Первая часть
Тихая ненависть поднялась во мне и осталась гореть ровным пламенем незатухающей свечи, согревая мою грудь. Внешне я был холоден. В моих глазах блестели звезды и прорезали ее насквозь.
Она дрожала, в ее глазах был ужас. Она смотрела на меня словно пойманная косуля. Моя рука ровно и решительно протянулась к ее шее. Я схватил ее за горло, прижал к стене и поднял над землей.
Она замерла, с ее глаз полились слезы. Я сжимал ее горло все сильнее и сильнее. Тонкая, нежная шея, которую я когда-то так страстно целовал и так восхищенно разглядывал... Теперь от нее останется лишь синий, изуродованный кусок мяса.
Я схватил ее обеими руками и сжал пальцы изо всех сил. Хруст хребта и ужас в ее глазах – последнее, что я слышал и видел. Проснулся.
Следующим вечером я сидел в почти пустом баре у стойки. Компанию мне поддерживал один мой старый приятель, Том. Он всегда был сер и немного неаккуратен. Зато в голове у него царил полный порядок, и на каждую мою фразу он мог сделать как минимум по десятку умных комментариев (но всегда ограничивался одним или двумя). Рационален и трезв до ужаса. Я знал, что он мне не поможет, но желание быть сильным, спокойным и мужественным заставляло меня вновь и вновь говорить с ним.
- Слушай, Том, - сказал я после долгого молчания, - сегодня ночью я видел во сне как душу ее.
Том посмотрел на меня с холодной учтивостью и немного вскинул брови.
- Да, прямо своими руками. Слышал, как трещит ее хребет... Послушай, Том, мне страшно. Я не понимаю, что со мной происходит. Оно все кипит во мне. Меня разрывают на части противоречивые стремления. И почему-то – я не знаю, почему – это все говорит мне, что я… ничтожество.
Том нахмурился, посидел секунду, а затем заметил:
- Гарри, ты дьявольски талантливый человек, о чем ты говоришь? Какое еще ничтожество, - и по-приятельски потрепал по плечу.
Я уставился в пол. Дьявольски талантлив… Какая глупость. Боже, он совсем не понимает… Не понимает, кто я есть на самом деле. Его комплименты приводят меня в отчаяние и заставляют испытывать стыд за себя, дикое презрение к своей несостоятельности… Я не верю ему. И мне противно от его лести.
Я попытался объяснить ему:
- Моя жизнь – череда ошибок, Том. Ошибка на ошибке, ошибка на ошибке… Я противен людям. Я испортил свои отношения. Сам. Своими руками. Я натворил за свою жизнь столько глупостей, сколько тебе и в кошмарном сне не снилось.
Том выглядел озадаченным:
- Я, впрочем, тоже совершил много ошибок… Это нормально, Гарри, все люди переживают после разрыва. Всем бывает больно.
Мои ноздри раздулись, я разозлился. Плевал я что происходит с другими… И потом… Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так сильно переживал из-за такой мелочи как разрыв. Я ведь даже не люблю ее. Что со мной, черт подери?
Лезвие весело звенело, скользя по точильному камню. Вжик-вжик, вжик-вжик… Солнце искрилось на блестящей поверхности большого ножа. Вокруг – огород и сараи, за огромным кустом малины виднеется деревянный дом с плоской крышей.
Я посмотрел на себя в отражение на ноже – увидел пожилое женское лицо. Голубые глаза, окруженные морщинами, устало скользили по отражению. Я вяло поправил седые волосы, взял нож и отправился в дом.
В одной из комнат громко храпел старик. Он лежал на диване, ногами ко входу, и я заметил огромные дырки на его носках. Я подошел к нему. Старик покряхтел и перевернулся на другой бок.
Я сел рядом, сжал нож и стал ждать, пока он перевернется на спину. Не знаю, сколько времени прошло, но он наконец растянулся толстым животом кверху.
Снова ненависть вспыхнула во мне, ничто не могло потушить ее. Мое сердце билось ровно, что редко бывает даже когда я расслаблен и спокоен. Я почувствовал силу и молодость в своих руках, сжал нож и замахнулся.
В этот момент старик открыл глаза. Но он так ничего и не успел понять. Алая кровь брызнула из его шеи.
Я проснулся в холодном поту.
- Том, мне опять снилась всякая дрянь…
- Что на этот раз?
Я рассказал Тому свой сон. Он внимательно выслушал меня и задумчиво уставился на свой бокал. Затем медленно протянул:
- Нууу, не удивительно, что тебе снятся кошмары. В таком состоянии еще и не такое можно увидеть. Ты главное не накручивай себя и всё будет в порядке.
Я схватился за голову и положил подбородок на стол. Закрыл глаза и, глубоко вздохнув, выдавил:
- Я стараюсь не накручивать.
- Гарри, я тебя понимаю.
Я не подал виду, но в душе вспыхнул. Ни черта ты не понимаешь, Том, ни черта.
Мы допили и вышли на улицу. Резкий и яркий полумесяц расположился посередине темного ночного неба, усеянного мелкими звездами. Звезды блестели, словно мои злые глаза, наполненные холодной ненавистью.
Мы покурили и отправились бродить по ночному городу. Мы долго шли в молчании, не глядя друг на друга. Я думал о том, что со мной происходит, пытался найти всему объяснение. Противоположные мысли сменяли одна другую, но я никак не мог прийти к какому-либо выводу, я не понимал себя. Том тоже выглядел задумавшимся. Вдруг он сказал:
- Но ведь ты не любил ее. Скорее всего, не любишь и сейчас…
Я нахмурился:
- Я знаю. Она не нужна мне. Вскоре она снова надоест мне, потому что она не та девушка, с которой я бы хотел провести остаток своей жизни.
Том повеселел. Он одобрительно улыбнулся мне и сказал:
- Вот видишь. Всё будет хорошо. Она ведь даже не нужна тебе. Так в чем проблема?
- Не знаю, Том.
Мне стало легче. Впервые за несколько дней я почувствовал покой. Действительно, зачем так переживать из-за человека, который мне не нужен? Это банальная ситуация, все через это проходили. Пройду и я, я ведь сильный, в конце концов.
Я облегченно вздохнул. Ночь показалась мне более дружелюбной, чем раньше. Мы приближались к окраине города. По обеим сторонам улицы стояли небольшие дома с теплицами и садами. В некоторых из домов горел свет, а сквозь занавески виднелись крутящиеся на кухне домохозяйки. Беспечные, занятые своими делами, не заботящиеся о смыслах, пониманиях и абстракциях. Мне стало стыдно за то, что так переживал из-за бывшей.
Затем с правой стороны улицы я заметил заброшенный дом с плоской крышей. Около дома был огромный куст малины. Я понял, что это дом из моего сна. Раньше я часто гулял по этой улице, потому наверняка подсознательно запомнил его.
- Том, смотри, этот дом…
Том оглянул дом и вопросительно посмотрел на меня.
- Это дом из моего сна. Последнего, со стариком.
- Хочешь сказать, мистика? – ухмыльнулся Том.
- Нет, вовсе нет, - я потупил взгляд и почувствовал себя полным идиотом. – Я ведь часто бываю здесь, наверняка запомнил его…
Том остановился напротив заброшенного дома. Он внимательно осмотрел его. Я решился попросить:
- Зайдем?
Том подумал несколько секунд и кивнул:
- Если хочешь.
Мы зашли в сад и направились к входу. Я заметил, что окружение было совсем не таким как во сне, совпадали лишь плоская крыша и куст малины.
Дверь была выбита, внутри – темно и тихо. Я достал брелок от ключей, на котором был фонарик и включил свет. В небольшой прихожей еще осталась мебель, правда она была полугнилой, пыльной и поломанной. На стене висело большое разбитое зеркало, в углу –паутина с жирным пауком.
Том неожиданно хихикнул:
- Ну и видок. Два взрослых мужика бродят по заброшенному дому – либо идиоты, либо бомжи.
Я смутился, но ничего не ответил и направился в единственную комнату. Том остался в прихожей.
В комнате стояла огромная кровать с торчащими пружинами – все остальное было вынесено. Только в углу что-то блестело. Я подошел поближе и посветил. Оказалось, что это огромный кусок ржавого железа.
Я разглядывал пожелтевшие обои и огромные разводы на них. Мне стало не по себе. Я почувствовал сильную грусть, щемящую, продирающую до костей тоску. Слёзы хлынули из глаз. Огромные, настойчивые, ничем не останавливаемые слёзы.
Я упал на колени. Мои руки неожиданно ослабли и повисли вдоль тела словно веревки. Я понял, что нахожусь в безвыходном положении. Я ничтожество.
Чувство безысходности все сильнее сдавливало меня, пока, наконец, я не увидел Истину.
В моём солнечном сплетении сидело что-то черное. Это была моя истинная природа, то, что я есть на самом деле. Гадкое, грязное, недостойное жизни животное… Я всегда знал это, но никогда не осмеливался признаться себе в этом до конца. У меня никогда не было будущего, у меня никогда не было жизни. Я лишь наивно существовал, не видя всей правды о себе. Я ничтожество.
Меня охватил страх. Я осознал свою полную беспомощность. Я ведь даже не человек, я просто загнанный в угол раненый зверь. Но я приму с благодарностью свою роль. Я обязан смириться.
Рыдания прошли. Я встал с колен, еще раз оглядел комнату и вышел в прихожую.
Больше в доме делать было нечего. Мы покинули его, и пошли бродить дальше.
Вокруг меня была толпа народу. Я стоял на возвышенности, сцепив руки в замок за спиной и перекатывался с пяток на носки. Доски лениво скрипели под моими ногами.
Рядом со мной стояла огромная гильотина. Я глянул на гильотинируемого парня – он плакал, как ребенок. Совсем молодой, но уже такой ублюдок… Я почувствовал ненависть к нему, за все, что он сделал.
Ненависть горела, доставляя мне необыкновенное удовольствие и ощущение собственного могущества. И вот настал момент. Я ощутил прилив возбуждения и точным, элегантным движением опустил нож.
Голова парня отвалилась и покатилась по доскам, оставляя за собой кровавый след.
Теперь я все знал. Я знал Истину о себе, ничто меня больше здесь не держало. Везде я был лишним, куда бы ни пошел. Никто не в состоянии меня понять. Никто не в состоянии мне помочь. Страшно.
Всё началось из-за нее, но теперь она волнует меня меньше всего. Я должен что-то делать с собой. Она просто открыла мне глаза. Спасибо ей.
- Том, ты знаешь, как опускаются руки?
Серая слабость пробегает по мышцам. Она затапливает руки, и они плавно опускаются, словно падающие осенние листья. Слабость вливается в лицо, стирая всякую мимику. Опускается голова. Пример покорности, абсолютной, физиологической, органической покорности. Не важно, что ты думаешь, твое тело говорит о другом.
Большие слезы скатываются вниз по щекам и огромными блинами падают на пол. Одна, вторая, третья, четвертая … Нескончаемый поток соленой воды. Она не видит этого, но всё равно чувствую, как она жестоким гестапо стоит надо мной и с презрением наблюдает за моими мучениями.
Закрываю лицо ватными руками. Горе все сильнее мной овладевает, я едва чувствую реальность. Рыдания становятся громкими, стараюсь остановиться. Но моя диафрагма продолжает судорожно вздрагивать. Я задыхаюсь, хватаюсь за живот… Останавливается.
Затем плач снова захватывает меня. Стою на коленях, уперевшись руками в пол. И вижу – что-то черное просыпается во мне. Я не знаю что это, но отчетливо ощущаю – это моя истинная сущность. Мое настоящее лицо. Это я.
Что-то черное в самом центре моего тела. Всматриваюсь и понимаю, что это лужа темной грязи. Низ низов. В этой луже – мелкое странное существо. Гадкое, противное. Сущность, истинная сущность…
Том удивленно взглянул на меня:
- Гарри, о чем ты? Ведь вчера ты говорил, что…
- Не важно, что я говорю и думаю. Оно во мне, оно есть, его ничем не остановить. Я не верю, что всё пройдет. Мне становится только хуже.
Я не мог смотреть ему в глаза. Мой взгляд прыгал с предмета на предмет, как-будто не мог зацепиться за что-нибудь, словно не находил ничего, что имело бы хоть какой-нибудь смысл.
Моя окаменевшая, апатичная мимика пугала Тома. Я чувствовал нотки озабоченности в его голосе и ощущал себя виноватым перед ним за свою бесхребетность. Мне было трудно думать, как если бы в голове моей был непроницаемый туман, из-за которого я не видел дальше своего носа. Я терялся, слушая длинную речь Тома, я не помнил, с чего мы начинали, я не схватывал, о чем мы, и лишь изредка кивал, боясь обидеть его своей невнимательностью. Я был жалок.
Я пришел в заброшенный дом. Повесил фонарик на стену, разложил на полу инструменты и приступил к делу. Разобрал кровать, распилил шкаф в прихожей. Получилось много досок, из которых вполне можно соорудить гильотину.
Одну из квадратных досок распилил напополам, в каждой из половинок выпилив по полукругу – так, чтобы соединяясь, они образовывали проем для шеи. Из длинных досок, оставшихся от кровати, сделал высокую раму, с которой должен падать нож. Всю конструкцию закрепил на деревянной платформе.
Оставался нож. Я взял огромный кусок железа, валявшийся около кровати. Он идеально подходил на эту роль. Оставалось только заточить его.
Я устал, мои руки едва двигались. Забился в угол и стал точить. Словно отчаянный голодный зверь, из последних сил старающийся добыть пищу из-под твердой скорлупы. Мои порезанные руки болели и дрожали, в голове не было ничего, кроме усталости и непроницаемого тумана. На минуту завалившись на пол, я мгновенно уснул.