Вокзал. Вечер. На перроне, накрытом крышей, огромного старого вокзала синеватый свет дневных ламп. Сверху примешивается жёлто-оранжевый свет. Создаётся ощущение густого застывшего воздуха, в котором очень хорошо слышен негромкий звук.
Сумерки. Зал ожидания железнодорожного вокзала.
Огромный старый вокзал. Огромный старый город, исчезающий тихо. Много сидящих людей, идущих от одного стенда к другому… Кто-то побежал. Тихий разговор. Лица светлые, тоскливые. Дети с тонкими руками – смотрящие, говорящие, спящие. Тихо сидящий мужчина, лет пятидесяти, в сером измятом плаще, полы его запачканы уличной грязью. Белая расстегнутая рубашка, светло-коричневый пуловер. Он прислонил голову к стене. Он спит. Руки в карманах.
За окном ветер, осень. В этом огромном пространстве все звуки заглушаются, смягчаются. Здесь живёт ожидание. Ожидание, встречи, расставания. Из общего шума выделяется тёплый, круглый голос женщины рядом и тихая мелодия флейты. Она обрывается.
Мужчина открывает глаза и смотрит на впереди сидящих людей. Он закрывает ворот плаща. Холодно. Он нащупывает в кармане и достаёт пачку сигарет. Смотрит. Есть. Встаёт и медленно идёт. Почти у выхода из зала начинает играть флейта. Мужчина останавливается и по инерции осматривает зал. Он видит флейту в руках у молодого мужчины, стоящего рядом с мальчиком. Он играет. Потом смотри на флейту и отдаёт её мальчику.
----------------------
Мужчина стоит у выхода. Он курит. Люди рядом тихо переговариваются. Проходит. Он смотрит на город в сумерках. Его зовут Павел Арсеньевич. Ему пятьдесят пять лет.
----------------------
Мужчина в пальто и без шляпы стоит в комнате. Сумерки, Он шагает по комнате. Слышен звук ключей. Открывается дверь. Мужчина останавливается. В прихожей зажигается свет. Кто-то проходит мимо стеклянной двери. Слышен шум шагов и открывающейся двери. Тишина. Мужчина слушает. Потом подходит к двери, тихо её открывает, проходит в прихожую. Открывает дверь в другую комнату. Никого. Входит на кухню. За столом, положив голову на руки, сидела женщина. Он посмотрел на неё, приблизился. Она услышала шаги, подняла голову, встала. Он подошёл близко. Поднял руку, поправил нижнюю прядь её прямых волос. Она отодвинулась, обошла его, подошла к двери. Обернулась:
- Ты голоден. Я тебе что-нибудь приготовлю. - Мужчина обернулся и посмотрел на неё. Это Павел Арсеньевич.
----------------------
Очередь к прилавку. Перед Павлом Арсеньевичем несколько человек. Один из них тот самый мужчина, который играл на флейте. Он покупает булочку и пиво. Павел Арсеньевич следит за ним. Мужчина, лет тридцати. Ни одного лишнего движенья. Глаза немного впалые. Не суетится.
Павел Арсеньевич покупает кофе. Постояв с горячей чашкой, он направляется к тому столику, где стоит пьющий пиво.
- Можно?
Мужчина посмотрел на него и кивнул головой. Павел Арсеньевич пил кофе и рассматривал поцарапанный, старый стол. Он поднял голову. Мужчина, пьющий пиво, рассматривал его. Павлу стало неловко, он улыбнулся и почему-то подумав, что имеет право, спросил:
- Вы умеете играть на флейте?
Мужчина посмотрел на него и не ответив, спросил:
- Мы с вами знакомы?
Павел Арсеньевич понял, что с ним не хотят говорить:
- Просто я видел, как вы играли там, в зале ожидания.
- Немного, - ответил мужчина и они замолчали. Павлу Арсеньевичу было тяжело сидеть с человеком, которому, как ему казалось, он мешал.
Он быстро допил кофе. Встал и пошёл мимо сидящих, около своих чемоданов, сумок, людей. Два поезда. Один прибывший, другой уходящий. Павел Арсеньевич пошёл вдоль одного. Уходящего.
Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин;
Острый нож, да хлеба каравай…
Хочешь, примус туго накачай,
А не то верёвок собери
Завязать корзину до зари.
Чтобы нам уехать на вокзал
Где бы нас никто не отыскал.
О. Мандельштам 1930-34.
Он шёл и рассматривал светлые пятна окон, движущихся по платформе. Поезд ушёл, и он увидел ночное небо, и улыбнулся. Ему показалось, что он сейчас пойдёт в эту ночь, и будет идти. Он повернулся, посмотрел на синевато-розовый свет вокзала и подумал, что, наверное, это уже единственное место, где он может быть самим собой. И он пошёл назад. Он возвращался, и людские голоса слагались в шум ветра, шум шагов, в реку. На улице была осень. Он вышел из здания. Он закурил.
По лестнице поднимался флейтист.
- Вы кого-то ждёте? – спросил он.
- Да, - ответил Павел Арсеньевич.
- Я вас с утра заметил. Я жду поезд, - флейтист помахал рукой.
«Интересный молодой человек», - подумал Павел Арсеньевич. «Я, наверное, хотел бы, чтобы он был художником и любил Испанию».
Он докурил, повернулся и посмотрел в огромное окно. Спиной к нему стояла женщина с тёмными короткими волосами. Она что-то писала.
Павел Арсеньевич стоял и смотрел на неё. Вдруг, одна из его рук медленно поднялась. Он потянулся к ней. Женщина повернулась и посмотрела на Павла Арсеньевича. Он опустил руку, пошёл. Ему не было стыдно
Он что-то вспомнил. Вспомнил он, что именно вокзал есть место встречи и, что та, которую он ждёт, уже пришла и он может поискать её. Он пошёл и почувствовал, что скоро он перестанет страдать.
Чувство боли и радости перемешалось в нём. Он зашёл в столовую или ресторан.
Он увидел за столом сидящего художника. Арсений Павлович осмотрел зал. Художник смотрел на него. Улыбнулся. Встал и медленно пошёл к нему.
- Меня зовут Виталий.
- Павел Арсеньевич, - сказал доктор наук.
Он повернул голову и увидел себя и незнакомца в зеркальной стене. Павел Арсеньевич увидел его профиль.
Они сидели за столом. Скатерть была фиолетовой. Пожилой мужчина, вспоминая его профиль, начал представлять его в ночном автобусе, стоящим и освещённым солнцем, а Арсений Павлович стоит и через стекло витрины смотрит на него, чувствуя, что они давно знакомы.
Появился коньяк. Рюмки стояли на фиолетовой скатерти и цвет коньяка был тёмно-коричневым с жёлтыми бликами.
- За встречу, - сказал художник.
Выпив две рюмки, он опьянел, но радости и лёгкости он от этого не почувствовал. В груди его лежал цветок, и был этот цветок серого цвета и середина его была тёмной.
Виталий не был художником. Был он просто человек, зарабатывающий себе на жизнь. Павел Арсеньевич смотрел на него и, вдруг, сказал:
- Нежные розы на фоне белого неба – июнь.
( Мария Жозефина Кушнир).
- Ты хочешь выпить за июнь? – спросил Виталий?
- Нет, - сказал Павел Арсеньевич. Он встал, наклонил голову и посмотрел на ночное окно. Быстро пошёл к нему. Попытался его открыть, дёргал ручки. Подбежал официант. Павел Арсеньевич пытался залезть на подоконник.
- Вы пьяны? – спросил Виталий.
- Подождите, подождите, - бормотал Павел Арсеньевич, - меня позвали, - он смотрел в окно.
Он видел тёмную боковую улицу. Там никого не было. Он смотрел с высоты третьего этажа и, вдруг, заплакал.
- Ты пьян, ты пьян брат, - успокаивал его Виталий. Павел Арсеньевич посмотрел на него, улыбнулся, кивнул головой. Стал послушным. Пошёл за этим Виталием.
Павел Арсеньевич вспомнил лицо. Женщина стояла за окном и смотрела на улицу. Закрыла штору. Он смотрел на неё. Женщина прошла мимо. Он закрыл глаза, улыбнулся.
Тонкий лёд колоколов
Тонких зимних вечеров
Тишина злодеем бродит
В саде каменном домов
В рукавах дороги - сон
Хокусаевых времён.
Стаи птиц – начало стаи,
А конца никто не знает.
В этой стае кудри львов,
Покровителей домов,
Сфинксов окон и дверей
И других святых зверей.
Поднимается луна –
Чаша полная вина.
Хризантемы зимней страсти
Смотрят в небо из окна.
( Лена Кушнир).
Павлу Арсеньевичу было очень хорошо. Он почувствовал себя молодым. Он талантлив, вся жизнь впереди.
Он вбегает по ступенькам института. Белый халат, окна, светловолосая девушка. Она его жена.
Он всматривался в неё. Она становилась всё реальнее. И одета она была странно. Чёрная поблёскивающая короткая юбка. Джинсовая длинная куртка, с серыми от времени манжетами. Светлые внимательные глаза в не очень аккуратной чёрной оправе. И вдруг, он понял, что он стоит перед реальной девушкой. Но он ещё всматривался. Призрак становился непрозрачным. Он стоял так близко, что ощущал запах дорогого вина, грани фальшивых холодных камней.
- Как тебя зовут? - Спросил кто-то рядом голосом Виталика.
Павел Арсеньевич повернулся и увидел, что точно, Виталик.
- Меня? - спросил Павел Арсеньевич.
- Нет. Девушку, - сказал Виталик.
Павел Арсеньевич посмотрел на девушку и подумал: «Худая».
- Марлен Дитрих… - ответила она.
Павел Арсеньевич вспомнил, что он пьян, что устал. Он закрыл глаза, голова закружилась. Кто-то потянул его за руку. Он снова послушался. Когда открыл глаза, увидел, что идёт за Виталиком, девушка идёт рядом. Он посмотрел на её волосы, на острый профиль. Она показалась ему милой, наивной, взбалмошной.
Павел Арсеньевич не заметил её издёрганности и страха в глазах. Её жеста рукой, закрывающей куртку.
Они зашли в высокие двери. Он увидел широкую лестницу. Гипсовые перила, красный ковёр с синей каймой, уходящий с этой лестницей.
Виталик ушёл, пришёл. Они пошли наверх. Павел Арсеньевич увидел высокие потолки, красный ковёр. Виталик открыл дверь. Девушка была рядом. Павел Арсеньевич приблизился к ней:
- Где мы?
Девушка посмотрела на него и впервые улыбнулась:
- В гостинице, - ответила она.
Виталик появился и исчез. Появилась бутылка водки, кусок копченного сала, нарезанный белый хлеб. Павел Арсеньевич выпил. Больше отказался.
Виталик понял по-своему. Извинился, поцеловал девушку, сказал, что он будет в номере напротив. Извинился, поцеловал девушку, сказал, что он будет в номере напротив.
Павел Арсеньевич один. Девушки нет. Он сидел в тишине и в полумраке. Вдруг заговорил:
Сегодня зима,
Дома ищут приюта:
Некуда скрыться,
Рай далеко,
Но к нему вьётся дорога…
( Лена Кушнир ).
К нему подошла девушка, села рядом, и посмотрела на него. Он не ответил и только сказал:
- Наконец-то ты пришла. Это ничего, что здесь гостиница?
- Это ваши стихи? – спросила девушка.
Павел Арсеньевич повернулся и посмотрел на девушку.
- Ты изменила голос? – спросил он.
Девушка ничего не ответила.
- А это вы, - он наконец сообразил кто это. – Разве вы не ушли с Виталиком?
Девушка вдруг легла на пол и закрыла руками уши. Павел Арсеньевич встал и начал ходить по комнате. Девушка лежала. Он подошёл к ней, присел, потом лёг около её ног. На ногах у неё были старые туфли. Он стал гладить эти туфли. Снял одну, поцеловал ногу. Снова надел. Встал, подошёл к кровати, сел на краешек, прислонился к стене головой.
- Как ты думаешь, что нужно от меня Виталику?
- Он заплатил мне за час с тобой, - девушка сняла куртку и стала расстёгивать блузку.
- За час быть с подлым человеком, - он смотрел как она снимает блузку, - наверное, ему это дорог обошлось.
- Нет, я дешёвая, - девушка сидела полуобнажённая.
- Вы красивая, - сказал Павел Арсеньевич, - только оденьтесь, здесь холодно.
Девушка встала и стала раздеваться полностью. Она стояла обнажённая посередине тёмной комнаты. Она посмотрела на мужчину, но он не подошёл к ней. Она подошла к шкафу. Открыла дверцу, там было большое зеркало. Девушка посмотрела на себя. Что же она могла увидеть в глубине стекла? Только своё сердце. Павел Арсеньевич увидел его тоже.
- Что вы делаете на вокзале? - спросила девушка.
- Я жду женщину, - он смотрел на неё.
- Сколько ей лет? – девушка видела в зеркале своё сердце.
- Она чуть старше вас. – Павел Арсеньевич увидел как она склонила голову.
Девушка подошла к стулу и начала одеваться. Он смотрел на неё. Одевшись, она села спиной к Павлу Арсеньевичу. Он встал, подошёл к ней и осторожно поцеловал ей волосы.
- Я то понятно чем занимаюсь, - сказала она с упрямо поднятой головой, - а вот вы чем занимаетесь?
- Я, - засмеялся Павел Арсеньевич, - а я физик-аиомщик, хороший специалист, видный учёный. – Внутри у него возникла тишина.
- Это она, - сказал он.
Девушка засмеялась. Физик посмотрел на неё.
- Да, я смешной, - сказал он. – Она тоже смеялась.
Девушка смеялась тише.
- А, ведь, из-за меня умер человек, - вдруг сказал он.
- Она знает об этом?
- Да, - Павлу Арсеньевичу было уже все равно.
В номер тихо постучали. Девушка открыла. Вошёл Виталик.
- Я очень за вас рад, - сказал он.
Павел Арсеньевич тихо сидел. Девушка быстро надела куртку, перекинула через плечо сумку и подошла к Виталику.
- Я должен провести, - сказал Виталик.
- Я подожду тебя, - сказал Павел Арсеньевич.
Виталик улыбнулся и они вышли. Оставшийся человек решил вспомнить какое сегодня число и день. Он потерял счёт дням, ночам, месяцам. Он знал, что сейчас осень. Но из каких месяце она состоит не помнил. «Нечто стёрло память, мои знания», - думал он. Всё это оказалось ненужным. Но ему почему-то нужно было знать какой сегодня день. Он встал и стал искать в комнате календарь, календарик, зарубки. Он ходил по комнатам, включал и выключал разные торшеры, бра, люстры, открывал и закрывал ящики, дверцы. Отодвинул занавеску.
Когда вернулся Виталик, он стоял посередине комнаты, рядом со столом.
- Ну, что уходим? – спросил вошедший.
- Ты не подскажешь, какое сегодня число, день и если можно месяц? – Павел Арсеньевич внимательно смотрел на Виталика.
Они шли по тёмным улицам. Рядом был слышен вокзал, поезда, голоса людей.
- Я не из этого города, - говорил Виталик тихо и проникновенно. – Я провинциал. Мотаюсь туда, сюда. Вокзал то место, где я бываю часто. Если вы не против, сейчас мы зайдём к одному очень интересному человеку. Старый театрал. У него волшебный дом.
- Я не очень люблю театр, я физик материалист. – Павел Арсеньевич почувствовал молодость этого человека и ему было приятно говорить о чём-либо: о старых гнилых досках, о натянутых тряпках, а дальше неизвестность. И твоё дело принимать это за реальность или за прошлый анекдот.
Они подошли к старой деревянной одноэтажной постройке. Ничего особенного Павел Арсеньевич не увидел заходя, только запах старых вещей. Зайдя в комнату он увидел костюмы сваленные в кучи, какие-то доски, часы. К ним подбежала огромная собака, обнюхала, отошла и легла. Из-за кучи встал, вышел, выполз худой очень бледный, с большим носом, с округлыми бровями; в широких чёрных штанах, чёрной рубашке; с нерасчёсанными, забитыми, торчащими волосами.
- Это Павел Арсеньевич – физик, - Виталий решил познакомить их.
- Александр Витальевич – театральный художник, - сказал человечек.
- Это и есть ваш театр, как я понял? – спросил Павел Арсеньевич.
- Нет, почему, я весь оперный одеваю. Я работаю в театре оперы и балета, - человечек брал в руки вещи и откидывал в угол, расчищая место посередине комнаты.
- И, что будет в ближайшие дни?
- «Баядерка», - художник раскладывал стол – чёрный лакированный.
Павел Арсеньевич сел на какую-то кучу. Почувствовал, что очень устал. Устал играть, а тут его ещё в театр привели. Он закрыл глаза и тихо сам для себя начал говорить:
Есть у ночи сто зверей,
А у солнца сто дверей.
Двери скрипнут – звери входят,
Ночь проходит – день приводит.
Виталик и художник смотрели на Павла Арсеньевича.
- Это ваши стихи? – спросил Художник.
- Это колыбельная, - ответил Павел Арсеньевич.
- Я тоже знаю колыбельные, -художник смотрел на физика. – Только мне их некому петь.
- Александр, газетку постели. – Виталик начал говорить как-то мягко, - хлебушек нарежь, коньячок, почерёвочку. Гостя надо встретить хорошо.
Виталик помолчал и посмотрел на своего спутника.
- К нам приедет гость. Павел Арсеньевич вы физик…
- Атомщик.
- Работаете в военной промышленности? – Виталик спрашивал по доброму и вздыхал, как будто ему не хватает воздуха.
- Я учёный. То есть пытался быть им все эти годы. Я работал в атомной энергетике. Конструктировал генераторы, - Павел Арсеньевич говорил и как будто бы вспоминал было ли это на самом деле или нет. Он вдруг вспомнил осенние лужи утром. Он смотрел в эти лужи. И вдруг он увидел кренящегося и заглядывающего на него снизу Виталика. Павел Арсеньевич рассмеялся и сказал. Что легче если бы Виталик просто посмотрел бы в лужу и они бы там встретились.
- Так это вы конструировали все эти взрывающиеся полезные бомбочки? – Виталик пил воду. Ему было жарко…
- Их создавали более талантливые чем я. Боялся ответственности и работал с экспериментальными. Я трус.
- Зачем вы работали над этим, если боялись?
- Здесь можно было легко избежать облучения, попасть в историю. Обвинить в некомпетентности. Но я понял, что это не просто энергия. Она живая. Её можно забить, закрыть, заставить – но с ней нужно разговаривать. Можно сказать это кровь земли. Для этого нужно самому иметь сердце.
- Вы сказали, что из-за вас умер человек? – Виталик снова пил воду, ему было жарко.
- Собственно говоря, она забирает того кто познал её. Она забирает тех кого она любит. Меня она не любит.
- Вы не говорите как учёный, вы говорите как плохой литератор. – Виталик как бы вёл допрос. Художник слушал раскрыв рот.
- Я, - начал говорить Павел Арсеньевич, - работал в паре с моим коллегой. Нас считали друзьями, которые экспериментируют с теплоносителем – это соли, либо органические соединения.
Мы пытались соединить соль и органику. Только пропорции были неточными, но эта смесь отвечала по нашим понятиям и опытам всем требованиям теплоносителя: малой коррозийной агрессивностью, высокой теплоёмкостью и теплопроводимостью, высокой температурой кипения, радиационной стойкостью, взрывобезопасностью.
Это была премия и более безопасные реакторы. Мой коллега был эмоционален, я – холоден: наша уверенность в успехе не дала увидеть сбой в системе замедления реакции. Объём топлива стал расширяться. Я всё это видел по приборам, но я хотел делать всё сам. А мой друг не хотел замечать или прощал мне моё бешеное самолюбие. Он считал меня талантливым. Он полностью мне доверял. Меня это бесило. Я увидел, что микровзрыв неминуем. Сказал, что выйду на пару минут. Когда я вернулся, была объявлена тревога. Я видел как его несли. Через два дня он умер.
- Подставил пацана, - улыбнулся Виталик. – Учёный.
Что-то запикало. Виталик вытащил из кармана телефон, нажал кнопку и сказал: «Да». Чей-то далёкий голос. Виталик сказал: «Хорошо». Он встал и сказал художнику:
- Мы у тебя за домом поговорим.
- А я? – спросил Павел Арсеньевич.
- Я позову вас, - сказал Виталик и вышел.
Художник упал на кучу одежды и закрыл голову руками. Так они сидели минуты три. Кто-то тихо постучал в окно. Художник встал, подошёл к физику и показал рукой «вставай». Взял фонарик и они вышли. Пошли по утоптанной земле за дом. Фонарик высветил лежащего человека. Свет скользнул по лицу. Павел Арсеньевич узнал его. Это был Виталик. Он остановил художника движением руки, присел и пощупал пульс на шее. Не прощупывался. Одежда была мокрой, но он почему-то был в другой одежде. К ним подошёл человек. Павел Арсеньевич встал. Это был Виталик.
- Саша, сказала тень, - позвонишь. Они должны знать, что если я что-то сказал, то это должно быть.
- Хорошо, - художник выключил фонарь.
- А мы с Павлом Арсеньевичем пойдём. Ему, кажется, нужно кого-то встретить?
- Да, да, - Павел Арсеньевич вспомнил, что ждёт его несказанная радость в конце его горького и лживого пути. Потому что идти путём лжи очень трудно, невозможно, за всё платишь.
«Может это моя последняя плата?» - подумал он.
- Вы запачкались, - сказал Виталик на свету, - ничего, скажем, что у вас из носа потекло.
У Павла Арсеньевича внутри разлилось тепло. «Я всё вынесу, я всё выдержу, пойду до конца». На душе стало легче.
- Я люблю тебя, - тихо сказал он.
Он вспомнил бесконечность грузинской улицы. Детей, которые пристают и задевают прохожих, сильно обижаются на обидные слова. Плачут. Любят и ласкают дворняг. Старые женщины, которые тихо бредут потней. Молодые мужчины, которые любят красивых женщин. И все ранимые как дети. Камни и деревья.
И Людмила бесконечно любившая эту жизнь. Это она сказала: через год они встретятся на вокзале и уедут. Он ждёт неделю и верит: Она прийдёт. «Мне больно», - думал он, -«ты не приходишь. Но ты ждала меня дольше».
Дольше – доля – вдруг соединилось у него в мозгу.
Виталик шёл и сказал, что это был его брат, и, что ему жаль, что Павел Арсеньевич был втянут в эту историю, но неприятностей у него не будет.
- Мне кажется, вы меня не слушаете? Вам всё равно? – удивлённо спросил Виталик.
Павел Арсеньевич пожал плечами и продолжал идти за этим человеком придумывающим свою жизнь, верящим в значительность построения ходов, ответов и не понимающего простых вещей.
Они подходили к вокзалу.
- Когда должна прийти ваша девушка? – спросил Виталик.
- А который час? – спросил Павел Арсеньевич.
- Сейчас пять тридцать.
- Она подойдёт к семи.
Виталик дал ему платок, чтобы он прикрыл нос.
Павел Арсеньевич послушался. Странная пара шла по платформе. Молодой человек со спокойными глазами. Пожилой человек с платком у носа и красно-коричневыми пятнами на ноге, на руке, на рукаве. На них смотрели, о них говорили. Но в идущих для них не было ничего тревожного, волнующего. Шли два разных человека принявших свою судьбу. Все как-то смутно понимали; у каждого своя судьба.
Виталик отвёл Павла Арсеньевича в туалет ресторана. Там не было никого. Павел Арсеньевич воспринимал новую комнату как путь через длинную анфиладу комнат, и каждая казалась ему красивой, но там не было главного. И вот теперь эта белая комната с зеркалами. Он не сразу понял, что это туалет. Увидел открытую воду, подошёл и увидел свои руки.
- Это кровь, - сказал Павел Арсеньевич, - но это не моя кровь.
- Да, это моя кровь, - сказал Виталик, - умойся.
Виталик тоже вымыл своё лицо. Прислонившись, он сел на корточки. Закурил. Павел Арсеньевич послушно вымыл руки, лицо.
- Понимаешь, физик, мы похожи, мы понимаем друг друга, Мы связаны. Будем вместе работать, но можешь уйти.
Они помолчали.
- Кстати, куда с бабой поедешь?
- Не знаю. Она хотела уехать.
- Мне всегда казалось, что поезда это живые существа со спокойными глазами и невероятной страстью тяжёлого сердца. Когда я стоял, а он быстро шёл мимо меня, я всегда хотел броситься под него и завладеть его душой. Но это было в детстве. – Виталик потушил сигарету. Встал. – Ты единственный кто не будет врать, - посмотрел на Павла Арсеньевича.
Измученный взгляд пожилого человека на молодого циника.
Он вспомнил последние цветы, которые подарил ей. Последнее предательство, которое он совершил. Он вспомнил, что её нет. Она умерла пол года назад. Он не понял, что это произошло. Её просто не стало. Он не поверил. Он стал её ждать. Её слова, что они уедут отсюда в этот день, осенью. «Жди на вокзале», - были её последними словами этому миру. Цифры появились на коже.
Он знал, что обманул Виталика, но он верил себе. Павел Арсеньевич заглянул в душу этому человеку и увидел не проросшее зерно.
- Единственную ложь, которую может увидеть человек в этой жизни – собственную ложь, - Павел Арсеньевич взглянул на него и увидел сухую землю.
Учёный вспомнил слова: «Делай скорее то, что должен сделать». Но не мог вспомнить откуда они.
- Я тоже уезжаю, - Виталик бродил в белом кафельном уголу. – Едем вместе. Я вас устрою. Буду помогать.
- Я тебе нужен? – спросил Павел Арсеньевич.
- Ты мне будешь помогать.
- Что я буду делать?
- Будешь рассказывать, что происходит на самом деле. Я не всегда разбираюсь.
- Чем смогу, тем и помогу, - сказал Павел Арсеньевич.
Они вышли, спустились по лестнице. Шли через залу. Уже светало. Павел Арсеньевич смотрел на людей. Как же было интересно смотреть на них. Ему нравились яркие и вылинявшие цвета их одежд. Усталые, самоуверенные, растерянные лица. Они вышли на улицу.
- Ещё есть время. Идём покурим, но не здесь. – Они спустились с лестницы, завернули за угол.
Там росли деревья, трава. Это можно было назвать полисад. Но там были свалены балки, бумаги, ржавые вёдра. Они взяли два ведра и сели. Они слушали предрассветный город.
- Утро самая чистая штука на свете, - сказал Виталик.
Павел Арсеньевич вспомнил день. Ярко жёлтый. Жёлтая трава, Жёлтая глина и небо. Людмила привезла его у очень большому оврагу. На дне текла река. Вода была зелёной и казалась очень глубокой.
Они тогда сказали очень мало слов друг другу. Тёмные волосы Людмилы, глубокий обрыв. Её молчание. Её любовь. Павел Арсеньевич уже тогда чувствовал трагедию. Но, что может сделать человек с этим небом, с этой рекой, с глубиной. Он обнял её.
Павел Арсеньевич сидел рядом с Виталиком и начал говорить:
Берилла зелень,
Земли простота.
Деревьев темень,
Дождя нагота.
Святые дебри обнажены.
Ворота рая
В снегу весны.
Из рек небесных
Из рук травы
Напилось сердце
Со дна синевы.
В узорах тени.
В корнях домов
Осталось время
Пасти жуков.
Кусками пламени
Под землёй
Они сверкают
Для нас с тобой.
(Елена Кушнир).
- Это её стихи, - сказал Павел Арсеньевич.
- Она придёт? – Виталик сомневается, - для девушки это ранний час.
Павел Арсеньевич посмотрел на него:
- Нет она не придёт. Она, Виталий, умерла полгода назад.
У Виталика вдруг задрожала рука.
- Тогда зачем, ты всё это время говорил, что кого-то ждёшь? Значит ты ждёшь кого-то другого.
- Нет я ждал её, - Павел Арсеньевич ничего не боялся. Свет, он увидел белый свет.
- Косишь под идиота? – Виталик встал. – Сука, падла, ты зачем мне врёшь, мент? Где они?
Павлу Арсеньевичу показалось, что в саду он один и белый свет высвечивает каждое дерево. Виталик вытащил пистолет. Он был с глушителем и выстрелил в самое сердце. Потом в голову. Поднял окурок и ушёл.
----------------------
С главного входа вокзала в здание вошли девушка и мужчина. Они шли сквозь толпу. Она шла впереди, он за ней. Никакой суеты и разногласий в их движениях не было. Слитность.
Это были Людмила и Павел Арсеньевич. Они шли к платформе. Мимо них быстро прошёл Виталик, но он не видел их, хотя шёл рядом. Он им уже не мог помешать.
Они вошли в вагон и пошли по коридору. Он был пустой. Это был плацкарт. Павел Арсеньевич открыл окно. Они сели. Им нужно отдохнуть. Слишком долгой была их дорога.