Прости меня, я опять не заметил прихода осени. Она, опять забыла предупредить меня, что вдруг наденет пыльный и желтый парик не от мороза, а до первого мороза. А мне казалось, что никогда, никогда не охрипнет петух на июньской заре, никогда не захлебнется ревностным лаем встречающая меня собака, никогда гудок последней электрички не станет сигналом обрыва наших отношений. У нас случилось все, о чем я боялся мечтать. А теперь просто говорю тебе спасибо за все, что знаем только мы вдвоем, спасибо за то, что теперь есть, что вспоминать.
Весной не хочется грешить, весной просто об этом не думаешь. Весной некогда думать, а осенью – почему-то уже не хочется. Из твоего столкнувшегося с моим стаканом выплеснулась надежда, а из моего - осторожность. Ты ждала, а я себе не верил.
Я знаю, что для себя никогда я не был праведным. Я знаю, что, когда занесет листьями, а потом снегом, венозную тропу нашего общения, не перестану восхищаться тобой, только тебе и для тебя я раскрою кулак с бьющимся твоим сердцем. Только мне дано услышать тот пароль, те слова, которые смогут растопить сугроб на тропинке. Чтобы я смог снова вернуться, а не мечтать. Не прижать тебя к своей сквозной на вылет в груди дыре, а обнять тебя, сказать тебе, чтобы ты никогда больше не уходила.
Я жевал безвкусный, сводящий челюсти холодный снег, я смог пережить эту зиму, но не значит, что я готов притворяться, что анальгин хрустящей сосульки сможет остудить ту боль, которую очень горячо носить в себе.
И когда я протопчу тропинку к тебе, после моих следов не останется больше снега, потому что живу я горячо и сгоряча. И теперь я понимаю, что живу не для себя, а для лишней твоей улыбки.
И сгоряча я больше не буду слушать ни звук последних электричек, ни лай ревнивой собаки, а обниму тебя так, что тебе будет стыдно выйти на улицу от своей и моей обнаженности. Прости меня, что я так долго шел к тебе.