Мы, дочери, сидим с папой и читаем стихи, вспоминаем «о старине», философствуем. Нам ужасно интересно! Из кухни доносятся вкусные запахи, и, надо сказать, возвышенный разговор не мешает их улавливать. Мама то входит, то выходит. У нее куча дел. Наконец, пока доваривается обед, она садится в кресло, выложенное по бокам разноцветными шерстяными нитками, и вяжет что-то очень красивое, а что – не говорит, пока вещь не будет готова. Мы продолжаем парить в эмпиреях, но вдруг мама немного насмешливо спрашивает: «А можете вы применить в жизни то, о чем сейчас говорите?» Я возмущена таким, как мне кажется, прагматизмом и уже собираюсь возразить, но боковым зреньем улавливаю папин взгляд, устремленный на маму. Папа с улыбкой говорит: «Не знаю я, как шествуют богини, но милая ступает по земле». Возражать маме мне уже не хочется. Я смутно начинаю понимать что-то такое, что потом мне очень поможет в жизни.
Мама – грузинка, вышедшая замуж за русского. Случай довольно редкий, вот наоборот бывало много чаще. После окончания одного из тбилисских ВУЗов мама по распределению поехала в Кутаиси на литопонный завод. Папа, которого направили туда несколько раньше, рассказывал, как маму представлял ему ее однокурсник, явно взявший над девушкой шефство. Молодой человек объяснил папе, что она слабовато знает русский, но подучит, на что мама ни слова не возразила. Когда он, наконец, удалился, папа с удовольствием убедился, что мамин русский был много лучше, чем ее товарища, и что в покровительстве она совсем не нуждалась. Через несколько дней папа явился на работу, чуть опоздав, и тут же выпил неимоверное количество чая. Оказалось, что он успел с утра отмахать километров двадцать пять, сходив в Гелатский монастырь. «Я поклонился праху царя Давида Строителя», - сказал он маме, в ответ на ее удивленный взгляд. Многое она разглядела за этим поступком – это ведь был конец 30-х годов.
Скоро до Тбилиси дошли слухи, что Гугули (так маму звали в семье, вообще-то она была Екатерина) собирается замуж за русского. Тут же в Кутаиси был выслан «десант» в лице умного, красноречивого и уважаемого мамой дядюшки. Мама выразила невероятное удивление по поводу таких нелепых слухов, и успокоенный дядюшка вернулся домой. Через несколько недель мама с папой расписались, отметив радостное событие покупкой каких-то очень вкусных груш. Во всяком случае, эти груши вошли в семейные предания. На второй день молодожены отправились в свадебное путешествие на аэроплане, похожем на большую стрекозу. В 1940 году на такое не все осмеливались! Хорошо еще, что бабушка, мамина мама, узнала об этом лишь потом.
На семейном совете мамина родня постановила сообщить новость бабушке в кино. «Не будет же она на людях бушевать», - надеялись они. Но не тут-то было! Бабушка, в разгар фильма, испустила такой вопль, что кровь застыла в жилах окружающих. Когда много лет спустя я спрашивала бабушку, очень полюбившую своего зятя, что же ее так пугало, она ответила просто: «Я боялась, что русский муж увезет мою дочь из Грузии». Что ж? Как в воду глядела бабушка. Мама, прожив многие годы в России, в Германии, на Украине, вернулась в родную страну уже пожилым человеком, когда сама уже была бабушкой. Отрадно, что ее мать дождалась возвращения дочери!
Совершенно другой была реакция папиной мамы. Когда я спросила ее, не расстроилась ли она, что сын женился на чужой, бабушка с искренним удивлением ответила: «Как могла мне быть чужой православная христианка?» Свекровь и невестка и правда всю жизнь любили друг друга. При этом каждая из них смотрела на другую, как на какую-то диковинку, настолько обе были самобытны. Но при общей нравственной основе, это своеобразие порождало интерес друг к другу, а никак не отчуждение.
Мамино детство прошло в живописнейшей деревушке на западе Грузии, в Гурии. Деревня называлась сложно: Джунджуати. Поглощенная своими более крупными соседями, она уже давно не существует на карте. Мамин отец, Александр Квасхвадзе, был машинистом паровоза. Глубоко уважая образованность, он сумел дать гимназическое образование своим сестрам. Дедушка собрал богатую библиотеку и разбил в саду прекрасный розарий, насчитывающий до 60 видов роз. Отдыхая после своего нелегкого труда, он любил, усевшись в кресло на балконе, читать книги, глядя на розы. Библиотека его удивляла разнообразием. Там было много книг по технике, особенно связанных с его любимыми паровозами, но были книги по истории Земли, геологии, 4-х томное собрание сочинений Дарвина, а также художественная литература: сочинения Шекспира издательства Брокгауза и Ефрона, Бодлер, Вальтер Скотт и многое другое.
Маме - пять с небольшим. Ее двоюродная сестра пошла в первый класс, а маму не берут – маленькая пока. Девочка выбрала самую большую книгу в библиотеке своего отца и отправилась в школу. Она каким-то образом разузнала, что фамилия ее двоюродной сестры и фамилия директора школы совпадали. Девочка сделала вывод, что потому-то сестру взяли в школу, а ее – нет. Всё это она без обиняков выложила учителю, объяснив, как несправедливо с ней поступили. Учитель расхохотался и разрешил ей остаться. Она быстро стала лучшей ученицей в классе, и выгнать ее ни у кого не поднялась рука.
А вскоре произошла фантастическая история. Мамина деревенька состояла из двух частей: одна была довольна высоко на горе, а вторая внизу, в долине. Школа была в нижней, более «близкой к цивилизации», части деревни. И тогда жители верхней части, где жила мамина семья, осуществили коварный план. Они, под покровом ночи, разобрали по бревнам школу, утащили наверх, там вновь собрали и засели в ней. Властям ничего не оставалось, как построить внизу новую школу. Я помню, как сверкали торжеством мамины черные глаза, когда она рассказывала об этом нам, детям. Но мы поняли и другое: какая важная и нужная вещь – школа!
Дом моего дедушки был своеобразным клубом. Ему, как машинисту паровоза, выдавали бесплатный керосин, поэтому жги лампу сколько хочешь, что было весьма важным обстоятельством для вечно безденежных крестьян. Вечерами, когда детвору отправляли спать, у камина собиралось пол-деревни. Молодежь приходила почитать. Дедушкин племянник, ставший впоследствии академиком, выпустил воспоминания, где описал дедушкину библиотеку и его дом, который все так любили. Мама, снедаемая любопытством, тихонько выбиралась из постели и торчала за дверью, пока холод не загонял ее обратно. Все рассаживались у очага, бабушка Нинуца (Нина), мамина мать, приносила лесные орешки, а также сушеные фрукты: инжир, чернослив, яблоки, абрикосы. Тут же в очаге жарили кукурузу или пекли на глиняных толстостенных сковородах, кеци, кукурузный хлеб, который ели с молодым сыром. Конечно, не обходилось без любимого гурийцами красного вина из винограда «изабелла», обладавшего замечательным мускатным ароматом. Маленькая мама с интересом слушала разговоры взрослых. В первую очередь, это была политика - главная страсть грузин. Но мама особенно любила, когда читали стихи или рассказывали разные удивительные, овеянные поэзией и волшебством, истории.
Эту историю рассказал мой прадед, Константин Квасхвадзе, сидя у очага, а мама, его любимая внучка, тихонько слушала под дверью, боясь проронить хоть слово.
- Рано утром я отправился в Ланчхути. Запел соловей, и я поднял голову, чтобы взглянуть на птичку. Но вместо птички увидел своего соседа, Соломона Мшвидобадзе, который сидел на тонкой ветке цветущей магнолии, и ветка под ним даже не прогибалась. Я остановился как вкопанный, не в силах произнести ни слова. И вдруг Соломон ухмыльнулся и угрожающе рявкнул: «А-а-а! Увидел меня, сукин сын! Запомни хорошенько, что я тебе скажу – не вздумай никому ничего говорить. За это я тебя награжу. Я знаю, что под старой грушей на краю сада у тебя зарыт квеври. Так вот, вино в нем не будет иссякать до тех пор, пока кто-нибудь не увидит, как ты вычерпываешь из него. Молчи обо всем, пока я жив, а то несдобровать тебе». Сказав это, Соломон как будто растворился в воздухе. Я чуть с ума не сошел, а потом помчался домой, схватил кувшин и бросился в сад. Убедившись, что рядом никого нет, я открыл квеври, вычерпнул вина, и мне показалось, что его и впрямь не убыло. Целых полгода я брал вино, а квеври всё был полон. Но однажды неожиданно пришел мой брат и увидел, как я достаю вино, и колдовство кончилось. А через несколько месяцев и Соломон умер. Но прошло еще немало времени, пока я решился это всё рассказать-
Продолжение следует