"Неужели Всевышнему требуется так много шума и грохота, чтобы меня убить?" - цитата из разговора с подругой."Что-то мы сделали не так и теперь нам воздают по заслугам?" - моя постоянная мысль тех дней. "И чтобы никогда, никому больше такого не переживать. Ни арабам, ни евреям..."Таков рефрен, наверное, любой войны.
Всякое случается в жизни, но самое интересное – это когда оно случается в первый раз. В первый раз мне довелось пережить... самый настоящий еврейский погром. Погром, по-моему, это подходящее слово для пережитого населением половины Израиля артиллерийского обстрела, который совершался на протяжении целого месяца боевиками Хизбаллы. Доставалось при этом и израильским арабам, но они, как ни странно, не возражали, а даже благословляли погромщика. Но начнем по порядку.
17 Тамуза 2006 года нас, жителей Цфата (пара километров от ливанской границы), начало неприятно потряхивать и подташнивать. С утра позвонили из яслей, попросили забрать малыша домой: обстановка не позволяет учреждениям продолжать работать. Где-то упала пара ракет, в Нагарии убило женщину, в Цфате где-то рядом прогремело два взрыва. Качая ребенка и пытаясь в то же время что-то есть или пить (спасибо, знаем, что пост, но кормящим матерям есть можно, да вот беда — кусок-то в горло не лезет…), получаю информацию. Рада была бы ее вообще не получать, предпочла бы, чтобы этой информации не было. Прямо скажем, меня эта информация убивает, достает. Но что делать?.. Она есть. У старшего ребенка в свете этой информации, естественно, нет сегодня школы, школу отменили… На население Израиля летят ракеты. Они имеют тенденцию взрываться со страшным грохотом. Все постиранное мною накануне белье на веревках засыпано черно-серым пеплом. Небо — цвета хаки. Гремят самолеты. Мы бомбардируем врага. Враг называется Насраллой, Хизбаллой, партизанским движением, бандитами или еще как-то там. Приятно познакомиться. То, что летит на нас и взрывается, называется катюшами и баллистическими ракетами. Их у вражины нашего запасено 16 тысяч. Я и раньше про это знала, а теперь еще и чувствую. Носом чую вонь пожарищ, на громыхающее, гулкое, тугое, напряженное небо боюсь даже смотреть, нутром дрожащим ощущаю резь и боль в своем испуганном организме (Пушкин в шутку называл свое тело организмом, если помните, а нам сейчас шутки нужны, просто необходимы), но главное — улыбаться детям. Дети воспримут от меня, как относиться к ситуации. Если я их напугаю, то они будут напуганы. Если я буду сдержанна, то они эту войну и не заметят. Началась оперная ария сирены. Мы пойдем в бомбоубежище? Нет, мы в него не пойдем. Там страшно. А впрочем… это же наш родной бейт-кнесет, наша синагога! Да, по пути в синагогу есть одно обычное бомбоубежище, но я не пойду туда — там наверняла все трусятся и толкаются, дети ревут, пылища, грязь… Я пойду, возможно, с детьми в синагогу… Но вот уже разорвался снаряд, а мы так и не пошли. Теперь вроде и не надо идти. Дома лучше. Снаряд-то уже взорвался, а ведь сирена об этом нас предупреждала. А теперь уже выходить незачем. Раздадим детям чипсы, бамбу. Надо готовить обед. Я не могу готовить обед. У меня дрожат руки, потому что опять сирена. Что делать? Идти или не идти? Страшный свист. Приземление, грохот. Что это было? Это была смерть. Смерть, возможно, упала просто на асфальт или на лесополосу. Звуки скорой помощи и пожарной машины. Умозаключение: есть раненые и пожар. Где? Какая мне разница, где? Какая мне разница, где? Отстаньте от меня все, я ничего не знаю! Главное — улыбаться детям. Пусть истерика будет внутри меня, но внешне надо хранить спокойствие. Я не могу хранить спокойствие? К черту спокойствие! Я должна что-то делать, а что — не знаю. Позвоню своей рабанит (жена раввина — ред.). Звоню — она говорит, надо идти в бомбоубежище, если оно близко. Она добавляет, что как раз у них во дворе упала «катюша». Я слушаю ее и не понимаю, что происходит, как это — упала «катюша» во дворе? Что это значит? Что при этом имеет место быть? Все живы? Мой голос звучит будто чужой, я стараюсь во время телефонного разговора улыбаться своим троим детям, не забываю и руками их обнимать, ласкать, предлагать им ту или иную игру или разнимать их, если начали драться. Мы во что-то попали, мы попали в дурной сон, мы попали в болтанку, в плохую историю, почему мы в нее попали? Потом оказалось, что миллион евреев попало в ту же историю. И довольно много людей других национальностей, проживающих в том регионе. Но другая часть страны продолжала жить своей обычной жизнью — этого я тогда еще не знала. Это я потом узнала. Беззаботные люди — реклама — покупки — отпуска — покупки — реклама — отпуска… Мы были на фронте, как бы. Целый месяц на фронте. А они — не в тылу, а просто в другой стране. Наклеечка была развешана такая нахальная: «Не дай этой дурной ситуации испортить тебе отпуск» Люди покупали, продавали, играли в электронные игры, купались в море… Только радио создавало для них напряженность. Число убитых, число раненых, сбитые вертолеты, взорванные здания… Потом опять реклама, музычка, ритм, скидки, купи-продай, не упусти шанс… Пир во время чумы… Но, возможно, надо уважать страну, которая может вот так жить, как змея, перерезанная напополам… Война, мол, на Севере. А что тут у нас еще есть, кроме Севера да Юга? Восток, что ли, тут есть, или Запад? «Ты записался добровольцем — Родина-мать зовет — Враг будет разбит — Победа будет за нами» Это все в России, а тут Израиль, тут фалафель, тут у людей иммунитет на войну выработался, они над ней посмеиваются… Пример юмора: «Продаю квартиру в Цфате — вид пасторальный — звуковые эффекты на высшем уровне — фейерверки — возможность следить за театром боевых действий…» … Я иду с детьми в бомбоубежище, оно же — синагога. Наш раввин имеет квалификацию санитара и водителя амбуланса. Он отвечает на звонки мобильного телефона в субботу, выходит из убежища во время воя сирены и делает перевязки раненым. Возвращаясь, он продолжает молиться и потом рассказывает нам, как и что происходило. Мы изучаем с ним Законы Храма. Для детей начинают организовывать что-то вроде лагеря. Кормят нас доставляемой под огнем едой. Мой муж развозит молочную еду по семьям и бомбоубежищам. Привозят от муниципалитета игры для детей, памперсы, обещают холодильник. Синагога становится нашим домом. Иногда мы ходим к себе домой, но там страшновато. Со двора я увидела ракету, конкретную такую ракету в красивом полете дугой. Потом, к концу месяца войны, были подведены итоги: на Цфат упало пятьсот таких страшилищ. Мы верим, что это все не зря. Мы не знаем, что творится, что происходит, в чем конкретно заключается наша вина и когда это кончится. Нам пока неизвестно. Я верю.