 году американский астроном Э. Хаббл с помощью астрофизических наблюдений открыл расширение Вселенной, подтверждающих правильность выводов Фридмана. Хаббл использовал при этом эффект Доплера. Линии в спектре движущегося источника смещаются на величину, пропорциональную скорости его приближения или удаления, поэтому скорость галактик можно вычислить по изменению положений ее спектральных линий. Уравнения Фридмана являются основой всего последующего развития космологии, они по своей сути были эволюционными, связывали сегодняшнее состояние Вселенной с ее предыдущей историей. Экстраполируя уравнения Фридмана к прошлому, наука приходит к удивительному выводу: примерно 13 миллиардов лет назад вся Вселенная была сосредоточена в очень маленькой области и представляла собой одну «каплю« вещества с очень высокой плотностью, значительно выше плотности ядра атома. Вселенная раздулась (взорвалась) из первоначально крошечных размеров:  р =10-34 см3. Плотность при этом была р=1094 степени/см3 , а масса материи составляла всего лишь 10-5 г. Из этой ничтожной массы и ничтожных размеров развилась вся огромная Вселенная. Фантастика! По каким-то причинам «капля» пришла в неустойчивое состояние и взорвалась. Последствия этого взрыва мы и наблюдаем сейчас, как разлет (разбегание) галактик.
Это событие в научной литературе получило название «Большой Взрыв» (БВ).
Скорость   разбегания   галактик   составляет 50-300км/сек. У    эволюционирующей, расширяющейся Вселенной есть две возможности
 ( два выхода, как в старом анекдоте):
1.Если средняя плотность вещества Вселенной меньше критической, то Вселенная будет вечно расширяться и примерно через 100 миллиардов лет остынет и погаснет.
2.Если плотность вещества больше критической, то в будущем расширение сменится   сжатием, и   это будет повторяться постоянно с циклом в100млрд. лет(50 млрд. на расширение, 50 млрд.    на сжатие.)
Получается модель пульсирующей Вселенной. Правда, у ученых возникли подозрения о существовании    скрытой    массы    вещества (темное    вещество,    которое    невозможно наблюдать). Если учет только видимого вещества галактик давал Qгал=Ргал/Ркрит=0,03 ,    
 то учет скрытой массы повышает это отношение до Qскр.массы=0,2-0,7. Если это так, то не исключено, что полная средняя плотность Ро равна критической плотности или даже несколько больше. Из этого следует, что мы пока не можем сказать определенно, будет  ли  Вселенная  расширяться  неограниченно  или  же  в  будущем  она  начнет сжиматься.
Величайшим достижением астрофизики было объяснение всех типов эволюции звезд, подтвержденное реальными наблюдениями. Звезды - это главное «население» Вселенной. Из звезд состоят галактики и скопления галактик.
Звезды, сходные с нашим Солнцем, длительно и устойчиво излучают практически на постоянном уровне. На протяжении 5 млрд. лет мощность солнечного излучения не меняется. Так продолжается до тех пор, пока звезда не исчерпает запасов своей ядерной энергии, т.е. пока весь водород в звезде не превратится в гелий. У Солнца это произойдет через 7-8 млрд. лет. После «выгорания» водорода Солнце раздуется до размеров орбиты Земли, а ее мощность излучения увеличится в сотни раз. Оно превратится в «красного гиганта», а через короткое время потеряет наружную оболочку и превратится в белого карлика. Характеристика белого карлика: 1. Масса не слишком отличается от массы Солнца при радиусе, в сотню раз меньшем, чем у Солнца. Размеры белого карлика одного порядка
с размерами земного шара. 2. Отсюда следует огромная средняя плотность вещества, доходящая  до 10 6  г/см3 (т.е.  до  сотни  тонн,  «запрессованных»  в  кубическом сантиметре! 3. Светимость белых карликов очень мала: в тысячи раз меньше солнечной.
Звезды с массой в несколько раз большей Солнца (>2,5), живут значительно меньше (сотни млн. лет) и, взрываясь, коллапсируют и превращаются в черные дыры. Черная дыра - это масса, сжавшаяся настолько сильно, что в ее возросшем поле тяготения вторая космическая скорость (которую необходимо придать телу, чтобы оно могло, преодолев силу тяготения, улететь в бесконечность) превышает скорость света. Ясно, что из черной дыры ничего не может вылететь, ибо ничто в природе не способно двигаться со скоростью больше световой. Поле тяготения может стать таким сильным, если тело массой М сжимается до размеров гравитационного радиуса Rg: Rg= ЗGМ/с2 . где: G - коэффициент гравитации, М-масса, с - скорость света.
В 1963 году были открыты квазары - это удаленные до 10-15 млрд. лет ядра галактик с очень высоким уровнем активности. В результате границы наблюдаемой Вселенной были существенно расширены.
Самым выдающимся событием в космологии было открытие в 1965 году так называемого «реликтового излучения.» Это излучение образовалось в эпоху, когда размеры Вселенной были в 1000 раз меньше современных. Тогда Вселенная представляла плазму с температурой около 5000 град. Галактики и звезды образовались на значительно позднем этапе расширения Вселенной, когда ее размеры были всего в 10 раз меньше нынешних. Таким образом, прямыми наблюдениями была выявлена картина развития Вселенной от простейшего плазменного облака к ее современному состоянию, столь богатому различными структурами и объектами.
Главный вывод: Вселенная непрерывно меняется, что доказано наблюдениями. Радикально изменилась Вселенная как целое, возникают и умирают звезды и туманности, эволюционируют галактики, бурные процессы происходят в их ядрах. Длительные, плавные периоды развития сменяются бурными периодами, даже скачками. Ничего не осталось от старой модели, которой оперировали астрономы еще 50-70 лет назад.
Картина эволюции Вселенной в отдаленном будущем выглядит   весьма   пессимистически.   Это   картина   постепенного   распада,   деградации, рассеяния.

Да будет так,
Ведь есть всему начало,
И есть конец логической игры...
И слово, что исток обозначало,
Над бездною когда-то прозвучало,
Из мрака, вызвав звездные миры.
 Когда же обесценится творенье,
 И разум тот пресытится игрой,
 То распадутся призрачные звенья,
 Исчезнет Время, кончится Движенье..
 И будет Свет над вечной пустотой.


М.Катыс.

Что-то я увлекся космическим отступлением. Вернемся в 1942 год.      Война трудно, с огромными потерями катилась на восток. В сентябре немцы вышли к Волге в районе Сталинграда.
Вова продолжал закаливание, ходил только в трусах, бегал вокруг барака бесчисленное количество кругов. Летом, в прохладные вечера, с трудом его заставляли надеть майку.
В двух километрах от нас начал работать кинотеатр. Вход на детские сеансы стоил 20 копеек. За Вову не надо было платить, но я не любил его брать с собой. На первый сеанс его не пустили в зал, и мне пришлось с ним вернуться домой, а за билет я уже заплатил. Было обидно. Но он стал хитрым, приходил сам, прячась от меня.
Домой шли вместе. Что показывали? Обязательно военную хронику (журнал), потом мультфильмы. Помню, было много серий о бравом солдате Швейке. Он ловко и весело расправлялся с немцами.
Было всё так же голодно. Меня спасал жмых. Однажды, вместо жмыха нам попалась соя. Было сытнее, но соя и кончилась быстрее. Жмых же был долгоиграющей едой. Сунул в рот кусочек и сосешь его часа два.
Опять началась холодная сибирская зима. Мама откуда-то принесла мне коньки и лыжи. Коньки прикручивал к валенкам с помощью веревки и палки. Однажды Миша - сын т. Ханы позвал меня кататься на коньках, цепляясь за проезжающие машины. У него был крючок из толстой проволоки, он цеплялся им за борт машины, а я за него.
Если машина ехала не очень быстро, то получалось нормально.
Такой цепочкой мы въехали на деревянный мост. Его правая нога (конек) попала в щель между досок и была резко отброшена назад. Задником конька он ударил меня в пах. Боль была жуткая, я сразу упал и откатился в сторону, чтобы не попасть под следующую машину. Минут 20 я не мог встать, но начал замерзать. Заставил себя встать и идти домой. По прямой надо было идти почти километр. Кое-как дошёл, разделся и посмотрел, что там у меня. Крови не было, но внизу живота и в паху кожа была черная. Маме я ничего не сказал. Стеснялся ей показать эту жуткую картину и огорчать её не хотел. Боли в паху меня мучили потом долго. А при постановке на учет в военкомате обнаружили паховую грыжу. Тогда же военкомат заставил сделать операцию.
На коньки в Новосибирске больше не становился. Катались с Вовкой на лыжах, на санках. Болеть мы стали реже, видимо привыкли к сибирскому климату.
В январе 1943 года пришла великолепная новость. Левитан сообщил нам о большой победе в Сталинграде и о переходе наших войск в наступление. Это был праздник для всех, это была большая радость! Как оказалось, это был переломный момент в войне. Война длилась ещё два с половиной года, но хребет фашистам сломали под Сталинградом.
На лето 1943 года мама отправила меня с садиком на дачу. Ехали на пароходе по Оби. Помню, огромные водные просторы реки меня поразили. Такой огромной реки я раньше не видел. Место, где расположилась дача, находилось в красивейшем кедровом бору, кормили три раза в день и вкусно. Но... Я всё время плакал, жутко скучал без мамы и Вовы и всех остальных родственников. Даже писаться стал по ночам, чего со мной никогда не было.
Через две недели приехали мама с Соней проведать меня. Я так рыдал, вцепился в маму и не хотел там оставаться. Мама договорилась оставить вместо меня Соню, а я с ней уехал домой. После победы в Сталинграде жизнь стала немного веселей. По радио стали звучать иногда песни, музыка. Особенно мне запомнились песни Леонида Утесова.
 1.        Барон фон дер Пшик
...Орал по радио,
Что в Сталинграде он,
Так на параде он,
И ест он шпиг.
 Что ест он и пьёт,
А шпиг подает
Под клюквою развесистой Мужик! И конец: Мундир без хлястика,
 Разбита свастика.
А ну-ка влазьте-ка
 На русский штык!
 Барон фон дер Пшик,
 Ну где твой прежний вид?
 Остался от барона только пшик! Капут.

2 Партизанская борода
Борода ль моя, бородка,
До     чего     ты     отросла!
Говорили  раньше   -   щетка,
Говорят теперь - метла.
Парень я молодой,
А хожу с бородой
Я не беспокоюся, г
Пусть растет до пояса.
Вот когда окончим битву (тут я пел:»Вот когда прогоним Фрица»)
Сразу примемся за бритву, Будем стричься, наряжаться,
С милой целоваться.

З.А эту помните?
 С боем взяли мы Орел,
Город весь прошли
 И последней улицы
Название прочли.
 А название такое
 Право слово, боевое,
Брянская улица
 По городу идет,-
Значит, нам туда дорога
 Значит, нам туда дорога
 Брянская улица
 На запад нас ведет.
И так до:» Берлинская улица...»
Эти   песни   и   многие   другие   военных   лет,   не   забыть никогда.
В 1943 году я пошел в школу. Благодаря усилиям Сони Фейгиной (сейчас Ракитина) я был подготовлен хорошо. Бегло читал, считал до 100, умел писать печатными буквами. Учиться мне было легко, и учительница сразу сделала меня своим помощником. Не знаю, какие события у неё происходили, но она очень часто отлучалась из класса и отсутствовала иногда весь урок. Классу она говорила, чтобы вели себя тихо и слушали сказки, которые будет читать Роман.
 Вручала мне красивую книгу сказок, показывала что читать, и уходила. Первое время я сильно уставал, но потом втянулся и мог читать все 45 минут урока. За первый класс я получил похвальную грамоту. Зима 43г была очень холодная. Помню, несколько дней была пурга, метель и минус 50 градусов. Никто занятий в школе не отменял. Помню, мама сняла свой платок и повязала мне поверх зимней шапки. В эту же зиму помню еще один эпизод. К началу зимы мама умудрилась сшить мне зимнее пальто. Конечно, это было не бог весть что, но новое пальто с меховым воротником, на вате и с блестящей чёрной подкладкой. В то время это было неслыханной роскошью. Так вот, однажды, после уроков я нес пальто из гардероба подкладкой наружу, какой-то пацан постарше меня подскочил и чиркнул бритвой по подкладке сверху до низу. Я взревел на всю школу. Подошла учительница успокоила меня, посетовала,  что в школе полно шпаны и бандитов. Пришёл домой весь в слезах.


И еще один эпизод запомнился. В школе нам давали завтрак: маленькую булочку и маленький кулёчек (из газеты) сахарного песка. Мама мне сказала, чтобы сахар я в школе съедал (это полезно для умственной деятельности), а вот насчет булочки - она не против, если я буду делиться с Вовкой. Раза два-три я приносил булочку  домой, и мы с Вовой её съедали.    Но однажды, по дороге домой меня остановили два подростка и отняли булочку. Мама решила больше не рисковать и съедать её в школе. После  школы,  дома  я  готовил  себе  обед.   Мама  мне  оставляла в  алюминиевом стаканчике  ложечку  яичного  порошка.   Я   должен   был   разогреть   сковородку   на электроплитке, развести порошок водой,  вылить на сковородку и через минуту её выключить. Всё у меня получалось нормально, но однажды, когда я выливал жидкость на сковородку, меня стукнуло током, и половина жидкости оказалась на полу. Опять ревел от обиды и голода.


В августе 43г. наша Армия разгромила фашистов под Курском (Курская дуга). Это тоже была Великая Победа, а главное что инициатива, стратегическая инициатива прочно перешла к нашей Армии. Мы все очень радовались этим победам.
Начался 1944 год. Мы еще не знали, что в этом году покинем Новосибирск. Наша Армия вела тяжёлые бои с фашистами и непрерывно наступала. Были освобождены Ленинградская область, Правобережная Украина, Крым и Белоруссия. Когда пришла весть об освобождении Белоруссии, мама твердо сказала: »Уезжаем домой». Все маму отговаривали, что надо подождать, что еще опасно возвращаться в Белоруссию. 
Но в июне объявили об открытии  Второго фронта и мама заявила:
»Ноги моей здесь больше не будет». Юзик (старший сын т. Ханы), как инвалид войны достал нам билеты, и с трудом и скандалом посадил нас в товарный вагон. Пассажирских поездов тогда еще не было.


Когда поезд тронулся, скандал продолжался, т.к. вагон был переполнен. И тут выяснилось, что Юзик затолкал нас в другой вагон. На первой же остановке нас начали выкидывать из вагона.
Выкинули один чемодан, и тут за нас заступился капитан Красной Армии (к сожалению, не помню ни фамилии, ни имени). Он раздвинул людей, освободил место для наших вещей, а меня с Вовкой посадил на верхние нары. Около вагона стояла толпа людей, мама кому-то заплатила 20 рублей, и он подал чемодан в вагон. На этом наши приключения не кончились. Ночью сломались верхние нары, нас с Вовкой кое-как вытащили. Пришлось устраиваться внизу. Вовку мама взяла на руки, а я пристроился на чем-то твердом около незнакомой старушки. Все это происходило в полной темноте и при страшной ругани всех со всеми. Забыл сказать, что с нами ехала Соня Фейгина. Утром с помощью капитана все утряслось, потому что он не ругался, а пытался рационально всех разместить. Нам досталось место около второй двери вагона, которая (все так считали) не открывается. На вторую или третью ночь, когда поезд проезжал мост через довольно большую реку, дверь внезапно начала открываться. Я лежал у самой двери и заорал от страха так, что проснулся весь вагон. Подскочили мужики и, конечно, капитан, и  с трудом закрыли дверь и привязали веревками. Ехали мы до Гомеля 18 суток. Расписания никакого не было, сколько поезд будет стоять на остановке неизвестно. Только выскочишь на остановке за кипятком, объявляют отправление. Несешься обратно, дважды меня втаскивали в вагон на ходу. Туалета в вагоне не было, все справляли нужду на остановках, между поездами. Никто не стеснялся. В общем, на войне, как на войне. Наконец въехали на территорию Белоруссии. Здесь нам объявили, что поезд до Гомеля не дойдет - еще не восстановлена железная дорога. Высадили нас вечером в Добруше - это 50км от Гомеля. Вокзала там не было, так, какой-то сарайчик. Народу набилось полно. Вещи у всех были на улице. Пошёл дождь. Мы дежурили у своих вещей по очереди (мама, Соня и я), по два часа. У мамы была клеенка,  она защищала от дождя. Рано утром мама наняла подводу, погрузили вещи, уселись все в телегу и поехали в Гомель. К вечеру притащились в Гомель.


Остановились у маминой двоюродной сестры. Её звали Сара, мужа звали Абрам, была у них взрослая дочь и сын Кива. Приняли нас хорошо. Жили мы у них дня два или три, т.к. пароход еще не ходил, должен был первый рейс состояться через три дня. Вот на него мама и достала билеты, с трудом. В эти дни мы много ходили по Гомелю. Город был полностью разрушен. В центре уцелело одно пятиэтажное здание, и оно стояло без окон и дверей. Мы с печалью смотрели на разрушенный город и про себя думали, что такая же картина ждёт нас в Корме. Посадка на пароход была ужасной. Правда с детьми пустили впереди всех,  и нам помогали матросы, на узком траппе они держали нас за руки и несли наши вещи. А потом мы с палубы смотрели, как народ смёл этих матросов, пытавшихся установить порядок, и ринулся на пароход. В воду летели чемоданы, мешки, люди. Все орали, матерились, энергично работали локтями и руками.


Это длилось минут 30. Матросы всех и всё выловили, подняли на борт. Еще примерно час все устраивались, потом всё успокоилось и наш пароходик, уже в полной темноте, отвалил от пристани. Плыть нам надо было одну ночь. Утром мы должны были высадиться на пристани в Корме. Там нас утром и встретил с подводой дядя Беня Юдович. Он вернулся одним из первых. Он привез нас к себе домой, т.к. наш дом и дом тёти Мани были разрушены. Дома нас ждали его дети Кива и Люба. Они с тетей Рахилей в 1943году уехали к д. Бене(не помню где он жил в эвакуации.). Она там и умерла от водянки. Мы немного отдохнули и пошли смотреть наш дом. От нашего дома остались только стены. Как рассказала т. Маня (жена д. Бориса, маминого брата), крышу с нашего дома уже давно украли местные жители, а потом от снега и дождей рухнул потолок. Окон не было, дверей тоже.
Мы с мамой постояли, поплакали и вернулись к дому т. Мани(Фейгиной), который стоял рядом с домом д. Бени. Этот дом был в лучшем состоянии - крыша была на месте, внутри не было дверей и окон. Мама решила в этом доме отремонтировать кухню и столовую при ней. На большее не хватало кошелька. Ремонт был сделан самый примитивный, чтобы не замерзнуть зимой, а об удобствах никто тогда не думал. Ремонт сделали быстро и в августе мы уже жили в своём доме.


Спали все четверо на печке. Зимой было хорошо. Власти в то время в Корме не было, магазины не работали, но рынок работал, и кое-что уже можно было купить. Мама купила на рынке мешок пшена, мешок фасоли, мешок брюквы. Молоко и хлеб покупали каждый день. Наше ежедневное меню было таким: 1.суп фасолевый 2. брюква пареная. На другой день: суп молочный из пшена  2.брюква пареная. Суп и брюкву в течение дня можно было есть, сколько влезет: и на завтрак, и в обед, и на ужин. С хлебом было хуже, он был дорогой, его мама делила на порции. Но уже не голодали! Это было здорово! Правда Вова очень быстро невзлюбил фасолевый суп, вздыхал и говорил: » Опять дурни». Так он называл этот суп. Но ел. Через несколько дней к нам пришла тетя Маня(жена д. Бориса). Она всю войну с двумя детьми жила в Корме и могла многое рассказать. Тетя Маня была русская, и немцы её не трогали. Мама просила её придти к нам.
Вот что она рассказала: »На следующий день после занятия Кормы, фашисты построили высокий забор из колючей проволоки вокруг площади у синагоги.


Всех евреев, кто оставался в поселке, загнали на эту территорию. Это было напротив нашего дома. В нашем доме поселился комендант Кормы. Он устроил унизительный опрос евреев. Когда очередь дошла до дедушки, то он плюнул коменданту в лицо. Комендант жестоко избил дедушку. Каждое утро он приходил к дедушке,  рвал клок бороды,  избивал его  и уходил.  Евреи содержались за колючей проволокой     под открытым небом, без теплой одежды. Пошли осенние дожди. В октябре41г.    построили всех мужчин  в колону и повели по дороге на пристань. За  поселком   сразу  начинался  большой  ров.   Колонну   поставили   на  краю   рва   и расстреляли  из  автоматов.  Потом засыпали  слегка землёй.  Эта братская могила
шевелилась три дня. Через месяц там же расстреляли женщин. Всех, кто пытался подойти туда, расстреливали».  Мы слушали и плакали. Мама собрала вернувшихся евреев и организовала раскопки этой могилы с тем, чтобы опознать своих родственников и похоронить на кладбище.


Нас, детей, не взяли с собой. Раскопки и опознание длились несколько дней. Мама опознала скелет дедушки по тужурке. Дедушка   носил   такую   тужурку   из   толстого,   чёрного   сукна   с   металлическими пуговицами. Ни у кого в Корме похожей не было.
Потом всех похоронили на кладбище. Мама зажгла масляную лампаду в углу кухни,  и она горела неделю в память о дедушке и бабушке и всех погибших.
По данным комиссии из Минска,  в Корме немцы расстреляли 770 евреев. Симкин Гирша Гилькович , 1907 года (мамин брат) не вернулся с войны,  до сих пор считается без вести пропавшим.
Когда мужчин привели на расстрел, один молодой парень, лет двадцати бросился бежать. Немцы изготовились стрелять по нему, но офицер дал команду поймать живым. Пока немцы бросились в погоню, он успел перебраться на ту сторону. Немцы спустили с поводка овчарку. Она стала догонять отчаянного парня. Тогда он снял полушубок и бросил его собаке. Она с остервенением набросилась на этот пропахший потом полушубок. Он в это время добежал до рощи и спрятался на дереве. Подбежавшие немцы потратили немало сил и времени, чтобы оторвать собаку от «вкусного» полушубка. Это и спасло геройского парня. Немцы его не нашли, а ночью он добрался до леса и нашёл там партизан. Очень жалею, что не помню его имени и фамилии.  Об этом случае тоже рассказала тётя Маня.


Первого сентября мы с Соней пошли в школу. И тут обнаружилось, что я на белорусском языке не умею ни читать, ни писать. Пришлось переучиваться, опять помогала Соня. Зимой школа не отапливалась, сидели в пальто и шапках,  на руках варежки. Когда надо было писать, варежки приходилось снимать, а руки тут же замерзали. Бумаги не было - писали на газетах между строчек. Писали чем попало.  У кого-то была ручка и чернила, большинство же писало огрызками карандашей. Весной на рынке появились новые карандаши - 6р. за штуку, это была высокая цена. Мы бегали смотреть на эти карандаши, как на чудо. Бывали очень холодные дни зимой, и мы все спасались на печке. Там делали уроки, читали, играли и лузгали семечки. По сравнению с Новосибирском жили как короли - в сытости и в тепле. И никто не болел! Вот что значит - вернулись на Родину. Весной 1945 года, когда сошел снег, у всех пацанов появилась новая мода: выкапывать и собирать боевые патроны. Белорусская земля была буквально нафарширована ими. У каждого был на поясе мешочек с патронами. Сначала только собирали и хвастались друг перед другом: это от «Шмайсера»(немецкий автомат), а это от «ППШ»(советский автомат) и т. д.  А потом... Потом начали стрелять. Делали это примитивно просто:  расшатывали и вынимали пулю, осторожно в мешочек высыпали порох, потом пулю заталкивали на дно патрона, засыпали порох и затыкали бумагой. Патрон держали дном вверх, между большим и указательным пальцами,  в вытянутой руке, а бумагу   поджигали. Происходил оглушительный выстрел, патрон летел высоко в небо, а пуля в землю. Появились свои ассы, которые в одиночку проделывали перечисленные манипуляции. Остальные все толпились вокруг. Пока гром не грянул.
Кто-то из ребят струсил и выбросил горящий патрон в сторону. Все бросились в разные стороны.  Один только Айзик бежал точно на то  место, где лежал и дымил патрон.
Все ему кричали: »Стой! Беги назад!» Но он, ничего не понимая, несся навстречу судьбе. Как только он добежал до патрона, раздался выстрел и пуля или гильза угодила ему точно в глаз. Глаз висел на чем – то на уровне рта, кровь хлестала ручьём. Ребята постарше отвели его к врачу, но он  сделать     ничего     не     смог.     Айзик     Френкель     был     нашей     гордостью     и достопримечательностью в Корме. С  детства полуслепой  (осложнение после какой-то болезни), он обладал абсолютным слухом.
Самостоятельно научился играть на мандолине и играл на ней виртуозно.
Любую, услышанную по радио песню, он играл тут же, с вариациями,
блистательно. В то время ни одна свадьба, ни одно торжество в Корме и окрестных деревнях не обходилась без него. Денег тогда у народа не было   и расплачивались с ним продуктами. Он в буквальном смысле, кормил    большую семью Френкелей. Ему тогда было 14 лет. Я с ним дружил, часто бывал у него дома, он учил меня играть на мандолине. Я уже умел играть четыре песни.
Вот ему, и так полуслепому, выбило глаз. Да не просто глаз,  а тот, который видел на 30%. После этого случая мы перестали стрелять и собирательство патронов пошло на убыль. Кроме патронов все очень любили играть в лапту. На нашей улице игра шла летом целыми днями. Собиралось несколько команд, играли на вылет. Однажды, во время игры, я чуть не умер от страха. Когда мне пришлось бежать в «город», я рванул со всей силы и вдруг оказался лежащим на спине, а надо мной нависла оскаленная пасть овчарки. Её лапы стояли у меня на плечах,   и она плотно прижала меня к земле. Вдруг раздался какой-то   крик, и собака побежала к хозяину. С нами играли   и   взрослые,   они   с   битами   подошли   к   этому   мужику   и   серьезно   его предупредили.  Пригрозили пристрелить такую свирепую собаку.  Мужик тоже  был напуган, он извинился и быстро ушёл.
Было у нас в Корме ещё одно модное увлечение - катать обод от велосипедного колеса.
Чистый металлический обод при помощи гладкой, немного изогнутой палки (или металлического прута), катали бегом. Я, когда увидел эту забаву, загорелся заиметь такую шикарную вещь. Не  помню, на что я выменял этот обод, но
очень скоро я освоил технику «вождения» и с шиком гонял по всей деревне. Однажды я был с ободом далеко от дома и вдруг увидел огромную, чёрную   тучу, которая быстро затягивала всё небо. Подул сильный ветер, поднял и закрутил пыль с земли.
Приближалась сильная гроза. Мне надо было до грозы попасть домой. И я понёсся сломя голову со своим ободом. Чуть-чуть не успел. Буквально за триста метров  от дома засверкали молнии, загрохотал гром, стало темно,  и стеной хлынул дождь.
Метров за сто от дома образовалась огромная лужа, которую никак было не обойти.
Я уже собирался в неё вступить, как вдруг сверкнула огромная молния, раздался ужасный  грохот, вся  эта лужа  была стеной  поднята вверх  и  вместе  с  грязью обрушилась на меня. Я стоял как контуженный и плохо соображал, что же произошло.
Только через несколько минут я понял, что молния угодила в лужу. Я рванул домой, трясясь от страха. Через несколько секунд я ворвался домой. Мама начала меня ругать, что я до грозы не успел домой, но разглядев как я выгляжу, прекратила это занятие и начала меня вытирать. Но грязь было невозможно оттереть. Тогда она вынула из печки большой горшок с теплой водой, налила её в оцинкованный тазик, раздела меня и вымыла с головы до пяток. Вовка и Соня с любопытством смотрели на это с печки. После этого я рассказал,  что со мной случилось. Мама сказала, что если бы не эта грязь, которой я был облит, она бы не поверила мне.
 
                Победа

   8 мая 1945 Левитан объявил о Великой Победе Советского Народа! Что тут началось! Весь поселок стихийно собрался на площади перед Сельским Советом. Все обнимались, целовались, плакали и смеялись, поздравляли друг друга. Какие-то мужики поднимали меня на руки, целовали, подбрасывали вверх, незнакомые бабы обнимали, плакали, целовали, и я сам со всеми целовался, обнимался, радовался,  что война кончилась.  От них пахло потом, сивухой, табаком, навозом. Это были мелочи. Никогда больше я не видел такой массовой радости, как в тот день. Своих  я сразу потерял, и найти их, в этой бушующей от радости толпе было невозможно. Мы встретились уже дома.
Через две недели получили от папы письмо. Он писал, что возможно приедет в отпуск.


Опять огромная радость охватила нас. Очень скоро пришло второе письмо, где он сообщал день, когда приедет. Мама договорилась с д. Беней, что утром он даст нам подводу встречать папу на пристани. Утром я пошёл за подводой, а мама с Вовой и Соней пошли пешком от нетерпения. Я их должен был догнать на выезде из деревни. Так мы вечером, планировали. Но всё получилось по-другому. Я уже подъезжал к концу деревни, когда вдали показалась грузовая машина. Она быстро ехала нам навстречу. В кузове стояли люди и что-то кричали и махали руками. Я всматривался вдаль, искал наших, и особо не обращал внимание на машину. Она проехала мимо нас и метров через 50 остановилась. Вдруг я услышал почти забытый, знакомый до боли голос папы. Меня ветром сдуло с телеги, и   через секунду я был в машине, на руках у папы!  Это было счастье, о котором мечтал все долгие годы войны. И вот оно случилось!  И я расплакался. Оказывается, от счастья тоже плачут. Дома папа достал из своего армейского рюкзака тушёнку, сало, хлеб, водку, еще какие-то продукты. Поели мы на славу, а вот пообщаться с папой нам    не дали. Всё время приходили знакомые, дальние родственники, соседи. Ведь это был первый случай, когда в  Корме появился живой  участник войны, боевой майор,  наш папа.  Помню, он рассказывал,  как он получил этот отпуск.  Его дивизия закончила войну штурмом Кенигсберга. Папа был начальником продовольственного отдела дивизии и исполнял обязанности Заместителя командира дивизии по МТО (материально-техническое обеспечение). Комдив ему сказал, что он, в виде поощрения, поедет в Москву для участия в параде Победы.  Папа взмолился: »Отпустите в отпуск, к семье». Комдив выставил его. На следующий день он был у комдива по   другому вопросу   и опять стал просить отпуск. Видно он здорово достал генерала. Тот говорит ему: «Достанешь « Опель - лейтенант»- отпущу».  Машина такая была, очень котировалась у наших генералов.


Папа взял несколько автоматчиков и на машине прочесал весь Кенигсберг и окрестности. Через сутки, во дворце какого-то графа, он нашел почти новенький Опель. Так он заработал отпуск. На машине его отвезли до Минска, а оттуда на перекладных к нам. Две недели пролетели как один день, и он уехал в свою дивизию.
Весной, когда растаял снег, и стало тепло, мама решила сажать картошку, огурцы, помидоры, морковь и пр. Приехал мужик на лошади, привез плуг, вспахал наш участок, получил от мамы деньги и уехал.  Мы вчетвером посадили картошку, купленную на рынке, посадили все остальное. Я сходил в лес, выкопал несколько кустов малины и посадил их за домом, в тенёчке. Так мне зимой вдруг захотелось малины, и я не забыл это, осуществил свою мечту. Осталось дождаться, когда созреет.
После отъезда папы в Корме произошло большое событие. В поселке появился мужчина, который умел выпекать хлеб. Муку можно было купить на рынке. Назначили день выпечки и время, когда надо было забирать готовый хлеб. Муку отнесли туда накануне. К 12 часам все четверо пошли за хлебом. Пошли с простынями и полотенцами. Нам выдали 6 больших караваев хлеба. Мама завернула их в простыни и полотенца, по два каждому. Вова нас охранял. Несли на вытянутых руках и хмелели от запаха, голова кружилась, ноги подкашивались. Но ронять хлеб было нельзя. Мы держались стойко. Дома мама каждому дала по большой краюхе хлеба. Хлеб был очень вкусный, почти как довоенный, мы старались, есть медленно, чтобы растянуть удовольствие и не потерять ни крошки. Наверное, в мире ни один народ, кроме российского, не знает толком вкуса деревенского хлеба и истинной ценности его!

                Прощай Корма. Навсегда.!
 
Лето 1945 года подходило к концу.
 Вернулись       в Корму  Т.Маня с Цилей и Диной.
В начале сентября, вдруг, за нами приехал адъютант папы, сержант Андрей. Мы быстро собрались и уехали в Гомель. Там Андрей купил билеты на поезд до Москвы. В Москве нас должен был встретить папа. Посадка в Гомеле была ужасной. Народ брал вагоны штурмом. Уже появились пассажирские поезда (довоенные). Андрей выхватил пистолет и по головам первым вошёл в вагон, открыл окно, принял меня и Вову, потом мама подала ему наши вещи. Потом, с помощью пистолета он пробился к входу в вагон и провел маму. Мы заняли целое купе в переполненном вагоне, но народ уже знал, что с Андреем лучше не связываться. В дороге Андрей творил чудеса на остановках. Приносил кипяток, горячие обеды, булочки и пр., всего уже не вспомнить. Я уже говорил, что в Москве нас должен был встретить папа на грузовой машине (Студебеккер) и отвезти в г. Калинин (Тверь), куда передислоцировалась его дивизия из Кенигсберга (Калининград). Так все и произошло, по военному, точно и без приключений. Мама с Вовой сидела в кабине, а мы с папой и Андреем в кузове. До Калинина надо было ехать 160км. Начался сильный дождь. Мы укрылись брезентом и так ехали в темноте все четыре часа. В Калинине папа снял половину дома у Анны Фёдоровны, хозяйки дома,  с которой мы сразу познакомились. Это была очень милая старая женщина, удивительно приветливая и вежливая. Мы расположились в двух больших комнатах и маленькой, темной спальне.


Спальня предназначалась папе с мамой.  Мы с Вовкой спали в большой комнате на одной кровати. Потом ему тоже поставили кровать. На другой день начали знакомиться с обстановкой. Папа водил нас по комнатам и с гордостью показывал мебель, посуду, картины, ковры. Во дворе, под навесом стоял мотоцикл с коляской знаменитой фирмы Харлей. Папа повел нас на чердак. Основное богатство находилось там. Там хранились продукты, да какие! Бочка сливочного и подсолнечного масла, бочка немецкого сала, бочка меда, несколько канистр (по 20 л) чистейшего спирта. В подвале хранилась картошка (много), свекла, морковь, лук. Папа показал продукты, которые он получал, как паек. Там было все: соль, специи, мука, крупы, масло, жиры, тушенка, колбаса полукопчёная, твёрдого копчения, спички, папиросы. Кроме того, мы получали продуктовые карточки, в том числе и на хлеб. После четырёх лет голода такое изобилие! В Калинине наш дом располагался в районе частных домов на улице Возмездина. Рядом, через несколько домов, располагалась дивизия, где служил папа. На следующий день папа пришел раньше и повёз нас кататься по городу на «Эмке». Это советская легковая машина,  выпускалась еще до войны. Город тогда был небольшой и почти не разрушен.
Он был под немцем всего три месяца. Немцы почему-то его не бомбили и из артиллерии не обстреливали. Особенно меня поразила набережная у кинотеатра «Звезда» и,  конечно сама Волга. В городе она была шириной 600м. После набережной папа заехал в коммерческий магазин (они только-только открылись), хотел нам купить сладости. Вовка выбрал пирожные, они выглядели очень красиво и заманчиво. Я съел 2 штуки и больше не мог. Вовка съел 7 штук,  и на этом наша экскурсия закончилась. Его начало тошнить, заболела голова, и мы срочно вернулись домой. Мама поругала папу,  что нельзя ему было разрешать столько сладкого съесть, после стольких лет голода. Его вырвало и сразу стало легче, уложили в кровать, и он сразу уснул. Папа был немного перепуган: «Хотел как лучше, хорошо еще не 20 штук купил.  Вообще - то, если бы они попросили, я бы им все там купил. А видишь, как получилось. Надо быть осторожней».  Вот так закончилось наше первое знакомство с городом. Напротив нашего дома располагалась водоразборная колонка.



Там брали воду жители всей улицы и, конечно, все водители автомашин из папиной части. Они все останавливались около колонки и заправляли машины водой. Мы, конечно, вертелись рядом и очень быстро познакомились со всеми водителями. Нам разрешали кататься на этих машинах, если водители были не против. А машины были, такие:  Студебеккер, Щуки(тоже американский грузовик, но с удлиненным кузовом), Доджи, Опели, наши Зис-5 , Эмки,
я уже все и не помню.
 Порядок был такой: если водители ехали далеко и надолго, то нас через два квартала высаживали, и мы возвращались пешком. Если машина ехала на 1-2 часа, то нам разрешали ехать и вернуться вместе с машиной. Это было здорово кататься на военных машинах и общаться с боевыми водителями. Однажды около колонки остановился шикарный Опель, внутри отделанный красным бархатом. Из него вышел генерал, одетый в новенькую, сверкающую погонами и орденами форму. Мы вертелись рядом. Водитель говорит генералу: »Это дети Самуила». Генерал подошёл, поздоровался с нами за руку и говорит: » Принеси кружку или стакан, хочу вашей вкусной воды попить. Не возражаешь?». Я рванул за кружкой и вернулся через секунду с красивой кружкой. Вышла мама, представилась, пригласила в дом попить чаю. Генерал поблагодарил, выпил воды из колонки и уехал. Меня поразило, что генерал выглядел очень молодо. Вечером папа сказал, что генерал ему рассказывал, как он познакомился с семьей и что мы ему понравились. Папа также сказал, что генералу 27 лет, он командир дивизии и Герой Советского Союза.



Наша улица длиной с километр, начиналась от белоснежной, с золотыми куполами, церкви и заканчивалась у дамбы, построенной вдоль речки Тьмаки.
Это один из многочисленных небольших притоков Волги, впадающих в неё в черте города. Летом это была речушка шириной метра три, а весной она разливалась на несколько километров. Для этого и была построена дамба. Начались занятия в школе, я пошёл в третий класс. Опять пришлось переучиваться с белорусского на русский, но я долго писал с ошибками. При школе была библиотека, я сразу записался. Читал много и быстро. Библиотекарша не верила мне, что я так быстро читаю и, первое время просила рассказать содержание прочитанных книг. Я с удовольствием пересказывал прочитанное. В классе я подружился с Олегом. Он часто бывал у нас дома, иногда я ходил к нему. Они жили с мамой очень голодно, но он всегда отказывался от угощения. Мама ему запрещала у нас кушать из гордости. Началась зима. Мне купили новую шапку-ушанку. Но носил я её недолго. Со школой мы пошли в кинотеатр «Звезда» смотреть кино про нашего разведчика. Фильм назывался «Константин Заслонов». Почти сразу шапку у меня сорвали с головы, и кино я смотрел сквозь слезы. Домой бежал всю дорогу, боялся замерзнуть, мороз был градусов 25. Мама меня не ругала, сказала, что теперь придётся ходить в старой папиной, солдатской ушанке. Она была мне немного велика, но я был доволен.



Наша хозяйка, Анна Фёдоровна, питалась очень скудно, но ничего не принимала от моих родителей. Родители ей сразу предложили пользоваться всеми продуктами, которые хранились в погребе (овощи) и на чердаке. Она сказала,  что если родители не возражают, то она будет брать картошку, свёклу, морковь, лук и только. Она каждый раз докладывала маме, сколько она взяла картошки, свёклы и т. д. Мама сердилась, что она ей докладывает,  но всё продолжалось так же. В завтрак, обед и ужин Анна Фёдоровна неизменно ставила самовар и всегда приглашала нас попить чайку. Мама всегда отказывалась, у нас не было такой привычки. Но однажды Анна Фёдоровна пригласила меня, и я принял её приглашение. Это было в обед. На обед у Анны Фёдоровны была картошка в мундирах, селёдка, лук, квашеная капуста, два кусочка хлеба. Я был сыт и пил с ней чай. Чай она пила со свёклой, нарезанной кубиками, вприкуску. Я попробовал тоже, но мне не понравилось. Постучала и вошла мама, принесла сахар для меня. Анна Фёдоровна угостила меня пряником в форме зайца. Я такого никогда не видел и был в восторге, даже не хотел его есть. Анна Фёдоровна смеялась и была довольна, что сумела меня удивить. Я привык пить с ней чай, но делал это только после завтрака и ужина. После обеда я предпочитал мамин компот. С Анной Фёдоровной жила её сестра Елизавета Фёдоровна. Она была душевно больным   человеком и с очень большими странностями. Анне Фёдоровне было около 70 лет, Елизавета была на десять лет младше. Она ходила круглый год босиком и с непокрытой головой. Представляете, зимой мороз под тридцать, метель, а она босиком и без « головы». Анна Фёдоровна говорила, что это началось лет с пятнадцати, когда с Елизаветой случилась беда.     Елизавета никогда ничем не болела. А какая с ней приключилась беда - А.Ф.   не рассказывала.
 Позже, когда мама перезнакомилась со всеми соседками, они ей рассказали жуткую историю Елизаветы. Лет в 15 её изнасиловали два мужика. Её долго лечили и успокаивали врачи, родители. Мало этого, она забеременела, аборт по состоянию здоровья делать было нельзя, она родила, на удивление здорового мальчика. В роддоме она его задушила. Тогда её отправили в психбольницу, где она провела два года. С тех пор и начались у неё припадки эпилепсии и все другие признаки ненормальности. Нас предупредили, что детей она не любит и может обидеть, мы держались от неё подальше. Как-то с Анной Фёдоровной ходил в церковь, на крёстный ход в Пасху. Вокруг церкви была устроена широкая дорожка. Вдоль дорожки на траве женщины постелили коврики, на них белоснежные полотенца, на которые выставили куличи, пасхи, крашеные яйца. Тут же разместилась Анна Фёдоровна со своей выпечкой. Вокруг церкви двигался крёстный ход во главе с Батюшкой. Он был одет в праздничную белую с золотом рясу, его помощники несли иконы, хоругви. За ними шла большая толпа народа, все крестились, пели. Батюшка подошёл к расположившимся на лужайке женщинам, и с помощью дьякона они освятили и окропили святой водой, выставленные пасхальные кушанья. При этом Батюшка случайно наступил на кулич Анны Фёдоровны. Она была счастлива, молилась истово и всем говорила, что это знак божий, что она отмечена богом. Этот кулич А.Ф. выставила дома напоказ и долго его не кушала. Я уже не помню, съела она его или нет.


В  феврале   1946г нам сказали, что скоро у нас будет сестренка или братишка. Родители наши   хотели девочку. Папа отвез маму в роддом. Как-то вечером папа пришёл  домой, быстро одел нас и повез на «Эмке» в больницу, к маме. Подъезжая к больнице, водитель сбил старушку. Скорость была совсем небольшой и бабушка просила отвезти её домой, но папа настоял отвезти её в больницу, и если все будет нормально - тогда отвезём домой. У больницы наш водитель достал из багажника канистру с бензином и сделал пару глотков. Причем он это сделал    в багажнике. Потом он отвел бабушку в больницу. Я был ещё конечно, мал, но  понял, что водитель был пьян. Папа был злой и сказал нам, что завтра водителя поменяет. В роддом мы попали поздно, нас не пустили. Папа один ходил к маме. На следующий день папа рассказал, что у бабушки перелома нет, только ушиб ноги, он её отвез домой и дал ей 100 рублей. Она долго благодарила и, шутя, спрашивала: » Как ей еще раз столкнуться с папиной машиной?» Водителя папа поменял. А 2 марта мама родила девочку. Вечером пришли папины друзья обмывать такое событие. Они к нам приходили с первого дня как мы стали жить в Калинине, регулярно вечером, каждый день. Первый раз принесли нам с Вовкой американский шоколад и спросили Вову: »Что ты больше всего любишь?» Он ответил: » Твердую колбасу». После этого они каждый раз приносили кольцо твердой колбасы и одевали её ему на шею. Фамилию одного из них помню до сих пор - капитан Лесков.
 Через несколько дней,  маму с сестрёнкой привезли домой. Её решили назвать Евгения в честь бабушки Гени. Мы же всегда её звали Женя и сейчас так зовём. Девочка была чёрненькая с синими белками и чёрными глазами. У меня появились новые обязанности. Маме надо было сходить к врачу, за детским питанием, в магазин. Она с первых дней доверяла сестренку мне. Я мог перепеленать, дать ей рожок с молоком и пр.
Июнь 2003г.

Вечерами родители часто ходили в театр, в гости. Я оставался за старшего. В 20 часов пеленал и кормил из рожка сестренку и укладывал спать. Если капризничала, то брал её на руки. Похожу минут десять - смотрю спит. Осторожно укладывал в кроватку. После этого ужинали с    Вовкой, и он ложился спать. Я читал книгу и ждал родителей. Приходили они около половины двенадцатого. Возбужденные, раскрасневшиеся, весёлые. Спрашиваю: «Где были?». Мама счастливая отвечает: »Ой, Рома, давали «Сильву»- это так красиво! Оперетта называется. Надо обязательно тебя сводить». И перебивая друг друга,  рассказывали содержание. Я  сейчас их понимаю - молодые были, и к тому же победители. В 46г. папе было 31, маме 37.
После всего, что пережили    в войну, можно было и надо было веселиться!  И они веселились почти каждый вечер. А если ни куда не ходили, то принимали гостей дома и в этом случае мы с Вовкой ели твердую Колбасу. Правда мы уже стали разбираться в ней и особо не поедали, как первое время.
Весной 46г. я наблюдал разлив Тьмаки. Эта маленькая летом речушка, растеклась на несколько километров и была в таком состоянии апрель, май и половину июня. В один из теплых майских дней мы с ватагой ребят собрались на   валу дамбы - это метра два над   поверхностью   воды.   Баловались,   шутили,    играли   в  догонялки.   Вдруг   кто-то спрашивает меня: »Плавать умеешь?» - «Нет». «Тогда учись». И я с воплем лечу в воду. Выныриваю, мне кричат: »Выплывёшь - будешь плавать». Кое-как выбрался, воды, конечно, наглотался. На берегу помогли раздеться, выжать одежду. День был солнечный, быстро всё высохло. Дома ничего не сказал. А когда начался купальный сезон, я воды не боялся и быстро научился плавать в размашку. Весной папа нас водил в центр города, смотреть ледоход. Картина была грандиозная и любопытная. Плыли огромные льдины и маленькие. На больших льдинах всегда было что-нибудь интересное. Лодка, вмерзшая в лёд, дерево, стол на льдине, просто тропинка через всю льдину и всякая всячина. Всё увиденное тут же в толпе комментировалось с восторгом. Но самый бурный восторг вызвала мычащая на льдине корова. Сначала все радовались такой необычной картине. Потом начали жалеть бедную корову, потом пожалели хозяев коровы. Потом начались прожекты, как спасти несчастное животное. Прошло уже почти 60 лет, а я вижу эту картинку, как будто это было вчера.
 Зимой у меня вдруг образовался нарыв на подбородке. Мама свела меня к хирургу. Он сказал, что придется резать. Я в слезы. Хирург говорит: »Пусть дозреет дня три». Опухоль росла    и подошла уже к вискам. Ужасно болело, поднялась температура. Спать не мог ни ночью, ни днём. Пошли к хирургу. «Больше тянуть нельзя, иначе гной попадёт в мозг через височные кости. Резать надо сейчас». Я очень боялся, плакал и от боли и от страха. Мама стояла рядом и держала меня за руку, пока вскрывали и чистили. Гноя набралось целый стакан. Бедная мама. Я видел, как ей было плохо, но она стойко держала меня за руку. А ведь она была тогда на сносях. Ещё я натерпелся на перевязках, раза четыре ходил. Шрам под подбородком остался на всю жизнь.
Иногда летом с мальчишками ходили купаться на Волгу. В центре города был песчаный пляж,  но купающихся было мало. Несколько ватаг пацанов и всё. Взрослых было человек пять. Я уже мог доплыть до середины Волги, а дальше боялся. Боялся пароходов, которые как раз ходили посередине реки. На том берегу был речной вокзал. От него отчаливали большие и маленькие суда, а издали шли баржи и тащили за собой длиннющие плоты с лесом.



Летом после завтрака в мои обязанности входило гулять с сестренкой до обеда. Я сдавал её маме на кормёжку, а сам бегом на Тьмаку купаться, на пол часа. Потом домой обедать. Обедали всегда вместе. Папа обедал всегда с нами. После обеда Женя спала часа два, а потом мы опять с Вовой её выгуливали.



Однажды под вечер мы играли напротив дома в прятки, нас было много, человек десять пацанов и девчонок Я собрался бежать прятаться через дорогу, в подворотне дома. Я посмотрел налево,  вдалеке были видны горящие подфарники машины. Я бы спокойно успел перебежать улицу, но тут что-то все заспорили. Когда дали команду прятаться, я рванул, не глядя, через дорогу.
Выскочил на проезжую часть, боковым зрением вижу: в метре от меня едет машина. Чувствую, что сейчас будет удар, и из последних сил делаю рывок, даже, наверное,  прыжок. Передок машины я проскочил, но задним подкрылком меня стукнуло, подкинуло метра на два вверх. Я кувыркаюсь в воздухе, кричу, вижу, как дома в окне, в ужасе кричит мама, и шлёпаюсь на булыжную мостовую. Сгоряча вскакиваю и убегаю в соседний двор. Там падаю на траву от боли в левом колене и плече. Всё это длилось миг, долю секунды. Прибегает мама. «Что с тобой?» плачет она. Я встаю на ноги, она обнимает меня,  и мы медленно идём домой. Нас провожает толпа испуганных мальчишек и девчонок. Отделался ушибами и синяками. Когда я кувыркался в воздухе, заметил, что эта машина резко рванула и быстро скрылась за поворотом. Наверное, водитель сильно испугался, но он был совершенно не виноват. Меня спасло то, что он ехал медленно. Кроме того, мы все знали эту машину, она каждый вечер приезжала в соседний магазин за выручкой. Дома мама уложила меня на диван и всё спрашивала:  »Где болит? Не надо ли вызвать скорую». Подошёл ко мне испуганный Вова: »Правда, у тебя всё цело?» Я смеюсь: »Всё цело, только синяков добавилось» Пришёл с работы папа. Мама ему всё подробно рассказала. Он спросил: » Как ты себя чувствуешь?»


«Нормально». Тогда он говорит маме: » Аня накрывай на стол. Будем отмечать его второй день рождения». Налили вина и мне. В конце лета папу вызвали в Москву, в Штаб округа. Предложили ему новую должность - Начальник спортивного клуба Армии. Должность полковника. Папа неделю думал и отказался. Во первых, он считал, что жить в Москве очень сложно. Во вторых он опасался, что болельщиков с генеральскими погонами в Москве очень много, а всем не угодить. После отказа ему в штабе сказали, что он получит назначение на восток. В начале осени он выехал в Свердловск, в штаб Уральского военного Округа. Получил назначение Заместителем директора, строящегося военного завода, в городе Алапаевск (на северо-востоке Свердловской области). Папа рассказывал: » Выехал поездом до Алапаевска. Там дали вездеход Газик и повезли в тайгу за 15км. Километра три до стройплощадки не доехали, дороги дальше не было. Пошли пешком по колено в грязи и воде. Директор завода за стаканом ему говорит: » Если можешь - уноси ноги». Папа в ужасе вернулся в Свердловск и сразу пошёл к знакомому полковнику, с которым вместе воевал в одной дивизии. Тот выслушал его и смеётся: »Самуил, ты с ума сошёл, отказал Штабу в Москве, вот они тебя и сослали в Тмутаракань. Веди в ресторан, там решим. Может у тебя есть какие - то пожелания,  говори здесь. » Тут папа и говорит ему, что в Челябинске живёт мамина сестра. После ресторана он получил назначение в Челябинск, Заместитель начальника квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ). Он уехал в Челябинск, оформился на работу и отпросился в Калинин, чтобы привезти семью. Осенью 1946 года мы оказались в столице Южного Урала.

                Челябинск.


Когда папа приехал за нами в Калинин, он рассказал, что с жильём в Челябинске трудно. И родители решили всё продать и ехать налегке. Ехали через Москву. Из Калинина на Челябинск поезда не было. В Москве три дня жили у Макса (сын маминого брата Лазаря - смотри линию Симкины). Посадка в Москве была жуткая,  но в вагон вошли все и там папа с проводником освободили для нас целое купе. Сестрёнке было тогда пять месяцев. Ехали почти трое суток. Очень интересно было смотреть в окно из коридора, изучать названия станций, на которых поезд делал остановки: Орехово-Зуево, Муром, Белгород, Куйбышев, Уфа, Златоуст, Челябинск. Было много других остановок, но я их уже не помню. На остановках иногда папа покупал еду - варёную картошку, солёные огурцы, редко яблоки. В Уфе, помню, купили плетёную косу репчатого лука. Мы это видели впервые, и это нас поразило. В Челябинске нас встретили: тётя Маня, дядя Арон, Циля, Соня, Дина. Они жили в  «Порту», так назывался район Челябинска, расположенный    за станцией. Они снимали там небольшой домик. Это был район частных домов. Была осень, и грязь там стояла непролазная. Я долго считал, что своё название этот район получил из-за грязи. Встреча была радостной и весёлой. Родители сняли комнату в доме не далеко от них. Помню, как побелили стены и через трафарет разрисовали красными петушками. Меня сразу устроили в школу в Порту, и я каждый день месил грязь туда и обратно. Вова пошёл в первый класс. Тоже месил эту грязь, но по-своему. Папа купил ему кирзовые сапоги и брезентовые брюки, специально для того, чтобы преодолевать эту  грязь. Мама каждый день отмывала его брюки и сапоги.
Жили мы там месяца три. Каждый выходной собирались у тёти Мани. Было весело и интересно. У них тоже было тесно, но всё-таки просторней, чем у нас. Все сидели за столом, а нашу Женю сажали в корыто, которое ставили на кровать. Она там играла игрушками, мусолила сушку или кусок хлеба. Взрослые считали, что она там в безопасности. Я садился к ней поближе. Но однажды она кувыркнулась из корыта и стукнулась головкой об пол. Ревела здорово, и я ревел, так как считал себя виноватым. Однажды у тёти Мани мне очень понравился свежий чеснок.
Я как ненормальный поедал его и, наверное, один съел целую головку. Наши все ушли домой, а я почему-то, остался. Дело было зимой, на улице было градусов 30 мороза, но день был солнечный и ясный. Часа в четыре вечера я пошёл домой. Мне было лень идти по дороге, и я пошёл огородами, сокращая путь к нашему дому. Снегу в ту зиму намело много, я шёл и проваливался до колена. Солнце уже склонялось к вечеру, но было ещё светло. Вдруг меня начало тошнить, появились резкие боли в животе, срочно приспичило опорожниться. Мне было ужасно стыдно, но прямая кишка работала быстрее мысли. Пришлось это делать на чужом огороде. Причиной тошноты и болей в животе были глисты. Мощное, народное средство, чудодейственный Чеснок, помог от них избавиться.

В Порту мы жили недолго. Папа получил комнату девять квадратных метров в пятиэтажном доме по улице Ленина. Теперь ул. Свободы. Ну, нам было не привыкать. С нами там жила и Циля. Она училась на курсах бухгалтеров, недалеко от нашего дома. Квартира была трёхкомнатная. Две другие комнаты занимала певица городской филармонии с мужем. Она решила восполнить пробел в моём образовании и давала мне читать брошюры о великих композиторах. Брошюры были небольшие, 20-30 страниц в каждой. Я с удовольствием познакомился с Моцартом, Шопеном, Бизе, Кальманом и многими другими. Дома она бывала редко, всё время на гастролях. Её муж поразил меня своей одеждой. Он ходил в белых фетровых бурках и длинном пальто из чёрной кожи. Где он работал, не помню. Но я считал, что он большая «шишка».
В связи с переездом меня перевели в    школу железнодорожного района. До школы было два километра. Ездил в школу на троллейбусе, а часто пешком.


Эта школа мне сразу понравилась. И сама школа, и учителя. В ней я проучился до деcятого класса. Сесть в троллейбус в то время было очень сложно, и мы стали ходить пешком: я, Лёша Цукерман, ещё двое ребят из дома №1, а в 1949 году к нам присоединился Боря Золотаревский. Его семья приехала в Челябинск из Благовещенска. Папа у него тоже был военный - подполковник.
Однажды папа привез из командировки маленькую собачку рыжей масти. Кличка у неё была Муха. Маленькая, на кривых ножках с острой лисьей мордочкой. Это была игрушка для Вовы. Он её научил петь. Вова любил петь всегда, а когда он показывал спецномер, то Муха садилась перед ним и подвывала ему. Было очень забавно и смешно. Этот номер всегда демонстрировали нашим гостям.


* * *
В   1947г.   папа   получил   двухкомнатную   квартиру   в   соседнем   доме   №4.   Мы перебрались туда с нашим, немудрёным скарбом, но через три дня её пришлось освободить, т. к. она предназначалась полковнику и у папы были неприятности. Правда, в старую комнату мы не вернулись. Папе дали временно комнату в первом подъезде дома 4. Комната была в квартире из трёх комнат. Две комнаты занимала семья тети Шуры. Она была очень больна (больное сердце). У неё было трое детей: Старший - Саша учился в 10 классе, средний был чуть младше меня, самый маленький только начал ходить. Мы очень подружились, но у мамы с т. Шурой первое время отношения были напряжённые. Там мы пожили недолго, наверное, полгода. И, наконец, мы получили во втором подъезде этого дома 2-х комнатную квартиру. Одна комната была 20м., вторая 15, кухня 10. В кухне стояла ванна и колонка к ней (дровяной водогрей). Ванна постоянно была накрыта толстой доской и служила нам столом. В банный день доску снимали и поочередно все мылись. Папа любил ходить в баню и очень любил парилку, Вова тоже любил париться. А я боялся парилки. В кухне была встроена маленькая, холодная кладовка с окном. В этом году папа купил двух поросят и откармливал их в подсобном хозяйстве КЭЧ. Откармливала т. Паша, а он привозил корма. Осенью их закололи, окорока закоптили на колбасном заводе, где директором был папин приятель. Вот в этой кладовке и висели два окорока. Я научился точить нож и отрезал тоненький ломтик этой вкуснятины. Кушать можно было в любое время.


У Цили появился жених, вернее два жениха. Сначала появился Мирон, такой очень воспитанный, прилизанный молодой мужчина. Нам он очень не понравился. Потом появился Миша Зильберман. Это был весёлый, остроумный, общительный мужчина. Они приходили поочерёдно. Так приглашала их Циля. Это длилось месяца три. Мы с Вовкой были за Мишу. За него Циля и вышла замуж. Миша снял комнату в домике на улице Труда, напротив Филармонии. Домик был какой-то покосившийся, вросший в землю, очень бедный. Вот там после Загса был обед. Циля, на мой взгляд, была счастлива. Потом Миша получил комнату в общежитии у Цинкового завода. Миша работал в строительной организации.


Вернёмся к нашим делам. Как только мы приехали в Челябинск, у папы украли карманные часы. Это был Буре 1915г., в форме груши. Часы были помещены в хромированный корпус с застеклённой крышкой. Настоящий Буре. Это был подарок дедушки Пини, когда папа уходил на войну. Он прошёл с ними всю войну и очень любил их. Шли они исключительно точно. За всё время,  что они были у него, он ни разу их не подводил. Так вот, на барахолке, их у него вытащили из кармашка-пистона в галифе. Гимнастёрка закрывала брюки, а поверху был ещё ремень, который точно перекрывал кармашек. Он ничего не почувствовал. Первое время папа с мамой часто посещали барахолку, т.к. нам много чего не хватало, а в магазинах ничего не было. На этом невезение в Челябинске не закончилось.

 
Зимой 47г.  папу послали     в     командировку срочно купить какое-то оборудование. Выдали наличными 15000 рублей (я помню такую цифру). Это были огромные деньги. По дороге домой он шёл через барахолку (в центре города на ул. Кирова). Ему предложили купить золотые царские монеты в банковской упаковке, в специально пошитых мешочках. Я не помню, была мама с ним или нет. В общем, его уговорили купить. Для этого его пригласили в частный дом, там ему выдали 8 мешочков с якобы золотыми монетами, он уплатил все 15000 и пошёл домой. Вот тут у него появились сомнения, он открыл один мешочек - там были простые полтинники. В шоке он остановил проходивший мимо военный патруль. Они ворвались в дом - там пусто. Опросили соседей. Они сказали, что в этом доме уже пять лет никто не живёт. Патруль с папой прочесали рынок, никого не нашли. Мама ужасно плакала и кричала: »Мы нищие, нищие». Потом меня послали за т. Маней и д. Ароном. Я помчался на коньках (улицы тогда не чистили). Папе надо было вечером уезжать, надо было срочно собрать деньги. После войны бандитов, воров жуликов и всякой шпаны, было навалом. В народе рассказывали всякие ужасы о банде «Чёрная кошка». Папе не повезло дважды. Как родители рассчитывались с долгами я не знаю, детей в это не посвящали.


Вову тоже перевели в другую школу, но поближе к дому. Домой он всегда возвращался весь в чернилах: на руках, на лице, на одежде. Во дворе его друзья сразу прозвали «Чернилка». Но со временем это длинное прозвище сократилось до «Чин». Летом мы иногда ходили купаться на водный стадион в Шершни. Мне там не очень нравилось, а Вова с друзьями обожали ходить туда. Вова плавать ещё не умел, но научился нырять и проплывал под водой метров пять. К маме всегда приходили его друзья и просили отпустить его с ними в Шершни. Мама отпускала под их ответственность. Однажды он вернулся какой-то бледный и не весёлый и сразу лёг спать. Мама стала пытать его, не заболел ли. Я рванул на улицу и спросил его пацанов: « Что случилось?» Они рассказали, что он нырнул и долго не появлялся. Они начали кричать: »Утонул, утонул». Какой-то студент его вытащил, Вова задел его рукой по ноге. Он же и откачал его, привёл в чувство. Я говорю пацанам: »Вова ничего дома не рассказал. Чтобы вы не потеряли доверие мамы, расскажите ей сами». Они сначала не хотели, но потом пошли. Учился я средненько, ленился. Не то чтобы ничего не делал, а любил вместо уроков читать книги, слушать приёмник, погонять футбол на улице. Очень любили играть в волейбол. Ещё мы баловались карбидом. Строители оставили во дворе бочку карбида. Старшие ребята знали, что это такое и с нашей помощью провели эксперимент. Карбид в воде очень интенсивно выделял газ пропан. Строители его и использовали для газовой сварки. Под руководством старших мы выкопали лунку в земле по диаметру консервной банки. В лунку положили грамм двести карбида, залили водой, заткнули плотно банкой, предварительно проложили верёвочку, пропитанную керосином. Верёвочку подожгли. Раздался мощный взрыв, банка улетела вверх выше нашего 5 этажного дома. Надо отметить, что керосин тогда был в каждом доме, готовили на керосинках и керогазах. Ну и загремели взрывы во дворе, пока взрослые не увезли бочку с карбидом. Зимой начали играть в хоккей с шайбой. Кто-то из взрослых рассказал о новой игре. На ЧТЗ создавалась команда. Этот же взрослый изготовил нам из 8мм проволоки клюшки, шайбу вырезали из резины сами. С упоением гоняли её на льду. Мне понравилось стоять на воротах. Лучше всего получалось, когда я стоял на коленях (Может, они от этого болят  сейчас)
Папа привёз из Германии приёмник «Телефункен», длинные и средние волны. Любил слушать «Маяк», спектакли, оперы и просто музыкальные передачи. А вечером слушал джазовую музыку из Америки. «Голос Америки» глушили, а вот музыкальные передачи слышно было прилично. Английский я не знал, но когда в эфире звучало: »Биг Бэнд Джаз оф Амэрика», я знал, что сейчас будет джазовая музыка. В 1948г. у нас поселилась Соня Фейгина. Она   окончила среднюю школу и хотела поступать в Медицинский институт.   У неё были какие-то проблемы  с документами,  папа  помогал  ей  их решить.  У  него  и  в  институте нашлись друзья.  Соня поступила и жила у нас до   1952г.  В1952 г.  папа получил назначение в  г. Камышлов (160км. от Свердловска), Начальником КЭЧ гарнизона. В зиму 48-49г. Вова заболел. У него было что-то с лёгкими,если не ошибаюсь - бронхоаденит. Врачи рекомендовали Троицкий лёгочный санаторий, где лечили всем, чем положено, в том числе и кумысом. Он там жил 3 месяца, при санатории была и школа. Я думаю, что военные годы, голод, болезни, отсутствие нормальных условий жизни дали такие последствия. Вова там привык к кумысу и пил его с удовольствием. Вернулся здоровым.


48-49гг. это были годы, когда в магазинах появились все продукты. Свободно в продаже была икра красная трёх сортов, икра чёрная двух сортов, сельдь, рыба солёная, копчёная, вяленая, свежая. Мясо, птица, колбасы варёные, полукопчёные, копчёные. Солёные огурцы стояли в бочках, несколько сортов. И т.д. В центральном гастрономе на витрине стояла водка в графинчиках, около десяти сортов. Кое-какие я помню: петровская, калганная, анисовая, старка, горный дубняк, столичная, ерофеич, охотничья и т.д. В гастрономе можно было выпить 100-200г. водки и получить бесплатный бутерброд с солёным огурцом или с селёдкой. Другие бутерброды были платные. Конечно, детям не наливали, но я изучал жизнь и наблюдал за этим процессом. В гастрономе я бывал каждый день. Мама посылала за хлебом, крупой, сахаром, маслом. Иногда мне удавалось выпросить на сто грамм красной икры. Бутерброд с красной икрой - это очень вкусно! Приходилось нам гулять и с сестрёнкой, но реже. Мама сама выходила во двор и сидела с соседками на скамеечке, тогда Женя была под её наблюдением. Женю мы, и все во дворе называли «Звоночек». Голосок у неё был высокий, а говорила она, не переставая, и  казалось, что всё время звенит звонок.


В 1949г. мы всей семьёй поехали на месяц в Корму. Жили у дедушки Пини и бабушки Дыни. С ними жили т. Сима и её сын Ходик. Было тесновато, но зато на Родине. Дедушка был ещё в силе, работал. С утра он надевал на плечи упаковку стёкол, в руке нёс деревянный ящик с инструментом и пошёл по ближним деревням. Стекло весило 15-20кг. а ему было под 75. Вечером он возвращался пьяненький, мурлыкал что-то под нос, стёкол не было, а в руке нёс ведро вишни, или сливы, или яиц. Мы его встречали на мосту через ров, чтобы помочь нести, но он ни за что не отдавал свою ношу. В воскресенье папа взял меня на базар. «Пойдём, увидишь представление». Дед покупал курицу и так торговался на смеси идиш, белорусского и русского, что весь базар собирался вокруг. Люди его знали и приходили на рынок посмотреть его спектакль. Так торговаться не умели даже в Одессе, на Привозе. У меня потом целый день болел живот от смеха.


Бабушка занималась домашним хозяйством. Куры, гуси, ну и всех же накормить надо три раза в день. Готовила она очень вкусно. Всё готовилось в русской печи, и было изумительно вкусно, ароматно и от одного вида слюнки текли. Додику было 8 лет. Ходил он с длинным чулком, в который он складывал печенье, конфеты, пустые катушки, всякие мелкие железяки, деньги. Был он очень жадный, ябеда, капризный и плакса. Честно говоря, мы его не очень любили.


Перед нашим приездом вернулся  из армии Яша ЮДОВИЧ. Помните, во время эвакуации он нам помогал. Встреча была радостной и бурной. Его призвали в 18 лет (в 44г.). Служил он 5 лет. Он обещал нас накормить яблоками и слово своё сдержал. Повёл меня и Вову в колхозный сад, который охраняли его друзья.
Сад был огромный, занимал несколько гектар земли. У шалаша, где отдыхали сторожа, была собрана огромная куча яблок (паданка). Они ещё не созрели, но были вкусные. Кушать можно было, сколько влезет, но уносить было нельзя.     Конечно,   мы обожрались до неприличия.


 Мои родители предложили Яше поехать с нами в Челябинск, папа обещал его устроить на работу, а пока пожить у нас. Вот такой добрый был наш папа. Всем помочь, всех устроить даже  в  ущерб    своей семье. Так что вернулись мы в Челябинск впятером. Встречала нас на вокзале Соня. Она ахнула, здороваясь со мной. Когда мы уезжали, я был с ней одного роста, даже чуть ниже её. А вернулся на голову выше. Я почти этого не замечал, нет, заметил по пиджаку - рукава стали короткие. А тут такой контраст, стоим рядом и я на голову выше. За один месяц. В классе при построении я был предпоследний, а тут стал третьим. В нашей комнате поставили ещё одну кровать для
Яши. Итого в нашем «купе» стало три кровати: мы с Вовой спали на одной, плюс Сонина и плюс Яшина. Жить стало веселей. Яша быстро устроился слесарем в кооперативном заводе по изготовлению гвоздей. Сейчас я себя спрашиваю: »Почему в Союзе, в1949г были кооперативы?». Не знаю. Знаю только, что очень скоро этот кооператив разогнали, и он ушёл работать на железную дорогу. Жил он у нас год.


В 47 году папа отправил меня в пионерлагерь Каштак. Так называлась деревня или посёлок, рядом с которым размещался лагерь. Место было чудное. Сосновый бор речка, огромные валуны, поросшие мхом гранитные площадки. Одну такую площадку мы расчистили и устраивали на ней Костёр. Костёр устраивали в честь
открытия и закрытия смены, в честь праздника, а иногда и просто так. Было весело, когда не изучали биографии первых лиц государства. В Каштаке я впервые увидел шахматы и был потрясён и покорён этой умной, замечательной игрой. Мальчик лет семи взялся учить меня игре в шахматы. Учитель попался хороший и в пятый день я у него выиграл три партии подряд. Он на меня обиделся и перестал со мной играть. Я ходил с шахматами целыми днями и предлагал всем сыграть. Играл много и к концу смены уже мало кому проигрывал. В школе всегда ходил в шахматный кружок. Лучшее моё достижение - второй разряд в 9 классе. В лагере (пионерском) познакомился с Вадимом Гладышевым. Потом оказалось, что мы учились в одной школе в параллельных классах. В 12 лет я пристал к папе, чтобы он записал меня в библиотеку ЦДККА (Центральный дом культуры Красной Армии). В эти годы, 12-15 лет я читал как бешеный, всё подряд. И школьной библиотеки мне стало мало, а летом она вообще не работала. Папа выкроил время, сходил со мной в библиотеку и
записал. Там была большая по тем временам библиотека с читальным залом (небольшим) и уютным диванным уголком для чтения и просмотра журналов. Журналы на дом не выдавали. В  12 лет я прочёл «Тихий Дон», «Поднятую целину» и был потрясён развернувшейся передо мной жизнью, о которой я ничего не знал. Читал с восторгом Тургенева, Некрасова, Чехова, Толстого.    В общем, всё подряд. С седьмого класса у нас начались уроки литературы и на лето выдавали огромный список,  что надо было прочесть. Оказалось, что я уже всё прочёл и за 7, 8 и 9 классы. Память у меня была замечательная, и     мало   что   мне   приходилось   перечитывать. Одна была беда и неприятность: я ничего не хотел делать по дому и с трудом и скандалом отрывался от книги, когда мама заставляла что-то сделать.
 В 1949 году у нас в классе появился новый   ученик -  Золотаревский.


Наша классная объявила: « Сдать Роману деньги на    такое-то    мероприятие.» На перемене Борис подошёл ко мне сдавать деньги, и тут выяснилось, что он живёт в нашей парадной на 5 этаже. Что папа у него тоже военный, что приехали они из Благовещенска. Мы сразу подружились и, как оказалось, на всю жизнь. В1949году папа купил мне велосипед. Пензенский ЗИФ,  обычный  дорожник.  Но  сколько  радости  и  счастья  давала  езда  на  своём «Велике». Были,  конечно, и огорчения: падения, столкновения, травмы. Однажды мы собрались на велосипедах компанией человек 8.
Устроили гонки на ул. Тимирязева (она резко уходила вниз - крутая гора).


Я как-то вырвался вперёд и в самой низкой части резко затормозил и начал поворачивать назад, не подумав о последствиях. Мчавшийся на огромной скорости Миша Малкин врезался в моё заднее колесо, вылетел из седла и покатился по склону. Меня с велосипедом только развернуло. Я положил велосипед и бегом к Мише. Все подбежали, поставили его на ноги, спрашиваем: »Всё цело?» Он был в шоке, и не понимал,  о чём мы его спрашиваем. Потом он пришёл в себя и говорит: »Всё в порядке» Не в порядке был мой велосипед: заднее колесо выглядело как большая восьмёрка, ехать на нём было невозможно. И тут мы все начали дико хохотать и при этом каждый изображал, как выглядит моё заднее колесо. Я боялся разговора с родителями, Но все обошлось нормально.
Через неделю папа привёз велосипед из ремонта. Все спицы пришлось заменить.
Однажды папа решил на велосипеде поехать к т. Мане - это  18 км туда и,естественно столько же обратно. Я ему говорю: « Без привычки это очень тяжело». Дело было в воскресенье, наши все с утра уехали к т.Мане, я остался дома, а папу вызвали на работу. Надо было организовать разгрузку состава с углём. После этого он и решил поехать на велосипеде, не связываясь с электричкой. И уехал. Погода была ужасная, дождь лил не переставая.
Вернулся он часов в 8 вечера весь мокрый, грязный и злой. Он пошёл в душ, а я снял оба колеса и долго отмывал всё от грязи.
В школе запомнились учителя: Громаковский Иван Михайлович – замечательно преподавал литературу. В молодости Иван Михайлович преподавал в колонии им. Дзержинского у знаменитого А.Макаренко. Математику преподавал всеми любимый Геннадий Николаевич. Очень любили мы учительницу по истории-Александру Васильевну.
Завуч школы, Яков Наумович, хорошо преподавал физику, но человек был мерзкий. Невзлюбил он нашу дружбу с Борисом и внушал нашим родителям, что нам надо запретить дружить - это обеим только вредит. А какое дело он раздул после экзамена по истории. Мы - это я, Борис, Лёша и Раков шли домой после удачно сданного экзамена. Сзади нас, метрах в десяти шёл Я.Н. с учеником Сашей Мондрус. Под мышкой у меня был потрёпанный учебник истории. Мы шли довольные, шутили, смеялись. Вдруг Лёша Цукерман выхватывает у меня учебник и бросает его в проезжавший мимо грузовик. Часть учебника осталась в машине, другая полетела, раздуваемая ветром, на дорогу, тротуар, газон. Я.Н. бросился собирать эти листки. Ему стал помогать Саша. Я.Н., при этом что-то кричал. Мы тоже начали собирать листки
бывшего учебника, и подошли к Я.Н.. На него страшно было смотреть: Лицо перекосилось, глаза выпученные, руки трясутся, орёт, на губах пена. Лёша говорит: »Это я бросил учебник». Я.Н. орёт: «Чей учебник?» Я отвечаю: »Мой». Он продолжает вопить: »Тут портреты руководителей партии и правительства, я вам устрою весёлую жизнь».  Я так думаю, что он больше всего испугался за себя, ну а помои вылил на  нас, естественно. Наша семья должна была переехать к папе, в Камышлов. Вот на мне Я.Н.и отыгрался. И за мою дружбу с Борисом, и за то, что родители не приняли его совета нашу дружбу разрушить. Короче, мне табель не выдали, маме тоже. Когда папа приехал за нами, пришлось ему идти за табелем. Сначала он поговорил со мной, и я ему всё подробно рассказал. Я.Н. поставил мне за поведение 4, директор, после разговора с папой исправил на 5. Я.Н. выхватил табель из рук папы и опять исправил на 4. Тут папа
рассвирепел и схватился за пистолет. Я.Н. как ветром сдуло. Директор снова поставил5 и расписался. С этим папа и ушёл. Папа был злой, но мне ничего не сказал. Я посмотрел в табель и не понял, какая же там стоит отметка: 5 или 4.
В 9 классе Лёша Цукерман предложил мне и Борису пойти на репетицию спектакля «Молодая гвардия» в женской школе. Да, мы учились раздельно.


Наша школа была мужская. Лёша был на первой репетиции, и ему поручили привести двоих юношей. Пошли. Мне предложили роль фашиста - генерала Клера, а Борису предателя Стацевича. Все главные роли были уже распределены. Олега Кошевого играл Вадим Гладышев, с которым я был знаком по лагерю «Каштак». Руководила драмкружком молодая артистка Драматического театра им. Цвилинга (как звали её, не помню). Спектакль получился замечательный. Нас начали приглашать на все районные
мероприятия. Но однажды на спектакль не явился... Олег Кошевой. Скандал был грандиозный.


На бюро комсомола школы его « распекали» все. А он спокойно заявил: » Я и не собирался участвовать в спектакле. У меня были билеты на соревнования по конькам». Затем нас всех «прорабатывали» на бюро райкома. Это было гадко и унизительно.   Его исключили из комсомола. На этом наш драмкружок прекратил своё существование.
В 8 классе нам представили двух практиканток по немецкому языку. Как я над ними издевался! Не знаю, что на меня нашло. Может переходный возраст или что-то другое. Я дважды сорвал уроки, маму вызывали в школу, а я как с цепи сорвался. Даже  сейчас  мне  стыдно  за моё  поведение  и  я  не  нахожу     вразумительного объяснения..


Весной 1952 года папу перевели в г. Камышлов,
Свердловской области Начальником КЭЧ Камышловского гарнизона. Вокруг города находилось много воинских частей, в том числе и знаменитые Еланские лагеря. Чем знамениты? Во время войны здесь проходили подготовку призванные в армию сибиряки. Вначале готовили три месяца, а потом месяц и сразу комплектовали воинские части и увозили на фронт, сходу в бой. Через Елань прошли подготовку миллионы солдат Великой Отечественной войны.
Камышлов был в то время грязным серым городом с населением 30000 человек. Клуб, кинотеатр и вокзал с рестораном, две средние школы и педучилище – вот и все культурные заведения города.
      Река  Пышма  пересекала  город.   Тогда  это   была полноводная, широкая река,  в которой водилось полно рыбы: судак, щука, линь и др. В школе запомнились - учитель математики и учительница литературы, ни имён, ни фамилий не помню. Учился я там один год, десятый класс. Литераторша организовала драмкружок и поставила пьесу Горбатова «Сильные люди». Успех был большой, но играли мы её только один раз. Учитель истории, Геннадий Михайлович, предложил мне роль прокурора в рассказе Чехова «Гайка», который он сам инсценировал и играл крестьянина. Готовили мы это к выборам в Верховный Совет. Имели большой успех. Играли три или четыре раза на избирательных участках. Он играл просто блестяще.


      Жили мы в двухэтажном доме в трёхкомнатной квартире с дровяным отоплением. В каждой комнате стояла колонка, на кухне была большая плита. С соседями жили очень дружно. В один осенний день 1952г. папа пришёл днём домой очень взволнованным. В Камышлов прибывает вечером маршал Жуков (в то время, 1 зам. Министра Обороны).
Папу вызвали на доклад к 24.00. Я ему гладил брюки, чистил оседолом пуговицы, мама тоже чем-то ему помогала. Что делали в это время Вова и Женя, не помню. Тоже чем-то помогали.  Был большой переполох. Вернулся он в два часа ночи, а утром надо было встречать маршала в Елани и на месте всё показывать. А доклад прошёл хорошо. Следующий день прошёл в томительном ожидании. Это было время, когда в разгаре было «дело врачей», космополитов. Тревожное и неспокойное время. Можно было ждать чего угодно. Папа вернулся вечером, весёлый в лёгком подпитии.
После осмотра Елани, Жуков провёл ещё одно совещание. Один из командиров частей, полковник, начал жаловаться на папу.  Жуков его прервал и сказал:»Я работой Самуила Павловича доволен и ни кому не позволю его обижать. Кто это сделает-будет иметь дело со мной». А крутой нрав Маршала знали все. Это нам рассказал папа по горячим следам. В Камышлове папа проработал до 1958г и вышел в отставку по выслуге лет (25 лет в армии). Было ему тогда 44 года. Он вернулся в Челябинск, устроился там на работу Заместителем начальника КЭЧ по строительству, как вольнонаёмный работник. Получил квартиру на 7 участке Тракторозаводского района, в которой Женя живёт и сейчас.
На этом, я думаю, моё детство закончилось.      
 Гамбург, 2005г.