Сначала они тихо сидели за дощатым столом и ели. Убогость пищи - сыроватый хлеб, паштет из неопределенной твари, салат с подозрительными ингредиентами - соответствовала обстановке. Со стен на собравшихся хмуро глазели черные лики, в углу притаился желтоватый скелет елочки: дело было под Рождество, и хозяин как мог приукрасил сие почившее растеньице. На верхушку водрузил он наклейку от жевачки про любовь, в голую ветку вонзил предвыборный листочек. Довершала икебану сизая полоска измятой кальки...
Гости опасливо глядели на дверь.
- Если сейчас войдут двое, - объяснял поэт-мистик Шафер, - нас будет 14. Значит, обошлось... Молитесь, молитесь, господа! Раздался шорох. В луче тусклого света на пороге возник новоприбывший. Он радостно улыбался незнакомым людям, демонстрируя завидное дружелюбие.
- Христос воскрес! - приветствовал паренька подкованный по части религии хозяин. Шафер подавился мутным напитком "Родничок" и забился в кашле. Гость топтался у дверей.
- И принесла же тебя нелегкая! - выдохнул другой поэт, романтик малых лесных дорог, Хоничев, с аппетитом хлебая все тот же "Родничек".
- Да уж, - загудели гости, - явился - не запылился! Ну что стоишь, глазами хлопаешь? 13-й ты, братец, 13-й. И нам всем теперь - хана!
- А, помирать - так с музыкой! - решил вдруг повеселевший хозяин. - Вот я вам сейчас подарочки раздам!
Кружа по мастерской, он по-петрушечьи заверещал: - Ну-ка, полезай в мешочек, ужо припас я там сувениры заморские!
Каждый боязливо запускал руку в пластиковый пакет с надписью "Марихуана". Интервьюерша Рычкова подцепила открытку "Слава Октябрю!", Шаферу повезло достать колготки, почти новые, новеллист Пешков вытянул что-то резиновое, бесцветное. И завозмущался: мол, вон остальные какие хорошие вещи получили, а я...
- Чем богаты! - сухо отрезал псевдодедушко Мороз. - Но он уже использован, имейте ввиду.
Раздача подарков завершилась. Потом долго плясали, стуча каблуками по полу, а вскоре и по столу. Пешков включил диктофон: в нем маленькая девочка, запинаясь от усердия, бубнила неприличные анекдоты. Пешков стыдливо хохотал. Две сестрички - учительницы Юля и Нина носились с идеей сыграть в буриме, но упившись, забыли про все и стали целовать кого попало. Шаферу это не нравилось, он грозился перегрызть училкам яремные вены. Хоничев же наоборот пребывал в состоянии блаженства:
- Вот ради таких светлых сборищ я и не уезжаю из этой милой страны, - шептал он в истоме, прижимая к маститой груди томик Евтушенко.
Рычкова, резвясь, попыталась сказать что-то в рифму, на что слухменный Шафер заметил: - А давайте убьем ее, закопаем в сугроб, и пусть читает свои пердимонокли волкам!..
Джентльменского вида бард Кусков, томно потирая виски, бормотал:
- Где же обещанное чаепитие? Что ж, я зря булочку покупал?
И он стал кипятить воду в кастрюльке, поскольку чайник приспособили под мусорное ведерко.
Хозяин со своим мешком ушел калядовать. - К Алле давать, - скаламбурил Кусков и скривился от собственного пошлого остроумия.
Гости разбрелись по углам.
- Вы не должны бояться! - страстно внушал потный Пешков парикмахерше Силаевой, бледной, пугливой и невостребованной. - Положитесь на меня, положитесь же!
- Нет уж, позвольте, - перебил гиганта половой мысли 13-й гость. - Мадам, вашу ручку! Он галантно повел парикмахершу от тахты к столу. Пить водку.
- А я думала, мы повальсируем, - робко вякнула та.
- А поонанировать не желаете? - встрял злобный, нелюбимый никем Шафер.
- Кобеляж, ну, кобеляж! - восторженно стонала Нина, взахлеб целуя довольную Юлю.
"По полю танки грохотали," - разнузданно выдавал отбросивший интеллигентность Кусков. Лики на стенах умиленно внимали.
Ночь под Рождество заканчивалась. Шел снег. Это ангелы, глядя вниз, исщипали друг другу перья. Ничего, новые отрастут.