Ну и угораздило же меня! Всё это результат моего идиотского неумения отказать. Ведь учили же меня французы в их Парижской школе управления, в 1991 году: в рыночной экономике, да и в жизни, надо непременно уметь отказывать. Но так, чтобы у второй стороны не возникло ощущения унижения и обиды. А лучше всего, чтобы осталось ощущение их собственной вины, это высший пилотаж... И тренинги ведь проходила на эту тему. Всё коту под хвост. Или не в коня корм. Не умею сказать "нет", и видно не научусь никогда...
Дело в том, что роман был плохим. Никудышним, нудным, сухим, как трехнедельный сыр без упаковки, примитивно-тенденциозным и совершенно, напрочь без-Образным. То есть, имел сугубо газетный стиль - типа передовиц о достижениях нашей доблестной науки, с редкими вкраплениями оживляжа образца «он посмотрел на неё с нежностью». И еще был напичкан протоколами заседаний кафедр - с пунктуальной точностью, с подробными записями выступлений - словом, ужас!!!
Но это бы еще полбеды.
Вторая половина беды заключалась в том, что жизнь героини, которую я неплохо знала, представала в сием драматическом произведении гротескно-подвижнической, непрекращающейся и самоотверженной борьбой за прогресс, справедливость и счастье всех добрых людей СССР. А все остальные участники и действующие лица романа – являлись плохишами, негодяями, приспособленцами и завистниками. Ретроградами – о да! Тупоголовыми – конечно! Кляузниками и мелкими склочниками – само собой. И рвачами, без святого в душах...
То есть, всё с точностью до наоборот.
Да-а-а… Всё правильно. Любящий взгляд, как и положено ослеплённому, но навек вдохновлённому зодчему, нарисовал портрет, достойный силы и красочности своего средневекового (в хорошем смысле) воображения. Такой, какой хотел видеть благородный рыцарь прекрасную даму своего сердца. Да и видел, пожалуй, наяву. Эдакую златовласую и крылатую Жанну-Д-Арк, ведомую порывом благородной любви к науке, к свету истины, но попавшую в гнилое болото мелочности, сонливости и закостенелой обывательщины научных кругов образца 70-х в СССР. И тут как раз не обойтись без верного рыцаря в сверкающих доспехах и латах, исполненного преданности и нерастраченной в редких турнирах силы...
Фабула романа заключалась в том, что Ирина, новоиспеченный кандидат наук, полуполька по происхождению, женщина редкой красоты и недюжинного ума (что, кстати соответствовало действительности) приезжает в наш город по приглашению ректора института – импозантного мачо (на современном сленге) средних лет, интеллигента и энтузиаста, у которого – естественно – были нелады с законной супругой. Второй, кажется, или третьей по счёту. Решетняк – была его фамилия.
И Ирина, оставив столицу с трехкомнатной квартирой, по зову пламенного новатора Решетняка едет поднимать целину – то бишь, непроходимую отсталость провинции, как луч света в периферийно мало освещенном царстве, как носитель всего сверхнового. Ну, например, автоматизированных систем управления и заодно маркетинга. И планирования учебной нагрузки расплодившимся преподавателям так, чтоб была побольше экономия фонда зарплаты. А за это премия. Кому? Конечно, себе - плановику и родоначальнику этой идеи экономии...
Дальше. В силу своей пошлости и ограниченности все думают – по замыслу, что Решетняк благоволит Ирине Сергеевне из-за ее невероятной женской привлекательности, и хуже того, у них назревает бурный роман… И шила в мешке не утаишь. Но на самом-то деле он, ректор, тоже жаждет прогресса и перевода института на новые рельсы! Эх...
В этих сложных социально-психологических условиях Ирина Сергеевна страдает (незримо – так чтобы враги не видели и не злорадствовали), но ещё больше страдает ее муж, то есть, Александр Петрович, с которым каждый день и порой ночь обсуждаются многочисленные подробности этой борьбы – борьбы не на жизнь, а на смерть старого и нового. Это и подсиживания, и интриги, и запланированный завал обсуждения плана Ирочкиной докторской (какое коварство!), и подлые выпады против неё ещё более юных самозванцев… Словом, несть числа средствам уничтожения молодого светила-дарования и во плоти явленной миру красы.
И во многом это чистая правда, ибо в красоте Ирине Сергеевне, повторюсь, отказать не отважился бы никто. Белокурая, рельефно фигуристая, с точеными чертами лица, живыми карими глазами и очаровательной улыбкой, она покоряла многих и сразу. Наповал. При этом была речистой как записная КВНщица (пальца в рот не клади) и … просто блистательной прохиндейкой, которая вполне могла бы составить достойную конкуренцию самому Остапу Берта Мария Бендер Бею.
Должна оговориться, что я вовсе не была склонна осуждать её тогда. Во-первых, мне, юной аспирантке это было не положено. Для меня был еще полностью дик этот странный мир вуза, этой неисследованной и таинственной прерии, и, по безнадежности (Ой, мамочки!), я пыталась ориентироваться в нём чисто интуитивно. Ирина Сергевна ласково улыбалась мне, изысканно шутила со мной потому, что я была для неё просто никто. Кукла, отдушина, может быть. Ну и ладно, и хорошо. Главное, что она ничего от меня не требовала.
А во-вторых, как стало ясно позднее, те, кого она с непринуждённой грацией обводила вокруг пальца («кидала» по нынешнему), вполне заслуживали этой участи. Потому что априорно не желали напрягаться. Но денег – желали. От хоздоговорных тем – якобы по заказу отечественных заводов и фабрик. Однако если, благодаря обаянию-харизме Ирины Сергеевны эти заказы-таки притекали в институт, она была вправе присваивать деньги за эти заказы. Нормально? Ес, оф корс. С кем она хотела делиться, с тем делилась. Иногда...
А кто, на минуточку, мог так убежденно и цветисто выступить на конференции любого уровня? И наврать с три короба? Только Ирина Сергеевна. Убедительно, вкрадчиво, ослепительно… Иронично и дружелюбно одновременно. Покорить, восхитИть. И почти единолично восхИтить – гонорар, чужого мужа с его доходами, дивиденды разного рода … Она смогла завести дружбу даже с самим министром цементной промышленности и выбивать оттуда кругленькие суммы. А Решетняк служил ей могучей защитой и как мог создавал Ирочке имидж великой учёной, дав звание профессора и прочие блага.
За всё это её прозвали Шахиней. И все знали - где Шахиня, там темные дела, искусные махинации. Ведь надувательство - это тоже искусство. А как же вы думали? Тогда, в пелёночном, да нет, даже эмбриональном детстве капитализма, ещё не произносилось, не носилось воздухе жестяное слово «бизнес-леди». Но Ирина Сергеевна была ярчайшим его прообразом, смею вас уверить. И стервой редкостной. Что, впрочем, одно и то же…
Когда я пришла в институт, она была уже в полной славе, и в столь же тотальной оппозиции к прочим коллегам по "цеху". Но тут начались уже лихие 90-е, Решетняка убрали, связи Шахини пошатнулись, а потом и совсем рухнули, но она мужественно продолжала бороться за место под солнцем, основав центр по обучению рыночной теории, брокерскую контору при инстиуте и другие проекты выживания. Её алое пончо мелькало по этажам вуза как непобедимый флаг еще какое-то время, но "работать" становилось всё труднее, силы истощались, а потом Ирина Сергевна серьезно заболела - нашли опухоль мозга.
Она сражалась еще пару лет, не сдаваясь болезни как еще одному врагу, но до конца не примиряясь ни с кем. Так довольно рано и бесславно закончилась карьера Шахини, оставив после себя шлейф французских духов, сплетен и сомнительных прожектов.
Однако со страниц романа на меня глядело несколько иное лицо – безукоризненное лицо женщины-богини, ну пусть кариатиды - они тоже образчики гармонии будь здоров, дай Бог каждому! Лицо незаслуженно обиженной, Единственной Возлюбленной и светлейшей звезды для мужчины - отнюдь не робкого десятка, мужчины, прошедшего войну (Ирочка была значительно моложе), мужчины, умеющего верить в любовь и хранящего её – несмотря ни на что… Ведущего домашнее хозяйство (Ирочке-то когда?), умевшего приготовить любое блюдо, любой рецепт кофе – для неё, измученной, возвратившейся из командировки в Сочи с ректоратом (!), отдавшей силы неравной борьбе с отживающими элементами, ненаглядной, гениальной, осиянной лучами информатизации и грядущей - вот-вот - глобализации Ирочки, которую темный мир готов был за всё это растерзать на мелкие клочки…
Ночь я провела отвратительно. Роман словно отравил меня. И хотя я не бегала каждые полчаса в туалет, но признаки расстройства моего организма были налицо. Что мне сказать старику, что написать в этой треклятой рецензии? Что всё совсем не так, и это вовсе не правда жизни? Если это критика (со слов Ирины Сергевны) той, советской системы образования и вузовской науки, непрофессионализма, то сейчас ситуация на порядок хуже... Что роман бездарен? Что его надо или переписать (что в принципе невозможно) или выбросить на свалку, а лучше сжечь? В камине… На углях антрацитово-беспощадной истины... А вместе с ним спалить дотла и всю свою жизнь, целиком посвящённую Ирочке, неописуемому чуду ее существования на грубой, расчётливой и до тошноты загрязнённой миазмами червей-людей земле?
Но написать иную - положительную - рецензию просто физически отказывалась моя обычно покладистая и смирная рука... И душа.
Окончание следует.