"Искры в камине
Слова: каторжанская.
Исп.: Михаил Круг
Искры в камине горят, как рубины,
И улетают дымком голубым.
Из молодого, цветущего, юного
Стал я угрюмым, больным и седым.
Что же нам делать, коль юность растрачена?
Что же нам делать, куда нам пойти?
Нет, не могу я с тобой, сероглазая,
Горем делиться от злостной тоски.
Лучше пойдём мы дорогами разными,
Счастье своё ты на танцах найдёшь.
Я же пойду той тропинкой протоптанной,
Где ты меня никогда, никогда не найдёшь.
Я же пойду той тропинкой протоптанной,
Где ты меня никогда, никогда не найдёшь.
Может быть, в жизни ты встретишь товарища,
Крепче полюбишь, чем любишь меня.
Не затушить в моём сердце пожарище
И не залить в моём сердце огня.
Искры в каминах горят, как рубины,
И улетают дымком голубым.
Только злодейкой под старость подкралася
К сердцу больному хмельная любовь.
Только злодейкой под старость подкралася
К сердцу больному хмельная любовь"
Глава 1
Светлана вернулась в город. Ее сын – серьезный человек четырех лет, очень обрадовался маминому приезду. В перерывах между показами новых игрушек
хвалился, еще плохо выговаривая слова:
– Иеза и баба ходят на лаботу… Баба с бошими лаботает, а Иеза с детями… Бабе на лаботе конфеты дают и еду. Конфеты бабам ниизя – Иезе дает. А одну я спьятал.
Он дал ей конфету, а Светлана подумала: «Сколько же нужно грязи, чтобы покрыть слоем такие наши души?! Но ведь души – то не меняются, просто люди не хотят смыть эту грязь».
Сережа подергал за рукав:
– У нас в детсаду живетдождевой челвяк. Он такой плативный, что даже класивый. Ма, а ты чево плачешь? Деда жалко?
– Почему ты так решил, котик?
– Мама уезжала в делевню, а я плакал.
– Но ведь я приехала, котенька.
– И ты не плакай. Я залаботаю машину и мы деда сюда пливезем. Он плативный, а глаза класивые. А дядя Гена класивый, а глаза стлашные.
Укладывая вечером свое сокровище спать, Светлана, впервые за целый год спела ему колыбельную.
Ребенок прошептал:
– Мама, а ты никогда не уедешь?
И уснул, не дождавшись ответа.
Светлана взяла в руки фотографию Виктора:– Такой противный, что даже красивый, - повторила она слова сына.
Человек на фото мало отличался от того, с кем она рассталась сегодня утром: большие губы, редкие волосы, обрамляющие лысую голову (облысел он в ранней молодости), грустные глаза, оттенок детской улыбки на взрослом лице. С возрастом прибавилось в лице отечности - внешность была, скорее, отталкивающей. Так почему же губы сами повторяют: «Я вернусь, мой Хищник, потерпи». Почему, почти физически, чувствуется рука, которая гладит волосы. А, если прислушаться, звучит его голос: «Милый мой Малыш, не плачь!».
Но слезы не слушались советов памяти, им были не нужны условности и расстояние до того, над кем они проливались. Слезы просто пытались смыть боль.
Светлана тихонько включила магнитофон, нашла « Искры в камине»:
«Не затушить в моём сердце пожарище
И не залить в моём сердце огня…»
Простые слова посредственной песни, но за душу трогают сейчас только они. Никакой другой так не объяснить боль разорванного сердца.
«Лучше пойдём мы дорогами разными…»
В школе ее учили: «Параллельные прямые не пересекаются». А она верила в пересечение параллельных миров. Ведь и она после школы жила в его мире. То была игра в современных Робин-Гудов: забирали у богатых, раздавали все бедным.
Когда Светлане рассказали о местной легенде – честном и справедливом воре – Хищнике, она ответила:
– Я – не я буду, но он станет моим!
Не знала она, что вскоре он сказал примерно то же о ней. …
Осознав, что их «робин-гудство» скорее опасно, чем полезно, Светлана и ее друзья перестали заниматься этими играми.
Спустя семь лет судьба подарила ей встречу с Хищником. Романтик с глазами цвета осеннего неба. Эти глаза очень часто были грустны, даже если лицо улыбалось. Все же остальное: голос – басок с хрипотцой, угрюмый (для окружающих) вид; движения – то резкие и точные, то плавные и почти аристократические соответствовало его прозвищу: «Хищник». Умение же в столь солидном возрасте хорошо ориентироваться в сумерках дополняло образ.
Но во время их встречи носил он уже другое прозвище «Витька – шакал». Его родственники и соседи видели в нем лишь опустившегося человека. Оттого-то и были грустны его глаза. Оттого-то испугался он своей поздней любви – не верил, что имеет право на счастье. Оттого и принял разлуку, как наказание за эту любовь.
Разлука – как речка без моста: взгляды, жесты, голос … но – не прикосновение. Она – словно то, что Светлана боялась вспомнить: сон, который рассказывала Виктору. Женщина теперь точно знала – волк, не преодолевший болото, что разделяло их – это был он. Слишком велико расстояние непонимания и страха от его души до ее мечты.
И снова болью звучит его голос:
– Не бойся, Малыш. Это всего лишь сон.
Пожелав человеку на фото: «Спокойной ночи» и положив изображение под подушку, Светлана легла, мысленно уговаривая:
– Приснись, пожалуйста!
Но и в эту, и много ночей спустя, ее Виктор – ее Хищник не приходил к ней.
Глава 2
Дня через три Светлана нашла работу. Коллектив, где все были, скорее, одинаково безразличны друг другу, состоял, в основном, из женщин. Новой работнице не досаждали вопросами: «Почему держится особняком? Почему часто грустна? Что за посторонняя тетрадь лежит на ее столе? Что она иногда туда записывает?»
Тетрадь целиком посвящена была Виктору. Там были попытки что-то нарисовать, стихи, черновики писем – тех, которым никогда не отправиться в свой почтовый путь.
В короткие часы дневного перерыва душа Светланы отправлялась в свое Акулинино: встречала рассвет у колодца, сидя на лавочке рядом с Виктором; в дождливый вечер грелась с ним и, пришедшим после небольшой прогулки, мокрым Диком у слегка потрескивающей печки. Как и любая влюбленная женщина, Светлана, попросту, тосковала без общения со своим возлюбленным.
Но заканчивался перерыв, и душа возвращалась из просторов, мягко пахнущих молоком и свежескошенной травой в оболочку, пропитанную запахом резинового клея и прочей химии. По вечерам Светлана читала сыну книжки, или учила его писать, или играла с ним. Все было по-будничному спокойно, но появилась пустота. Тоска по Виктору, как своевольная кошка – то ласкалась, отправляя память на прогулку с любимым, то рвала нервы ночами, напоминая о разлуке.
Недели через три жизни в этом бездушно-скучном городе, нервы и терпение подошли к концу. Светлана позвонила в администрацию поселка, в котором раньше работала. Она не надеялась, что в местной казне найдется сколько-нибудь денег для зарплаты, Светланой так за пару последних месяцев работы и не полученной. К тому же, ей не слишком и нужны были эти деньги. Но возможность поехать Туда, увидеть любимые места и …(это самое главное) Его – означала избавление от тоски и необходимости играть роль городского жителя, уже успевшую стать для нее чужой и неприятной.
«Приемная совхоза Гамовский слушает», - ответила трубка тоном, скорее сказавшим бы: «Приемная администрации президента слушает…»
От этого Светлана слегка опешила: она никогда не слышала от Ирочки – секретаря председателя (а голос явно принадлежал ей) такой серьезности.
-Ирина…э-эм-м. Это Светлана. Я из города звоню по поводу денег.
-Светик, привет. Деньги? А-а! Есть чуть-чуть. Похоже, и тебе дадут. Я шефу скажу, что ты звонила. Только лови его раненько. А что такое «э-эм-м»?
-Да я твое отчество не знаю. А то так официально представилась, а я тут со своим: «Иришка, там зарплата не скоро?»
-Ла-а-адно! Ой, а что я тебе сейчас скажу! ... Витька твой совсем спился. Нет, вообще-то работает. А по деревне ходит … и Наташку побивать начал. Да и поделом ей! А то – кто стакан нальет, с тем и пойдет. А ему потом искать ее? А в комнате твоей собаки ночуют. Мужик-то твой собирался дверь в общаге чинить, да так и не успел – уехали вы. А больше ж никому и не надо.
- Где же мне директора ждать?
-Уж и не знаю. На ферме только.
-Спасибо, Ириш, за новости. Что-нибудь придумаю. Как ты думаешь, послезавтра не поздно будет – деньги получить?
-А я скажу, и тебе оставят.
-Большое спасибо заранее. Тогда – до встречи.
- Ага. Пока.
Так. Повод поехать – есть, как раз выходной – послезавтра. Объяснить матери – зачем еду и отпроситься – не проблема. Значит, завтра с работы сразу отправляться в дорогу.
Всю ночь Светлана не могла уснуть: «Здоров ли он? Ведь были уже приступы, а теперь – при обилии алкоголя, они могли быть и чаще: сердце-то не молодое. Как он примет ее? С ним рядом та, которую он выбрал. А сказка о поздней любви для него давно уже закончилась. Может быть, «искры в камине» горят только для нее.
На работе она старалась быть прилежной и аккуратной, но все чаще и чаще смотрела на часы. В результате: в конце рабочего дня первой в раздевалке была именно она.
Дорогой до Акулинино она представляла, как встретится с ним, что скажет. Почему-то, перед глазами была другая картина: торжествующая Наталья выгоняет незваную гостью, а пьяный Виктор спит и ничего о появлении в своем доме Светланы не знает.
«Что будет, то и будет», - решила Светлана, выйдя из автобуса.
Наталья открыла не сразу. Дыхнув на пришедшую свежевыпитым, с насмешкой произнесла:
-К дедушке своему пришла? А дедушка – на работе. Еле вытолкала эту пьянь.
Не дослушав тираду, Светлана пошла на ферму – напрямик мимо частных садов, мимо небольшого болотца. Затем – через колхозное поле, которое в этом году не засеяли. Оставалось пройти немного: еще одно болотце и небольшой пустырь, превращенный местными жителями в свалку. Женщина присела отдохнуть на какой-то ящик, и тут услышала приближающийся лай собаки – радостный, с поскуливанием и подвыванием. Так, обычно встречают долго отсутствовавших хозяев.
Этот лай Светлана могла бы узнать из сотни других. «Дик! Дикушка! Иди ко мне, чертенок!»,- быстро поднявшись, закричала она.
Большой черный пес с серыми лапами и белым кончиком хвоста подбежал и стал подпрыгивать, пытаясь передние лапы положить на плечи своей приятельнице и облизать ее, мокрое от слез, лицо. Женщина, смеясь и плача от радости, отступала на шаг. Дик по-щенячьи, то визжа, то поскуливая, снова прыгал и снова промахивался. Так продолжалось несколько минут. Светлана, наконец-то позволила собаке совершить задуманное, сама обняла большое собачье тело и, подставляя ему щеки, произнесла:
-Дикушка! Соскучился! А теперь веди меня к хозяину. Он же, наверное, тоже меня ждет.
Пес опустился на четыре лапы, отбежал на пару шагов и обернулся.
-Дикушка! Не спеши, чертенок! У тебя-то лапы четыре, а у меня только две ноги,- крикнула Светлана и поспешила за Диком, радуясь, что у нее появился такой хороший проводник.
Возле ворот фермы Дик остановился. Он бы мог проскочить в щель между воротами, но, следуя собачьему этикету, дождался свою двуногую спутницу.
На ферме экономили лампочки. Поэтому, если не было доярок, полностью свет не включали. Здесь царил полумрак. Женщина зажмурила глаза, привыкая к освещению.
Послышался равномерный стук металла о металл. Обернувшись на этот звук, Светлана разглядела силуэт человека. К человеку тому подбежал Дик. «А, чертенок, нагулялся?»- беззлобно сказал мужчина. «Ну, куда ты меня еще зовешь? Что там нашел?»- спросил он, отмахиваясь от Дика, толкающего его носом в бок.
Пес, недовольный поведением хозяина, подбежал к Светлане и залаял, прося поддержки.
«Кого еще принесла нелегкая?»,- заворчал Виктор, поднялся и сделал несколько шагов, не выпуская молоток из рук, с явным намерением применить его слегка не по назначению.
Но, через несколько секунд, перед Светланой стоял не «грозный страж фермы», а мальчишка … пожилого возраста. Чтобы скрыть смущение, он принялся внимательно разглядывать предмет в своих руках.
-А я … э-э-э … транспортер … э-э … сломался. Доярки придут, а тут … вот.
Светлана засмеялась:
-Да обними, чего уж! Я специально взяла с собой одежду на всякий случай. Неизвестно, где бы ночевать пришлось.
Никаких «неизвестно»! Со мной будешь! Зря, что-ли целых две недели … И ты не смей, слышишь?
-Значит, можно переночевать здесь, с тобой?
- А это мы – сейчас! … Это мы организуем! Домой пойдем! Вот!
Он подхватил ее на руки, уже не задумываясь о чистоте одежды, отнес в телятник
-Подожди здесь. Я мигом доделаю эту железку, да и – к соседу. А ты только не уходи!
Светлана чувствовала себя девочкой Эли, которую вихрь снова перенес в сказочную страну, но уже без Тотошки и домика. Эли (то есть, Светлана) разглядывала стены телятника с огромными паучьими дворцами, строившимися маленькими мастеровыми не один месяц, а, может быть, и год.
Здесь стоял запах теплой сырости, свежего сена и, доносящиеся из коровника – молока и силоса: ароматами, пьяняще-узнаваемые для Светланы и малозаметные для местных. …
Послышались женские голоса: доярки шли на работу.
– Говорят, городскую видели в автобусе
– Небось, за деньгами ехала. Житья нет от этих побирушек! Работать – не работают, а денег – дай.
– Так ей – расчет…
– Работать надо! Ты, вот, работаешь, а денег тоже не получаешь. А ей городских мало штоль? Там-то, небось, платют вовремя.
– К Витьку, интересно, заходила?
– Нет, коли жить хотца. Не лезь в чужую семью – сами разберутся. Ей же Натаха бошку оторвет, али кровь пустит.
– Витек! Ты куда, охламон? Странно… Дик – тут, Шакал убег…
– А, если она тут? А ты: «побирушка… кровь пустит…»
– А че? Я и в глаза и за глаза скажу: «Неча ей тут делать. У городских вертихвосток и денег и мужиков – валом. Так они приезжают у нас последнее отымать.
– Уж тебе-то – грех жаловаться
– Девочки! Давайте уже работать! Скоро машина приедет.
Вот уже коровы подоены, покормлены и бидоны с молоком погружены в машину.
– Витька, где ты шлялся, дармоед?! До смены дождаться не мог? И когда ж ты упьешься, Шакал несчастный? Совсем уж обнаглел. Нам свою скотину кормить, а мы Ваше благородие дожидаемся.
– Да я на соседней ферме был. А смена моя – вона. Коляня уже идет.
– Уйдешь, когда коров привяжете. А мы пошли, нам некогда – свои не доены.
Виктор заглянул в телятник:
– Сейчас, Светик мой, со сменщиком я быстренько коров привяжу и – айда до дому.
– А можно мне с тобой? Все равно я уже перепачканная.
– Ну, коли сама просишь. … Халат какой накинь.
Привязав коров, Светлана с Виктором пошли через поле в Акулинино. Уже темнело, и Виктору часто приходилось брать свою спутницу за руку, чтобы она обо что-нибудь не споткнулась.
– Вить! Так хорошо, будто и не уезжала.
– Скажешь! У вас там овощи да фрукты в магазине растут, а в молоке – ни жира ни запаха. Воды – сколько хочешь, только краник откроешь – на выбор: холодная, али горячая. А в доме – всегда тепло. Ежели захолодает, позвонишь по телефону – опять тепло.
– Зато взрослым там нельзя делать так,- она побежала, подпрыгивая и размахивая руками, – и вот так,- набрав побольше воздуха, закричала: «Хо-о-о-ро-о-о-шо-о-о!»
Набегавшись и накричавшись, подождала Виктора и добавила:
– А еще там нет коров. …А еще там нет Дика и…тебя.
Он подхватил ее на руки, немного покружил.
– Пламя мое адово, неужто и в городе своего старика помнила?
– Мы с Кругом частенько о тебе разговаривали.
Он взял ее лицо осторожно, как берут воду и прошептал:
– А я с ним – о тебе.
Дойдя до деревни, Виктор заворчал, обращаясь явно не к Светлане:
Так, и где мы шляемся?
Отсюда были видны освещенные окна домов, и только в одном не горел свет. Дойдя до этого темного дома со стороны огородов, Виктор обо что-то споткнулся. Преграда мяукнула и бросилась под лапы Дика.
Манюня! Ты чего здесь делаешь? Дик, тащи ее домой.
Дик взял зубами ______________ за холку, как кошки и собаки носят своих малышей.
-Вить, а куда мы пришли?
-Ко мне. С этого боку ты еще не была. Учись. Я пьяный буду, или там: предупредишь, что приедешь, а нам с Натальей уйти надо.
-А воров не боишься?
-Так до этого додуматься надо, чтобы взять чего. А у местных – соображалки не хватит.
Он включил фонарик и одной рукой, быстрым движением фокусника, открыл большой навесной замок. Светлана вошла на знакомую террасу и, пока Виктор колдовал с недавно открытым замком, на ощупь нашла дверь в комнату.
-Вить! Изнутри заперто. Не открывается.
-И не должно открываться, Ласточка. Но, ежели Натаха закрыла, как я учил, то дядя Витя твой мигом откроет. Ты поторонись. Впотьмах все одно ничего не разглядишь, а завтра, коли время будет, научу.
Через пару минут они уже стояли в комнате.
-Ну, королева, приказывай! Включать свет? Если не включим, ты, того гляди – обо что вдаришься. Если включим – Натаха проснется, похмелять надо будет. А в дому, похоже, это дело закончилось. Разве что …
При свете фонарика Виктор извлек из-под дивана заветную бутылку.
-Со мной за компанию стопочку пропустишь?
-Ты, наверное, забыл, Витенька, куда я завтра иду? Хороша же я буду в кабинете директора!
-Виноват, моя госпожа, запамятовал. Ну, так и я не буду. Уложу вот тебя сейчас баиньки, да рядышком посижу.
Светлана легла, Виктор взял ее за руку. В ту ночь ей снилось что-то хорошее, но что – она забыла, едва открыв глаза. Ее пробуждение встретила улыбка ее Виктора.
-Доброе утро, ласточка! Я там картошечки с лучком пожарил. Ты поешь, да я с тобой. Да по случаю – стаканчик пропущу.
-А какой сегодня праздник?
Улыбка стала смущенной.
-Ты.
Они прошли тихонько, чтобы не разбудить все еще спящую Наталью, в кухню.
За столом Светлана спросила как можно строже:
-Я слышала, ты стал сильно пить. Это правда? А Наталье от тебя чаще достается. Это – тоже, правда?
-Что мне делать, пламя ты адово? Тебя нет, эта ш…штучка, как ни приду – пьяная. Разве что к соседу поговорить. Так и там – наливают.
-Да тебя так надолго не хватит! Каждый день – мыслимо ли! Ты же можешь без этого. Так зачем?
-А зачем мне долго … такая жизнь? Любавушка, не мучай, не надо таких вопросов!
-Мне тоже больно – ты стал пить больше, Наталью чаще бьешь. Не проще ли все изменить?
-Куда же мне деться?
-Ко мне. Мать я уговорю. Поживешь пока у нас. Потом мы с тобой квартиру снимем. А можно на стройку пойти: там, говорят, с квартирами – проще. Ты каменщиком и штукатуром был уже, я тоже научусь.
-Стар я сызнова начинать. Да и как ее бросить. Ведь все пропьет, бомжой будет. Она уже не может не пить.
-Своей жизнью платить за алкоголичку. … Не велика ли цена?
Виктор только вздохнул в ответ.
-Хоть пообещай меньше пить. И с Натальей – разговорами сначала. Придумай, чем убедить можно.
-Постараюсь. Да нужно ли теперь тебе, чтоб дядька Витька не пил?
Светлана поднялась, молча расцеловала его лицо, обняла и прижалась к груди, в которой бешено билось сердце
-Надо, любимый!
Он взял ее за плечи, тихонько от себя и посмотрел в глаза.
-Бросить пить совсем – не обещаю: не смогу, наверно. Но ты ведь знаешь своего Витьку, ты же веришь в меня!.. Клянусь, что как можно меньше буду. Для тебя, Ласточка, пламя мое адово!
На глаза мужчины навернулись слезы. Поняв, что она это увидит, он слегка оттолкнул ее и, попытавшись усмирить дрожащий голос, сказал:
-Тебе собираться пора: одевайся там, умывайся. А я потом Натаху похмелять буду. Негоже, что б она тебя видела. На сегодня свидание закончено.
Получив деньги в поселке, Светлана сразу уехала в город.
Глава 3
За все время жизни в городе Светлана ни разу не вспомнила о Гене. Когда он вечером позвонил, не сразу узнала голос.
- Привет, Светик.
- Здравствуйте.
- Что это с тобой? Ну, да ладно. Звонил вчера еще. Твоя мать сказала, что ты в деревню за деньгами поехала. Ночевала-то где? В общаге, на ферме, или у деда? Похоже, что у деда.
- Почему ты так решил?
- Раз забывать стала, значит, хорошо там было.
- Прекрати!
- Так ты собираешься ко мне? А то смотрю: не звонишь, не едешь. Сегодня мимо проезжала, а к Генке…Да – зачем?
- Просто хотела побыстрей домой. А у тебя, похоже, нет настроения?
- Ты приедешь, или будем заниматься дурацкими разговорами?
- Да. Завтра.
На следующий день она приехала, как обещала. И повторилась процедура, неизменная уже пять лет: докричаться до четвертого этажа – дождаться выхода соседей, чтоб войти – Геннадий ее уже ждет, расположившись на тряпках, вынесенных его матерью на лестничную клетку – заняться тем, чем обычно занимаются муж с женой в спальне (на этих самых тряпках) – получить «нагоняй» от соседей с угрозой вызова милиции – заплакать и сказать: «Это все из-за нее» - поругаться с Геной – уехать домой – поднять телефонную трубку и (в зависимости от степени своей обиды), услышать, или прошептать: «Я уже не злюсь».
Но в этот день последнего действия не было. Войдя в квартиру, и ни с кем не разговаривая, Светлана сразу же легла спать.
Утром мать спросила у дочери:
- Ну, как прошло свидание?
- Никак. То есть, как всегда.
- Что-то ты слишком спокойно об этом говоришь. Уже надоел?
- Не он. Надоело соседей его смешить. Мы оба – не бомжи, а целуемся на лестнице, как школьники. А ведь уже пять лет вместе.
- Ты же знаешь: в гости придет – пожалуйста. От тарелки супа, или чашки чая – не обеднеем. А жить с ним…
- Здесь он – не ко двору, там – я. Понимаешь, я устала.
- Говорила я тебе: «Такие романы ни к чему хорошему не приведут». Убедилась?
- Но если бы не она…
- Она – не она, если бы да кабы. … А в подушку плакать – тебе.
- Больше не буду!
Мать погладила дочку по голове и вздохнула:
- Малое мое дитятко!
Месяц прошел монотонно: дом – работа, дом – работа.
- Мам! Я позвоню в Гамово?
- Вообще-то, деньги есть. … Ну, позвони. Глядишь, все и отдадут.
Снова в поселке нашлась только часть денег, и то – если Светлана заберет ее на следующий день.
Мать слышала разговор. Подумав, она предложила:
- Не теряй время. Поезжай сегодня.
- Мам, а с работой как?
- Я завтра позвоню твоему начальству, перепрошу тебя на другой день.
Поцеловав сына в щеку и пообещав привести что-нибудь вкусненькое, Светлана поехала в поселок.
Подъезжая к Акулинино, наша путешественница встала уже, чтобы подойти к выходу из автобуса, но передумала и поехала дальше. Ей вспомнилась прошлая встреча с Виктором. «Ну, зачем его мучить? Пусть живет, как может. Ведь и правда – не молод уже, чтобы жизнь сначала начинать. А она-то хороша! … Удобно устроилась. Со мной бы он бросил пить, а с ней…»
Двери автобуса открылись, водитель объявил: «Приехали. Конечная. Гамово»
Светлана вышла, продолжая размышлять: «Переночую в общежитии: разгоню собак, дверь чем-нибудь закрою, сена притащу. Ближайший стог рядом с поселком – вместо вечерней прогулки и схожу»
Она поднялась по обшарпанной лестнице. Общежитие встретило ее звяканьем кастрюлек и голосами ругающихся соседок, доносящимися из кухни с одного конца коридора, и грохотом музыки из комнаты - на другом.
Одна из многочисленных дверей открылась, и в коридор, в котором горела, как всегда, одна лампочка на весь коридор, вышла молодая женщина.
- Танюш, осторожней! Не облей меня чем-нибудь.
- Светик, ты, штоль? Каким ветром?
- За денежкой. Зарплату пока не отдали.
- И не отдадут. Разваливаемся мы. Э-эх! Какой комплекс был, а теперь…
- Вроде бы, чуток обещали.
- То-то и оно, что чуток. Да и ладно. Мамка как встретила? Небось, ругала: «Чего ты в эту дыру полезла? Оставалась бы в городе. Тут и деньги платят и все есть: и школа, и работа не грязная, и всякие театры-кинотеатры»
- Не ругала. Нормально встретила. А ты все о городе мечтаешь?
- Ага. А чего в этом болоте делать? Только не знаю – с чего начать: работу найти – ездить далеко, жилье – так деньги сразу требуют. Не подскажешь?
- Нет, Танюша. Не знаю.
- Ну, бывай тогда.
Светлана открыла дверь своей бывшей комнаты. Посередине стоял, принесенный откуда-то трехногий стул и (теперь не надо никуда идти) сохранился диван, подаренный Светлане сердобольными соседками.
Наклонилась: нет, неприятных запахов не чувствуется. Может, ночью и не было здесь никаких собак. Но, на всякий случай, надо было бы что-то постелить.
В дверь постучали.
- Открыто же!
- Привет, Светик. Там Танюха всем рассказывает, что ты приехала. Вот я и решила, что это тебе может пригодиться. Заходи поужинать.
В дверях стояла высокая худая женщина. В ее руках была простыня.
- Свет! Она чистая, стираная. Тебе переночевать как раз сойдет. А, как обоснуешься – айда к нам. И чтоб без отказа.
- Здравствуйте, тетя Липа! Спасибо за приглашение. А правда, что в этой комнате собаки ночуют?
- Бара приходит. Да ты ее помнишь – Дикова подружка. Вон, видишь – в углу газеты валяются? Это я для нее принесла. А других собак и нету – Бара не пускает.
- Тогда пойдемте сразу к Вам. Бара – хорошая собака. Не хочется ее спугнуть.
Тетя Липа, или (полностью) Олимпиада Петровна, накормила гостью сытным ужином, попутно рассказав все поселковые новости.
- Спасибо, тетя Липа. А Вы сами работаете все там же?
- Куда ж мне еще? Все там, все там.
- Не могли бы Вы по дороге на работу в мою дверь постучать? А то я проспать боюсь.
- Липань! Не слушай, что мелет эта девчонка! А ты – марш домой, загостилась! Насилу нашел.
- Тьфу, ирод треклятый, - засмеялась тетя Липа, увидев в распахнутых дверях взъерошенную от быстрого бега фигуру Виктора, - стучать, штоль, не учили?
- Учили, матушка, учили! Да я, как услышал, что эта вот приехала, сразу и подумал, что в Акулинино к деду не зайдет. В комнате – нету. Значит, у тебя, или у Надюхи. Больше-то никого тута дамочка не знает. Ну, дык…
Светлана не проронила ни слова, глядя на трезвого, посвежевшего Виктора.
Тетя Липа достала бутылку
- С работы, поди? Кого вместо себя попросил?
- Коляню. А хошь – ты иди.
- Ну, раз Коляню.… А где ж беда твоя? Опять шляется? Свет! Хоть ты ему скажи! Ну, не мужичье это дело: пьяную бабу обстирывать! Да еще из-под чужих мужиков вынимать. Давно б погнал на все четыре. Чего тебе с ней делить? Пришла ни с чем, прижилась. … Ну, да что это я? Выпьешь чуток?
- Липань! Про Натаху я сам решу! А за предложение – спасибо! Да пойдем мы.
- Может, в комнате переночуете? Девка ж там в городе от дальних походов отвыкла, поди?
- Тетя Липа! Не такая уж я слабая. И прогуляться хочется.
- И то верно.
- Ну, бывай, Липань!
- Да, тетя Липа, до свидания. И спасибо за гостеприимство.
- Легкой дороги, ребятки!
Они пошли по дороге, хоть Виктор и уговаривал свернуть в поле.
- Так же короче, любушка! Али не знаешь, что я ночью – как днем вижу? Али со мной упасть боишься? Так это ж можно и на руках тебя отнести.
- Витька! Не надо! Сама справлюсь! Ну, ладно – тетя Липа волнуется.… Неужели ты не понимаешь – соскучилась я по таким прогулкам!
- Так тебе ж и сейчас топать в эту даль и завтра тож! Умаешься ведь! Ну, да ладно, – примирительно сказал он, увидев погрустневшее лицо Светланы, – пойдем длинной дорогой.Ты ведь у меня (тут голос его дрогнул) сильная девочка.
Светлана уже не слышала Виктора. Она думала о своем: как только они вышли из общежития – появился страх. И боялась она, почему-то, не за себя, а за него. И, чем ближе они подходили к Акулинино, тем страх становился сильнее. Но как сказать о своих страхах: ведь решит, что это ей только кажется. Или посмеется.
Подойдя к деревне, Виктор остановился.
- И-эх! Собирался с утречка, как провожать пойду.… Да уж сразу – оно, наверное, лучше будет. Ласточка! Ой, да ты вся дрожишь! Вот, как раз и чайку нам с тобой сделают. Да сделают – никуда не денутся! Зайдем сейчас к Димону. Ты говорила, что у тебя дома телефон. Вот сейчас и свой напишешь, и из сторожки тебе номер дадут. Или ты устала? Домой хочешь?
- Нет, Вить! Только боязно мне что-то.… Сама не знаю – чего боюсь. Может, и не надо мне было идти? Не поругаетесь ли вы с Натальей?
- Не волнуйся, Любушка! К сыну она уехала. Завтра только к вечеру приедет. Не срастется с сыном, не помирятся – к племяшке своей пойдет. Та ее на ночь примет.
- Значит, зря переживаю…
- Да что ж мы на ветру? Просквозит мою принцессу. А дед старый будет виноват! Так куда пойдем? Домой или на фабрику?
Когда они подходили к фабрике, там пару раз тявкнула собака.
- Вот неймется ей! Чует же, что мы идем!
Невесть откуда появившийся Дик, нетерпеливо переступая лапами, ждал: когда же хозяин откроет, наконец, тяжеленную, скрипучую воротину. Юркнув в образовавшуюся щелку, пес побежал к одному из вагончиков, и вскоре оттуда послышался собачий визг. Открыв воротину настолько, что можно было пройти, Виктор тяжело вздохнул, затем усмехнулся.
- Довоевалась, дамочка!
За воротами, в живописном беспорядке, стояло пять вагончиков-бытовок. А за ними, темным пятном виднелся брошенный, но, почему-то, охраняемый, цех (именуемый местными гордо: «Фабрика»).
Из дверей одного из вагончиков вышел плотный человек, лет 30-и и крикнул:
- Какие люди! Ну, проходите, а я чайку заварю.
Светлана с Виктором вошли в маленькую комнатку, в которой помещались, каким-то чудом стол, стул, кровать, большой ящик из-под инструментов (переделанный в кухонный разделочный стол и комод одновременно) с электроплиткой на крышке. Гости удобно разместились, усевшись на кровати.
- Только послабже, племяш! С нами дама.
- А у меня отдельно – для гостей чай имеется: в пакетиках. И даже кружка парадная найдется.
- Это МОЯ женщина! - рыкнул Виктор.
- Не вопрос! Заварю в своей кружке, пока чифирок готовится. Да ей-то, небось, с нашей водочкой ее водичка ароматней покажется, а с тобой (он легонько толкнул Виктора в бок) – слаще.
Светлана заметила, как сжались кулаки Виктора и поспешила вмешаться:
- Мужчины, вы не будете ссориться, ладно? Вить! Что такого, что твой племянник решил угостить меня чаем из красивой кружки? Дима, я тебя правильно поняла?
Димон кивнул. Виктор взял Светлану за руки.
- Не сердись, Ласточка! Это все: старые привычки!
- Дамочка, - засмеялся Димон, подавая ей кружку, - Он решил, что мне за… м-м-м-м… захотелось удивить Вас рисунком бокала. Но Вы, вероятно, видели и более изысканную посуду. Кстати, Вы мое имя знаете, а Вас Виктор так и не представил.
- Димон! Хорош кадриться! Это МОЯ женщина!
- Меня зовут Светлана, Дим. Виктор сказал, что у Вас здесь телефон есть. Не могли бы Вы дать его номер на всякий случай?
- От чего же? Могу (он назвал). Только Света, давай на «ты»? А то возраст у нас одинаковый и не начальница. И на «Вы»…
Светлана посмотрела на Виктора и, получив молчаливое согласие, ответила:
- Хорошо. Только, пожалуйста, Дим: без лишней фамильярности и дурацких подозрений. Я догадываюсь – кем ты меня считаешь. Но, поверь, все намного сложнее.
В этот момент в комнату вошел Дик, потерся о колени Светланы, отчего на ее черных брюках осталось несколько рыжих волосков.
Димон ненадолго отвернулся от своей готовки и постарался сделать серьезное лицо.
- Дик! Опять ты маленьких задеваешь? Она, между прочим, территорию охраняет, работает.
- Чтобы всякая мелочь на солидных собак не прыгала.
- Свет, может, тебе пока музыку включить? Ты как, шансон уважаешь? Или чего другое? У сменщика, кажись, какая-то хрень была.
- Да мне все равно, Дим!
- А мы пойдем с … э-э-э… дядей побалакаем. А ты тут не скучай.
- Витя, а…
- Не волнуйся, Ласточка! Это ненадолго и тут, рядышком.
- Если соскучишься, стукни в стенку, и я доставлю твоего Виктора в целости и сохранности.
Они захватили с собой банку с чифирем, обернутую в шерстяной шарф.
Дик улегся у ног Светланы. Через несколько минут за тонкой стенкой вагончика послышался громкий разговор
- Ты че из себя крутого корчишь? Твоя мамаша еще целкой была, когда я лес валил. Не тебе меня учить.
- Типа честный стал?
- Кина ты насмотрелся, паря! Я чисто ушел. И не тебе меня возвращать.
- Зачем же возвращать? Сделаешь, что прошу, деньгу получишь, и лежи себе на печке – косточки грей.
- Ты ли просишь, аль Натаха тебя, а ты один не потянешь? Давно она к тому дому приглядывалась.
- М-м-м…
- Ясно. Мое слово – нет.
Виктор собрался уже открыть дверь вагончика, когда услышал брошенное в спину:
- Правду люди говорят – кончился Хищник…
Не оборачиваясь, совсем как Дик, сквозь зубы, прорычал:
И хоронить меня – не тебе.
Тряхнув головой, он открыл дверь и беззаботно сказал:
- Да, племянничек. Ты был прав: как мышка сидит, тихонечко. Уж не уснула ли ты, барышенька моя?
- Нет, Вить! Но без тебя немного заскучала. Да не стала мешать. Вы, наверное, серьезное что-то решали.
Лицо Виктора помрачнело, но он постарался ответить прежним тоном.
- Да что ж такого серьезного в деревенской жизни для городской барышни? Дров надо напилить – наколоть одной бабульке. А мне недосуг.
Виктор помог Светлане подняться.
- Пора нам, племяш! Свете завтра ранехонько просыпаться.
- Что ж, гости дорогие… Чай мы пили; ты, Вить, просбу мою слышал… Может, все же, подумаешь?
- Нет, Димон. Это – уже не мои игры. Может, ты и прав: стар я стал.
Димон усмехнулся:
- Как же: стар?.. Такую молодуху подцепил. Раз стар, зачем она старому? Мож, со мной поделишься?
Дальше все получилось быстро: Димон шлепнул Светлану по заду и через пару секунд проверял сохранность своих зубов, лежа у ее ног. Наконец риснул произнести:
- Ну, ты и псих! Чуть челюсть не сломал.
- Повторяю: это…моя…женщина!!!
До дома Света и Виктор шли молча. Только войдя на террасу, она спросила:
- Этот тип – из твоей прошлой жизни? Убеждал вернуться?
- Не знать бы тебе этого, ласточка. Да уж, раз догадалась.… Да. Отказался я. Хоть под старость пожить по-человечески: от ментов да от соседей не прячась.
- От соседей тебе не надо прятаться. А от … этих?
Виктор сел на стул и посадил на колени Светлану
- Боишься за своего старика… Родная моя, не волнуйся! Не такие, как эта мелочь беспортошная, скажут, что я отошел от этого. А его Натаха настропалила. Да ты не бойся. Может, он и тявкает много.… Дык, не укусит – побоится.
Словно вспомнив что-то, всплеснул руками.
- Да что ж это я? … Гостья в доме, а хозяин разговоры затеял! Пойдем-ка. Я тебя покормлю.
- Да я у тети Липы ужинала. И не хочется мне. Я все думаю про этого типа. Ведь, похоже, это его я боялась, когда сюда шла. Пожалуйста, скажи: зачем ты к нему заходил?
- Вот настырный ребенок! … Что мне его бояться? Я серьезным людям свое слово сказал. Уж за четверть-то века слово мое что-то, да значит. Сказал – сделал. А ты «Калины красной» боишься? Так я тебе вот что скажу: не те сейчас воры. Разве ж настоящий вор работать пойдет? Разве позволит себе с семьей жить? Димон взял разок, что не заработал, да на том и попался. Серьезные люди с ним дел иметь не будут. А сам он побоится меня пальцем тронуть – догадывается, что может быть дальше.
- Зачем же ты к нему заходил?
- Он любитель по ночам шляться. А ему надо было со мной поговорить. Что Натаха уехала – он знает. Значит, тихо бы не пришел. А ну, как тебя бы среди ночи разбудил? Тогда бы ты еще больше испугалась бы. Ну, теперь поняла, любушка моя? Прости, ежели все-таки заставил волноваться.
- Нет. Теперь я спокойна. Действительно – испугалась, что может что-то случиться, раз ты по-другому жить стал.
- А чтобы и я спокойным стал, хоть чайку попей. У меня – особый чай! И в магазинчик я сбегал, как к тебе шел. Так что чай будет – на разнотравьи и с твоими любимыми печеньками. Не забыл еще – какие тебе нравятся.
Света прошла в комнату, а Виктор принялся «колдовать» на кухонке. П дому разносился запах зверобоя, девясила, кипрея и еще каких-то других цветов.
Виктор принес чашки в комнату.
- Вот, в прошлом году еще собрал. Все как-то забывал тебя угостить. Сейчас печеньки принесу – и совсем хорошо будет.
Светлана пила сказочно-вкусный чай и любовалась Виктором. Вернее, это был молчаливый разговор, в котором не нужно было ни слов, ни обычного понимания – игра чувств и тишины.
И только когда ей стало казаться, что в комнате зацвели цветы а из ее рук взяли чашку, до ее сознания дошло, что она засыпает.
Виктор помог своей ласточке раздеться, укрыл одеялом и погладил возлюбленную по ее русой голове.
Она взяла его руку, поцеловала пальцы и улыбнулась, окончательно засыпая.
Светлана снова была на том острове, где когда-то цвели нарциссы. Теперь ей показался на той стороне луговины разрушенный дом, от которого осталась только груда разбитых старых кирпичей, да осколки стекла и черепицы. Отвернувшись от этого зрелища, она увидела невдалеке человека, очень похожего на Виктора. Он ждал ее. Женщина попыталась его догнать, но не смогла. Они вышли из леса и спутник Светланы остановился, молча указывая вперед. На ее попытку вновь приблизиться к нему он отрицательно покачал головой и ушел в лес.
Утром они оба чуть не проспали: он – на работу, она – в администрацию. Быстро собравшись, они поймали попутку и доехали до поселка.
Возле общежития Виктор поцеловал спутницу в щеку и растормошил ее волосы.
- Ну что, мой рыжий котенок, твои страшилки вчерашние ушли?
Светлана только кивнула в ответ, поправляя прическу.
В администрации ей снова отдали только часть зарплаты, что теперь ее обрадовало: она еще увидит своего Хищника. А, значит, сон не скоро сбудется, если сбудется вообще.
Глава 4
Вот уже несколько дней в городе шли дожди. В день своего приезда Светлана хотела встретиться с Геной, поговорить. Она уже устала считать своими двух мужчин, не имея возможности жить ни с одним из них. Гена из-за непогоды был болен и от встреч отказывался.
В этот день дождь закончился, но Светлана не стала звонить. Вечером из трубки раздался возмущенный голос Геннадия:
- Что ж ты не приехала? Солнце целый день светит, а я из-за тебя гулять не поехал. Все думал: «Вот сейчас Света позвонит…» Ты ж говоришь, что моя мама не всегда мне про твои звонки рассказывает. Судя по сегодняшнему дню, ты и не звонишь сама, только зря наговаривать любишь. Да и зачем я тебе: ты ж недавно своего деда видела.
- Интересно, а кто у тебя, вот уже почти неделю, встречи выпрашивает? В подъезде бы тебя дождь не намочил. А, если бы меня в квартиру пустили, не надо было бы тебе с кровати подниматься. Так что не перекладывай с больной головы на здоровую. А Виктор уж здесь совершенно не причем.
- Ну, про деда я погорячился, - примирительным тоном отозвалась трубка. – А про маму ты сама знаешь – не любит она тебя. Что я с ней могу поделать? Завтра хоть придешь? Обещали солнце. Можно в парк прокатиться.
- Ах, Гена, Гена! Парки, подъезды … Я же совсем недавно твоей женой была. А сейчас снова – как школьники встречаемся. Она, ведь, не вечная. Да и здоровье – не то. Так почему же не хочет помощницу взять? Ей и любить меня не обязательно. Достаточно того, что ты меня любишь. Если, конечно, любишь.
- Что ж ты меня к себе не берешь? Раз ты такая смелая, что моей маме указываешь – что делать, значит, ты и свою сможешь на место поставить. Или ты только с другими такая смелая?
- Да причем здесь «на место»? Тебе известно, что у меня брат – тоже инвалид. Только – по нервам. А теперь посчитай. Брату положена отдельная комната. Плюс – нам с тобой нужна отдельная: тебе положено и от брата прятаться. Плюс – сын уже большой, ему свой угол нужен, возможно – комната. Плюс – матери комнату, чтоб и нам не мешала и ее не беспокоить. Где ж взять четыре комнаты, если их только две? А у тебя можно так: нам – комнату, твоей маме – комнату, а сыну и в зале неплохо будет. У вас-то не надо прятаться от моего, не всегда спокойного, брата.
- Ах, вот оно что! И тут моя мама права оказалась. Не я тебе нужен, а квартира! Сама же сказала, что мама моя – не вечная. А ты в курсе, должно быть, что таких, как я – «смертниками» называют. Ты ж еще тогда, в больнице, увидела – ко мне одна старая мама ходит. Вот и решила «к рукам прибрать». А ведь какой «несчастной овечкой» прикинулась: от мужа-изверга ушла с малым дитем… Вот и ждешь – умрем я и мама, а ты будешь в нашей квартире жить. Может, и меня бы расписаться уговорила, пока я жив.
Светлана заплакала от обиды. Ведь она действительно уже хотела предложить Геннадию расписаться, если бы он сказал: «Люблю тебя!». Но по другим причинам нужна была эта роспись ей, уже «обжегшейся» на «счастливой семейной жизни».Она подумала, что законную жену свекровь уже не будет встречать, кинув грязные тряпки на лестничную клетку – на потеху и позор соседям. А слова Геннадия о смерти болью полоснули сердце. Он и в этом был прав: она знала – как таких называют. Но ее восхищало его жизнелюбие, которое и ее согревало. Когда они познакомились, именно его пример заставил ее изменить свое страшное решение. Никто так и не узнал – почему ребенок с обычной легкой простудой попал в больницу. А лезвиями стал бриться ее брат, не зная истинной причины их появления в доме. Ей – двуногой, здоровой, молодой женщине – стало стыдно отказываться от жизни. Ей – неверующей и уже ни во что хорошее не верящей оставался шаг до отрицания Любви и самого Бога. Теперь же она – окрыленная любовью, бежала в палату к своему Гене забыв, что недавно валялась на полу с переломанными крыльями, жизнью и выбитыми зубами.
А сейчас ее обвиняет тот, кто научил ее простому счастью – Жить. Тот, к кому, как ей казалось, испытывает самую светлую любовь.
- Как ты можешь так говорить? - Сквозь слезы убеждала его Светлана. – Я хочу жить с тобой – только и всего. А если… А если с тобой что случится… У тебя же есть и сестра и брат!... Ты думаешь, я способна отобрать, что не мое?... Я ТЕБЯ считаю моим. Но твоя мама… Мне тобой приходится с ней делиться. Вот что я не хочу делать … Я и в деревню поехала – чтоб ты только мой был. Я тебя нихочу никому отдавать!!!
Но трубка не унималась, не обращая внимания на слезы Светланы.
- Конечно! Когда ты поняла, что с этой квартирой тебе не «светит», ты другую жертву нашла: деда древнего, к тому же – пьяницу. Но там – люди ушлые. Не надейся! Тебе и там ничего не достанется!
Светлане вдруг показалось, что телефонная трубка раскалилась. Ничего не оставалось делать, как закончить разговор и избавиться от того, что приносило боль. Не обращая внимания – куда положила трубку, да и вообще, что-либо плохо соображая, на негнущихся ногах, Светлана прошла в зал и упала на диван. В повисшей трубке еще что-то кричали. Потом оттуда донеслось: «Да пошла ты…!» И был дан четкий адрес.
Слез уже не было. Боли не было. НИЧЕГО НЕ БЫЛО!..
Так вот, что видели люди! Благодарность, любовь – они принимают за тонкий расчет. То, о чем она никогда не задумывалась, приписывали ее каким-то «коварным планам».
Да, она любила и Акулинино и Криволучье. Но только потому, что там были ее Хищник и Гена.
Ей больно было представить, что эти дома опустеют без дорогих ей мужчин. Не меньшая боль ее ждала, когда она пыталась представить их мертвыми.
Сережа тихонечко подошел, присел рядом, положив голову ей на локоть. Потом побежал к бабушке.
- Мама не спит и не плачет. Мама с телефоном полугалась. Гена какой-то. Ба! А это не наш дядя Гена. Наш дядя Гена маму не лугал. Выласту – всех побью!!! Девочек обижать незя. Мама – моя девочка и ты моя девочка. Тока бойсые. Я тоже такой буду.
Весь вечер Сережа изо всех сил старался не шуметь.
Целую неделю Светлану не отпускали мысли о том разговоре. «Почему он так говорит? Неужели и сам так думает? Зачем она его против меня настраивает? Надеется, что другую найдет? Кто же согласится, не любя, на жизнь с человеком, над которым висит это страшное слово: «смертник»? Если только… Но ведь именно это он и сказал: « Не я, а квартира». За что?»
В пятницу вечером к ней подошел мастер – полная женщина лет 60-ти, которую рабочие «за глаза» называли: «наша курушечка»
- Золотко, что-то на этой неделе какая-то … м-м-м-м-м … невеселая была. А сегодня, и вообще, завял наш Светик-цветик. Уж не приболела ли ты?
- Нет, Татьяна Ивановна. С другом поругалась. Очень заметно?
- Да ты сама не своя. Красавица, не печалься – вон как на тебя наши грузчик да слесарь смотрят. … А, может, его ревность заела? Он у тебя, я слышала, м-м-м-м-м … не совсем обычный (ты уж извини – слухами земля полнится). А ты у нас вот какая!
- Вряд ли ревность…
- Она самая! И чего этим мужикам надо? Обстирывай, еду готовь повкуснее, развлекай.… А они все не довольны! Вот что, девонька! Давай-ка я тебя на недельку отпущу. Отдохни, с сыночкой куда сходи. Лето, все-таки. А то … Ну, какая из тебя работница будет, ежели и дальше так? Вот, прямо с понедельника и отдыхай.
По дороге домой Светлана думала над словами Татьяны Ивановны. «Может, она и права: все дело – в ревности. Он же постоянно деда напоминал. Ну, не мог он серьезно так про меня думать! Значит, если я не буду ездить в Акулинино, если расстанусь с Виктором…» Тут она поняла, что ей невозможно это сделать. Необходимо было или уговорить, или заставить саму себя. «Ну, да: Гена не знает, что ты сама предлагала Виктору оставить дом Наталье и уехать к тебе. Но ведь этого и никто не знает. Представляю, сколько «доброжелателей» будут объяснять твоему Виктору - зачем он тебе нужен! А, может, уже говорят. Конечно, он не поверит! Но сколько таких разговоров будет? Даже если у него хватит ума и терпения не обращать на сплетни внимания, ты о нервах его подумала? Вспомни, с какой болью он смотрел на тебя, когда ты про себя сплетни узнала. Мало тебе?
И еще в одном твой Гена прав: не «светит» тебе! Ты с Виктором жить хочешь? А Наталья? В гареме жить собралась? А не противно? Виктор-то тебе не противен. … А то, что он будет приходить к тебе после ласк пьяницы? И еще.… Извини за подробности. Под старость у алкашей кое-что ослабляется. Не противно будет лежать на мокрых простынях? От него ты примешь любые неудобства? А на том, что было сделано ей? И еще …»
«Достаточно! – прервала она сама себя. – Еду сегодня же! Хотя нет. Последний автобус вот-вот уйдет, а я не успею предупредить маму. Решено! Поеду завтра».
Светлана убедила маму, что ей необходимо на выходные уехать в Акулинино. Даже предлагала повезти Сережу – отдохнуть в деревне. Но, раз дочь едет по делам, внука решено было оставить в городе.
Как же долго тянулась ночь! С первыми лучами июльского солнца Светлана отправилась в дорогу.
В комнате на кровати поверх одеяла, лежал Виктор. У Светланы внутри все похолодело: «Жив ли?». Все, что она так хорошо отрепетировала, испарилось вместе с решительным порывом расстаться.
Она прижала руку к его груди – сердце бьется. «Значит, спит!» - обрадовалась гостья. В ту же секунду Виктор, не открывая глаз, схватил ее руку. В открывшихся на ту, что стояла над ним, глазах менялись чувства: от удивления и недоверия к радости и нежности. Он улыбнулся, но улыбка получилась грустной.
- Хоть насмотрюсь на тебя.
- Витенька! Что случилось? Уж не заболел ли? Где Наташа и Дик? Почему двери пораскрыты, а окна даже зашторены?
Он попытался подняться, но сил не хватало. Гостья уже пожалела, что задала сразу столько вопросов: собеседнику тяжело будет на них ответить. Светлана поправила подушку, помогла возлюбленному принять удобную позу и, положив руку ему на губы, произнесла:
- Витюш! Я попробую догадаться. А ты дай знак: «Да - нет» Так тебе легче будет. Ты болен был уже вчера. Наталья ушла вечером и еще не приходила. Дика соседка взяла. Ты говорил, что она его берет, когда бычка своего на дальний луг водит. Была она сегодня утром – Дик надолго у нее не останется. Двери закрыть не смогла, или проветрить решила.
Виктор поцеловал ее пальцы, все еще лежащие на его губах и тихонько убрал ее руку.
- Все так, моя умница. Вчера утром с Натахой поругались, а, ближе к вечеру, сердечко прихватило. Думал – помру. Чего-то сильно шарахнуло. Бригадирша таблетки какие-то дала. Вроде, полегчало. Да сказала, чтоб в понедельник к врачу шел. А для меня – что менты, что врачи: одни посадить норовят, другие – положить. Да уж и к чему идти-то: не болит уже. Только слабость проклятая... Вот, хотел подняться – тебе хоть чайку заварить, да тело не слушается.
У Виктора на глазах выступили слезы. Не хотел он, чтобы Светлана видела его таким. Ему было легче переносить собственные мучения, чем понимать, что этим он доставляет боль ей.
- Витюша! Ну, что ты? Тише, тише! Что подняться не можешь – из-за этого? Я же знаю: ты сильный! Вот выздоровеешь, и снова за тобой молодые угнаться не смогут.
Она успокаивала любимого, а сама думала: «Вот как такого лечить? Может, здесь бабушка-травница есть? А если про бабу Таню спросить? И старенькая, а вон какая трудяжка! Да и самогон делает особенный – вкусный. Я, хоть и не любительница этого, да от рюмочки ее самогоночки редко когда откажусь. Видимо, чего-то в травах да настойках она разбирается».
- Витюш! А если у бабы Тани спросить? Может, она слабость твою убрать поможет.
- Так Натаха туда вчера и ходила. Танька сына своего первый раз сама подняла. А потом он моду взял – по врачам шататься.
- Я сбегаю туда? Быстренько: туда – сюда.
- Только возвращайся побыстрей! Я замучился тут один валяться!
Светлана поцеловала его нос и улыбнулась.
- Я постараюсь.
Небольшой, чистенький домик бабы Тани стоял по соседству с домом Виктора, если не считать маленького прудика, от которого жарким летом оставалась небольшая лужица. В ней сейчас копошились гуси бабы Тани – вот из-за них дверь в террасу дома Виктора обычно была закрыта.
Света постучалась в дверь в дверь соседкиного дома.
- Не заперто! – раздался в доме мощный женский бас.
- Привет, баба Таня!
- Здравствуй, егоза! Витька послал за чем? Ежели за самогонкой – так нету: Гришка последнюю забрал.
- Нет, не за ней. А Наталья у Вас была? Ничего не говорила?
- Была. Вот Гришаня-то и самогонку и Натаху забрал. Так, паразитка, домой и не пошла? Ну, Витька! ... А что случилось-то?
- Витя вчера вечером заболел. И, кажется, сильно.
- Витюшка?! Батюшки-святы! Да как же это? Ох, говорила я – не нужна она ему: заведет она его в гроб! Другую ему! Да хоть тебя. Уж как он про тебя рассказывает: прям светится весь! А что возраст, так у нас на Руси и не такие семьи были, да в ладу жили. А что грешил много – так в церкву сходите – отмолите. Он хороший, Витюшка-то наш! Только не с теми ватажился. Ой! Что ж я дура старая?! Говори – что у него?
- Сердце. Таблетки ему какие-то дали. Боль прошла, а слабость осталась. Так Вы его утром видели.
- Ох, не знала я – спал он! Я б сразу-то из дома настоечек-то и принесла бы. У меня и на спирту и на родниковой воде есть. Мне воду Серенька мой привез перед больницей.
- Что ж он в больницу лег, если Вы про травы знаете?
- А не давалась мне хворь! Знать, не мне его лечить. А там он работу еще нашел, о какой и не мечтал. Знать, Господь его болезнью жизнь ему улучшил. И такое бывает.
Пока они разговаривали, баба Таня прошла в кухоньку и принялась копаться в своих ящичках да полочках.
- Вот – самое оно! Веди теперь. Будем твоего Витю поднимать.
Войдя в дом, Светлана крикнула:
- Витюш! К тебе гости!
Виктор взял свою заботницу за руки, притянул к себе и шепнул на ушко: «Спасибо, лапушка!»
Выскользнув из комнаты, Светлана пожалела, что в доме не было икон. Закрыв глаза, она прошептала: «Господи! Помоги ему! Не забирай!»
Через несколько минут в кухоньку вошла баба Таня
Оклемается Витюшка. Теперь ему поспать надо. Иди, убаюкай его. А завтра за молоком приходи. Ранехонько. Чтоб он от моей Куколки сразу выпил. Утреннее молоко – лечебное. А, ежели что приключится – сразу ко мне. Да Наталье не давай завтра с ним ругаться. Все поняла, заботница?
- Спасибо, баба Таня! Все. Я Вас провожу?
Иди – Витюшку баюкай.
Светлана прикрыла дверь и вернулась к Виктору.
- Витюш! Тебе поспать надо.
- Лапушка! Белый день на дворе, а Витюшке твоему – спать???
- Баба Таня сказала.
- Ну-у-у.… Быть по тому. Тогда ляг со мной. Может, я и усну. Светлана, не раздеваясь, легла к Виктору, а он положил голову ей на грудь и обнял. Гладя его редкие кудряшки, она баюкала: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш, ш-ш». Когда умолкала, переводя дыхание, он просил:
- Еще! Еще!
Дождавшись, когда он уснет окончательно, она выскользнула из его объятий и принялась разглядывать бумаги, в беспорядке лежавшие в тумбочке, на которой когда-то обитал телевизор. Среди этой кипы были три фотографии: молодых Натальи и Виктора по отдельности и те же, но смонтированные в одну. Кстати, увеличенная копия этой – смонтированной – была единственным (если не считать махонького градусничка в форме гитары) украшением стен, давно не крашенных и не мытых. Виктор спал и Светлана решила погулять по саду. На всякий случай оставила на столе записку: «Витюш! Я не ушла. Я в саду».
Можно было только догадываться о грандиозных весенних планах хозяев огорода: вся свободная от деревьев земля вскопана. То там, то тут виднелись колья с процарапанными на них словами: «Капуста», «Фасоль», «Кабачки»… Вот только не было ни овощей ни грядок. И все же, в самом дальнем углу сада нашлись три маленькие, относительно чистые грядочки: с помидорами, огурцами и укропом. За садом, рядом с соседской красавицей-картошкой торчали в пять рядов остатки обеда колорадских жуковжуков – полузасохшие былинки без цветов и листьев. От такой картины Светлане стало грустно и она вернулась в дом.
Виктор спал, широко раскинув руки. Светлана легла рядышком, положив голову ему на плечо.
Поздно вечером, устав и пить и гулять, вернулась Наталья. Свалив на своем пути все, что не было прибито к полу, или стенам, и высказав все, что она думает о «косорукой шакальей морде» мужа, его супруга принялась в темноте искать на кровати свободное место.
- Витька! Двигайся! Точно сдох, штоль! Не-е-е-е! Не Витька! Брысь, кто разлегся! Я тя, шалава, ща…
Пьяная дама попыталась стащить Светлану с кровати, но с первой попытки это не удалось.
Второй попытки тоже не получилось: Светлана встала и сама толкнула Наталью на стоящий рядом диван. Затем наклонилась и негромко сказала:
- Сегодня ты спишь здесь. Попробуешь полезть к Витьке – за волосы из дома вытащу и на дорогу брошу. Проспишься – завтра поговорим. А сегодня лежи тихо! Поняла?
- Ага! «Внучка» приехала»! Своего полудохлого «деда» от меня защищает! А я ему – жена, а не б…
- Заткнись! Я добрая, но за себя сегодня не отвечаю. Завтра поговорим – кто его полудохлым, как говоришь, сделал.
- Да я …
- Заткнись, сказала! Спи!
Солнце еще не вставало, а к бабе Тане пришла Светлана.
- Молодец, егоза! Как там твой болявка?
- Спит. Я ненадолго. Наталья вечером явилась. Как бы не случилось без меня чего-нибудь.
- Прав Витюшка, что заботницей тебя называет. … На вот. Да беги к своему ненаглядному.
Когда гостья ушла, баба Таня вздохнула
- Бедная девчушка! Ведь Натаха убить Витьку хочет, а он и не замечает. А эта так для него старается. Да не с ней он будет свою последнюю минуточку.
В доме Виктора все спали. Светлана принялась будить Виктора.
- Витюш! Проснись! Попьешь и опять спать можешь. А сейчас просыпайся!
Повредничав немного, Виктор выпил молоко и снова завалился спать. «Как дитя малое!» - улыбнулась Светлана.
На диване, с кряхтением да охами, заворочалась Наталья. Открыла осоловелые глаза и уставилась на Светлану.
- Королева!... Похмелиться дай!
- Да у вас, похоже, нет ничего. Ты, ведь, от бабы Тани ничего не принесла.
- А ты на что? Чего, с пустыми руками приехала? Или все уже без меня выпили?
- Наташ! Виктор болен. О каком алкоголе ты говоришь?
- Чё? Правда болеет? Так принеси самогоночки – полечи. Заодно и меня.
- Нельзя ему! Это его убьет! А ты, вместо того, чтоб пить, за мужем бы следила. Пока ты шлялась, он чуть не умер.
- Если б не ты – давно бы сдох! И тебе и мне проблем бы меньше.
- Наташ! Заткнись! Если не нужен – давно б ушла!
- Тебе отдать? Накось – выкуси! Что я – не знаю: зачем тебе старик нужен? А я в этом доме восемь лет на этого алкаша горбатилась!
- Да забирай дом! Только Витьку в покое оставь!
- Ты чё? Меня за дуру держишь? Ты хозяина дома себе заберешь, дождешься, пока сдохнет … а то и поможешь убраться. А потом: «Топай, Наталья, на все четыре!»
- Да ты! … Так вот ты что? …
От возмущения у Светланы не хватило ни воздуха, ни слов.
Не помня себя, она схватила первое, что попало под руку, и ударила Наталью.
- Да я сама тебя убью, а Витю изжить не позволю! Я уйти сама хотела, думала – ты его любишь! Если нет – чтоб тебе дом отдал, да ко мне пришел. А ты. … А он с тобой возится, жалеет … Сдохни сама!
Светлана еще раз замахнулась, но кто-то схватил ее сзади за руку.
- Ласточка! Не надо! Она всегда такая, когда не похмелится. Все мне смерти желает. Дай, если есть, ей денег. Сходит, похмелится – подобреет.
- Витюша! Тебе же нельзя ни вставать, ни волноваться! Прости меня: ты в соседней комнате, а я тут крик подняла!
- Дай ты ей денег и проводи меня. Боюсь – назад я уже один не дойду. Капельки Танькины остались – дашь мне их.
- Вот-вот, Витек! Пусть дает денег! Неча задарма по гостям ходить!
Виктор, уже собравшийся с помощью Светланы пойти в комнату, обернулся и слишком спокойно произнес:
- А не заткнулась бы ты? Ведь соберу последние силы. … До тюрьмы-то меня не довезут.
Светлана вздрогнула от этих слов.
Добравшись до кровати и выпив лекарство, Виктор спросил:
- А у тебя есть деньги-то? Если что, возьми…
- Эй! Любовнички! Мне долго еще ждать?
Светлану снова передернуло – на этот раз от омерзения. «Когда же ты упьешься?» - тихо сказала она.
Виктор схватил Светлану за руку.
- Ласточка! Некуда мне ее гнать! А уж. … На мне и так полно грехов. Не хочу еще и этот брать.
Женщина только вздохнула в ответ.
- Это – твоя жизнь. Только Наталье она не нужна.
«Больная» так обрадовалась возможности «вылечиться», что поцеловала «спасительницу» в щеку.
- Только не напивайся! – крикнула Светлана ей вслед, - пожалуйста! – закончила она фразу захлопнувшейся двери и вернулась в комнату к Виктору.
- Наталья «лечиться» пошла.
- Маленькая моя, подойди сюда! Тебе уехать надо. Со мной все в порядке будет, а вот за тебя я беспокоюсь: от Натахи можно всего ожидать. Она и ментов вызвать может, пока трезвая. Я скажу, что это я ее «приложил». К нашим «разборкам» они уже привыкли. Успокой старика: уезжай.
- А меня кто успокоит? Ты ведь болен!
- Ежели уж что – тебе позвонят: обещаю. Но я попытаюсь не доводить до слез мою маленькую заботницу. Я люблю тебя!
Светлана обняла его, прижавшись щекой к его плечу.
- Я тоже!
Подождав немного, Виктор снова сказал:
- Уезжай, Малыш!
Жаркий солнечный день был так не похож на настроение нашей путешественницы! Не сумев расстаться с Виктором, она умудрилась прибавить забот больному человеку. С такими мыслями она зашла в автобус.
Сидящая впереди нее девушка прихорашивалась перед выходом в город, глядя в зеркальце. Солнечный луч, отразившийся от зеркальца, заставил Светлану зажмуриться и неожиданно поднял настроение: «Все будет хорошо! Вот почему-то именно сегодня мне кажется, что все изменится».
Дома ее встретили, странно улыбаясь, и со словами: «Хорошо, что ты сегодня приехала!».
Утром на столе возле кровати красовался листок, на котором был изображен неизвестный науке зверь – смесь зайца, кота, медведя и льва. Стоя на толстых задних лапах и согнув одно ухо, он моргал одним глазом и улыбался во все свои разномерные щеки. Подпись под рисунком объясняла название этого зверя: «Мама – лев!». Этим объяснялись и уши и щеки и то, что лев – на задних лапах: сын хотел нарисовать самую красивую, добрую и веселую львицу в мире.
Тут только Светлана вспомнила про свой день рождения. В общем-то, она никого не собирала, и день был будний. Но что-то говорило ей, что сегодня ее жизнь в очередной раз изменится.
Проснувшийся сын подбежал к Светлане и крепко ее обнял. Очень стараясь не картавить, произнес:
- С праздником, мама! С днем рождения!
В кухне уже дирижировали оркестром посуды и техники, от которого, помимо мелодии бульканья, стука и урчания, в зал доносился букет ароматов, появляющихся в квартире только по праздникам. «Кажется, все же – праздник будет. – подумала Светлана, набирая номер Геннадия.
- Ты меня разбудила! – Без «здрасти», недовольным тоном произнесла трубка.
- Извини. Ты ко мне приедешь сегодня?
- А зачем это?
- Так у меня, вообще-то, сегодня – день рождения…
- Поздравляю, но не приеду. Конечности разболелись.
- Тогда, может, я – к тебе? Мама и попозже стол накроет: завтра мне еще не на работу.
- Сказал же – болею! Развлекайся! А сейчас я бы хотел поспать.
- Ну что ж, отдыхай, – сказала Светлана уже телефонным гудкам.
Вечером, когда сели праздновать, в дверь позвонили.
- Приехал-таки! – обрадовалась Светлана. Но для точности спосила:
- Кто это?
- Открывай, лиса! Медведь пришел!
На пороге стоял ее друг детства – Айрат.
- Я не опоздал? Это – тебе. Всем – здрассти!
Света поцеловала друга в щеку.
- Совершенно не изменился!
После застолья Айрат подошел к Светиной маме.
- Ольга Николаевна! Можно – я уведу Вашу дочку? Не беспокойтесь – доставлю, как Золушку: в 24:00.
- Конечно, погуляйте! Сереньку я уложу. Он уже и так уморился.
Друзья бродили по Туле, говорили обо всем. Айрат деликатно обходил темы, неприятные его спутнице.
Мама встретила Светлану неприятной новостью
- Звонил Гена. Хотел с тобой поговорить. Когда узнал, что ты гулять ушла, наорал на меня и на тебя. А ведь я ему не сказала, что ты не одна ушла. Ох! Будет тебе завтра! …
- Так он сам виноват. Это мой день, а он только «поздравляю» ограничился.
На следущий день Светлана позвонила Геннадию.
- Ну что, нагулялась? Права была моя мама! Зачем тебе инвалид безногий? Ты ж у нас погулять любишь. Тебе ж не важно – с кем. Нашла уже кого? Теперь ему будешь про «любоф» мозги полоскать? Шалава ты! Шалава и есть!
Во время этого монолога чувства Светланы сменились от злости до полного безразличия. Она даже не удивилась коротким гудкам.
- Можно считать развод состоявшимся, - сказала она, положив трубку.
Вечером снова зазвонил телефон. Светлана ожидала услышать новую гневную тираду Геннадия.
- Малыш! Что ж ты мне не сказала? Поздравляю, моя рыжая! Чтоб и у тебя и у Сереньки здоровья много было! Как вчера отпраздновали? Друзья приходили? Погуляли? Как там твой Гена?
- Витюш! Погоди! За поздравления спасибо! Гена не приехал – заболел. Друг детства объявился. Вот с ним и за столом посидели и по городу побродили.
- Вот и славно, что отдохнула! А Генка пусть поправляется.
- Ты-то как? Как там с Натальей?
- Здоров, кажись! Натаха угомонилась, как похмелилась. Да что мы с ней? Отжили свое. Ты – молодая, тебе еще жить.
- Ты так говоришь, будто случилось чего.
- Ну говорю же – все в порядке. С днем рождения, моя … моя рыжая заботница!
- Спасибо! – прошептала Светлана телефонным гудкам.
Улыбаясь неизвестно чему, женщина уснула. Что ей приснилось – она не помнила. Да ей и не надо было.
Вместе с первыми лучами солнца начиналась ее новая жизнь.