Октябрьский день подходил к концу. Лежа в нагретой кровати, в окно я могла видеть небо, залитое яркими разноцветными полосками облаков. Сквозь ветки рыжих деревьев пробивалось закатное солнце и не спеша прогуливалось по светлым стенам комнаты; заглядывало в небольшое зеркало, прикрепленное к двери, и весело мерцало, улыбаясь своему двойнику. Вглядываясь в красивый горизонт, я грела холодные руки в складках мягкого флисового пледа и напевала вполголоса любимую мелодию. В голове крутились новые рифмы, но сил дотянуться до тетради и записать - не было. Легче пялиться в небо и искать свободно летающих птиц, и тихо им завидовать.
В комнату вошла Лена – невысокого роста пухленькая медсестричка с детскими глазами и ямочками на щеках. У нее нежный тихий голос, какой, впрочем, и требуется в ее работе. Я долго искала ее и ни разу не пожалела, что приняла на работу. Она – мой главный помощник.
- Марина, вы ужинать хотите в столовой или здесь? – пропела девушка.
Я, не отрывая взгляда от заоконного пейзажа, произнесла:
- Сегодня не хочу насиловать свою коляску. Пусть отдохнет от вечной тяжести.
Лена скривила жалостливую гримаску. Она всегда так делала, когда речь шла о моей болезни. Когда заходила в мою комнату и смотрела на ряды капельниц и баночки с разноцветными жидкостями. Она – мой ангел хранитель. Всегда находила для меня доброе слово и была, словно солнышко, светящее сквозь мрачные тучи. Через пару секунд я услышала, как затворилась дверь, а за ней – мягкие удаляющиеся шаги моего солнца.
Мне было уже не грустно. Пожалуй, я к этому привыкла. Свыклась с мыслью о фатальности и даже о гибели. Никогда не думала, что в двадцать пять можно так жить. Приковать себя к одному месту, безвольно опустить руки и перестать сражаться… Но сражение длится до того, пока есть цель. Я потеряла цель. Разбила свою цель на мелкие куски, прогнала ее. А с ней и жизнь. Низко опустив голову, покинула поле битвы, не дожидаясь победы врага.
***
Влад появился в моей жизни так неожиданно и резко, что несколько недель я не могла поверить в знакомство с таким человеком. Мы с другой планеты. Так он говорил каждый раз, когда я понимала его без слов. Так же он сказал и тогда, когда без слов понял, что нужно переехать поближе ко мне. Расстояние нас мучило, но это, наверное, было самым важным для наших отношений. Для отношений, полных доверия и нежности. Как две сильные птицы, прикованные к земле, мы чувствовали порыв к вышнему, и тяготились земной жизнью. И оба находили радость друг в друге. Да, странно это звучит… вот думаю сейчас и странно. Такое чувство счастливы иметь не многие. И мы были счастливы. Долгих два года…
Мой Влад всегда улыбался. На щеках появлялись милые складочки, а серые глаза почти сыпали искры. Он так заливисто смеялся! И всегда вместо «да» говорил «угум». От чего я улыбалась сама и называла его моим угумкой. Называла…
Однажды утром, еще перед тем, как меня начал будить настойчивый будильник, я проснулась и по непонятному влечению подошла к окну. С третьего этажа было видно уютный дворик с качелями, на которых постоянно резвились малыши, и деревянными красными лавочками, где всегда восседали старушки, подперев подбородки кулаками и вздернув тонко выщипанные брови как можно выше. В такую рань двор пустовал. А на одной из лавочек красовался большой букет желтых цветов. Сердце странно застучало, как бывает при догадке. Не отрывая глаз от букета, я потянулась рукой к стулу, на котором оставляла джинсы и толстовку, и так же, не отрывая глаз, оделась. Быстро затянула волосы в хвост, прыгнула в кеды и выскочила в подъезд. Три этажа – как за один, а перед выходом остановилась, отдышалась и спокойно вышла. Подумаешь, вышла на пробежку утром…
Медленно, как кошка, пошла в сторону лавочек. И поглядываю по сторонам: вдруг появится девушка, которой предназначен букетик. Но на улице было все так же пусто и тихо. Ни шагов, ни шороха в кустах. Хотя…
Нет, показалось. Я почти вплотную подошла к лавочке и увидела желтые хризантемы. Мои любимые. Резкий запах витал вокруг, несмотря на утренний ветерок. Рука самовольно скользнула к одному цветку и погладила нежные лепестки. Тогда я поняла, осознала, что сейчас произойдет. Я чувствовала это всем телом. В животе резвились бабочки, ноги подкашивались, но я стояла и ждала. Знала, что нельзя поворачиваться. Это, как видение, которое можно спугнуть. Сначала тихий шорох за спиной, а потом в шею ударила теплая струя воздуха, нежного дыхания. Руки помокрели, но я все еще стояла как вкопанная, не сводя глаз с желтых цветов. Он ровно дышал у меня за спиной и не говорил ни слова. Так прошло несколько секунд, на меня накатила невероятная слабость, захотелось повернуться, но как только я двинулась, Влад прошептал:
- Стой, подожди.
Почувствовала теплое прикосновение к ладони и в моей руке оказалось что-то мягкое. Нет, что-то твердое, круглое, обернутое в мягкую ткань. Я закрыла глаза, голова закрутилась и земля ушла из-под ног. В следующий момент я оперлась о его сильную руку и так стояла, не имея сил открыть глаза. И еще в следующий момент его влажные горячие губы заставили дрожать все мое тело…
***
Я точно помню, хотела назвать тот день лучшим в жизни. Сердце смеялось так же заливисто, как мой угумка. Мы носились по улицам города в поисках белых салфеточек, желтых блюдечек, коричневых чашечек, всего, что могло бы наполнить уютом наш новый дом. Бывший новый дом. Огромный флисовый плед с шотландcким рисунком и хлопковую скатерть с крупными пастельными разводами, высокие хрустальные бокалы для шампанского и две глиняные чашки с нарисованными зернами кофе, дюжину шикарных белых махровых полотенец и миловидный коврик с дельфинами в ванную. Теперь только я научилась не жалеть себя, а жалеть кусок жизни, который безвозвратно потерян. Одно, чего не жалко – суммы денег потраченной на всякие штучки. Они успели принести мне радость.
Мы шли по летнему тротуару, держась за руки, и поминутно поглядывая друг на друга. И каждый раз – взгляд и смех! И сейчас улыбаюсь, вспоминая этот день. Мы купили два хот-дога и, полностью заляпав кетчупом светлые футболки, шагали и довольно оглядывали красные пятна. Трофеи! От такого дня! Такие трофеи… Хот-доги нам не достались. Мой упал на асфальт, выбитый очередным приступом смеха, к нему тут же подбежал милый черный песик, и Влад, сжалившись над подоспевшей спутницей голодного животного, отдал свою порцию ей. Парочка мило пообедала, а мы двинулись вперед в поисках пиццерии.
Не знаю, от чего, но может и на самом деле я перестала жалеть себя потому, что так часто вспоминала этот день. Нет, я не фаталистка. Я глупа. Так могу ответить теперь каждому. Меня погубила моя совершенно необъятная глупость.
По-детски любопытным глазом я заметила огромный булыжник справа от нас. Вокруг него еще несколько - поменьше. Они были так уютно выложены, словно кто-то заботливо подкладывал травку под каждый. А самый большой и вовсе казался скалой, выросшей среди джунглей.
- Хочу влезть на него! – капризно скомандовала я. – Хочу и все! Сегодня такой день… Ты словишь меня?
Влад только улыбнулся, и мы побежали мимо изгороди к саду камней. Через пару минут я, как мальчишка, карабкалась на этот камень, сдирая ладошки, коленки, все – ради цели!
- У меня вырастут крылья! И я полечу, - крикнула с верхушки покоренного Эвереста.
Влад застыл в такой одухотворенной позе, будто собирался рисовать с меня портрет. Его темные волосы трепал беспокойный ветер, футболка надувалась, как парус, а глаза снова искрились. Мне пришлось застыть так же, чтоб не спугнуть чувство, что появилось в нем так неожиданно. И тут его прорвало:
- Тебе не нужны крылья, малыш… Ты – ангел, - бархатистый голос звучал надрывно и возбужденно. – Ты подарена мне небом, чтоб провести меня по земле. За что ты мне такая? Чем я заслужил тебя?
Я стояла, как пришитая, чувствуя сквозь тонкую подошву кед тепло камня. Тело покрылось испариной и руки мокрели так, будто на них вылили чашку горячей воды. А его голос заставлял меня почти бредить.
- Я обещал, я снова обещаю быть всегда рядом с тобой. Защитить тебя, если понадобится, отдать себя – тебе. Всю свою любовь до последней капли – тебе, - он сделал паузу и посмотрел на меня затуманенным взглядом. - Я готов переживать каждую минуту, проведенную с тобой снова и снова, потому что ты наполняешь меня смыслом, ты даешь моему дыханию жизнь, - снова пауза. Я словно почувствовала, как он задыхается, как он вкладывает все свое чувство в каждое слово. - Хочу всегда быть рядом, целовать твои губы, обнимать хрупкие плечи и… чувствовать тебя всю, целиком.
Колени подгибались, тело рассекала мелкая невообразимо приятная дрожь, в голове звенела тысяча колокольчиков, а за спиной раскрылись крылья. Я готова была взлететь и парить над землей.
- Ты – моя жизнь, мой мир, моя вселенная. Ты – моя…
Я закрыла глаза и в тот самый момент, когда сердце всей полнотой переживало зависшее в воздухе "ты - моя", четкий импульс, сродни электрошоку, поразил меня: я упаду…
Нога соскользнула, и я падала, так долго и так ясно. И понимала, что это конец.
***
«Только не стать обузой. Только не быть мешком, который переворачивают. Нет… Это жестоко». Ужасная мысль, чтоб с ней просыпаться от смерти. Голова звенела, в ней переливались жуткие мотивы. Мне и казалось, что я уже умерла, и казалось, что я жива где-то в ином мире. В ужасном, в котором преследуют жуткие правдивые мысли. От этого хотелось снова умереть, но так, чтоб насовсем. Нет, человек не становится эгоистом, когда хочет умереть, имея любимого. Человек становится обреченным. Перестает мыслить о надежде, о свободе. Он закован жизнью во что-то, что невозможно сдвинуть, сломить. Он жив только плотью. А дух, а сама жизнь его покинула, жестоко разбила. И не говорите мне, что нужно бороться! С чем? С кем? С самой жизнью? Глупости…
Влад… Его лицо было первым, что я увидела. Повернула голову и увидела его. Он спал. Нет, не хотелось звать, не хотелось даже говорить, что я очнулась. Молча провести день, неделю, жизнь. Вот если бы они подумали, что я умерла, и отключили все эти шнурочки-проводочки.
Сквозь мутную пелену перед глазами я различала светло-зеленые стены, а рядом с кроватью – несколько держаков для капельниц. У самого уха что-то надрывно попискивало, а руки были усеяны иглами и трубочками. Вдруг меня прошибла мысль. Догадка. Я посмотрела на ноги и попыталась шевельнуть пальцами. Одеяло было таким тяжелым, что я ничего не почувствовала. Сделала еще усилие, и еще… Вместо этого шевельнула рукой. Да нет – двинула рукой. Влад проснулся и в один шаг уже стоял надо мной:
- Мариша?
Нет, только не отвечать…
- Мариша, милая?
Я закрыла глаза и про себя лишь подумала, чтоб он ушел. Может, он почувствовал, мы так хорошо друг друга чувствовали раньше, но ушел. Я слышала, как закрывалась дверь и дрожала всем телом. Нет, не всем. Теперь только половиной тела.
Глаза блуждали по потолку, наткнулись на затемненную лампу, серый свет которой еле освещал белые простыни. Теперь этот тусклый свет, наверное, заменит мне солнце. У меня бешено стучало сердце, к горлу подкатывал комок слез. Огромный, что можно было им подавиться. Еще раз посмотрела на новое солнце. Пелена на глазах сгустилась и слезы, наконец, полились из уголков, обжигая кожу. Сначала я плакала тихо, безмолвно, но поняла, что всю мою новую силу нужно излить. Сжимая руки в кулаки, колотила по бедрам! Руки болели, и только. Только руки. Полумертвой хуже всего. «Только не мешком, который нужно переворачивать».
Сначала услышала дикий вопль, потом поняла, что кричу я. Было ощущение, будто сотрясаются стены. Будто сейчас лопнет серая лампа. Будто лопнет сердце! Лучше бы лопнуло.
Вместо этого в комнату вбежала женщина, высокая и худая, как швабра, и, быстренько разобравшись с препаратами на тумбочке рядом с моей кроватью, схватила шприц и через три секунды я почувствовала тепло, растекавшееся по венам, а через десять секунд расслабилась.
***
- Я любила свою жизнь. Любила ее раньше. Она была чудесна. Любила бродить с тобой по холодным улицам, бегать под дождем и ловить блестящие капли языком, - я говорила тихо, и Владу пришлось придвинуться поближе, чтоб не пропустить моих слов. Я почти чувствовала его тепло и горечь, что поселилась в нем. Но он покорно молчал.
- Помнишь, мы мечтали о том, что у нас будут дети? Я мечтала о двойняшках, а ты заливался смехом и говорил, что не переживешь их! Помнишь, осенний вечер, когда ты впервые целовал меня?
Я отвернулась к окну и позволила себе замолчать. Зная, что он ничего не скажет, не сможет ничего сказать на то, что я прогоняла его.
- Но как теперь я могу разукрасить твою жизнь, любимый? Влад, очнись же! Я калека! Твоя Маришка больше не ходячая жизнерадостность, Владик!
Чувство, что он хочет закричать, меня преследовало. Я жила его душой, знала в точности, что он переживает и как. Его лицо исказилось, серые глаза наполнились влагой. Лоб рассекли морщины, а руки сжимали мой шотландский флисовый плед. Моя рука безвольно покоилась рядом, мягко перебирая складки. Я не могла больше плакать. Так хотела казаться спокойной.
- Мой ангел, - вылетело из его скривившихся губ. – Ты мой ангел, а я твой человек.
Выдавила из себя смешок:
- Ха! Ангел! Где мои крылья? Почему не уносят меня ввысь? В небо… почему я прикована к этому месту? К этой комнате, к ужасной коляске, которая стала моими ногами! Ангел! – я остановилась, потому что горло сжалось и болело. Сделала пару глубоких вдохов и снова: - Ты посмотри на меня. Что твой ангел может дать тебе? Любовь в словах? Стихи? Нежность рук и улыбки? Он немощен, твой ангел. Он беспомощен. Все, что он может, это пришить тебя к себе и лежать. Твой ангел устал. Эти полгода прошли в таком ужасе, которого я не пожелала бы и самому врагу. Умер твой ангел! – последнюю фразу выкрикнула, ударив себя кулаком.
Влад схватил мою руку и прижал к своим губам. Слезы градом лились по щекам, но я не в силах была остановить их. Чувствуя тепло его губ, я перебирала в голове фразы, могущие, на мой взгляд, его отрезвить. Заставить посмотреть на меня реальными глазами. Но не могла выдавить ни одну. Я любила его, насколько можно сильно. Я жила им. И точно знала, если его не станет в моей жизни, не станет жизни. О, какие пафосные фразы, какие банальные мысли. Все, что я могла выдавить - боль. И слезы.
- Я обещала хранить тебя. Я не могу больше. Я отказываюсь. Беру свои слова назад. Я не хочу, чтоб ты был рядом, не хочу видеть тебя.
Моя рука, все еще зажата его ладонями, начала млеть, но я чувствовала, как на кожу капали его слезы. Слезы уходящей жизни. Собрать волю в кулак и сказать. Это было так сложно!
- Уходи! Уходи, Влад, я не хочу видеть тебя, - а в голове: «Я люблю тебя больше жизни, останься…»
- Уходи! Уйди. Оставь меня…
Я вырвала свою руку и отвернулась к окну. Не скрипнул новый стул, мягкий линолеум скрыл шаги, а петли дверей были слишком хорошо смазаны. Я не услышала, как он вышел. Может из-за того, что стучало в висках. Когда я снова повернулась к нему, моя жизнь испарилась.
***
Лена приволокла столик на колесах, уставленный тарелками, оставила его напротив кровати и подошла подоткнуть мне подушки под спину. С трудом я поднялась и всеми силами пыталась ей помочь со мной справиться. Она посмотрела мне прямо в глаза и меня как обожгло. В этих нежных глазах я никогда не видела ничего подобного. Ничего похожего на укор или злость. Я так удивилась, что не сводила с нее глаз. И прямиком, немного странным, напористым голосом, спросила:
- Что?
Лена тоже, верно, удивилась моей прямоте и так же прямо ответила:
- А ничего. Должно быть что-то?
Во-о-от оно. Чувство, когда женщина делает из тебя дуру. Не люблю за это их. Они не умеют скрывать.
- Лена, тебе это кажется любовным романом, не так ли?
Он лишь еще раз обдала меня холодным взглядом и поставила накроватный столик.
- Ты ведь не валяешься на моем месте, да?
Еще один взгляд.
- Перестань, я сейчас замерзну!
- Так вам и надо! – фыркнула моя Лена и, развернувшись, ушла.
- Вернись! – только успела я крикнуть. Но меня никто не слушал.
Посмотрела на тарелки с куриным бульоном и рисом с овощами и почувствовала такую злость, что руки сами перевернули этот деревянный поднос на ножках, и комната залилась треском разбиваемой посуды. Падая, столик задел капельницу и потянул за собой трубочку с иглой, воткнутой в мою вену. Жесткая боль пронзила половину моего тела, кровь струей потекла под локоть и на флисовый плед. Красные квадраты быстро превратились в бордовые. Прижав палец левой руки к разорванной вене, правой ладонью зажала рот и тихонько завыла.
Безысходность. Одно единственное крутилось в голове так долго, а теперь, наконец, вырвалось. Да, думаю, он понял, что мной двигало. Что я не желала его терять. Он понял, что жизнь с калекой ничтожна. Или я так думала. Не знаю, мысли роились в голове, не в силах приобрести какой-то связный ряд. Вернуть, попросить прощения, и снова мучиться, или оставить так, как есть и – мучиться. Не все ли равно. Так у меня хоть была надежда, что он найдет кого-то менее прикованного. Что не будет наблюдать мое бессилие, а вернется к жизни. Забудет меня, найдет новый смысл, новую инопланетянку.
Вошла Лена. Глаза поползли вверх, намного выше, чем были брови. Она обвела комнату ошарашенным взглядом и уставилась на меня. На мою кровоточащую руку, на мокрые щеки, на бордовое пятно под локтем. И ахнула. Подбежала ко мне, стянула плед, струсила с него остатки белого риса, перебинтовала руку и, после всех сует, уселась рядом на тот самый стул, на котором час назад сидел Влад. Взяла мою руку в свои теплые мягкие ладони и тихо стала рассказывать мне сказку о солнечном луче. О том, как он скользил по комнате в поисках зеркала, чтоб в нем встретить своего двойника. О том, как он присел рядом и ждет, пока я отвернусь, чтоб пуститься в поиски. О том, что не должна на него смотреть, потому что так он никогда не найдет свою половинку. О том, что я должна закрыть глаза и представить, как он счастлив, этот солнечный луч. Я плакала и сквозь слезы улыбалась. Потому что ее не нужно было прогонять. Ее можно было оставить рядом.
***
Я сидела посреди комнаты в новообретенной квартире и читала записи из найденной под кроватью толстой тетради. На последнем абзаце я так распереживалась, что пришлось достать из кармана сумки беленький носовик и громко решить свое дело. Никогда не думала, что мне так, валяясь на полу, достанется чья-то жизнь. Жизнь, полная лишений и переживаний.
Марина – бывшая хозяйка квартиры – была очень спокойной женщиной. Когда мы подписывали последние документы, я еще помню, поразилась ее ангельскому поведению. Сама не понимаю, но мне все время хотелось сказать, что она не с этой планеты. Между тем, она улыбалась. Никогда бы не подумала, что такая скорбь хранится в ее сердце.
И вот теперь, перечитывая эту тетрадь, полную невообразимо легких и чистых стихов, и завершенную такими грустными строками, я невольно переживала эти чувства вместе с Мариной, со смиренной красавицей, оставившей здесь свою душу, вписанную в несколько тетрадных листов. В горле стоял колючий комок слез. Носовик, мокрый, будто искупанный в море, валялся рядом, а я все не могла перевернуть последнюю страницу.
Не знаю, что с ними произошло. Возможно, он пришел снова, увидел ее плачущей и остался рядом навсегда. А может, не просто была продана квартира, и хозяйка ее уехала далеко от прежней жизни, чтоб не мешать строить новую своему Угумке.
Мир устроен так. А вдруг существа с иных планет не могут быть рядом волей Создателя? Может Он нарочно разбрасывает нас, инопланетян, в разные концы Земли, чтоб мы грели своим теплом грустных земных людей; а по исполнении этой миссии Он соберет нас где-то в одном месте. И там, наконец, мы обретем то, чего так давно искали.