Ее половина лица освещалась солнцем, а вторая половина скрывалась в тени, падающей от случайно вставшего на дыбы автобуса. Я поцеловал ее в гарячую щеку. Затем, невзначай, в лоб. Жар был сильный.
-Джонни, - вздыхая бросила Элис, - кажется, я умираю.
Я улыбнулся и, стараясь придать особый трагизм своим словам, произнес:
-Ты умираешь уже третий раз за неделю.
-Нет, Джонни. В этот раз действительно умираю.
Элис. Она была отличной актрисой. А высокая температура, намекающая на грипп, лишь способствовала правдоподобности этой игры.
-Джонни, - продолжила с натугой она, - я не чувствую ног. А еще... Еще...
-Рук? - попытался подыграть я.
-Джонни, это не смешно. Ты видишь эти белокурые волосы? Проведи по ним своей рукой. Да, давай, не бойся.
Голос ее действительно дрожал.
Я провел, пытаясь представить, что все это взаправду, что все эти кудри и локоны - настоящие. Но не смог.
-Это парик, Джонни, - продолжила Элис, - моя голова, гладкая, как ладонь. И как ладонь - никогда не покроется волосами.
-Элис, ты же знаешь, что...
-Знаю... Знаю... Я не одна. Стиви, Кэролл и малышка Сюзи. Ты, Джонни, ты тоже совсем-совсем лысый. Но тебе это идет, ведь ты мужчина. А я... - Элис откинулась назад и наигранно дотронулась тыльной стороной ладони ко лбу, - я женщина...
С подобными спектаклями я сталкивался каждый день. Каждый раз - на закате. Каждый раз - она принимала разные облики. Играла, переигрывала, и снова играла. Каждый раз - я был кем-то другим. Совсем не обязательно - Джонни. Я мог быть сантехником Мэтью или пожарным Крисом. Не скажу, что каждый раз мне нравилась вся эта дребедень, но делать было особо-то и нечего. Элис (хотя с таким же успехом она могла быть и русской балериной Наташей), в свою очередь, таким образом отстранялась от того, что было вокруг. А вокруг и было, что пустые дома и пустые улицы, доверху забитые теперь никому ненужными автомобилями и золотыми украшениями.
Стива, Кэролл и малышки Сюзи, как вы уже догадались, тоже не было.
Видимо, поэтому мы и держались друг друга, не зная, сколько предстоит прожить каждому из нас. Прожить в мире, который повернулся к нам - актрисе и зрителю - своим большим округлым и, вероятно, волосатым (как назло) задом.
-О чем ты задумался, Джонни? Скажи мне. Скажи мне, пока я здесь, с тобой.
-Я думал о том, что зря я моргнул. Тогда, три недели назад. В одим миг, все привычное, от одного неприметного движения веком, - исчезло. Оставило после себя выжженные земли, потресканный асфальт и импровизированную сцену, здесь, на перекрестке безымянных улиц безымянного мегаполиса.
-Все будет хорошо, Джонни, - Элис неуверенно обняла и поцеловала в губы. Но сделала это столь быстро, что, возможно, мне это все почудилось. -У тебя есть я. Посмотри на меня, Джонни. Я умираю у тебя на руках. А ты думаешь о том, как неудачно моргнул. Это не то, о чем стоит думать. Не то, чем стоит жить. Если так стало, то все так и должно было стать. Так и никак иначе.
Эта чертовски прелестная малышка, моя Элис... Она не могла не подарить улыбку, с легкостью вселяла уверенность в завтрашнем дне. Даже, когда закат длится 4 часа вместо нескольких мгновений.
Могла ли Элис знать, кем я был раньше? Что она думала о том, кто я такой? Она так часто и так пронзительно смотрела в мои глаза... Казалось, что она вот-вот скажет мне: "Эй, а я ведь знаю. Знаю, что ты был обычным библиотекарем в местной школе. Знаю, что боженька ошибся, оставив одним из последних именно тебя. Не президента. Не гениального ученого. Тебя, биб-ли-о-те-ка-ря. Со скудной зарплатой, маленьким, загнутым вправо членом и слабым сердцем". Я не исключал возможности, что она именно так и думала, а я - действительно читал ее мысли.
Но, к счастью, вслед за изучением моих вечно расширенных зрачков, она крепко прижималась ко мне и начинала читать свой монолог. Это было прекрасным ритуалом. В этот момент я готов был бы кончить, помоги она мне рукой разок-другой. Жаль, что в этот самый миг она читала не мысли, а заученную с утра речь.
Знаете, в последние три дня ее словно заклинило. Хотя, может она действительно умирала? Что ж, ей отлично удавалось выдавать предсмертные муки за грипп и фальшивую актерскую игру.
-Джонни?
-Да, я тут.
-Джонни, я засыпаю. Ложись рядом. Ближе. Еще ближе. Обними меня, Джонни. Я всегда мечтала уснуть зимой. Ты же видишь снег?
-Да, Элис, я вижу его, - бросив взгляд вверх, подтвердил я.
-Я никогда не видела зимы, Джонни. Я ведь с юга. Там у нас лишь пальмы, песок и зеленые склоны. Снег... Снег всегда такой теплый, Джонни?
-Да, Элис, он всегда был таким. Теплым и мягким. Засыпай, скоро наступит завтра.
Я обнял ее. Мокрую и гарячую. Дрожащую всем ее маленьким телом. Прижал крепко и, кажется, прослезился. Боже, как мне хотелось выругаться и как не хотелось закрывать глаза.
"Не спи, мать твою!" - кричал я себе, - "Не спи, засранец!"
Я поцеловал Элис в плечо. В скользко-пластиковое. Холодное и неестественно пустое внутри.
-Элис? Ты спишь?
Да, она спала. Отвернувшись от меня и прижавшись лицом к полному морщин асфальту. Белоснежные волосы разлетелись в стороны, обнажив тонкую, хрупкую шею.
А с неба... А с неба принесенный прохладным северным ветром, медленно в зыбком неровном танце падал пепел.