ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2010/10/18/1162
«ПЯТЬСОТВЕСЁЛЫЙ»!-мои приключения, ужастик.
(Продолжение «Как я был народным артистом!»)
В 1964 году после окончания ПТУ со специальностью Электромонтёр по монтажу и эксплуатации промоборудования 3-го разряда я по распределению попал на Волгоградский Тракторный завод в цех Сварных рам. Быстро получил четвёртый разряд и меня 17-летнего допустили работать самостоятельно на трёх автоматических линиях:ЛМ-85, ЛМ-86 и ЛМ-107 и даже во вторую смену, что было категорически противозаконно. Я тут, не долго думая, совершил страшную аварию по халатности и самонадеянности и с обгоревшим лицом и руками попал в больницу с ожогами всех трёх степеней.(Рассказ «Встреча со счастьем!» )Однако, скажу, что из моего выпуска я был пятым по счёту "поджаренным", но самым страшным!
Я тогда жил в общежитии Тракторного завода на ул.Днепродзержинской, потому что дом мой родной был в г.Цимлянске Ростовской области, где жили мои мама, бабушка и сестрёнка младше меня на 14 лет. Она появилась, когда я её уже перестал ждать, а когда ей исполнился годик, утонул наш отец в Цимлянском море на рыбалке и пришлось мне в 15 лет после восьмого класса идти на «свои хлеба», приобретать специальность. Естественно, я им не сообщал о том, что со мною случилось и полтора месяца отлежал в бинтах с новой кликухой –«Поль Робсон».Молодые могут не знать этого популярного послевоенного американского певца негра с круглым чёрным лицом. Вот таким был и я, но только я с трудом держал ложку в руках забинтованных и пропитанных мазью Вишневского, а когда открывал рот, то на щеках всё трещало, как пергамент, трескалось и текла лимфа. Я пытался писать матери письма, но получалось очень плохо и никак я не мог не испачкать письмо мазью Вишневского.
Больным носили из дому харчи, а мне носить было некому. В виду того что больным носили домашние харчи, они плохо ели в столовой и отдавали мне, а я плохим аппетитом не страдал несмотря на мучительные боли и перевязки. Ещё мне лечащая врач сказала, что мне не мешает попить пива для повышения гемоглобина и даже можно красного вина, но если будут мне приносить вино, то, чтобы я отдавал медсестре, а она мне будет наливать перед столовой. Потому что, говорит, мы одному разрешили, так он допивался до того, что бинты срывал и дебоши устраивал.
Ко мне приходили мои «сожители» по общаге, по одному, по два, а в выходные иногда и по несколько человек и приносили с собой винцо, которое мы с ними во время встречи и «оприходовали». У меня в общежитии оставались небольшие деньги (36 рублей) и я попросил своих «сожителей», а они называли себя «сокамерниками» чтобы они взяли у меня в тумбочке деньги и по возможности приносили мне пиво в бутылках. Они немедленно это исполнили за свой счёт и я после свидания с ними пошёл в палату с сеткой бутылочного пива. Признаюсь, я тогда пиво не очень уважал. Иногда, когда от неравномерного питания в общежитии у меня острой болью схватывал желудок, то почему-то у меня возникала потребность выпить пива. Я выпивал кружку пива и боль проходила. Как это объяснить я не знаю. А мне тогда было 17 лет и своё восемнадцатилетие я встретил и отметил в больнице со своими «сокамерниками» и девчонками из женского общежития –«Пятьсотвесёлый» , потому что обгорел я 6-го декабря 1964 года, а в больнице лежал полтора месяца. Я запрещал моим друзьям брать с собой ко мне в гости девчонок из общежития «Пятьсотвсёлый», потому что стеснялся своего вида, но они всё-таки привели их ко мне и они тоже взяли надо мной шефство. Даже гусиный жир из деревни привезли, чтобы я мазал свои ожоги.
Расскажу о своих друзьях «сокамерниках».Дело в том, что тогда наша Партия и Правительство решили выпускать из тюрем УДО (условно досрочно освобождённых) желающих работать на стройках народного хозяйства. Естественно, как всегда до конца это не было продумано и этих "УДО" стали расселять по молодёжным общежитиям. Например, в комнату на шесть человек селили пять зэков и одного коммуниста для надзора и воспитания. На нашу комнату не хватило коммуниста и поселили меня-комсомольца семнадцати лет, не думая о том, что меня самого могут перевоспитать эти пятеро уголовников. Мои «сокамерники» отреагировали на этот факт положительно и сказали, что несмотря на то, что я комсомолец, они мне дают погоняло: «Коммунист!», чтоб не было дискриминации. Расскажу конкретно о них, кто за что сидел:
Коля из Ленинграда кличка «Питерский»-был студентом четвёртого курса какого-то ВУЗА связанного с ядерной энергетикой. Вдвоём с другом они перекопировали какие-то чертежи связанные с ядерной техникой и пытались продать иностранцам. Я вам скажу, что отношение к нему зэков было не на равных, а считали его предателем-сукой, несмотря на то, что сами были уголовники.Он доказывал нам, что его друг использовал "в тёмную" и он ничего не знал о его связи с иностранцами. Мы не очень-то в это верили.Один только не брезговал общением с ним, относясь с иронией, – это Юра из Москвы – кличка «Москвич», который готовился эмигрировать в Америку и вступить в мафию. Для этого он владел всеми видами единоборств, которые только были известны тогда. Владел свободно английским, не плохо знал немецкий и даже тренировался со мной и учил ещё какие-то: по-моему французский и испанский. Сел он за угон машин без цели хищения. То есть он угонял открыто и давал возможность устроить за ним погоню и уходил от неё, "заводя карусель" по Москве. Один раз из многих он не ушёл и получил четыре года, три из которых отсидел. Об этом он не жалел и говорил, что это тоже входит в программу его подготовки.
Миша- таракторист, украл и пропил краску в своём коммунхозе, где и работал. Получил за это пять лет, так как уже была не снятая судимость за драку.
Гена-«Шило» сидел за нанесение побоев сожительнице и попытку поджечь её хату.
Эдик Золотарёв-кубанский казак, комбайнёр-механизатор. Сел за то, что раздавил «Волгу» инструктора Крайкома партии по пьяни и в милиции после задержания сам «с дуру» подтвердил, что сделал это умышленно, а не по неосторожности: "Не справился физически – рассчитался технически!» - так заявил он и получил пять лет. Громила и драчун, у которого кулак был размером с мою голову.
Я был членом штаба заводского Комсомольского прожектора. Меня взяли туда потому что заметили мои оформительские и стихоплётские способности в цеховом Комсомольском прожекторе. Мы «поднимали на вилы» всякие недостатки от неухоженности рабочих мест, до срыва поставок на конвейер и конечно же прогульщики и пьяницы были у нас на особом счету. У меня был свой фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром и все фотопринадлежности. У меня был заводской пропуск на фотоаппарат. Вот эти обстоятельства давали основания моим «сокамерникам» относиться ко мне как-то настороженно. Я их предупредил, что я не стукач, но если кто-то сорвётся с истинного пути, то пощады не будет. Дело в том, что через наш Заводской штаб Комсомольского прожектора с подачи цеховых КП оформлялись для прогульщиков и пьяниц особые пропуска на завод размером 30х60 см. с фотографией 9х12 и с такого же размера буквами на обложке «ПРОПУСК», а так же вывешивали фотографии большого размера у центральной проходной на стенде «Они мешают производству», куда наравне с алкашами могли попасть и начальники цехов или производств, но конечно по согласованию с Парткомом, а Партком давал – «добро», поддерживая нашу инициативу.
Меня зэки ещё уважали за то, что я умел готовить, имея стаж в общаге уже три года и они меня освободили от финансирования расходов на питание за то, что я взялся готовить, кроме того мне обязан был помогать дежурный по кухне и делать всё что я скажу. Этот порядок тоже я установил. Я всегда знал, какие продукты в настоящий момент у нас есть, какие нужно подкупить и что я сегодня могу сготовить без особых затруднений. Ещё меня уважали за то, что у меня был хороший двухскоростной магнитофон «Астра-2» и проигрыватель с пластинками и с записями «на костях», где были записаны рок-н-роллы и блатные песни, даже начинающего Высоцкого. А ещё меня уважали за то, что я знал много стихов сентиментального содержания, а зэки были на это падки. Часто после отбоя меня просили что-нибудь рассказать и я рассказывал из Симонова, Твардовского, Асадова, Есенина и даже Пушкина и Лермонтова не только рассказывал, но и пел.
У нас в соседней комнате через стенку образовалась блатная «гоп-кампания». В их комнате тоже числился настоящий коммунист, но он только числился, а сам проживал видимо у какой-то "бабы". Эта компания вела себя довольно таки вызывающе и иногда пытались «пристебаться» ко мне. Я вступал в драку не ожидая помощи от своих «сокамерников» и даже добивался успехов, но они всегда меня упрекали за то, что я их не привлекаю. Я говорил, что я никогда не обращусь за помощью и не буду ни на кого жаловаться. Они меня ещё и за это уважали. А однажды…
Вечером я заметил, что они, мои сокамерники что-то ко мне имеют и переглядываются, как бы сомневаясь говорить или нет…
-Колитесь! В чём дело?
И они рассказали:
Эдик днём был дома отсыпался за сверхурочную работу. Поскольку днём шума меньше, была хорошая слышимость и Эдик «усёк» что в соседней комнате идёт какой-то «базар» по-крупному. Он взял литровую банку, приставил к стенке и подслушал о чём речь. Оказывается они сегодня вечером идут на «гоп-стоп», то есть на грабёж работников Алюминиевого завода у которых сегодня получка, а автобусы с «Алюминьки» ходят только до девяти. В виду возлияний, некоторые задерживаются и опаздывают на автобус, а поэтому идут пешком через мост реки Мечётки. Там с двух сторон кусты и есть место для засады .
Рассказав это, мои зэки притихли и сидели переглядываясь, мол, что предложишь? По понятиям будешь действовать или ссучишься до ментуры.
Я подумав сказал:
-Есть идея и думаю реальная, потому что я знаю те места как пять пальцев и знаю путь по которому они будут отходить. Мы их возьмём после дела и так отделаем, что им больше не захочется это делать. Только надо замаскироваться, чтобы не нажить врагов под боком и не выдать себя голосом. Надо днём пройти тот путь, посмотреть всё внимательно и запомнить, потому что фонарики брать нельзя. Ещё я зайду к нашим цеховым девчатам в общагу в «Пятьсотвесёлый» и возьму у них поношенные капроновые чулки, чтобы одеть на морды. Сами будем в одинаковых спецовках, но оденем их в балке за «Комсомольским парком», Сколько их будет неизвестно, но думаю что они не дураки и больше трёх в команду брать не будут. Нам тоже я думаю не надо набирать много. Вот Коли-питерского и Шила нет и не надо их посвящать. Миша, хоть ты и посвящён, но должен забыть всё что слышал. Ты с нами не пойдёшь – и ростом маловат и по возрасту сам понимаешь…(Мише было за сорок и ростом он был не велик). Пойдём: я, Юра- боец и Эдик –драчун.
-Я тоже боец!- сказал Эдик.
Юра испытующе молча смотрел на меня не выражая ни согласия, ни протеста.
-Что молчишь, Юра? –спросил я, - Не согласен?
-Горячишься!- сказал он, - Путь отхода, говоришь один? Так он и для нас один! Об этом ты подумал?
-Вообще путь отхода для них есть ещё, но он в сторону милиции и я не думаю, что они пойдут туда. А у нас путь отхода не один. Я знаю запасной путь, который никому не доступен, а только мне. У меня в балке на склоне живут знакомые. У них во дворе собака, которая никого, кроме меня не пропустит, а выход у этих знакомых есть через вторую калитку прямо в город на улицу Дегтярёва, на которой и находится милиция, но мы выйдем в цивильной летней одежде. Если они всё же или из хитрости или из глупости пойдут в сторону милиции…Ну, что ж! Значит им повезло, но и мы ничего не потеряем. Следующий раз, через месяц ещё что-то придумаем.
-А почему ты так быстро сориентировался, как будто приходилось раньше в таких делах участвовать?-спросил недоверчиво и с живым любопытством москвич-Юра.
- Юра, приходилось! Я же в Бекетовке два года в общаге обитал. Я был самый молодой и разница в возрасте была большая. Мне было 15-16 лет, а ребята послеармейского возраста и все в основном дети вербованных и бывших осужденных, восстанавливавших из руин Сталинград, строивших Волгодонской судоходный канал, Волжскую ГЭС. Это были ребята – « оторви и выбрось», как говорится. Ну, и я не мог быть среди них белой вороной. Всяко бывало, а иной раз и я идеи подавал. В основном добывали на жизнь ломом на вагонах, но иногда и «экспроприировали у экспроприаторов».
-Ощущается!- ухмыльнулся Юра, - Я бы тебя в мафию взял!
И это он сказал несмотря на то, что мне пришлось сломать ему ключицу, восстанавливая в первые дни их проживания, "свой" порядок в комнате и заставить уважать себя. Не были они хорошими, когда вселились первые дни. Та комната соседей, где жили блатные, полностью завладела их временем, волей и душой. Они беспробудно пили и играли в карты комната на комнату по трое суток, не вставая. Я сначала молчал и думал, как мне поступить, чтобы изменить ситуацию без привлечения администрации, потому что стану в их глазах стукачом. Случай подвернулся сам собой. Поздно вечером я спал, вернее, только заснул на своей койке, хотя за столом продолжалась напряжённая игра. Вдруг, кто-то тряхнул мою койку за грядушку:
-Коммунист!Сука! Ты почему за свою комнату не болеешь? Сгоняй за водой!- орал «Москвич».
Я ответил ему на соответствующем лексиконе и сказал, что если кто-то ещё побеспокоит, то пожалеет. В общем-то, я к чему-то подобному готовился. «Москвич» в бешенстве швырнув в меня двухлитровую стеклянную банку, почти не глядя, через плечо, но летела она метко. Не попала мне банка в лицо только благодаря моей реакции. Разбилась банка о грядушку за моей головой, засыпав постель осколками, а «Москвич» ещё пообещал, что, как только закончит партию в карты, то займётся моим воспитанием. Я встал, стряхнул с подушки осколки на простыню, простыню собрал, прошёл в угол к мусорнице, тщательно вытряхнул, вернулся, застелил постель простынёй, положил подушку, приготовил одеяло, чтобы лечь. Я видел краем глаза, что «Москвич» тоже наблюдает за моими действиями боковым зрением, всё-таки опасаясь чего-то ответного, но он напряжённо участвовал в игре. Я вроде бы стал ложиться, но тут же сунул руку под матрас, вынул рожковый гаечный ключ 36х42 и сзади со всей силы ударил «Москвичу» по правому плечу. Я рад был, что он первый проявил себя и что мне выдался случай нейтрализовать именно его, потому что в нашей комнате, да и вообще среди зэков, он был непобедим, так как владел несколькими видами единоборств.
После удара он упал на пол, остальных я выгнал из комнаты, угрожая ключом, вызвал скорую помощь. Врач скорой помощи, заходя в комнату, спотыкаясь через бутылки сказала:
-У вас в комнате, как у хороших ****ей! Бутылки под ногами, стёкла побиты, стены никотином пропитаны! Что случилось? - спросила она у меня, так как «Москвич» стонал, скрипя зубами и матерясь. Я с невинным видом ответил:
-Не знаю! Я крепко спал! Он разбудил и попросил вызвать скорую помощь. Наверное, через бутылку споткнулся и упал!
-А-а-а! Убью! А-а-а! –стонал «Москвич», потому что врач щупала его ключицу.
-Вы поможете его довести до скорой помощи? – обратилась ко мне врач.
-Нет! – сказал я – Он у нас стойкий! Ему полезны острые ощущения! Сам дойдёт!
Пока «Москвич» неделю отлежал в больнице, я организовал в комнате дежурства и «общак» на питание. Предупредил, что могу и башку проломить, потому что я бешеный. «Москвич» вернулся с «вертолётом», т.е. загипсованной рукой и его пока в дежурства не включали, но кормили. Через неделю, он отдал деньги на «общак», но со мной не разговаривал.
Эдик после этого случая, как-то обмолвился:
-Чем-то это должно было кончиться! Мы и правда, в раскрутку пошли! Да это блатота нас закружила! Правильно «коммунист» революцию устроил! Вовремя…
Мы осмотрели предполагаемое место происшествия. Я показал в «Комсомольском парке» место за воздушной каруселью, откуда видно как на ладони мост через Мечётку, идущих по нему людей и транспорт. И всю заросшую кустами Мечёткинскую балку. В кустах приготовили дубины из сухих сучьев, чтобы делали больно, но нельзя было убить, чтобы бить без разбора и опаски. Провёл ребят по тропинке, указал калитку моих знакомых, зашёл поздоровался с кобелём и с хозяевами, отказался от чая, пообещав зайти в другой раз, попросил разрешение выйти через верхнюю калитку, чтобы убедиться, что у них запор, который открывается только изнутри, не сменился. Ребят я в это время отправил через «Комсомольский парк» домой в общежитие. Сам я зашёл к девчонкам из моего цеха в общежитие, которое почему-то с довоенных времён называлось «Пятьсотвесёлый», попросил поношенные капроновые чулки, в шутку пообещав купить взамен новые. На вопрос ответил, что буду для аквариума дафний ловить в болоте. Ещё я ребят обязал непременно одеть кожаные перчатки, чтобы не было ссадин, в случае чего, и обязательно, чтобы были все в одинаковых заводских спецовках и каждому взять в зубы боксёрские резинки, не столько для защиты от удара, сколько для защиты от непроизвольного произношения слова или просто подачи голоса, потому что "блатные" сразу нас вычислят и пощады не жди.
Акция прошла у нас успешно. Отобранные деньги мы пустили на наш «общак», не включая в него Колю –«Питерского» и Гену- «Шило».Но они в основном питались где-то у сожительниц. Мы договорились между собой - на избитых соседей не поднимать глаза, иначе можно не выдержать и рассмеяться, тем самым выдать себя. А смотреть на них было действительно уморительно! Как они ползали! Какие изумительные и умопомрачительные шишки были у них на головах и лицах – как рога!Мы заходили в свою комнату и заткнув рожу подушкой хохотали до изнеможения.
Всё же один из нас не выдержал!Тот на кого я бы не подумал! Эдик «Золотарь» по пьяни в пивнушке пригрозил этим ублюдкам, что «мы с Коммунистом вам ещё не такую кару придумаем!» Да! По пьяни Эдик с головой был не дружен… А эти ублюдки поняли, кто в нашей комнате «держит погоду» и стали готовить мне западню.
Я уже говорил, что я участвовал в Народном Драматическом театре Тракторного завода. И вот приближается праздник годовщины Великой Октябрьской революции. Наш театр ставит вечер с театрализованным представлением в кафе «Темп» на ул.Дзержинского.Я приглашаю своих «сокамерников» на вечер в кафе и обещаю общество девочек из «Пятьсотвесёлого», если они не будут «ужираться» и будут вести себя нормально. Юра-«москвич» как раз работал в смене. Со мной собирались Эдик и Миша. Я предупредил, чтобы они были трезвыми, иначе с сбою их не возьму. Я целый день был на репетиции, а вечером зашёл за друзьями.
На столе я увидел две пустые бутылки из под водки и «мёртвого», то есть спящего Мишу. А Эдик был очень поддатый и невинно улыбался, пытаясь завязать галстук, как я учил. На мои претензии он махнул рукой на Мишу:
-Всё путём! Я всё продумал! Я специально Мишу вырубил! А то он нам всех девок распугает!
Себя Эдик считал красавцем. Он был старше меня на пять лет, великан, "слоновой кости", на голову выше меня, хотя я был 1.74 м. Он купил в комиссионке коричневый очень просторный костюм и при наличии галстука был очень похож на Маяковского. Но на свою здоровенную, как у быка голову он одевал маленькую колхозную фуражку и был похож на какое-то «Чмо из рукомойника» и не обижался, когда я его так называл. Я отобрал у него фуражку, завязал ему галстук и потащил на улицу, так как я обещал девчонкам из «Пятьсотвесёлого» зайти за ними.
Возле «Пятьсотвесёлого» я сказал Эдику посидеть на лавочке, а сам пошёл к девчонкам. Они, как всегда, были не готовы. Я объяснил им, что я должен быть раньше в кафе, а они могут не торопиться, что столик заказан и через полчаса они спокойно могут подойти и я выйду за ними. Только, если опоздают, то я смогу их взять только через полчаса, но они не увидят меня в роли ведущего, открывающего вечер. Я буду читать красивый стих Александра Прокофьева. Они обещали не опаздывать и я пошёл на улицу. Дело в том, что когда я с улицы зашёл в подъезд к девчонкам, то в подъезде почему-то было темно. Когда я поднимался, то в подъезде в темноте подозрительно молча стояли курили человека три мужского пола. Когда возвращался, то понял, что народу прибавилось. Я спускался по лестничному маршу, как сквозь строй, стоявший почему-то молча. Когда я почти достиг межэтажного поворота, где с улицы немного пробивался свет, мне на шею сзади накинули петлю и резко затянули. Я сумел всё-таки всунуть под петлю один указательный палец, а потом рядом с ним другой и поэтому мне не сломали хрящи. Я почувствовал, что меня за петлю волокут наверх и вяжут её за решётку перил. Изогнувшись всем телом, я сделал мах и вырвал у них из рук, ещё не завязанные концы. Упав на ступеньки и поняв смертельную угрозу, я резко вскочил и прямо с половины марша прыгнул через и сквозь нападавших в остекление с площадки между первым и вторым этажом. Я упал вместе с обломками рам и стекла на козырёк перед входом в подъезд и по инерции, не удержавшись свалился с него и повис брючным ремнём на старом ржавом крюке бывшего фонаря вниз головой. Я понял, что из подъезда выскакивают мне вдогонку нападавшие и даже увидел их «шишкаря» Гнутого с ножом в руке и с улыбкой замахивающегося на меня. Я крикнул:
-Эдик!
-Да тута я!-услышал я рядом и увидел, как одна рука хватает руку с ножом, а другая за шею Гнутого и нагибает его на его же нож. Он пропищал:
-И-и-и-и!- а Эдик, несколькими ударами обратил в бегство остальную кодлу, взял стоявшего на коленях Гнутого подмышку, отнёс и посадил на лавочку. При этом Гнутый не разгибался и жалобно пищал.
-А как ты думал?- сказал Эдик, - Сиди пищи и держи свою пику, а то сбежит!
Эдик подошёл ко мне, висящему на крюке, тихо заржал:
-Коммунистов по праздникам вешать нельзя-я-я!- при этом взял меня подмышки и грубо рванул с крюка, порвав мне ремень и я стал на ноги.
-Надо скорую вызвать!- сказал я.
-Это тебе скорая нужна! Мотаем отсель!- и он трусцой побежал, а я за ним, держа одной рукой брюки, а другой щупая шею и царапины на голове ушах и других местах, кашляя повреждённым своим горлом.
Мы прибыли в кафе, когда режиссёра ещё не было и он не видел меня до грима. Костюмерша и гримёрша были в ужасе, но не расспрашивали, занятые вопросом, как это скрыть. Одев на меня красную революционную рубаху с распахнутым воротом, они поняли, что странгуляционную борозду на шее видно даже под гримом. До прихода режиссёра Якова Захарыча Миркина я ещё успел выскочитЬ на улицу, затащить и посадить за столик к Эдику девчат. Познакомил и попросил девчат за ним поухаживать, а следующий раз он будет точно так же ухаживать, как вы или лучше.
Я вернулся в гримёрку и стали колдовать. Режиссёр несколько раз заглядывал в комнатку, занятую под гримёрную, но тактично не мешал уважая костюмершу и гримёршу - этих старых опытных специалистов, работавших практически за интерес. Кто-то из них предложил повязать мне косынку на шею, хотя тут же сказали, что у Якова Захарыча будет инфаркт от такой самодеятельности, но решили остановиться на этом. И вот мой выход! Заиграла революционная воодушевляющая музыка, я выхожу на небольшую эстраду кафе в пурпурной революционной рубахе, чёрных клешоных брюках из реквизита театра, на фоне революционных знамён за моей спиной и лозунга: «Да здравствует Великая Октябрьская Социалистическая революция!» Жду, когда музыка убавит звук и вижу, как краснеет лицо у режиссёра и отвисает челюсть. Он не видит меня, а только видит пёструю шёлковую косыночку повязанную у меня на шее. Я делаю шаг вперёд, задумчиво, как в прошлое вперёд и вверх устремляю взгляд и…
Мои друзья летели в бурках!
В метелях! В огненной пыли!
И сивки вещие каурки
Едва касалися земли! (я говорил звонким голосом, медленно в такт
Музыкальному фону)
Мои друзья в гнилых болотах
Встречали грудью ярый шквал!
И даже спирт лужёных глоток
Моих друзей не обжигал!
Мои друзья легли на сопках,
В долинах, что стоят в цвету!
Моих друзей сжигали в топках!
Но разве можно сжечь мечту!
Мои друзья в бои летели!
И хоть у неба на краю
«Вставай проклятьем!..» песню пели
Как песню первую свою! ( я видел, что режиссёр отвлёкся от косынки)
Она могуществом напева
Срывала крышки у гробов!
И с ней вставал с великим гневом
Весь мир голодных и рабов!
Кого душил с рожденья голод,
Кто под железной был пятой!
И поднимался Серп и Молот!
Как символ славы той святой! (я видел-режиссёр всё мне простил, глаза его
Блестели! Лицо обрело нормальный цвет.)
И с каждым днём вольней и шире
Она раскинула крыла
И нет пожалуй славы в мире
Чтоб ей в подножье стать могла! (одна моя рука с раскрытой ладонью
Поднята вверх, другая – указывает пальцем
В подножье! И тишина! И вдруг…
-Ура!!!- заорал Эдик и завизжали девчонки и весь зал и аплодисменты не смолкают минуту, несмотря на то, что по сценарию меня уже обступили другие действующие лица, чтобы со мною петь песню… а аплодисменты не смолкают и режиссёр опустив голову на грудь с удовольствием исподлобья улыбаясь наблюдает водя глазами вправо и влево. Самыми активными были девчонки из «Пятьсотвесёлого» во главе с Эдиком. Вечер удался на славу, но в конце, всё же режиссёр мне сказал:
-Поздравляю вас с удачным выступлением, но хочу сказать на будущее. Вы знаете, что я не против актёрских находок, но наверное с этой я бы не согласился, потому что косынка на шее – это где-то французская революция…
Он тронул рукой косынку на моей шее и увидел страшный шрам. Глаза его округлились, челюсть опять отвисла и лицо покраснело, как помидор. Я посадил его и крикнул:
-Воды!- увидев, что он тащит из кармана нитроглицерин.
"Пятьсотвесёлый" чуть не обошёлся инфарктом для нашего режиссёра.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2010 г.