Коля уже и не помнил, как давно он лежит. Комната стискивала Колино личное пространство узкими стенами, обклеенными дешевыми бумажными обоями, сверху давила низким потолком, припечатывала его к старой, продавленной кровати.
Кроме кровати в комнате еще стоял шкаф модели 60-х годов прошлого века, стол, покрытый клеенкой на тканевой основе и объемный ящик допотопного компьютера, от которого вверх произрастала этажерка, обсиженная потрепанными тетрадками и блокнотами.
Шкаф переваривал в своем нутре давно ненужные и немодные вещи. Стол изгибался под тяжестью банок и бутылок с отварами и мазями. Компьютер, покрытый толстым слоем пыли каждый день оживал часа на три-четыре - чревовещал, считывая книжные диски. Кровать задыхалась от грязного белья.
Колина мама ничего этого «не видела». В ее понимании комната выглядела вполне сносно. Потолок почти белый, на полу линолеум, на окне шторы. Она «не замечала» того, что эти шторы больше похожи на выцветшие тряпки. И все остальные «прелести упадка»- свободно кочующие тараканы, затхлый запах и темнота замызганных углов располагались вне зоны ее внимания. В принципе, комната была заполнена необходимыми вещами, а вид и качество этих вещей мозгом Колиной мамы не оценивались. Такое бывает, когда мозг перегружен вирусными программами. А он перегружен у многих людей - это точно. Иначе они были бы счастливыми и не болели.
Коля болел очень сильно с неясным, плавающим диагнозом от иммунодефицита до ревматоидного артрита, осложненного острейшим псориазом. Болезнь лишила его подвижности, сковала невыносимой болью суставы, скрючила и укоротила пальцы, вывернув их наизнанку красным мясом. Где-то в шкафу хранились стопки цветных фотографий, там Коля мускулистый и гладкокожий, скатывался с горбатой горки в аквапарке. Хотя внимательный, суеверный взгляд мог разглядеть на его улыбающемся лице будущую тоску, слегка опустившую уголки глаз. Но, скорее всего, это было похоже на игру воображения, которому свойственно приписывать событиям несуществующие связи. Во всяком случае, те, кто знал Колю раньше, никак не могли понять причину его болезни. Они выдвигали разные гипотезы. И им всем казалось, что решение лежит где-то на поверхности, и что если Коля поймет причину, то потом может начаться исцеление.
Друзья всегда стараются верить в благополучный исход, несмотря на все врачебные категорические «нет».
Коля должен был завидовать друзьям и их жизни, наполненной событиями. Но зависть у него была отключена. Он мечтал об одном - избавиться от изматывающей боли. Боль мешала ему спокойно лежать. Она стягивала все мышцы в коконы тянущей жесткости. Раз в сутки Коля пил обезболивающее, которого ему хватало только на ночной сон. Днем он пытался приспособиться к боли как мог. Если у него получалось долго продержаться, не шевелясь, она отступала. Но тогда от изматывающей неподвижности затекало тело. Коле приходилось менять его положение, и боль приходила снова стягивающая, выкручивающая все его суставы, глухая - хоть закричись.
Первую половину дня Колина мама уходила на работу. Она мыла полы в здании пенсионного фонда. Почему-то там, в шикарном пространстве, составленном из бетона, дерева, пластика и мрамора она могла видеть грязь. А вот в своей собственной квартире зрение у нее отключалось. Кроме работы три раза в неделю вечером Колина мама ходила на занятия йогой. Это позволяло ей хоть как-то обезопасить себя от полного погружения в тихий ужас своего дома.
После обеда Колина мама была дома. Она кормила Колю, поила отварами и настойками, включала ему компьютер. Подойти к экрану Коля не мог, оставалось только слушать. Голос чтеца за экраном компьютера разбивал пространство монотонными повторениями. Коля «читал» вместе с компьютером классику буддизма и разные истории из жизни монахов-отшельников. Когда к нему приходили друзья, то они тут же отключали эту «заумь».
Друзья к нему приходили редко, не чаще двух раз в месяц, говорили неестественно бодрыми голосами и ерзали на стульях, словно высиживая повинность.
Среди Колиных друзей были и парни и девушки. Девушки в силу природной ответственности приходили чаще, принося в пакетах соки, апельсины, шоколад. Парни же приносили только новые диски с музыкой и фильмами.
Основную часть жизненного времени Коля лежал в кровати и думал. Процесс «думания» скорее походил на дрему, истекающую нерезкими, расплывчатыми картинками, не удерживающимися надолго в памяти. Странным образом было изменено его сознание. Он был в кровати и одновременно в теле монаха, уходящего пустынной дорогой. Одиночество среди камней звало, манило и погружало его в свою неотвратимость.
Девушки пришли к нему в один из поздних весенних вечеров, сложенных из теплого асфальта, ярких звезд и пьянящего запаха молодой листвы. Одну из них звали Нина, другую Оксана.
-Коля, ну сколько можно лежать? – спросила Нина, вводя в свой вопрос легкие нотки укоризны.
Эти нотки резанули Колю диссонансным раздражением:
-Мне больно, Нина, неужели не понятно?
-Ну, надо же как-то через боль начинать двигаться.
-Двигайся, Нина, если тебе это надо.
-Нет, ну что ты в самом деле обижаешься! Ты долежишься до черт знает чего.
-Это мой выбор.
-Да, к черту выбор! Измени его. Он ведь только в твоей голове!
-Легко сказать «измени». Я пытаюсь. Но движения нет.
-А я знаю, почему ты заболел, - сказала Оксана.
-И почему же?- в вопросе Коли была лишь равнодушная усталость.
-Твой мозг затеял переход тела в новое энергетическое состояние. Он не приемлет земную жизнь и хочет перейти на более высокий уровень бытия.
-Ну и на какой же уровень?- в голосе Коли появились искры злости.
-В более тонкие энергии. Ведь ты не хочешь жить земную жизнь с людьми. Они кажутся тебе тупыми, глупыми и несовершенными.
-Не кажутся. Они такие и есть.
-И ты считаешь бегство - выходом?
-А ты предлагаешь остаться в этом мире, чтобы совместиться с тупостью?
-Но ведь когда-то ты сделал это. Ты пришел в эту жизнь, а, значит, совместился с тупостью.
-Я совместился. Посмотрел. Мне это не подходит. Я хочу обратно.
-Ты рассуждаешь как капризный ребенок. Ты хочешь обратно в покой. И получается, что ты пришел из покоя в жизнь только затем, чтобы обратно уйти в покой?
-Я пришел сюда затем, чтобы получить пробуждение бодхи и увидеть жизнь такой, какова она есть. Земная жизнь это лишь этап моего познания мира, - Коля скривился от боли, пытаясь изменить положение тела.
Ему удалось лишь немного сместить центр тяжести, слегка перекатившись на левый бок.
Оксана не нашлась сразу что ответить. Она пасовала перед всякими мудреными словечками. Да, впрочем, и не только она. В Колином исполнении они действовали на людей как разряд электрошокера.
-И, кроме того, я собрался уходить не в покой, а в нирвану.
-Они чем-то отличаются? – Оксана попыталась вернуть себе инициативу в диалоге.
-Точно так, как мертвый цветок отличается от живого.
-И ты думаешь, что лежание в пассивном ожидании приведет тебя в нирвану?
-А ты знаешь какой-то другой путь кроме дхармы Будды?
Оксана вздрогнула от очередного, несколько ослабшего удара «электрошокера»:
-Дхарма? Это что такое?
-Законы бытия. Основные.
-Слушайте, - перебила их перепалку Нина, - давайте не будем ссориться, а поговорим о чем-нибудь приятном. Например, о том, что на улице весна.
-Весна – начало новых романов, - сказал Коля, едва скрывая раздражение.
-Ну да, - рассмеялась Нина, - можно и так сказать. Жизнь бывает чертовски приятной штукой. Я вот все жду, когда ты выздоровеешь. Мы выйдем на улицу и будем кричать о том, что жизнь прекрасна.
-А она прекрасна?
-Очень!
-Я бы так не сказал, - Коля страдальчески сморщился, пытаясь изменить положение тела.
Девушки как по команде опустили глаза, - смотреть на грязно-серые простыни в чешуйках отслоившейся кожи было невыносимо.
В комнату зашла Колина мама. Ее лицо было украшено живой улыбкой. Она не могла оставаться долго за дверями. Эти две девушки ей очень нравились. Особенно Оксана.
-Ну, мам, ты не даешь нам пообщаться, - нахмурился Коля.
-Она нам не мешает, - Оксана поддерживающе улыбнулась Колиной маме.
-Девочки, я могу чая принести! – сказала звонко Колина мама.
-Нет, нет! Спасибо! Мы… Нам уже надо идти, - забеспокоилась Нина.
-Так быстро? – в состоянии растерянности Колина мама стала похожа на ребенка, у которого забрали билет на праздник.
-Мам, ну что ты, в самом деле, девчонкам уже пора, - в голосе Коли явственно обозначились ворчливые стариковские интонации.
Девушки поднялись со стульев и вместе с Колиной мамой вышли в тесный коридор, забитый всяким хламом.
-Валентина Степановна, зачем вам этот старый матрас?- спросила Нина, брезгливо отодвигаясь от вспоротого поролонового бока с лохмотьями засаленной обивки.
-Я его отреставрирую, - жизнерадостно отозвалась Колина мама.
-Зачем?!- Нина вложила в свое восклицание холод стали.
-Будет хороший матрас.
-Да выкинете вы всю эту рухлядь!- жестко отчеканила Нина.- Неужели вы не видите, что вся ваша квартира задыхается от хлама и Коля тоже.
- Ниночка, ну зачем ты так, -на лице Колиной мамы появились дрожащие слезы.
-Я говорю вам правду. Вы просто не хотите ее слушать!
-Она не может ее услышать, Нина, - сказала тихо Оксана, - она не видит настоящего.
-Мы пойдем, - сказала Нина, смягчив свой задиристый тон. - Не плачьте.
-Как мне не плакать, девочки, он же умирает. Это все просто мучительно.
-Он не умрет, - сказала тихо Оксана.
-Нет, я знаю, знаю, что он умрет,- с лица Колиной мамы стекали прозрачные слезы, но глаза ее при этом оставались совершенно чистыми как у ребенка.
В них не было злобного отчаяния, только покорная жалость. Такими слезами плачут брошенные собаки.
Девушки наскоро распрощались и вышли из квартиры. Декорации серого подъезда сменились живительной молодой зеленью улицы.
-Она похожа на ребенка, а он на старичка, - сказала Оксана, - и время у них в доме ненастоящее. Хлам из прошлого перемешанный с мечтами из будущего. Жить в таком мире это все равно, что поливать водой пустую землю. Цветок не вырастет. Настоящего нет. Нет его вкуса, цвета, запаха.
-Представляешь, он лежит, а мы ходим. Мы живем, а он пролеживает свою жизнь, это ужасно, - отозвалась Нина.
Они вышли из двора на узкую улицу, где их ждала серебристая Хонда. Нина села рядом с водителем, Оксана на заднее сиденье. Машина тронулась с места. Холодная акварель сумрака размыла ее в пятно неопределенности.
Коля лежал в ночной тишине, пытаясь заснуть. Таблетки сделали свое дело - когда затекала нога или рука, Коля мог повернуться без боли. Из темного провала открытой форточки в Колину комнату просачивалась музыка чуждой для Коли жизни. В этой музыке была теснота, томление и жар тела- вибрации нижнего мира.
Коля лежал и думал над словами Оксаны. Действительно, он хотел уйти из этого мира, уйти от боли, оставить ее как нечто мешающее, тягостное. Он хотел уйти и в то же время не мог это сделать. Что мешало ему? Уйти от боли, значит уйти и от своих больных ног. Но, если нет ног, то на чем уходить? А зачем вообще, нужны мышцы, которые требуют постоянного питания? Не лучше ли улететь бесплотной тенью, совершенной энергией в вечный кайф радости? Все духовные практики призывают к уходу от страданий реальности, к полному отрешению, обещая нирвану. Уйти от боли, от своих клеток, которые кричат ему о чем-то. Ведь он их не слышит, не понимает. Клетки похожи на людей, они плачут, страдают. Такие же как и его мама, которая не верит в его перерождение, и каждый день как раздражитель мелькает перед его глазами
-Зачем же я пришел на эту землю? Она полна страданий. Жизнь неминуемо заканчивающаяся смертью - что может быть нелепей? Кто это придумал?
Создатель-мазохист?
Коля засыпал.
Он проснулся, когда солнечный свет абрикосовым восходом разлился под закрытыми веками. Коля не открывал их, прислушиваясь к привычной боли. Но ее не было. И он как можно дольше хотел продлить это состояние. За окном было слышно пение птиц и больше никаких звуков. Пролежав так минут пятнадцать, он открыл глаза. Открыл и тут же закрыл. Еще минут десять он лежал неподвижно, потом открыл глаза снова, пытаясь как-то принять действительность, состоящую из больничной палаты с серыми стенами и белыми занавесками на крашеных окнах. Дверь скрипнула, впуская медсестру в зеленом хлопковом халате.
-Очнулся, - сказала она с легким удивлением.
-А что со мной?
-Проснулся. Спал ты слишком долго.
-А мама где?
-Где? – повторила эхом медсестра.
-Где моя мама?
-Подожди, я сейчас, - медсестра вышла.
Прошло совсем немного времени, и в палате появились врачи. Глаза у них были красные, опухшие словно от недосыпания. Их было человек шесть, наверное, целый консилиум.
-Проснулся…- сказал один из них с интонацией более похожей на зловещую, чем на радостную.
-Где я?- спросил Коля.
-В больнице, где же еще тебе быть, - ответил другой врач грустно.
-А моя мама?
-Нет твоей мамы.
-Как нет? – спросил Коля, едва сдерживая внутри себя странным образом проникшую дрожь будущих звуковых колебаний, которые еще только зрели в горле врача.
-Умерла твоя мама.
-Умерла?
-Давно. Очень давно. А ты слишком долго спал.
-Сколько?
-Много лет. Столько и не живут.
-Я спал?...- Коля попытался приподнять свои руки. Они были худые, пальцы скрюченные, но кожа более-менее чистая.
-Ты проспал, дружок, тридцать лет.
Коля попытался пошевелить пальцами, они ему едва повиновались.
Врачи смотрели на него с сочувствием любопытства.
-Тебе нельзя шевелиться, Коля, - сказал ему один из них.
-Да пусть шевелится, - возразил ему другой.
-Поесть надо дать парню нормальной пищи и можно вставать уже с кровати, - сказал третий.
-Лора, иди анализы крови у него возьми,- крикнул четвертый в открытую дверь.
Врачи вышли из кабинета как-то очень поспешно. Пришла медсестра, молча проколола вену, набрала в шприц крови.
-А можно мне позвонить?... Моим друзьям?- спросил Коля.
-Их давно уже нет, - ответила та, которую врачи назвали Лорой.
-А где они?
-Как где? В мире ином, откуда не возвращаются.
-У меня было много друзей. Неужели, они все?
-Все, - равнодушно отозвалась медсестра.
-Почему вы так уверенно об этом говорите?
-Потому что делать в этом мире нечего.
-Как нечего? Вы говорите загадками.
-В пятнадцать лет родить детей, а в двадцать пять пора уже на свалку. Если повезет, можно до тридцатника дотянуть.
-А что так?
-В твои времена люди дольше жили, а в наше время - жизнь это просто переход в мир иной. Интересно вот, сколько ты протянешь. Ты сам то как думаешь?- говоря это, она протерла спиртом место прокола.
-Я не чувствую боли. Может быть, я здоров?
-Здоров ценой других больных, - усмехнулась Лора.
-А кто заболел?
-Весь мир.
-Так круто?
-Ну, конечно, ты не виноват. Но, тем не менее, вирус смерти тебя не коснулся. В свои года ты просто красавчик. Каши поешь и ножками пойдешь.
-А мой дом? Что с ним?
-Стоит, наверное. А может и нет. В городе после погромов никто не живет.
-После погромов?
-Было дело. Когда все вдруг стали стареть и умирать, паника началась. Потом прошло время, привыкли. Живем теперь как кролики. Растем, размножаемся и умираем. Пытаемся как-то справиться с вирусом, но пока безуспешно. Кровь твою изучали. В твоей крови он не приживается. А в нашей… Сбой какой-то в гипоталамусе или гипофизе. Но самое противное в том, что «это» возникло у всего населения земли сразу. Мы его условно вирусом называем, на самом деле он что-то микроскопическое и разумное. Его так просто не возьмешь. Он в симбиозе с мозгом. Его мозг охраняет и не дает убивать.
-Похоже на инопланетное вторжение, - сказал Коля.
-Ни на что это не похоже, - отозвалась медсестра.- Мне девятнадцать и через год я начну превращаться в старуху. Вот на что это похоже. А ты в свои пятьдесят с лишним почти красавчик. Худой только. Есть хочешь, наверное?
-Пока нет, - сказал Коля, шевеля пальцами на ногах.
Боли не было, и он попытался согнуть ноги в коленях. Не получилось. Тогда Коля попытался перевернуться на бок. Лора помогла ему, ловко подоткнула одеяло под спину:
-Хочешь, сделаю тебе электрический массаж?
-А это не больно?
-Мышцы восстановишь, - сказала Лора.
Через несколько дней Коля смог впервые выйти на улицу. Вернее, Лора выкатила его на инвалидной коляске, а там он уже привстал и сделал несколько самостоятельных шагов. По календарю была самая середина лета. Больничный двор не позволял разглядеть, что там на улице. Деревья разрослись так мощно, что кронами закрыли почти все небо и даже часть больничной крыши. Лора поймала его взгляд:
-Деревья растут. А мы умираем.
-Может быть, уже все наладилось где-то там в мире, просто вы об этом не знаете.
-Может быть, - сказала Лора тихо.
-Странно, цивилизация развивалась, а теперь все это исчезло.
-Спутники старые еще летают, и, говорят, на военных базах связь сохранилась. Архивы вроде бы тоже кто-то составляет. Но…Людей так мало осталось… Мне рассказывали, когда все это случилось, не знали, куда трупы девать. Сразу, раз! И больше половины населения земли не стало. И потом еще эта пыльца…
-Так все-таки, пыльца появилась до вируса или после?
-Не знаю, точно…Но в лесу ее много, на каждом цветке… В принципе, я не могу их осуждать. Может быть, и вправду они переходят в другой мир. И пыльцу нам всем бог послал как нектар божий.
-Но сама то ты ее не вдыхаешь.
-Сейчас нет, а вот когда стареть начну, тогда за себя отвечать не смогу. Что я буду делать? Вот и детей я не успела родить, надо было в пятнадцать лет. Тогда бы дорастила своего ребенка хотя бы лет до десяти. Кое-чему успела бы научить. А так… Смысла уже нет.
-Ты такая молодая…
-Это по твоим меркам. У нас теперь все другое.
-А моя кровь?
-Хорошая у тебя кровь, не заражается. Ты - наша единственная надежда.
-А ты обещаешь мне, что как только, я научусь ходить, мы с тобой по городу прогуляемся?
-Тебя не выпустят, Коля. Да и опасно там ходить. И нет там ничего интересного. Пустые дома… Все, кто не с нами, те в лесу.
-А вас сколько?
-Ну, человек сто если наберется, то хорошо. Опять же из них человек семьдесят детей наших и чужих, нектарщики нам своих детей иногда подкидывают. Бывает, и у них случаются дети. А я почему-то детей не люблю. Я вообще никого не люблю. Хотя работать в больнице мне нравится. Врачей много, а медсестра - я одна. Незаменимая я…
У Лоры были рыжие волосы. На солнце они просвечивали красным, закатным, волнующим. Коля видел только ее профиль. Она смотрела в даль, заросшую густыми сумеречными кронами.
Вечером в больнице не было света. Ток по проводам не тек. Свечей уже давно не выпускали. Заводы не работали. Кто-то из местных умельцев сделал солнечные аккумуляторы. Но их хватало лишь на работу простейших приборов типа электрического массажера, который Коле особенно нравился в Лориных руках. Еще ему было приятно, когда Лора омывала его тело водой из кувшина. Воду брали из колодца. Кроме того, во дворе стоял высотный резервуар, собирающий дождевую воду. Часть ее по трубам самотеком доходила до первого этажа, позволяя изредка соблюдать хоть какую-то проточную чистоту.
Коля много лежал и думал. Тело не болело, но мыслить о чем-то новом у него не получалось. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой, рядом на растрескавшемся блюдце расплылась лужица янтарного меда. Коля наслаждался покоем. Иногда он доставал из под подушки вялый лист лопуха свернутый в плоский пакетик. Внутри этого пакетика было совсем немного белого порошка. Та самая пыльца, которую все называли нектаром. Пыльцу он собирал несколько дней, аккуратно вытряхивая ее с цветков, которые Лора приносила из леса, прилегающего к больничному двору.
Коля пытался представить себе людей, которые вдыхают нектар, тех самых загадочных нектарщиков. Ему очень хотелось бы с кем-то из них поговорить или хотя бы посмотреть на них. Но в больнице Коля был на особом положении, и вряд ли бы его отпустили. Его кровь была самым ценным продуктом. В Колиной крови вирус не приживался. Он просто разваливался на элементарные составляющие аминокислот, что опять таки косвенно подтверждало версию о том, что вирус создан мозгом и исполняет его сигналы. Из Колиного мозга шли мысли о жизни. А в мозгах других людей словно бы работал передатчик смерти. Так доходчиво Лора объяснила ему ход научного умозаключения.
-Представляешь, Коля, я хочу жить, а мой мозг запрещает мне это.
-Значит, ты и твой мозг- это не одно и то же.
-Наверное, да, -согласилась Лора, - так странно жить и потом умирать. Смысл?
-Ну, в созерцании жизни точно нет смысла, смысл, наверное, есть в преобразовании.
-Что преобразовывать, Коля? Скоро лес разрастется и проглотит всю эту цивилизацию. Она развивалась веками, а исчезнет за каких-то сто лет. Никакой тебе ядерной катастрофы. Останется лес, как и раньше. А потом когда-то, может быть, новые люди родятся без вируса.
Когда Коля слушал Лору, он ее не слышал, он думал про ее тело. Девушка часто подсаживалась к нему очень близко, на расстояние короткого выдоха. Иногда соприкасались их руки, иногда бедра легким скользящим движением. Коля уже мысленно представлял, как он обнимает Лору. Свежий воздух делал свое дело. Коля оживал, наполнялся силой.
-А ты настоящим красавчиком стал, - сказала ему как-то Лора, - ты и раньше, в той своей жизни был таким?
-Не помню.
-И даже девушек своих не помнишь?
-Нет. В том мире было слишком много людей, а тут ты одна.
-Мы здесь с тобой как Адам и Ева.
Коля и Лора сидели рядом на обтрепанном больничном диванчике в медсестринском кабинете. Маленькое оконце под самым потолком, создавая ощущение автономности, охраняло их от чужих глаз.
Коля слегка обнял Лору. Она вздрогнула, но не отстранилась:
-Врачи мне дали задание родить от тебя ребенка. Чтобы новое человечество попробовать зачать. Женщины еще остались. И если у нас получится, то ты сделаешь много здоровых детей.
-Ты серьезно?
-Ага. Если ты не боишься.
-Я боюсь? Чего?
-А вдруг этот вирус от меня перейдет к тебе. Тогда ты быстро состаришься и умрешь. Есть риск.
-Мне, честно говоря, наплевать.
-А нам нет. Мы не можем тебя просто так лишиться. Заведем ребенка бесконтактно.
-Стаканчик принесешь?
Лора покраснела.
-А почему ты только сейчас об этом заговорила?
-Это не моя идея. Наших врачей недавно осенило. Они сразу не дотюкали, ты ведь слабеньким был.
-Лора, а ты любила кого-нибудь?
-Я тебя ждала, - ответила она, язвительно скривив губы, - мы все тут тебя ждали и все наши женщины готовы от тебя зачать детей.
-Хотите меня производителем сделать?
- Детишек здоровых хотим. Может какой-то и получится без вируса. А может быть, все будут здоровенькими. Тогда они и положат начало новой расы, - ответила Лора уже более спокойно.
-Может быть, они и будут здоровыми, - сказал Коля, - но вряд ли они будут счастливыми от своей долгой жизни.
-Но ты же счастлив.
-Я счастлив только потому, что знаю, что такое несчастье. Я счастлив уже лишь оттого, что могу передвигаться. И больше мне ничего не надо.
-Это опасная точка зрения, -сказала Лора, - с ней ты уже готовый нектарщик. Им тоже ничего не надо. Они потеряли надежду на изменение.
Коля хотел было возразить, но вспомнил про порошок, спрятанный под подушкой и промолчал. Что-то было правильное и в то же время неправильное в том, что Лора говорила. Может быть это пассивное слово – надежда? Покорно ждать, когда все изменится, казалось Коле неправильным. Хотя в принципе, он сам ждал-ждал и ведь все-таки дождался изменений.
-А сколько у вас женщин?
-Шестнадцать. Я семнадцатая.
-Ты предлагаешь мне завести семнадцать детей?
-Как получится.
-А если получатся безвирусные дети, то меня превознесут как избавителя?
-Не знаю. Меня уже тогда не будет. А этим детям придется начинать отстраивать все заново. По второму кругу создавать цивилизацию.
-А может это вовсе не второй круг, а третий, пятый, десятый…
-Тогда, вообще непонятно – зачем это все. Может лучше и не создавать ничего? –Лора вздохнула тяжело, вглядываясь в густую сочную сумрачность леса.
-Знаешь, Лора, когда я еще был здоровым, мне однажды пришла в голову мысль о том, что я выше и мудрее всех людей, что люди погрязли в тяготах материального мира и похожи на детей, строящих песочные города на берегу моря. Они строят, а море размывает. Такое своеобразное движение неподвижности. Мне казалось, что в этом заключена причина их страданий. Ведь если отрешиться от земных проблем, то можно обрести гармонию.
-Похоже на буддизм, - очнулась от оцепенения Лора.
-Зачем строить рассыпающиеся города? Не лучше ли стать частью вечной стихии моря или неба? Я прочитал много книг и получил много знаний. Я нестерпимо захотел стать высшим созданием. Духовное перерождение стало моей целью. Но странная такая штука случилась - я стал отрешаться от земных проблем, и мои ноги натурально перестали помогать мне передвигаться по земле. Причем они кричали от боли. Чем больше я пытался избавиться от страданий, тем больше я страдал.
-Буддизм превратился в онанизм, - сказала Лора. - Я изучала религии, и они все такие странные, словно созданные больным мозгом. Человек в них представлен как ничтожество. Либо он должен гнить в земле, либо отрешаться от нее. В земле или над землей… И нигде не говорится о том, как жить на земле. Вот мы и не зацепляемся, не прорастаем на ней. Растут только деревья…
-Вот – вот. Мне кажется, я чего-то недопонимаю, очень важного. Сейчас я ощутил вкус жизни. Мне нравится просыпаться, видеть тебя, этот двор, по которому я могу ходить. Мои клетки больше не кричат от боли. Но все же внутри вдруг начинает возникать некое новое раздражение. Ощущение временности пребывания, желание что-то изменить, уйти отсюда. Этот лес начинает давить своей тяжестью, и ноги снова кажутся якорями.
-Придти на землю откуда-то свыше, только затем, чтобы уйти обратно? Мне кажется, что нам перекрыли память о том, зачем мы пришли на землю, - сказала Лора, понизив голос, - если мы бы вспомнили, зачем мы здесь, тогда бы и исчезли страдания.
Коля промолчал в ответ. Из открытого оконца ощутимо повеяло прохладой.
На теле реальности начинала проступать густая темная кровь вечера. Растеклась по двору, окутала стволы, проникла в капилляры листвы, поднялась в небо, вспыхнула где-то в кронах голубоватым проколом немигающего Юпитера.
-А знаешь, Коля… Я так ощущаю, что вроде бы ты и живой и мертвый одновременно.
-С чего ты это взяла?
-Как бы тебе сказать…У тебя дыхание каменное, не человеческое. Твой дом – в нем много этажей и комнат, но нигде нет света. Твое небо без солнца.
-Ты так чувствуешь? Хочешь сказать, что я не излучаю в инфракрасном диапазоне?
-У меня нет приборов, чтобы проверить, - напряглась Лора
-Разве я не могу тебя согреть? – Коля обнял Лору так, что ей для сохранения равновесия пришлось положить голову ему на плечо.
-Теплый. Но тепло не то.
-Странная ты. Тепло измеряется только в градусах и оно не может быть тем или не тем.
-Но я не градусник. Я измеряю его ощущениями. Знаешь, Коля, вот красный цвет можно по разному ощущать… Или он от закатного солнца или от крови.
-Может быть это потому, что на мне осталась печать страдания? Были ужасные боли, изматывающие. Когда разлагается все тело кроме мозга. Однажды мать привела ко мне знахарку. В ее глазах я увидел животный ужас. Она сказала матери что-то насчет конца всеобщей жизни, что я тот, кто торопит смерть… Каждый день с меня лохмотьями слезала кожа, новая не успевала нарастать и принимать первоначальный вид. И я лежал совершенно беспомощный, как в сдавливающемся коконе, ни руки, ни ноги не шевелятся.
Я даже как-то представил, что мои клетки как люди быстро старятся и умирают. Что они при этом чувствуют?
-Ничего они не чувствуют. Ждут избавления в лице нового гуру или банально ждут смерти. Предпочитают пыльцу нюхать. …
- Ты - моя клетка, Лора… Это так поэтично.
- Мы - твои клетки, а ты – мозг. Ты тот самый мозг, который дает нам приказы о смерти. Ты живешь, а мы умираем. Или нюхаем нектар, чтобы переместиться в другие миры. Вот так! – Лора громко и неестественно рассмеялась, откинув голову назад, вырываясь из круга Колиных объятий.
Коля осторожно обнял ее снова, и она не отстранилась. Вроде бы притихла. Под его руками билось ее сердце.
-Сегодня ночью я приду к тебе со стаканчиком, - сказала она, понизив голос.
- Приходи сама. Не надо никакой посуды. Я не боюсь смерти.
-Много ты знаешь о себе! Смерти все боятся. Потому этот мир и движется.
-Топчется на месте этот мир, а не движется. Если бы он двигался, проблема смерти в той или иной мере была бы решена.
Лора не стала ему отвечать. Она осторожно сняла с себя Колины руки, встала с диванчика, подошла к окну и сказала с грустью:
-Скоро придет осень. Нектарщики начнут в землю закапываться, чтобы не замерзнуть. Сладко им спится, наверное. Хорошо… Не думать ни о чем и спать, спать, спать.
Коля прикрыл глаза и под убаюкивающие звуки Лориного голоса незаметно провалился в сладко-пуховую яму сна.
Он проснулся перед самым рассветом. Тело затекло от неудобного лежания на диванчике. Небо налилось мертвой бледностью, просочилось вниз к корням исполинских деревьев росистыми испарениями. Лоры в кабинете не было. Сунув ноги в матерчатые тапочки, Коля вышел в коридор. В своей палате он юркнул под тяжелое ворсистое одеяло, накрылся с головой и снова поплыл в густых волнах сна к неведомым берегам зыбкой фантасмагории подсознания.
Из забвения его вывел легкий стук в дверь.
-Извините, уже время обеда, - пискнули из за двери.
Через мгновение дверь открылась, впуская черноволосую, коротко остриженную девушку в потрепанных джинсах. В руках у нее был расцарапанный пластмассовый поднос с тарелкой супа и куском пресного пирога.
-А где Лора?
-Не знаю.
-А ты кто?
-Я буду за тобой смотреть. Меня Верой зовут.
- А Лора? Она что – уже не придет?
-Скорее да, чем нет. Оттуда не возвращаются. Она к нектарщикам ушла.
- Все-таки ушла…
- Теперь я буду вместо нее.
Обед давно прошел. Суп из зелени и корнеплодов был съеден. Коля лежал без движения до самого вечера. Мыслей не было в голове никаких. Пустота без единого слова и образа.
Он не повернул голову, когда скрипнула дверь.
-Я принесла ужин – омлет и хлеб, - сказала Вера.
-Спасибо. Белки для меня сейчас в самый раз.
-Если ты не против, я посижу немного с тобой.
- Ребенка хочешь?
- Нет. Не хочу. Мне это неинтересно. Хотя они говорят, что надо.
- А у тебя самой нет глаз? Я тебе нравлюсь?
- Не знаю. У меня нет инстинкта размножения. Я не стремлюсь к близости с мужчиной.
У нас никто не стремится и Лора тоже. Потому она и ушла, наверное. Да и мы все уйдем в лес. Тут делать нечего.
-А меня одного оставите?
- Пойдем с нами.
- Неужели, вы не хотите жить?
- А зачем? Кто вообще, придумал эту землю? На кой она нам нужна?
-Для очищения кармы.
-Видимо, мы свою карму уже очистили. Столько людей умерло и заново не родилось. Новых тел нет. Рождаться им не в чем.
-Все их души ушли в деревья, видишь, как они разрослись.
- Ты так думаешь? – Вера хмыкнула.- Значит, когда умрет последний человек, останется идеально зеленая земля. Великий и могучий лес задумал и воплотил в жизнь свою идею.
-А может это не лес, а, скажем, некие инопланетяне готовят плацдарм для своего вторжения?
- Хочешь сказать ты один из них? – Вера опасливо отодвинулась к двери, - я пойду, пожалуй.
-Вот видишь, страшно тебе стало. Жизнь свою все- таки ценишь.
- Мое тело ценит. А мозг нет. Он любым путем хочет вырваться из безнадежности. Но самое ужасное в том, что я понимаю, что безнадежность бесконечна. Смерти нет, есть просто переходы из одного мира в другой. Эти миры разнообразны только внешне. Суть у них одна и та же – отсутствие смысла пребывания в них.
-Так ты считаешь, что уйти нельзя?
-А ты знаешь выход?
-Я думал, что знаю. Мне казалось, что выход состоит в духовном перерождении. Но тело не приняло моих идей. А без тела дух – ничто.
Вера ушла, оставив Колю одного. Коля думал недолго. Он поковырял вилкой омлет, потом отбросил ее в сторону и достал из под подушки лист лопуха. Руки дрожали, когда он разворачивал его. В окне бледным немым свидетелем нарисовалась Луна. В ее потустороннем сиянии не было ни любопытства, ни укоризны, ни вдохновения.
Коля зажмурил глаза и решительно вдохнул порошок.
Ничего не произошло. Он даже не чихнул. Пыльца не имела запаха и была как мука. Наверное, она испортилась от хранения. Тогда он вышел во двор с раскрытыми нараспашку воротами. Никто его не остановил, и через несколько секунд он уже оказался за пределами больничной ограды, а потом пошел быстрым шагом в сторону леса.
Лес протянул ему навстречу свои черные руки, пахнущие холодной клейкой листвой. Коля жадно перебирал их, пытаясь в этом хороводе найти нечто важное. Но ничего не происходило. Лес отступился от него и превратился в тихого невнятного призрака, плавающего в предрассветном тяжелом тумане.
Тогда Коля, ломая хрупкие, скользкие ветки вяло вырастающих на пути деревьев, пошел в сторону заброшенного города.
Улицы в городе растрескались, и трещины в них были залиты серо- белой жижей, которая как кислота разъела и поглотила весь мусор на поверхности, не сумев подняться на уровень полуразрушенных домов.
Коля шел скорее по наитию, чем по памяти, пока не вышел к своей пятиэтажке. Подъездной двери не было, окна зияли черными провалами. Он поднялся на третий этаж. Вход в его комнату был завален полусгнившим матрасом, Коля отодрал его от двери и вошел в свою комнату. Всюду на стенах была плесень. Кровать, заваленная кучей сырого тряпья, еще сохранила свою форму. Коля вдруг ощутил невероятную слабость и лег на свою койку. Туман заползал в комнату легким шипением как усыпляющий газ, отключая сознание и парализуя волю.
Когда Коля смог открыть глаза, то он обнаружил себя лежащим в своей кровати, в своей комнате в коконе забытой боли.
Фигура матери с шумным потоком встревоженного дыхания нарисовалась где-то рядом, в уголке бокового зрения.
- Проснулся?
- А я долго спал?
- Как обычно.
- Со мной что-то не то. Неужели это сон? Или то сон? Сон, в котором нет боли…
- Тебе что-то страшное приснилось?
- Нет. Наоборот.- Коля ощутил знакомую резкую волну раздражения, которая возникала всякий раз, когда мать говорила много ненужных слов.
- Коля, сегодня девочки придут. Нина и Оксана.
- Оксана и Нина… Зачастили
- Их давно не было.
- Давно? - Коля понял, что мозг завел его в какие-то лабиринты памяти и не стал развивать эту тему.
Кусок одной жизни выпал, на него наслоился кусок другой жизни.
Впрочем, как отличить реальность от иллюзии? Реальность – это то, где больно. Соприкасаться с реальностью больно.
-Жарко, мама…
-Я включу вентилятор. Скоро июль закончится. А в августе придет прохлада.
Колю снова накрыло волной раздражения. Мать казалась ему недалеким существом, неспособным на мысли о вечности. Даже в том, что она ходила на занятия йогой, он видел просто слепое обезьянье подражание просветленным. Коля знал по своей мега-религии, что есть существа, которым приходится всю жизнь копаться в земле, и они никогда не поднимут взгляд вверх. И, тем не менее, сейчас он понимал, что в его раздражении есть нечто неправильное, некий сбой. Как будто мать являла ему образец его же самого, не могущего уйти никуда. Он ее выношенный плод, а от яблони рождаются только яблоки.
- Мама, а я нормально вел себя последние месяцы?
- Нормально. Но почему ты так спрашиваешь?
- Потому что у меня в памяти появилась полная лабуда. Скажи, я спал и ел, и не бредил?
- По-всякому бывало, - она уклонилась от ответа.
Мать подставила под него утку. Тело получило много боли и в конце ее маленькое удовольствие. Удовольствие от ничего другого Коля уже получить не мог. Потом мать принесла поесть - абрикосы, чай, овсяная каша с лужицей масла
-Включи мне комп, - скомандовал Коля резко и отрывисто.- И прикрой шторы.
Больше ему ни с кем не хотелось вести никакие разговоры.
Снова голос чтеца разбивал пространство монотонными повторениями мантр, в которые Коля хотел пытался погрузиться без остатка. Заснуть, чтобы снова выйти из этого мира боли. Туда, обратно, в мир деревьев, откуда он сбежал…
Странная идея о переходе из мира в мир, застрявшая в человеческих головах. Разве есть способы убежать от самого себя? Смерть? После нее снова наступает рождение личности с тем же самым грузом проблем.
Заснуть у Коли не получилось.
- Коля, к тебе пришли!
- Да, мам. Пусть заходят.
Коля не мог смотреть девушкам в глаза. В их глазах легко прочитывался страх и тщательно скрываемое отвращение от вида его усилившейся худобы и красной «мясной» заразы, искалечившей его суставы.
Нина и Оксана очень огорчились. Если раньше в их сердцах еще тлела какая-то надежда, то теперь было понятно даже слепому, что Коля одной ногой стоит в другом мире.
- Боже, как у тебя все здесь затхло, - Нина пыталась действием разогнать обреченность, взяв в руки влажную тряпку для пыли.
- Ой! А что это у тебя на окне?
- Это монах –отшельник.
- Фу, какой противный, сделан из коряги. Надо выкинуть!- Нина почти что кричала, пытаясь хоть как-то разорвать серую фоновую паутину страха.
- Выкидывай. Можешь выкинуть все. Я лишь ненадолго гость в этом мире.
- Все мы гости. И что из того? – Нина продолжала суетиться, переставляя склянки и банки с места на место.
- Мы не гости, - сказала Оксана.
- К тебе пришло откровение свыше? – Коля сморщился от боли, пытаясь переместить затекшую руку.
- И свыше и сниже, - парировала Оксана. - Идея выхода в другой мир – это вирусная идея. Выхода как такового нет. Как полем тяготения все материальное притягивается к земле, так и все остальное - духовное, ментальное, всякое-всякое... Мы обречены вечно рождаться здесь, пока не поменяем свое сознание. Хотя…У каждого из нас есть планета, где он мог бы сотворить мир по своему вкусу. Эта планета необитаема. Мы туда можем попасть после смерти, если наше сознание нам это позволит. Мы здесь не гости, мы здесь выращиваем свое сознание.
- А мое сознание растет? – спросил Коля с нотками сарказма, рожденными все той же неутолимой болью.
Оксана замялась с ответом.
- Конечно, растет, а как же иначе! – заверещала Нина.
Коля сморщился от громкого звука ее голоса, словно и он причинял ему боль:
- А я видел странную планету. Практически наша земля, только на ней люди все молодыми умирают. Я там один был долгоживущий.
Ни Оксана, ни Нина не спросили, каким способом он ее видел. Девушки притихли, намереваясь выслушать нечто особенное, но Коля рассказал все в самых общих словах, умолчав о Лоре.
Девушки сидели перед ним в открытых сарафанах, выставив загорелые коленки. Впереди у них было много лет жизни, и вряд ли они могли понять, каково это - быть приговоренным болезнью.
- Я знаю, почему ты болен, - нарушила ответное молчание Оксана.- Теперь, когда ты мне рассказал про планету, все встало на свои места.
И не дожидаясь Колиного ответа, она продолжила:
- Ты видел свою планету Жизни. Это ты ее Творец. И в том, что все люди там умирают рано, это твоя заслуга.
- Ты же сказала, что на этой планете не может быть людей.
- Но ты же еще не умер.
- И что?
- Когда ты умрешь, эта планета станет планетой Смерти. Там не будет никого.
Сейчас ты носишь свою планету как бы внутри себя. Пока ты жив, она заселена людьми, которые в некоторой мере есть отражения твоих живых клеток.
- Интересная идея.
- Это не идея, - обиделась Оксана, - это информация из твоего мозга.
- Оксана очень хорошо может считывать инфо! – заступилась за подругу Нина.
- Ну, ну. Допустим это так. Тогда получается, что мои люди, мои клетки не могут жить долго? Почему?
- Такие приказы отдает им твой мозг.
- И почему же он отдает такие приказы?
- Потому что ты не любишь людей, Коля.
- Я не люблю?! – Коля хотел назвать это имя – Лора, но оно сухим комком застряло у него в горле.
- Все люди кажутся тебе мелкими и ничтожными. Ты мечтаешь о переходе в высшее сознание. Но твое намерение – это намерение листа оторваться от корня.
Пока Оксана говорила все это, Нина сидела, торжественно выпрямив спину и поджав губы, словно ассистируя ей.
- В какой-то мере и на этой планете люди отражают тебе твои клетки. Мы с Ниной, твоя мама, твои друзья.
- И мама…
- И мама тоже…Ты не любишь маму.
- Но я не могу заставить себя любить ее, ведь она так далека от энергии Саттва.
- И что из того? В полночь пламя свечи даст тебе больше, чем закатившееся Солнце. Все в этом мире имеет свое предназначение.
Коля ощутил покалывание иголочек раздражения от нравоучительного тона Оксаны.
- Больше, меньше, ниже, выше - все это условности в мире людей, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
- И, тем не менее, ты живешь в этом мире. И вряд ли ты сможешь жить в нем без людей. И здесь и там…
- А там что? Планета Жизни или планета Смерти?
- Для обычного сознания – смерти, для любящего сознания – жизни, - Оксана говорила отрешенно, словно вглядываясь во что-то внутреннее.
- Ты можешь рассказать, что происходит с людьми после смерти? - спросил ее Коля тихо.
- Да, - так же тихо ответила она.
- Можно я тоже послушаю? – в дверь протиснулась Колина мама.
- Да, конечно, Валентина Степановна, - Нина пересела со стула на низенькую табуретку.
Три пары глаз испытующе уставились на Оксану.
- А я вам ничего особенного и не скажу, - вдруг словно очнулась Оксана. - После смерти вы попадаете на свою планету Смерти. Если она холодная и безжизненная, вы на ней умираете сразу и снова рождаетесь на земле. Если планета теплая, вы живете на ней некоторое время в одиночестве, потом умираете и тоже попадаете на землю. Если же ваше сознание больше, чем сознание обычного человека, вы можете стать богом на своей планете Жизни и потом населить ее людьми. Точка.
- Оксаночка, а как же сделать сознание большим? - спросила Валентина Степановна.
- Представьте, что вы – волна в океане. И все люди – волны в океане.
Вы - волна в океане воды, вы – волна в океане людей, вы – волна в океане света, вы- волна в океане звезд…Не спрашивайте меня, как это сделать, захотите этого, станьте волной… И не смотрите на меня так! Я вам не пророк. Я просто перевела на язык мыслей, то, что сидит у Коли в голове.
- Мама, девочкам надо бы чаю, - Коля улыбнулся, может быть, впервые за этот вечер.
- Конечно. Конечно! – Валентина Степановна убежала на кухню, загромыхала там чашками.
Девушки переглянулись.
- Коля, мы, пожалуй, пойдем, - сказала Нина.
- Да. Хорошо.
- Девочки, возьмите хотя бы конфет на дорогу, - Колина мама суетливо застучала дверцами кухонных шкафчиков, пытаясь выудить там нечто сокровенно вкусненькое.
- Валентина Степановна, а вам нравится жить на этой планете? – спросила ее Оксана.
- Если бы Коленька выздоровел…
- Не просите о его выздоровлении, лучше просите о том, чтобы он стал волной в океане.
- Интересно устроены люди. Они просят веток, а не просят ствола, они просят здоровья, но не просят Жизни, - сказала Оксана задумчиво, когда они вышли из подъезда.
- А ты не такая? – в голосе Нины было больше вызова, чем вопроса.
- И я такая.
На улице зажглись фонари, сумерки растворили в себе все мелкие подробности города. Осталась только дорога в ореоле бензиновой духоты, несущая свою бесконечность в неизбежную замкнутость планетного пространства.
Коля пролежал в своей койке еще несколько дней. Кокон боли потихоньку продолжал опутывать его. Но все-таки некоторые внешние изменения произошли. Теперь вечерами Коля не слушал голос из компьютера. Ее заменил мамин голос. Мама читала Коле детские сказки про добрых молодцев, красных девушках, про царевичей, троллей, про злых и добрых волшебников. Под эту сладкую сказочную колыбельную Коля засыпал крепко и без сновидений. Вибрации возвращения в детство были приятными, нежными, безыскусными и вместе с тем головокружительно глубокими. Ведь там, в детстве, и звезды были ярче и таинственные острова в океане скрывались под белыми пятнами на географической карте, там мама была молодая и счастливая.
Туман отрешения от земной жизни постепенно расступался. Одинокие монахи перестали маячить на горизонте. Коля словно бы впервые увидел свое тело.
- Мне надо бороться за жизнь, - сказал он матери
- Мама, мы с тобой вместе выплывем, мы ведь две волны в океане.
- Мама, ты красивая
- Мама, ты очень красивая.
- Мам, когда я поправлюсь, давай сделаем дома ремонт, - Колин голос был тих, но тверд.
Валентина Степановна вышла в другую комнату, чтобы он не увидел ее слез. Уже два дня как в Колином судне не было ни капли мочи. Она умылась, причесалась, улыбнулась своему отражению, принесла Коле очередную таблетку. Коля заснул с надеждой.
Проснулся он оттого, что замерз. Пасмурное утро в хмуром лесу не предвещало ничего хорошего. Лес и сам словно бы выталкивал Колю из своего темного нутра. Ощущая неприятную слабость в ногах, Коля поднялся и пошел в сторону больничного забора. Ворота, раскрытые нараспашку не предвещали ничего хорошего.
В больничном дворе было пусто, словно бы люди давно покинули это место. Зияли разбитые окна, но одно, самое маленькое окно сестринской было целым. В сестринской сохранился и потрепанный диванчик. Коля мог бы пройти по палатам, поискать хоть одну живую душу, но что-то подсказывало ему, что это бесполезно.
- Надо идти. Но куда? Опять в город, в свой дом?
Что-то сильное и властное выкинуло Колю в пространство боли. Пространство пульсировало, расплывалось в пятна, потом фокусировалось в нестерпимо яркие белые халаты, в страх тьмы, в острые шприцы, трепетало чужими голосами и родным маминым голосом.
- Мама, мне больно, - хотел крикнуть он и не смог.
- Коленька, сынок, не умирай!
- Коля! – голос был женский, всхлипывающий плачем.
Коля открыл глаза и увидел знакомые рыжие волосы, в которых запутались засохшие травинки.
- Лора…
- Я здесь одна. Очнулась. Никого вокруг. Коля, куда все подевались?
- Лора…
- Ты тоже нюхал пыльцу?
- Лора…
- Ну что ты заладил, Лора, Лора.
- Я люблю тебя.
- Коля, здесь никого нет! Нет людей, Коля!
- А я? А мы?
- Хорошо, что я тебя нашла!
- Мы с тобой. И с нами лес. Это наш лес.
Сквозь густую высокую крону пробились первые лучи рассвета, они рассыпались бледно-золотыми цветами на густом ковре мха, завибрировали переливами птичьего свиста и щелканья, раздвинули где-то в изумрудной глубине сияющую перспективу просеки.
- И что мы с тобой будем делать?
- Жить, Лора..
- Жить…
- А еще искать дорогу к Океану.