Охота пуще неволи

Виталий Бабкин
       -  Ладно, сын, убедил. Тебе уже четырнадцать. Считаю, что по возрасту  это уже зрелость. В твои годы мне и моим сверстникам родители доверяли, как взрослым. Готовься. Дам тебе своё ружье. Убедился, стрелять можешь. Вон на огороде всю баню  дробью изрешетил. Всё в мишень  целил, а лупил мимо, по брёвнам. Сейчас уже получается сносно.
Отец, наконец, внял моим настойчивым просьбам о самостоятельном походе на охоту. Получив долгожданное согласие,  я чуть не завизжал от радости. Чуть не ударился в пляс. Но вовремя осознал, что я теперь человек «зрелый», почти взрослый и, скрывая радость, степенно ответил:
       -  Спасибо. Буду стараться делать всё так, как ты учил. Не подведу.
       -  Ладно, поверю. Давай собирайся. Завтра с утра пойдёшь с ночёвкой на речку Нольку. Пора. Уже начался весенний перелёт. Не разменивайся на боровую и прочую дичь. Пойдёшь на уток. Это для первого раза надёжнее. Но не обольщайся, тут тоже  нужна сноровка. В общем, разберёшься на месте. Не маленький.
       Радости было - без предела. Сбылась моя давняя мечта. Сборы не заняли много времени. У меня и так всё было давно готово.
       Мама с улыбкой отметила:
       -  Ну что, ясашный (так у нас в поселке называли удачливых охотников), уговорил отца - то. Не подведи.  Это я не на счет дичи - сам берегись. Главное вернись живым и здоровым. А  утки - бог сними. Пусть живут.
       На рассвете, оснащённый по всем правилам ранней весенней охоты, я двинулся в путь. Речка Нолька вливалась в наш заводской пруд. Она была не широкой. В среднем течении около десяти метров. Текла по густому смешанному лесу. Была очень извилистой. По  берегам, на обширных еланях, сплошь и рядом   поселковые покосы. Я держал путь к Бурасовской избушке. Она, из всех, что попадались по пути, была самой уютной. До нее было километров восемь – десять. Расстояние меня не пугало
       Я шёл не спеша, любуясь всем, что сотворила ранняя весна.. Речка очистилась ото льда, то убыстряя течение среди холмистых берегов, то разливаясь вширь в низинах. День был яркий и солнечный. На небе ни облачка. Лес ещё не проснулся. В густых зарослях и овражках сохранился снег. Трава на полянах всё ещё желтела по-зимнему. На кустарниках кое-где проклёвывались почки. Зато вербные заросли по берегам радовали пышным и обильным цветением.  Несмотря на ранние утренние заморозки,  лесная живность суетилась  во всю. Голосисто заливались пичуги всех родов и мастей. На опушке две крикливые сороки  что-то не поделили и яростно набрасывались  друг на  друга. А вот и перелётные. То и дело попадались на глаза дрозды, грачи и скворцы. А вон, вдалеке, в голубом небе показался большой утиный косяк.
       Так, не спеша, я достиг своей цели – покосной Бурасовской избушки из толстых сосновых брёвен, с дерновой крышей, над которой торчала почерневшая жестяная труба от очага. Низкая дощатая дверь была закрыта на вертушок и подпёрта колом.
       - Похоже, с поздней осени здесь никто не был, - произнес я вслух.- Ну что же, начнём обустраиваться.
       Я распахнул дверь. На меня пахнуло застоявшимся воздухом. Открыл дощатый ставень на окошечке. Сразу потянуло свежестью. Убрал сенную затычку из отдушины и, оставив дверь раскрытой, вышел наружу.
       Оставив все вещи,  кроме ружья, пошёл за дровами. Это заняло не меньше пары часов. Воздух в избушке освежился. Большую кучу дров сложил внутри рядом с очагом.
Не терпелось. Крадучись, маскируясь за  кустарником, направился вдоль берега. Шел тихо. Ни один сучок не треснул. Вскоре повезло. За крутым поворотом, на плёсе, то и дело ныряя, кормилась стайка чирков. Я замер.  Опустился на землю, ружьё на изготовку и по пластунски, бесшумно двинулся вперёд. Утки всё ближе и ближе. Прикинул – далековато. Еще чуть- чуть вперёд… Но, увы! Чирки,  шумно хлопая крыльями, снялись  и скрылись за поворотом берега.
       - Эх! Растяпа,- выругался я и сплюнул на землю. – И чего мудрил! Расстояние было нормальное. Да ладно. Всё ещё впереди.
       Прошёл ещё несколько изгибов речки, но впустую.
       - На сегодня хватит,- убедил себя вслух. – Завтра целый день мой.
       Очаг, сложенный из камня-дикаря, размещался в углу возле входа в избушку. Сухие дрова быстро разгорелись. Стало светло. От огня разливалось тепло. Стало уютно. Снаружи быстро темнело. Я закрыл оконный ставень на задвижку,  прикрыл дверь. Вскоре сварилась похлёбка с говяжьей тушенкой и я, с аппетитом поужинав, растянулся на прошлогоднем сене на уютных нарах.
       Но сон не шёл. Стали вспоминаться разные покосные страшилки, услышанные в страдную пору от старших у вечернего костра. Одолело беспокойство. Стало как-то не по себе. Поднялся. Решил, на всякий случай, как следует закрыть дверь. Но на ней не было крючка. Снял брючный ремень, выбрал из дров крепкую палку и, с помощью этих подручных средств, надёжно закрепил дверь. На душе стало спокойнее.
       Не знаю, сколько времени прошло в полудрёме.  Вдруг, снаружи раздался жуткий звук, чем-то похожий на блеяние барана. Я вскочил. И тут этот звук стал одновременно раздаваться с разных сторон избушки. Меня  от страха затрясло.  Не понятно, что происходит снаружи? В голову лезла всякая чертовщина.  Паника нарастала. Готов был во всю мощь заорать,  но перетрусил ещё больше, боясь привлечь к себе чьё-то внимание,  зажал рот руками. Сколько я так сидел – не помню. Но звуки стали постепенно затихать и, наконец, прекратились. Я немного успокоился.  Стал вслух читать молитвы  во спасение души и тела - как мама учила.
       Подбросил дров в очаг. Огонь ярко разгорелся. Решил прилечь и постараться уснуть. Но не тут-то было.  Избушка  стояла на самом берегу и с реки чётко доносились все звуки. И вот  слышу:  шлёп, шлёп, шлёп. Всё ближе и ближе. Затем шлёпанье прекратилось. Раздались шаги. Кто-то шёл сюда, ко мне.
       С новой силой нахлынул страх. Шаги прекратились возле двери. И тут кто-то  вдруг резко дёрнул ее на себя. Мои запоры выдержали, но я от ужаса чуть не обмочился. Потом слышу:
       - Кто крещёный в избушке  есть?
Голос человеческий, мужской. Я, сквозь дрожащие губы, едва произнёс:
       -  Я тут. Тут я…
       -  Ну, чего закрылся? Отворяй, принимай гостей.
       -  А – а, ты кто?...
       -  Вот, мать честная, что за недоверие? А? Рыбак я.
       Ух! Отлегло. Страх улетучивался. Стал торопливо распутывать свои укрепления, но, руки слушались плохо и, я долго возился. Наконец, дверь распахнулась.
       -  Для чего такую баррикаду соорудил? Давай принимай гостя. Ты один что - ли? Ну, тогда понятно. На всякий случай. У страха глаза велики. Давай уху варить. Рыба хорошо в сеть шла. Получился ладный улов.
       Рыбак ловко разделал рыбу, сходил на речку, помыл. Принес в котелке воду. Уха сварилась быстро и была очень вкусной. Я окончательно успокоился.  Гость оказался весёлым человеком и постоянно смешил разными шутками, да прибаутками. Я осмелел и спросил про ночные странные звуки. Он заливисто расхохотался:
       -  Ну и охотник! Просидел взаперти  такую удачу. Это же вальдшнепы токовали.  Судя по твоим рассказам, ток был большой. Самая охота!
       -   А чего они так орали?
       -  Они не орали, а хоркали. Они так токуют. А самки их слушают, выбирают самого голосистого.
       Утром рыбак на лодке отправился домой. Пожелал мне «ни пуха, ни пера».  А я отправился вниз по течению, надеясь на удачу.
Перелётных стай попадалось много. Я часто стрелял. Но всё неудачно. В пантронташе оставалось всего три заряда. Я остановился и задумался:- Отчего такое невезение? Но, внезапно, из зарослей вынырнула еще одна стайка. Я вскинул ружьё. Бабах! Утки скрылись за крутым берегом. Но тут, о, счастье! Одна, отставшая от других, вдруг кувыркнулась в воздухе и упала на землю. Я метнулся к добыче. Это была крупная кряква. Задумался: -  В чём же дело? Почему всё мимо палил? А эта, отставшая, попалась? - И тут  вспомнил  наставления отца, что птицу влёт надо бить с опережением. А я, дурак, на вскидку бил прямо в стаю. Заряд, таким образом, проходил мимо, сзади. А эта  шла с опозданием и поэтому попала под  выстрел.
       Подвесив добычу на ягдташ, к поясу, на видное место,  направился домой. Про случай с вальдшнепами дома решил умолчать. Гордость не позволяла. Да и отец  усмехнется.

18 апреля 2010г.