Однажды у нас на пароходе появился Тима Брусникин. В самый раз к восьми часам, к началу рабочего дня. В руках он мял направление из отдела кадров, не зная кому из начальства его вручить.
Понуровского на борту с утра не было. Зато был Фомин. Он и принял Тиму. В аккурат на утреннем разводе. Тем более, что Тима был по его части – направлен мотористом. Тима объяснил, что направлен к нам временно, пока его пароход не придет из рейса.
- Да как же вы от парохода – то отстали, Тимофей? – поинтересовался Фома.
- Понимаете… на больничном я был… а тут отход… ну не будут же они меня ждать…
Чувствовалось, что Тима не очень уверен в себе, что-то его очень смущает, что-то не договаривает, но вид имел честный, голос спокойный, взор светлый и не шарящий из стороны в сторону… Но все равно, что-то в Тимином поведение настораживало.
- Вот и направили к вам, пока мой пароход не вернется… -
- Значит, вы к нам временно?
- Да.
Фома задумался. Задумывался Фома странным образом – сосредоточив взгляд своих голубых глаз объекте «задумывания», т.е. на Тиме, чем привел Тиму в некоторое смущение.
Я давно знал Тиму. Он врать не умел. И если брался врать, то врал крайне редко, всегда не очень удачно. Однажды, попытавшись слукавить и словчить, он крепко подпортил себе жизнь. Но об этом чуть позже…
По отдельным, едва заметным признакам (уж мне – то известно) я понял, что момент лукавства для него как раз настал…во второй раз…
- Если я к вам временно, то быть может вы меня в отпуск отпустите… все – равно я вам особо не нужен… - голос Тимы предательски дрогнул.
Вот тот момент, та фраза, ради которой Тима затеял свой больничный. Значит, вся канитель с ним ради отпуска. Вот ради чего вранье. Но Тима все-таки не был вруном…
Так иногда делали, но очень редко и самые отчаянные (но Тима - то никогда «отчаюгой» не был, позволю себе заметить). После окончания шмони нам был положен отпуск тридцать суток. Получить его было сложно – местное судовое начальство не горело желанием отпускать лишнюю пару рабочих рук, поэтому предоставление отпуска оттягивалось на неопределенное время.
- Это какой такой отпуск? - сразу возмутился Фомин.
- Курсантский, тридцать суток…
Я и Фомина уже немного знал… Мы с Удавом, да и вообще никто из молодых еще этого отпуска не отгуливал, и заикаться о нем было преступно. А когда настанет этот звездный и долгожданный момент – никто не знал. Реакция Фомина была предсказуемой – только отказ, что и было немедленно сделано.
- Это почему это вы нам не нужны?...Вы знаете… Тимофей, сколько у нас работы? Мы готовимся к сдаче задачи… без вас мы ее не сдадим…
В расчете Тимы некоторый резон был. Он «отстает» от своего парохода, прикрывшись больничным, в аккурат незадолго до выхода. После «болезни» идет в кадры, показывает больничный, берет направление на другой пароход. На новом пароходе можно под видом временного пребывания на нем попросить себе отпуск, который по всем раскладам должны все-таки дать ввиду временности пребывания и не особой надобности «пассажира». Еще это был способ «слинять» с неудобного парохода.
Однако, такая схема была открыта очень давно, еще лет за несколько до нашего «явления» во флот, в том числе и до Тиминого, разумеется. Кадры особо не напрягались с выбором замены парохода и направляли в таких случаях на пароходы типа наших. На нашем пароходе командиром был Понуровский… Дальше можно не писать. Кто его знал – тот поймет. Кто не знает – лучше не знать вовсе…
В общем, Тиме полный облом…
Тима, святая простота, решил побороться и пойти на конфликт:
- Я тогда обращусь к капитану судна…
- У нас нет капитана… у нас – командир… и не судна, а корабля. Все!!! Получайте робу!
Тима еще не знал… что за северный олень этот Понуровский… Ох, уж лучше ему вообще не знать, что существуют такие люди…
- Хер в нос, а не отпуск! – ответил Понуровский, когда Фомин доложил о предстоящем обращении Тимы по поводу отпуска к нему, Понуровскому.
- Пусть работает! И нечего от пароходов отставать! Пусть у нас почерпает ! А на «Бурее» по ее приходу о нем и не вспомнят… или пусть забирают, нахер!....
Понуровский придерживался святого на флоте правила – на флоте матом не ругаются, на флоте матом разговаривают, чем подвергал в некоторое смятение не только особ женского пола…
Таким образом судьба Тимы была решена окончательно. Все было сделано для того, чтобы по приходу «Буреи» Тима слезно попросился на нее обратно…
В принципе, персонаж Тимы достаточно эпизодичен, мимолетен и появление его на наших страницах случайно… Но с ним связана одна история… Забавная она или нет, судите сами. Немного злая, но вины в этой злости ни у кого нет.
Конечно же, не совсем красиво с точки зрения этики рассказывать о ней… Но, думаю, о ней можно рассказать, тем более, что у главного персонажа этой истории немного изменена фамилия на родственную – на Брусникина…
Основных персонажей два – Женя Жариков и, собственно, сам Тима Брусникин… Ну и мы, все остальные, включая меня и Удава, на подтанцовках…
С Тимой я был знаком со шмони. Мы учились не только в одной роте мотористов, но были в одной смене , и даже в одном отделении. Знал я его настолько, насколько можно изучить человека, находясь с ним бок о бок в течении одного года, днем и ночью, на занятиях, на работе, на отдыхе… За такой период времени можно многое узнать и понять, потому что как ни крути, когда человек сутки напролет на виду в обществе индивидуумов, стремящихся в силу своей молодости и рвущейся наружу силы и показать себя, и утвердиться, постоянно требующих обоснования, или вернее сказать, подтверждения твоего права на уважение таких же как они, рано или поздно вся его суть вылезет наружу и время все равно покажет кто есть кто…
Ты должен постоянно подтверждать свое право, как бы это сказать правильно… не называть себя лохом… т.е. уважать себя сам, и заставлять других уважать себя. Что-то в этом есть от тюрьмы, хотя никто из нас там никогда, разумеется, не был. А подтверждать ты должен был различными способами. Правильно ответить, правильно поставить себя, правильно поступить, вовремя оказаться в нужное время и в нужном месте, или наоборот – не оказаться там, потому что оказаться «под раздачей» - это тоже своеобразный вид лоховства…
Но Тима стоял особнячком. В его сути напрочь отсутствовали какие – либо мотивы насилия и утверждения себя в обществе путем применения силы. Тима даже не умел материться и не собирался учиться этой премудрости, что по общему мнению являлось проявлением слабости, потому как ответить заковыристо на наезд, имеющем по началу в стадии выявления «кто есть кто» твоего ego и способности держать словесный удар, Тима уже не мог. А тем более, боже упаси, подкрепить это физически путем смелого и точного удара в бубен без каких – либо раздумий, если твой высокий слог не доходит до собеседника и требуются более весомые доводы. При таком раскладе ты становился последним… и первым на самые тяжелые и неблагородные работы. Что, собственно, и происходило …
Но Тиме каким-то необыкновенным образом повезло.
Во-первых, Тима был стойким. Все тяготы курсантской жизни переносил стойко, драил гальюны, сносил придирки более сильных и острых на язык «товарищей». При всем при этом, был всегда доброжелателен, улыбчив, подтянут, всегда в чистой робе. Отвечал вежливо, на всякие подколки и подначки «товарищей» отмалчивался, потому как ответить адекватно не умел, и, повторюсь, учиться этому умению не хотел.
Чистая роба… Каким образом содержать ее Тиме в чистоте – остается загадкой. После разгрузки вагонов с углем, все перепачканные как черти в преисподней. На следующее утро – у всех роба со следами вчерашних угольных штурмов, кое как защищенных, на сухую, разумеется, путем выхлопываний… На Тиме – свежее выстиранная плюс чистенький гюйс, причем отглаженный. Тима жертвовал сном – очень весомая жертва. Не каждому была она под силу. А Тима справлялся.
И еще… Чуханов, пусть и резких на язык и скорых на руку, не любят, а главное – не уважают. Если ты не в силах себя отмыть и привести свое платье в нормальный вид, будь ты хоть виртуоз-матерник и король уличных драк, все – равно сползешь с пьедестала как сопля в раковину…
Тут Тима победил. Его начали уважать. За чистый и опрятный вид, вызывавший поначалу раздражение. За правильный язык и красивую размеренную речь.
Речь Тимы – особая тема. Тима обладал прекрасным дикторским голосом с необычайным тембром. Втихую его называли «Левитаном». Что-то в его голосе было действительно левитановское… Особенно, когда читал стихи вслух (что тоже было явлением необычным, а потому, подвергалось поначалу осмеянию).
На уроках по политподготовке в ту пору мы изучали «нетленку» дорогого Леонида Ильича Брежнева – трилогию: «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Для наилучшего освоения этого труда и исключения отлынивания от его изучения, что было больше чем реально, и ввиду невозможности снабдить каждого курсанта экземпляром «нетленки» (в стране напряженка с бумагой), нашими отцами – командирами от политчасти были придуманы массовые читки.
Процесс обучения в шмоне был организован «парами». Один урок – «пара» полтора часа. До обеда – четыре «пары». После обеда – еще одна – две или работы до 18 часов, до ужина.
Политзанятия – «пара», но учитывая важность нетленки – трилогии и обязательность ее изучения, иногда было по две «пары» политзанятий, на которых Тима безостановочно читал своим замечательным голосом о похождениях «дорогого». Причем, с выражением, расстановкой, с умело выдержанными паузами… Наш препод по политподготовке Пляскина просто души не чаяла в Тиме – ну кто еще так может как он? И кому, если не Тиме доверить чтение такого замечательного произведения? Самой-то в лом читать… Да и читая самой, трудно уследить за аудиторией – вдруг кто из курсантов под ее монотон задремал (что совершенно возмутительно), да и самой напрягаться не надо.
Причем о напряге – Пляскина дошла до того, что убедила замполита роты капитан – лейтенанта Ярзутова устраивать массовые читки перед всей ротой. Таким образом, охват и скорость изучения важной книги – документа возрастала в разы, и вполне можно было уложиться в определенные временные рамки. Часы политзанятий у всех смен роты объединяли, роту усаживали рядами на баночках в центральном проходе помещения роты как в кинотеатре, в конце ставили стол, покрытый кумачем, за которым сидели Тима и Пляскина.
Тима лобал, а Пляскина просто сидела и готова была хоть листы Тиме переворачивать, лишь бы был порядок.
Порядок был, потому что на таких мероприятиях присутствовали все младшие командиры, а сам Ярзутов прохаживался по рядам, сцепив руки то на яйцах, то на жопе. Иногда он закатывал глаза к потолку с видом задумчивым и мудрым, словно врач – уролог, делающий больному пальцем прямой массаж простаты, или наоборот глупый, типа «встал-достал-отлил», согласно кивал в такт чтецу, как бы одобряя сказанное, изредка кося глазом на то, как курсанты слушают и все ли правильно понимают.
Что там понимали курсанты – дело темное… но спать хотелось до одури!!!! Но дремать, и даже делать отсутствующий вид было чревато – Ярзутов не сидел на месте и «всё-о-о-о видел». Приходилось бороть сон, держать себя в вертикальном положении, таким образом развивая вестибюлярный аппарат, потому как человек спящий с открытыми глазами и сидящий с опорой только в одной точке по любому стремиться занять горизонталь, чему помешать обязан был можжечок, в развитии которого предоставлялась огромаднейшая возможность.
Первым рядам было легче во сто крат… Пляскина имела совершенно умопомрачительную фигуру, осиную талию под форменным кителем с погонами моряка морского флота в ранге не ниже капитан-директора, длиннющие ноги и… миниюбку, едва видимую из под кителя. Первые ряды, как впрочем, и последние, совсем не слушали и им совершенно наплевать было на подвиги нашего Генерального, но они, в отличие от последних, могли рассматривать Пляскину, а не затылок впередисидящего, почти в упор, борясь, однако, уже не со сном, а с переизбытком бурлящих гормонов и бьющих по тому месту где положено быть мозгам…. Это был их бонус за ту муть, которую вдалбливали в их головы.
Она знала о своих прелестях… Даже не догадывалась – знала наверняка, поэтому и издевалась, картинно выставив напоказ свои лыжи перед двумя сотнями голодных (в том числе, голодных и в прямом смысле) самцов, а не спрятав их стыдливо под кумачевой скатертью…. Изредка она перекидывала ноги, совсем как Шерон Стоун в одном из нашумевших фильмов, показывая каким цветом у нее не только капрон, заставляя серую массу затаивать дыхание, а потом издавать дружный сдавленный выдох.
Вот такое бесплатное кино для особо приближенных к телу. Сам Ярзутов совершая свой вояж «туды-суды», не забывал зыкнуть всевидящим оком политработника в ее сторону…. Ошибаюсь. Оком не политработника, а в данном случае кобеля.
Хотя мы отвлеклись…
Тима прижился «у Ярзутова»… Там небольшая шайка собралась, умеющих рисовать, писать, сочинять. То плакатик тушью-пером написать к очередной годовщине, то газеты в ленинской комнате с любовью подшить, то еще какую муть сообразить с листом ватмана…. Короче, Тима заделался общественником и после учебных пар нырял в ленинскую комнату корпеть по распоряжению Ярзутова, а мы – на работы… уголек там разгрузить, иль еще где засветиться с киркой и лопатой…
Еще короче, жизнь Тимы в стенах шмоньки наладилась, и можно сказать – удалась… По закону фразы надо мордой в красную икру, или на худой конец в винегрет…
Но!... Существует это «но», и о своем существовании заявляет как всегда не к стати..
Тима напрягался… очень сильно напрягался. Плакаты, боевые листки и прочая агитация требовала много времени. Тима засиживался до самого отбоя. Ему было разрешено даже не посещать занятия самоподготовки. Иными словами – процесс выполнения «домашнего задания», процесс полусвятой, стоящий вторым после самих занятий, если не сказать больше – стоящим на одном уровне…
К слову будет сказать – Тима был немного туповат. Не дебил, но просто туповат. Для сугубо гуманитарного ума, который допускает, что дважды два может быть четыре, но редко… Скорее всего это может быть и «три», «пять» и даже «шесть»… Понятия механики с ее точными определениями таких люфтов не допускали. Хотя и механикой в чистом виде нас не сильно пичкали, можно сказать вообще не пичкали, но требовалось знать материалы, допуски, посадки и много чего еще, необходимого для работы мотористом, а не рисователем плакатов… Не могла никак цилиндровая втулка блока двигателя быть деталью сепаратора, например. По Тиминому допущению это было возможным.
В общем, Тима начал отставать по учебе. То, что читали на паре никак не ложилось в голове, занятой лозунгами, а вечером не могло закрепиться на самоподготовке ввиду того, что вместо закрепления и повторения (как известно, матери учения) Тима чертил… Ярзутов «грузил» Тиму по полной программе, обещая Тиме протекцию по закрытию учебных вопросов плюс визу на загранплавание.
Тима верил. Обещания Ярзутова не были беспочвенными и были бы выполнены в полном объеме, однако Тима сам все испортил…
Тима лажанулся так круто и так глупо, что насрал сам себе запазуху по самый ворот и лишил себя не только всех привилегий в шмоне на период учебы, но и на «потом», на изрядный период работы во флоте…
В чем суть.
Шмоня – как ни крути, это учебное заведение. Идет процесс обучения чему-то, в нашей случае мы получали специальность мотористов. Понятно.
Полученные знания оценивались по пятибалльной шкале. Тоже понятно. Иными словами, тема пройдена, усвоена, проведен опрос, по результатам опроса поставлена оценка. Все просто как дважды-два. Получил двойку – сиди учи, в увольнение тебя не пустят, на субботу-воскресенье поставят в наряд. Жестковато, но справедливо. Поблажек никому не было. Смена могла быть наказана коллективно, если у нее есть двоечники. И даже троечники. Поэтому процесс получения знаний, а главное – результатов – регулировался уже всем коллективом. На отстающего давили сами курсанты, помогали усвоить материал, разъясняли, создавали целую систему по подсказыванию «плавающего» на ответе курсанта. Если это не помогало – принимали уже более эффективные меры, но дальше обещаний применить эти меры дело никогда не заходило – провинившийся очень старался исправить неудовлетворительную оценку хотя бы на троечку любыми способами…
… Подходило время показать «ху есть ху» в плане учебы, а у Тимы ни одной оценки нет. И заработать ее – Тима ни в зуб ни рукой, ни ногой, ни головой.
Но можно было по результатам учебного периода заработать «автомат», т.е. выводится средняя оценка и проблема сама сбой слетает… Однако у Тимы по некоторым предметам вообще нет оценок.
Что делать?
Тима идет на криминал. Частенько ошиваясь в преподавательской, он имел доступ к журналу… Ну не знаю, как он называется. Если бы это было в школе – то журнал был бы «классный», а вот в шмоне как его назвать?... Хотя по форме они совершенно одинаковые…
Так вот, имея доступ, в один прекрасный день он нарисовал сам себе изрядное количество очень положительных отметок по многим предметам, совершенно не покраснев при этом, и даже не вспотев…
Проделывали такие махинации некоторые избранные, но не так борзо! И всегда наспех – во время, когда будучи дежурным по смене, ходили за журналом в преподавательскую.
Тимин подлог вскрылся, причем мгновенно. Тиму срочно «опустили», лишили всех привилегий, познакомили с лопатой, ломом, хождением в наряды и прочими трудностями курсантской жизни. Плюс «месяц без берега», это значит, что в течение месяца думать об увольнениях преступно.
Ну и по окончании шмони Тима распределился не в Белую бригаду, а в Черную, и не с визой, а с волчим билетом. Хорошо хоть распределили во Владивосток…
Вот это про Тиму… коротенько.
Теперь Женя Жариков. «Еня Ариков», как звал его Удав.
Курсантская жизнь Жени мне не ведома, он заканчивал шмоню на год раньше нас с Удавом, так что сказать нечего.
Случилось так, что к нашему с Удавом приходу на СБР – 162, Женя был единственным мотористом на судне. Нехватка специалистов была жуткая. По штату мотористов должно быть семь человек, но Женя справлялся один. Если СБР уходил больше чем на сутки – кадры направляли двух – трех человек временно, чтобы обеспечить вахту.
А на обычные дневные выходы, снялся утром – к семнадцати встал опять к пирсу, выходили с одним мотористом. У главного двигателя как правило стоял лично Фома, а Женя обслуживал динамки, и, если в дальнейшем требовалось, - спецы вместе с Фомой.
Что говорить – Женя пользовался уважением. И у пацанов, и у Фомы, уважение которого заслужить было трудно… Машину знал как свои пять пальцев – а куда денешься, один, вся надежда только на себя… Ну и Фоме было подспорье серьезное.
Беда Жени, а может быть и не беда, а задатки будущего философа – Женя очень любил рассуждать. Ни одна малейшая деталь из повседневной жизни, касающаяся Жени лично, да и не только его лично, а даже общества в целом, не миновала его обсуждения.
Он готов был пуститься в рассуждения по любому поводу. Причем рассуждения носили достаточно глубокий характер, и иногда объект этих рассуждений представал совсем в ином свете, чем мог видеться на первый взгляд. Умозаключения Жени были настолько витиеваты и неожиданны, что порой вводили в некий ступор – «да неужели, этого не может быть!».
Привести что-либо в качестве примера затруднительно, потому как нить мысли Жени для меня была потеряна еще тогда, в далеком восьмидесятом. Только общие какие-то понятия, которые ни понять, ни объяснить, ни тем более пересказать для меня и сейчас не представляется возможным. Скажу только, что такой термин как «точка сборки» я услышал от Жени. Узнал ли он о нем из книг Карлоса Кастанеды или это плод Жекиного воображения – неизвестно. Однако, в восьмидесятом году книги Кастанеды не лежали на полках книжных магазинов, и есть некое сомнение, что вообще были переведены на русский язык… во всяком случае для широкой публики….
Мыслительные процессы Жени, выброшенные в эфир для всеобщего прослушивания, вызывали поначалу интерес, однако ввиду их непонятности и необходимостью напрягать собственный мозг, пресекались собеседниками и нить разговора, как правило, переводилась на более понятные темы – женщины, бухло, деньги… а при распитии известных напитков – исключительно на работу.
Со временем Женю, начинавшего свои «проповеди» при высоком собрании лучших членов экипажа, коими являлись рядовые представители машинной команды, иногда мягко, иногда не очень, все зависело от обстановки, «банили», как это модно сейчас говорить. Женя лишился аудитории, и только наш приход, молодых, позволял найти ему «свободные уши», которые в скором времени, впрочем, уже перестали воспринимать его речи.
Женю ситуация злила. Он пытался объяснить всем, что все неправы, что жизнь не такая, какая она видится нам, и вообще, «все не так». Сейчас можно сказать, что тер он нам что-то про «матрицу», но тогда кто ж мог знать о ней... Мол, надо расширять свое сознание за пределы реальности, что мол, только там, за ее пределами истина.
«Истина где-то там» - вам это ничего не напоминает?
Тогда мы еще не знали, ну, быть может кто-то либо знал, либо догадывался, что расширять сознание Жене помогает травка под названием конопля… Но никто и никогда не видел Женю за ее покуриванием. Все происходило вне парохода, во время встреч с друзьями, не имеющими отношения к флоту, по результатам которых и открывшихся новых открытий бытия Женя планомерно желал с нами делиться. Нес, так сказать, знания в массы…
Над Женей посмеивались, причем, совсем беззлобно – и все.
Но тут объявился Тима.
То бишь – свободные уши…
Они, Тима и Женя, нашли друг-друга. Тима тянулся к новому другу, видя в нем умного и начитанного товарища, что, в принципе, соответствовало действительности.
Женя, найдя понимание, доверительно раскрывал Тиме тайны сознания…
Женя действительно был начитан, речь его не изобиловала «вставками» для связки слов, поступки и суждения резко отличались от шаблонов.
Со спиртным у Жени было все хорошо, т.е. вообще никак – не выпивал совсем. Курил, правда, но это пороком не считалось, почти все курили. Мечтал поступить в медицинский институт, поэтому, уже работая мотористом, мнил себя доктором в будущем, и, начитавшись медицинских книг, иногда пытался лечить наши насморки, ангины, порезы, ссадины… впрочем, довольно успешно. В общем, резко выделялся на фоне всего экипажа… И никто его за это не пытался хоть как-то засмеять и унизить в связи с этим, как это было бы в шмоне. Ну, не такой как все, ну и что?
Как я говорил выше, Тима и сам был таким – не таким, как все…
Знал бы Тима с каким чертом связался… Черти, как известно, в омуте тихом водятся…
Но Женя не лишен был умения нормально пошутить, посмеяться, подурачиться, тем более, что все мы были молоды, иногда резвились как щенки, устраивали возню, бегали друг за другом по машинному отделению, устраивали розыгрыши, чтобы потом совместно посмеяться. И никогда при этом не возникали обиды, ссоры… Если шутка была слишком натянута и объект шутки, чувствовалось, при обиде серьезной – шутка немедленно прекращалась.
Не осознавая, не ведая, что может хоть как – то, если не навредить, то обидеть кого-то, Женя однажды неловко пошутил. Результат этой шутки проявился спустя некоторое время, поэтому пагубность ее не была очевидна сразу. Да и не шутка это была, а… я не знаю, как это назвать… может быть - розыгрыш, которыми флот, вообще-то, славится. И если и был это розыгрыш, то не с пожеланием зла.
В чем суть.
Однажды, во время проворачивания, которое производится, как известно, по утрам и дающее возможность команде не заниматься непосредственно проворачиванием, а посидеть-покурить в общей каюте, Женя, вероятнее всего побывавший накануне вечером в нирване, решил поделиться впечатлениями. Ну, разумеется, о границах разума, сознания и тому подобному.
Пацаны, побывавшие также как и Женя в нирване, только значительно упрошенной и более понятной, потому как головная боль была вполне земной и ощущаемой реально, не очень хотели слушать Женю, даже вообще его слушать не хотели и жаждали поделиться своими приключениями.
Тем боле, что у Жени были впечатления, а у них – приключения. Что интересней? Возникло некоторое недоразумение, имеющие производные от стремления быть первым и единственным понятым рассказчиком…
Кто первым произнес слово «мозг» или «мозги» - история умалчивает. Слово «мозг» связывалось исключительно с количественным содержанием этого серого вещества в голове. И именно в Жениной голове, и именно в связи с содержанием его в недостаточном количестве.
Каким образом перепалка за право пересказа своих впечатлений-приключений переросла в обсуждение серого вещества в голове – не понятно, но нейтральная тема, как ни странно, оказалась интересна всем, хотя и не надолго…
Женя в запале брякнул, что вес его, Жениного, мозга почти равен весу мозга Ленина! Все замерли в ступоре. При этом Женя заметил, что совершенно наверняка знает, что его мозг тяжелее и объемнее мозга Ленина, просто некие нехорошие люди замалчивают сей факт, в связи с тем, что мозг Ленина общепризнано самый-самый… Не может же у какого-то Жени он быть больше! При этом Женя с точностью до грамма называет вес своего мозга, который, получается, больше, чем у вождя мирового пролетариата…
М-да!... Ситуация… Скорее можно было предположить, что Женю еще «не отпустило», но кто ж мог догадаться, что его «забирало»…
Поэтому первый вопрос был типа – ты-то откуда знаешь? Как можно взвесить мозг живого человека? Нам бы тогда спросить про травку, которую Женя пользует, но нет – иные вопросы задали…
Женя очень обстоятельно и, главное, подробно, что вызывало доверие, рассказал о своем посещении психоневрологического диспансера, где ему провели «взвешивание». Со всеми подробностями, описанием процедур, главное – ощущениями! Очень правдоподобно… Мол, любой из вас, может просто сходить туда и проверить, совершенно без блата, кабинет такой-то…
Мы только подивились – до чего наука дошла!!!
Голова у Жени действительно была… не маленькая, лобастая, затылистая, с проявлением ранних залысин, совсем, прочем, малозаметных и придающих некоторую «умность». Создавалось впечатление, что «его» там поместиться может много… больше, чем у других.
Женю подробно расспросили, причем Тима больше всех задал вопросов, а Женя, довольный вниманием, очень подробно и в красках, давал ответы. И ведь ни разу не покраснел!!! И не запнулся! И не сбился! Вид имел правдивый и честный…
На этом можно бы и закончить, но есть продолжение… в виде попытки повторить Жекины эксперименты.
Кем?
Тимой.
А как вы догадались?
Ну, да! Женя же был кумиром Тимы. Временным. До посещения Тимой психоневрологического диспансера.
После посещения «прошла любовь, завяли помидоры»…
В психоневрологическом диспансере Тиму внимательно выслушали, во всем согласились, кивали одобрительно головой, завели карту и поставили на учет. Тима очень хотел узнать вес своего мозга…
Пациент был тихий, спокойный, культурный, драться не лез – чего ж желать лучшего для наблюдений. Даже предложили лечь на обследование… Только не для определения веса серого вещества, а на лечение…
Тима поздно понял в какой переплет он попал и пытался вырваться всеми силами. Но в подобных заведениях, как в болоте, чем резче движение, тем крепче увязаешь…
Тима еще раз наложил себе за шиворот. Получение визы и большие моря откладывались на неопределенное время, «до полного излечения», если вообще могли быть в необозримом будущем.
… Спустя года три или четыре после описываемых событий, уже после Эфиопии, я случайно встретил Тиму. Это была единственная и последняя встреча с ним. Тима курил Беломор, умело матерился и постоянно цвыркал слюной в сторону, вид имел разухабистый, но одет аккуратно. Сообщил, что работает вторым механиком где-то на прибрежном плавании там же, в Черной бригаде, учится заочно и что его все зае….ло…
… Женю видел лет двадцать назад. Случайно пересеклись. Он продолжал эксперименты с сознанием, но было видно, что с применением более сильных препаратов. Чувствовалось, что ничего большего ему уже не надо от жизни, разговор не клеился, мы разошлись, поговорив минут десять. В медицинский он так и не поступил…