1.
– Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.
– Ба! право? может быть...
Но божество мое проголодалось.
А.С.Пушкин
Под опущенными веками – пустота, такая, что кажется, что не существует нигде ничего и творчество вселенной еще не начиналось. От такой пустоты любую живую душу, если б она могла в ней существовать, будоражила бы тоска.
Но вот из небытия начинают выступать очертания образа. Поначалу едва различимый, он приближается, делая каждую свою черту ясной и четкой. Лик, приплывший из вечности, навсегда застыл перед глазами потрясенной души.
Перед мысленным взором чья-то невидимая рука рисует глаза, очерчивает контуры лица; проводит линию носа и бровей. Обозначает морщины под глазами и около рта, наносит на лоб параллельные линии; очерчивает бороду и прическу, заштриховывая их не полностью, оставляя пробелы – проседи...
Теперь надо с аккуратной тщательностью повторить на бумаге все эти черты, нарисовать их словами... Рука берет лист, ручку и выводит: “Воспоминания о…”, медлит и перечеркивает слова двумя скрещенными линиями. Ладонь сминает лист.
Нет, не нужно прикасаться грешной рукой к совершенному лику! Не стоит… В словесных портретах (как и в скульптурах, картинах и барельефах, выполненных из всех пригодных к обработке материалов) ни у кого из великих людей никогда не было недостатка. К чему прибавлять к такому многообразию еще одну, собственную, возможно неудачную, попытку? Надо ли говорить о человеке, о котором столько всего сказано и еще больше будет?
Но… почему среди множества портретов (в том числе и словесных) так мало тех, на которых великий человек действительно походил бы на себя? Как следует описывать и что – внешние черты? Приводить цитаты, отчитываться в том, что человек говорил, перечислять с кем общался? Называть имена, фамилии; записывать хранимые в памяти и ею искаженные события? Даты вспоминать, выуживать из сознания запомнившиеся слова и поступки; или свои собственные, посещавшие когда-то по их поводу, мысли?..
Как-то это все бессильно, как-то несостоятельно перед не только величественным, но необыкновенно живым образом. Непостижимо: человек ведь действительно произносил именно эти, а не другие (чуть измененные забывчивостью памяти) слова, совершал все описанные, а не иные, действия, посещал названные места. И все верно, действительно ведь: делал, говорил, общался... Только почему-то в тщательно восстановленных реальных фактах нельзя узнать того, кого любишь.
…Может, все-таки стоит попробовать? Может, перечислить положительные качества? Вроде, здесь можно использовать термины, которые проверены не раз, а, стало быть, должны действовать на читателя наверняка. Можно выразиться так: “энциклопедически образован”, “обладает проницательным умом”, “одарен феноменальной памятью” и еще добавить: “терпим”, “широк во взглядах” и “необычайно остроумен”.
…Или сначала, как полагается в подобных случаях, описать внешность? Но как? Что сказать: что черты лица “правильные”, что нос “прямой”, что лоб “высокий” и “открытый”? Но что это даст?! У скольких людей на свете правильные черты лица и прямой нос! Что говорить о глазах: что “карие”, что “добрые”, что “большие”?! Еще можно употребить эпитет “огромные” и добавить: “часто и внезапно распахиваются”... Но подумаешь, что за невидаль – карие глаза!
Ничего особенного в этих глазах, они исправно выполняют свою функцию – передают своему хозяину информацию об окружающем мире. Они могут потребовать очки при чтении – вот и вся особенность. Да какая это особенность!.. Сколько людей на свете носят очки!
Обычные глаза… были обычные. Но помимо естественной функции, на протяжении многих лет, пропуская через себя таинственный свет и пропитавшись им, превратились они в то, что окружающие стали способны воспринять как глаза Тайны.
И если про глаза еще можно усомниться, полагая, что они должны были быть прекрасными с самого начала, то руки у н е г о от природы уж точно были непримечательные. Не обладали они длинными, аристократически и утонченно-изысканными пальцами пианиста, даже напротив, были чуть припухлые. Природа предназначила эти руки как все прочие для различных способов добывания пищи, обслуживания естественных потребностей организма и борьбы за существование. Но, оставив такую борьбу, они ежедневно укрывали множество голов, поднимались ввысь для благословений и только ненадолго укладываясь передохнуть на крест на груди, – вот и стали необыкновенными. Руки эти не только неустанно действовали, не только вдохновляли на добрые дела, а умели говорить, величественно и выразительно… И когда начинали речь, казалось, будто рушатся преграды, совершаются великие подвиги и справедливые походы.
Язык не только информирует нас о вкусовых ощущениях, он еще и помогает высказываться. Однако часто бывает трудно определить, в чем отличие употребляемых нами слов и интонаций от тех, что использовались в быту нашими далекими предками, которые проводили большую часть дня на дереве. По сравнению с ними мы, безусловно, пополнили словарный запас, составив толстенные словари. Но в жизни прекрасно обходимся несколькими, ни в один из этих словарей не входящими, звукосочетаниями. Голос… Все мы от природы одарены им – красивым или не очень, низким или высоким. Но используем его выразительные средства нельзя сказать чтобы очень широко. Нам оттенки его требуются, чтоб обозначить разницу между ответом на раздражение, боевым кличем (при нападении на окружающих) и выражением животного восторга – все. Для излияний же простейших эмоций вовсе не обязателен широкий голосовой диапазон. Вот и получилось, что наши голоса стали... какие же отвратительные эпитеты подыскать для характеристики наших голосов?.. – “крикливые”, “истошные”, “истеричные”, “металлические”?! Мало!
Точно так же, как недостаточно е г о голос назвать: “красивым”, “теплым”, “сердечным”, “звонким” или “мелодичным”. И хотя у н е г о не бархатный, грохочущий бас и не утонченный фальцет, а самый нормальный, можно сказать, средний голос, обычный по своим природным данным, прозвучав, он не мог остаться незамеченным. Он стал бодрым маршем и полной трагизма симфонией, голосом трубы, колоколом, разящим мечом, шумом прибоя, звуком взволнованно дрожащей струны...
…Стоп! Довольно, хватит. Что это за описание? Что же, скажут прочитавшие подобное, за портрет вы тут изобразили? Да таких людей или вовсе не бывает, или о н один из тех, на кого глаза бы наши не смотрели. Как же: не ест, не спит, не ходит, не разговаривает, только и делает, что благословляет да произносит велеречивые слова про Вечность и Истину. Просто какая-то статуя ходячая!
А в “статуеобразных” эталонах у нас никогда не было недостатка. “Памятники благочестия” используют язык исключительно для повторения цитат из священных книг, руки для благословений... Но только при этом земные способности свои они считают настолько презренными, что те, бедные позабытые, атрофируются. Глаза перестают видеть; устремляясь зрачками внутрь, заплывая и выцветая; от нарочито-замедленного и помпезно-возвышенного произнесения специально-духовных терминов перестает ворочаться язык. Руки, не знающие обыденной работы настолько отрешаются от природной их индивидуальности, что со стороны начинает казаться, что сами собой они уже двигаться не могут, что их дергают за ниточки.
…Нет, все это не то. Наверное, надо написать о том, почему о н поражал так многих людей, сразу и навсегда, разобраться в том, что за феномен – е г о популярность? Быть может, она возникла благодаря е г о необычайной духовной одаренности и высочайшему интеллекту?
Но ведь чтобы там ни говорили, как бы ни давили пессимистические “истины”, умных, образованных и духовно богатых людей в мире много и даже очень. Настолько, что для того чтобы прочесть все написанное мудрой частью человечества, едва хватит одной благополучной и продолжительной жизни. И если бы мы захотели вобрать в себя творчество одних наших мудрых современников, то и этим пришлось бы заниматься годами. И мы, конечно, уважаем их, ценим, но не считаем близкими, друзьями.
Может быть, о н привлек к себе стольких почитателей не духовным призванием, а самым обыкновенным человеческим обаянием, естественностью, жизнерадостностью, раскованностью – качествами чисто земными, без всяких там “возвышенностей”? Но опять-таки приходится признать, что на земле живет бесчисленное количество обаятельнейших, приятнейших в обхождении, ищущих защиты от собственной и чужой мысли, непосредственных в общении и не применяющих для этого никаких духовных усилий, индивидуумов. Но и эти не вызывают интереса.
Что-то еще, наверное, есть... Может, уникальный образ явился не из духовности или естественности, а из уникального их сочетания?
Никому из приезжавших к н е м у никогда не приходило в голову, что можно приехать “просто так”, о погоде поболтать. Говорил он со всеми только о главном, но при этом так естественно, как мы “о погоде”. Жизнь невидимую и священную искал и находил не только в далеком поднебесье, а в глубине материального мира.
Сочетание духа и материи... Оно поражало. Как было не удивляться: все, к чему мы едва прикасались во время уединенных размышлений, то, что нельзя увидеть, что эфемерно, ранимо и может улетучиться от малейшей грубости, что, наконец, относится только к потустороннему – вдруг обрело плоть. То, что можно постигнуть лишь умственно при помощи духовного усилия, смотрит на нас своими открытыми, полными счастливого света, глазами!
Мы могли наблюдать как Истина, действовавшая через н е г о, смотрит, дышит, ступает по земле, бессчетно раздаривает улыбки, шутит, смеется, запросто ведет беседу, сидя и покачивая ногой; прохаживается по сцене; покусывает ус, поправляет шнур от микрофона, между словами пьет воду и отвечает на вопросы.
…Нет, все это прочь! Не надо эти мысли записывать, не следует копаться в памяти, даже зафиксированное на пленке не поможет. Не нужно никаких воспоминаний. Все это было когда-то – прошло. Есть лучший экран, лучший художник – “глаза сердца”, которые способны увидеть его сейчас. Только теперь им предстоит “обратный процесс”. Если тогда, когда о н запросто ходил среди нас, мы сначала видели, а потом уже проникали в смысл стоящего за ним, теперь должно быть наоборот. Раньше его могли видеть все: те, кто понимали е г о и нет, те, кто любили и те, кто яростно ненавидели. Теперь же образ ускользнет от взора, если не поймем чего-то самого важного, не прочувствуем сути того, чем о н жил, во всей полноте. Даже обычный цветок не сразу повторишь на бумаге. Одна природа, его создавшая, “знает” секрет палитры. А чтобы изобразить уникальный характер, надо смешать столько оттенков, перепробовать столько их сочетаний! Надо постичь всю духовную палитру, чтобы получился тот живой цвет, тот непередаваемый, натуральный, густой и насыщенный оттенок, яркостью своей напоминающий цвет самой жизни, который был призван скрасить землистый цвет нашего убогого существования...
Воспоминаний не будет. Будут рассказы о н е м людей разных профессий и мировоззрений. Людей, в основном от религии далеких (может, как раз благодаря этому их взгляд будет объективным), полюбивших и попытавшихся, каждый по-своему, понять его. Надо спросить у них, что сумели рассмотреть они в этой великой душе. И пусть, как всегда бывает в таких случаях, рассказывая о нем, они будут беспрестанно говорить о себе. Это не помешает. Жизнь других людей так часто бывает зеркалом нашей.
Эти рассказы и составят книгу, разделенную на три части. В первой части будут говорить о н е м те, кто знал его, и чья жизнь была перевернута, переосмыслена заново благодаря этой встрече. Часто слышишь: “Если бы не этот человек я никогда бы не стал (не стала) верующим (верующей)… Если бы не Александр Мень, я никогда бы не пошел в храм (все это так чуждо мне!), я никогда бы не раскрыл Библию и не понял того, что там написано… я никогда бы… никогда…” Вот именно эти люди, вернее, их литературные герои (вымышленные персонажи) будут действовать и говорить от их лица на страницах этой книги.
Во второй части книги заговорят те, кто узнал е г о после 9 сентября 1990 г., для кого е г о смерть стала поворотным событием их обыденной жизни и началом жизни сокровенной…
А в третьей части люди нецерковные – к которым, собственно и была обращена е г о проповедь – расскажут о своем духовном опыте. (Ведь вопреки расхожему мнению, у людей, которые именуются “неверующими” тоже есть своя духовная жизнь и, пусть бессознательный, духовный опыт).
Кто-то читая третью часть может удивиться: “Разве это о н е м?! Тут все больше фантастические истории какие-то…”
Но ведь человек, тем более такой человек – это не просто перечень слов и поступков, а то, чему о н служил и чему был верен, что составило основу его жизни. Потому основные ценности христианства – заново открытые и возвращенные нам его вдохновенным трудом – и есть о н сам – красота, творчество, истинное познание, нравственность, свобода, любовь, вера…
Эти духовные богатства каждым из нас воспринимаются непосредственно, в личном опыте. О мистическом же опыте невозможно говорить без иносказаний, образов и символов. Потому рассказы наших персонажей кому-то могут показаться “сюрреалистическими”. Кто-то даже скажет, что это сказки… сказки для взрослых… Но мистический опыт – не сказка и не фантастика, а реальность, только высшая, духовная, главная реальность.
Итак, наши персонажи начинают говорить. Пусть это будут монологи – не стоит их перебивать…
2.
Издавна люди говорили,
Что все они рабы земли
И что они, создания пыли,
Родились и умрут в пыли.
Но ваша светлая беспечность
Зажглась безумным пеньем лир.
Невестой вашей будет Вечность,
А храмом – мир.
Н.Гумилев
Я не Шарль Перо и не Ганс Христиан Андерсен. И моя фамилия вряд ли кому-нибудь что-то скажет. Но меня любят дети!
Дети любят клоунов, добрых волшебников, продавцов мороженого и воздушных шаров... И меня. Потому что я сочиняю для них волшебные истории… к сожалению. Что “к сожалению”? “К сожалению” сочиняю. Потому что хотел бы просто брать их из жизни, в готовом виде. А они не берутся, их там нет. В скучной реальности фея напрасно будет махать волшебной палочкой, старик Хоттабыч – зря портить бороду, а спящая красавица не проснется, потому что никакой принц не придет и не поцелует.
Истории сказочных персонажей, выйди они из книги, закончатся плачевно: никто в трудный момент не придет и не спасет в мире, где царствует жестокая, невозмутимая и невеселая закономерность.
Никакая подлинная история никогда не разрешается чем-либо определенным, потому что реальность сама по себе неопределенна и раздвоена. Одна половина ее – события. Другая – тайна. Переплетать две эти ветви жизни представляется мне кощунственным. И когда я принимаюсь за такое смешение, дохожу-таки до кощунства…
Некоторые мои знакомые (взрослые, не дети), объявляя войну внешней бессмыслице, не сообразуясь с ситуацией, к месту и нет, кричат про “духовность” и обильно приправляют свои речи цитатами из святых книг. Я же, слушая их тирады, испытываю желание спрятаться в шкаф или под стул (хорошо, если дело происходит в помещении и мебель под рукой).
Ценность высоких идеалов, не сохраненная духовным целомудрием – таково бесстыдство реальности. В сказках же сокровища охраняет суровый змей и увесистый замок на ларце. Открывать его надо не взламывая, чтобы глаз радовался красоте, привыкая к блеску постепенно. А в жизни вечные слова от частого применения теряют смысл, превращаясь в пустоту, которую начинает наполнять всякий мусор. От тех, кто этот мусор щедро раздает, я и ищу убежища под стулом.
И вот, дабы не сидеть, постоянно согнувшись в три дуги, я выбрал для себя пребывание во внешней половине жизни. В ней я спешу по делам, поглощаю пищу, болтаю, мимолетно встречаю друзей, безостановочно двигаюсь. И перевес времени сам собой происходит в пользу бессмыслицы – удовлетворение насущных нужд требует его массу. Даже праздники, сердечные встречи и застолья влекут за собой столько самых суетливых хлопот, что перекочевывают в сферу внешней обыденности.
Я участвую в этих застольях, говорю ни о чем, (по-моему, это лучше, чем произносить напыщенные “душеспасительные” речи). И, конечно, “общение” происходит, то есть я трачу на друзей уйму времени, но умудряюсь быть при этом абсолютно непроницаемым. Чтоб не молчать призываю на помощь множество общепринятых “тем”, которые способны заполнить собой какое угодно количество времени. И как всегда неожиданно приходит известие: кто-то из знакомых тяжело заболел, покончил с собой, погиб… Человека больше нет. И мне остается только с опозданием вздыхать: сколько съедено и выпито вместе, сколько историй и анекдотов рассказано друг другу… А кто он был? Зачем жил? Что-то важное так и не облеклось в слова...
Загибаю пальцы на обеих руках для подсчета умерших, а, разгибая их, снова плыву по поверхности, трогая жизнь едва заметным касанием. Может там, на глубине событий, живет злобный морской царь, который не пускает меня к себе? Или я сам не хочу добираться до сути вещей и погружаться на глубину? Уши закладывает, вода выталкивает, слишком много усилий приходится затрачивать, чтоб не всплыть...
Сказка о потерянном времени... Да какая это сказка! Только так и бывает в жизни: дети, не вырастая, сразу превращаются в стариков. В сознании ты ребенок, а годы кричат тебе: “Конец. Не успел и никогда уже не успеешь реализоваться”. Пустота…
В большинстве своем, живущие внешним более органичны, чем углубившиеся в сферу духа. Но подойдешь, как я, к концу такой многолюдности и многоцветности, и, скорее всего, вспомнишь всего пару дней, где действительность задела твою суть, где ты сам углублялся в нее. Нет результата... А ведь так естественно веселился! Только жизнь почему-то не оценила ни твоей естественности, ни легкости, сухо и официально поцеловав тебя на прощанье в остывающий лоб.
Я давно бросил писать свои дурацкие сказки. Зачем врать детям? Они же вырастут и помянут недобрым словом твое чересчур оптимистичное воображение. Но вот недавно, после долгого перерыва и совершенно неожиданно для себя, я написал сказку, причем необычную, сказку для взрослых – впервые, представляете?! Вот она, моя сказка:
“...Когда-то, миллионы лет назад, жили двое – он и она, и у них были очень плохие отношения. Это было тогда, когда ничего, что мы видим теперь, еще не существовало. Эти двое звались очень поэтично: “материя” и “дух”.
Были они друг с другом незнакомы и жили порознь. Но однажды один добрый волшебник поселил их вместе, в симпатичном двуногом существе.
Живя вместе на протяжении многих тысяч лет, они часто ссорились. Из-за чудовищной разности характеров и непохожести конфликтовали они и периодически даже объявляли друг другу войны. Но… столько лет жить под одной крышей – никуда не денешься и от сближения. Постепенно и невольно начали эти соседи по дому искать и находить между собой общие черты.
И вдруг… (После зловещего “и вдруг”, непременного участника любой сказки, обычно – жди беды, но в моей сказке все наоборот). Так вот, и вдруг после стольких лет вражды они влюбились друг в друга! Вот тебе и на: настолько разные, много лет враждовавшие, накопившие столько претензий друг к другу – и вдруг любовь!
Они поженились. Больше всего это не понравилось людям, ставшим их квартирой (хотя именно с их помощью любовная история и началась). “Не пара, не пара”, – твердили они. Проходили сотни лет совместной семейной жизни, а пересудам и сплетням все не было конца: “ошибка, ошибка”. Но влюбленным до мнения людей не было дела, они расставаться не собирались, а напротив, собирались любить друг друга целую вечность.
И вот, как всегда бывает при долгосрочных браках, супруги незаметно для себя стали обмениваться чертами характера. Дух, который раньше был бесплотным, абстрактным, интерес к абстрактному мышлению как-то утратил. Начал считать, что все духовное, из высокомерия продолжающее отрекаться от материи, больше ни благородным, ни истинным считаться не может. Не стало больше и материи, к которой можно было бы отнести слова: “низкая, ничтожная, пустая, бренная, горстка праха”. Потому как теперь с ней рядом всегда был тот, кто ее облагораживал.
И только люди все никак не хотели примириться с фактом. Некоторые из них (друзья жены) любили только то, что можно потрогать руками. Зато как уж они ненавидели супруга своей любимицы, выражая эту ненависть в активных действиях (надо признаться небезуспешных, так как на недолгое дело убийства духа и интеллекта вполне хватает даже не очень длинной человеческой жизни). Были друзья и у мужа, которые тоже всячески пытались препятствовать союзу. Как начали они злословить перед свадьбой, так и не могли остановиться. “Как же, – раздраженно заявляли, – жених такой возвышенный, у него благородное происхождение. Он развит, умен, руководствуется в своих действиях высшими соображениями морали. А “эта”... ну что за невеста? Зачем она ему? Обуза! Ведь вовсе не умна и воспитана дурно, а в некоторых своих проявлениях так просто дикарка. Собой не управляет, только и делает, что потакает своим безумным прихотям и внезапным чудным желаниям. Хотя... приходится признать, что ей нельзя отказать в красоте...”
Но проходили века, а расторжения брака все не происходило, не было больше ни духа, ни истины вне материи. Однако несчастному супругу было суждено пережить свою возлюбленную, и потому захотел он сделать ее бессмертной, такой же, каким был сам. Взяв свою жену бедной бесприданницей, одарив ее несказанным богатством, он мечтал теперь, чтобы все забыли о ее низком происхождении, чтоб она стала его во всех отношениях достойной.
Но если уж супруги, чтоб только познакомиться потратили столько лет, сколько же времени должно было потребоваться, чтобы осуществилась эта мечта?! Мечта наивная... Как бы ни пытался дух поделиться со своей избранницей глубиной, возвышенностью, осмысленной красотой; как бы она сама ни становилась благороднее и совершеннее, между ними всегда будет оставаться, хоть и постепенно сужающаяся, но – пропасть. Они оба думали: “Наверное, только наш ребенок сможет по праву носить знатную фамилию, взяв от родителей лучшее: бессмертие отца и обаятельную органичность матери”. И вот на рубеже нулевой отметки истории это Рождение произошло. Произошло в истории один раз. Но, к сожалению, или, может быть, к счастью, через муки рождения, пеленки и нелегкое воспитание снова и снова нужно проходить тому, кто их поселил в себе. То есть тому самому долготерпеливому двуногому. Каждому двуногому заново”...
Вот и все. “Конец”. Скажу вам по секрету, я эту сказку не писал и не придумывал. Я ее в первый раз в жизни увидел. Это правда! И теперь я снова стал сочинять для детей, не видя лжи в счастливых и добрых историях. И все благодаря тому, в ком не придуманные мной персонажи сблизились настолько, что уже казалось, в этом человеке нет крови. Я видел того, по жилам которого почти физически ощутимо струится живой Смысл Бытия.
Напрасно я написал традиционное для завершения любой истории слово… Сказка моя не кончилась. Она ожила и вышла в реальность, не спрашивая у нее разрешения и не обращая внимания на серость повседневности, властно перетаскивая в нее свой традиционно счастливый КОНЕЦ.
(Часть 1. Глава 2. Из книги о протоиерее Александре Мене "И вот, Я с вами...",
фото Сергея Бессмертного)