Вселенская Церковь

Лада Негруль
Грядущее на все изменит взгляд,
И странностям, на выдумки похожим,
Оглядываясь издали назад,
Когда-нибудь поверить мы не сможем.

                Б.Пастернак


 
Я лежу на кровати и у меня болит голова. Я несчастный больной, который совершенно не верит в призраки. Почему же именно у меня?!.. Я вообще не доверяю потустороннему, я – атеист, стихийный… или убежденный, не знаю. Почему они ворвались в мою комнату, а не к соседям?” – это все мои мысли, я их думаю.

Но вслух ничего не произношу и лежу, затаившись, потому что вдруг это все-таки не призраки, а воры, и я просто проспал момент, когда они, вскрывая дверь, гремели отмычками. От боли в голове все тело болит. ...Воры или привидения? И тут:

“Дорогой друг, я очень рад вас видеть. Поверьте, я долго ждал чего-то подобного. И хотя мы незнакомы, я догадываюсь, что вы – ОТТУДА...”, – тот, который первый заговорил, похож на инопланетянина, хотя я никогда не видел инопланетян. А второй пожал ему руку и даже бороду свою погладил от удовольствия, открыл рот и стал как-то восхищенно заикаться:

– А вы... вы... Неужели... Какая удача! Мне довелось собственными глазами... Я мечтал. Вы сейчас же, немедленно все, все должны мне рассказать!

Наверное, я не выспался. “Оттуда”! Вор из-за границы?.. Тайные агенты устроили у меня на квартире явку? Вот оно что. Надо будет сходить к психиатру. Какой позор, ведь не так много лет и никогда не был предрасположен. Сейчас попробую что-нибудь сказать вслух, произнесу: “Извините, что вы здесь делаете?..” Глупо начал. Может поэтому никакой реакции? Не слышат или делают вид? Совершенно игнорируют мое присутствие, как будто я тумбочка какая или стул. Кстати на стул один сел, другой – в кресло. Могут ли привидения сидеть? Надо будет почитать про это.

Один, тот, что с черной бородой, все время взбудоражено вскакивал и любовался своим собеседником, как картиной, потом на время присаживался:

– Ну, ради всего святого, скажите, когда?! Будет ли конец всему этому ужасу? Когда же, наконец, наступит время, в надежде на которое я и братья мои преодолеваем столько преград?

Тот, что с глазами инопланетянина, протянул вперед руку и остановил собеседника, мол, “понял, не продолжай”. Но сказал совсем другое и серьезно так:

– Любимый, – говорит, – друг. Не знаю и не могу знать. Ведь у меня есть только будущее, и нет ни прошлого, ни настоящего. Мое время существует еще только в возможном. И потому я ничего не смогу сказать вам о количествe лет, ибо у меня, так скажем: “полный провал в памяти”. Кстати, именно вы и можете отчасти его заполнить. Сами-то вы откуда, по шкале времени, если в точных цифрах?

Наверное, я пропустил начало разговора и потому ничего не понимал...

– Дело не в цифрах. Я бы ответил так: я оттуда, где разместился центр времен и событий. Я из той эпохи, в которую сошел Он сам! Представьте, я видел Его как сейчас вас, живого. И даже более реально. Потому что Он был рядом, настоящий Человек. А вы, я прошу прощения, все-таки призрак... – это второй сказал и сел, потому что до этого все время вскакивал. За ним следом и первый разразился речью:

– Да, мы с вами призраки, – так прямо и говорит, сознался. – Меня еще нет, вас – уже... Но и я вижу Его всегда, причем так, как не можете вы.

Значит, все-таки призраки. Только зачем они все время говорят про какого-то “его”, да так еще значительно, с этаким ударением...

Чувствую себя нелепо, как будто подслушал по случаю чужой телефонный разговор. Дурацкое ощущение: и слушать ни к чему, чепуху говорят. И тема тебя не волнует как их. А трубку повесить жалко – не каждый же день удается что-нибудь подслушать. И неудобно, и втягиваешься, и глупо, и интересно, чем кончится. О, бородатый заговорил. Послушаю:

– К делу. Неизвестно сколько нам отпущено... ну этого, в чем мы находимся, как вы сказали, “настоящего”, которого нет ни у вас, ни у меня. Поспешим же переговорить о главном. Прежде всего, скажите, как там поживает наша Община, те, кого у нас совсем недавно начали называть христианами, ведь я к ним принадлежу.

Ну, вот и все. Если мне начали являться призраки, которые про христианство рассуждают, надо серьезно заняться здоровьем. Я знал, что этим кончится телегипноз. Ведь каждый день по всем программам различные “преподобия” ездят по стране и с кем-нибудь встречаются, а потом нас, мирных жителей, агитируют “за Бога” как раньше “за коммунизм”. Вот и доагитировали до “церковной” горячки, если такая есть…

Почему-то голубоглазый прореагировал не так как я. Он удивился, поднял брови, глаза открыл широко, хотя шире чем у него некуда, и улыбнулся от полного своего простодушия: “Как вы, – говорит, – сказали: хри-сти-ане? Я не знаю таких, как же в таком случае могу поведать вам об их судьбе”.

Тут второй весь прямо всполошился: “Не пугайте меня, – говорит, – не может быть, чтобы победили силы темные... не хочу. Но если не сохранилось даже само название... Как это Церковь могла “потеряться” в дебрях времен? Что-то у нас с вами не сходится”.

Первый вместо ответа вдруг исчез и появился в другом конце комнаты, и хоть бы что, спокойно так, будто ничего странного и не делал – чудик.

– Мне, – заявил, – так удобней думать, – сам догадался разъяснить, а то его дружок был озадачен не меньше моего. – Это нервы хорошо успокаивает, вы попробуйте... – снова исчез и снова появился, – вы ведь что-то потеряли, и что-то, я догадываюсь, важное, вот я и переживаю за вас.

И тут второй, призрак горячий и очевидно с характером, совершенно откровенно вспылил:

– Это, – вскричал, – я потерял?! Это у меня подевалось?! Куда вы дели целую религию, движение, предвещавшее всеобщее благо? Я признаю, что наши общины пока немногочисленны, но они с каждым днем расширяются. Да, сейчас они плохо, почти никак не организованы, у них нет социального статуса, своего места в обществе. Элементарна их структура, но она есть. Да и сила наша отнюдь не в социальной приспособленности, а в сути веры. И пусть глава Церкви был распят, ушел с земли, но ведь оставил Себя, так и сказал на прощание, мол, оставляю вам этот хлеб и вино, как Свою плоть и кровь (как Себя Самого, то есть). Зачем вообще вы нужны, кому понадобится ваше будущее, – он совсем разошелся, – если оно без смысла и назначения?! К чему все эти фокусы, демонстрирующие ваше умение владеть собственным телом вплоть до беганья через стены?.. – он даже начал задыхаться, так рассердился.

Вот кричит этот призрак, а, по-моему, при наличии умного вида, они оба недалекие. Один никогда не слыхал, что такое церковь... Другой тоже хорош. Я с моими куриными мозгами понимаю и то больше. “Общины”! Церковь – это такое величественное здание, на нем купола…

Еще институт религиозный так называется, ну, организация. Она имеет свои чины – пониже и повыше. У нас даже в газете про чины церковные печатали. “Немногочисленны”, – это они тоже загнули. Куда ни плюнь, у нас одни христиане, баптисты, адвентисты, православные, католики, всех не перечтешь. Во. Скоро закон Божий смогу преподавать.

Нет, никак он не может успокоиться: – Отказываюсь, – злится, – жить в будущем без моего христианского братства. Признаю, что мы грешны, несовершенны, не умеем по-настоящему любить, но мы хотя бы пытаемся, тогда, как среди неверующих и иноверцев царствуют только неприязнь, раздражение, отвращение и равнодушие к жизни.

Первый, как мне кажется, призрак более уравновешенный и мудрый, выслушав эти бурные речи, наконец, посмотрел на крикливого и очень мягким, нежным голосом, даже слишком, для призрака, говорит:

“Позвольте, друг, – какой он ему друг, если так орет? – Я тоже хочу сказать, – тут он стал расти прямо на глазах (опять фокусы) и чуть не уперся в потолок, должно быть в таком положении ему еще легче “думать”, – во-первых, вы могли бы так сильно не кричать. Еще когда вы подумали все, о чем высказались, я уже знал ваше мнение”.

Он оказывается еще и мысли читает, хорошо, что я для него не существую.

– Во-вторых, – продолжал он, – вы сильно ошибаетесь в своем представлении о нашем времени, – опять сказал и опять немного вырос, кажется, потолок для него не помеха. Хотя тут не только для призрака тесно, потолок – 2.50, это ж для карликов! – Видите ли, у нас, как бы это деликатней выразиться, приняты несколько другие формы ведения диалога. Вот вы тут говорили о любви, вероятно, это вечное слово, раз я понял вас. Но у нас никто о ней не рассуждает, о ней вообще мало говорят – словами. Вы еще высказывались насчет братства. Знаете... Никто из нас не позволил бы себе так сердиться на собеседника, или, не слушая, делать выводы. Интересное у вас время... я не хочу никого обидеть, видимо, многое успело измениться с ваших далеких пор. Вот вы тут говорили в очень громком тоне о хлебе, вине, вероятно в мистическом, символическом смысле? Это у вас – мистический знак присутствия Христа, правильно я понял? Но посудите сами, зачем нам эта, пусть и самая потрясающая мистика, если мы постоянно имеем возможность общаться с Ним Самим, непосредственно? Как вы сказали “причащаемся” Его лично, в непосредственном контакте.

Еще вы говорили о “неверующих” в довольно резкой форме. Не знаю точно, кто это такие, но догадываюсь... Вы их противопоставляли “христианам”. Так у вас что, есть какие-то группировки относительно взглядов и мировоззрений? Понимаете ли, у нас люди считают ниже своего достоинства формировать из себя какие бы то ни было течения. Каждая личность самостоятельна и может обойтись без толпы. То есть она совершенно талантлива и способна, чтобы совсем не нуждаться в других. У каждого может быть только одна необходимость – поделиться сделанным и созданным. Но чаще всего у нас общаются, потому что чувствуют надобность в каком-либо человеке как таковом, ради него самого, без всякой корыстной примеси. Взаимная помощь есть, но и она производное. Конечно, наше время во всех отношениях совершеннее...”

Дальнейшую часть речи о будущем блаженстве послушать мне, к сожалению, не удалось. То ли они тише заговорили, то ли я слишком громко думал...

– Простите, я заговорился, вы хотели что-то добавить?.. – только конец я и расслышал.

Второй действительно желал что-то добавить к сказанному, но только открыл рот, как из грозного снова стал восхищенным и засиял как начищенная медь. Конечно же, опять начал вскакивать.

– Я уверен, что вы простите меня, – заговорил он, – я должен был предполагать. Как все принижал я в мечтаниях, не мог и осмелиться понадеяться. Но знаете, очень трудно вообразить себе совершенное. Все, что вы рассказали – несомненно, лучшее смысловое завершение нашей религии. Непосредственное соприкосновение, свободный полет духа!..

Что-то вдруг случилось. Я совсем перестал их слышать, как будто радиоприемник потерял волну. Звук стал уплывать, глохнуть и потом совсем исчез. Они продолжали беседу, но о чем говорили, я не мог догадаться даже по артикуляции. Обидно. Только я решил было, что знаю все, ну – тему.

Они успели даже понравиться мне, скучно же одному. Захотелось сказать им, что со мной есть о чем поговорить, ведь и я учился, понимаю. Знаю про Бога, видел Его на иконах и не только... слышал, что существуют догматы, ну там, о Воплощении, о Воскресении, Три Бога в Одном... Они говорили, что Бог Себя оставил, я знаю и это, я видел по телевизору, как Его выдают в церкви во время службы такими специальными порциями, а потом запивают водой. Там в чаше и живет Бог.

Они про общества говорили, про группы, про “общины”, и это мне близко. Мы ведь тоже группируемся, не только по религиозным, а по всяким убеждениям и даже совсем без них. Знаю и что такое “братство” – это когда не так страшно и чувствуешь что я, ты и еще сколько-то “наших” – грозящий меч. “Единица – вздор, единица – ноль”... Помню. А если кто захочет побить тебя, все вместе встают и начинают бить этого захотевшего. А когда одна идея на всех, тогда и сам своим мыслям начинаешь верить – вроде не ты один такой глупый.

И про начальников я в курсе, про “социальную организованность”, да у нас их – каждый второй и такой, что ему бы не начальником, а ассенизатором – самое лучшее. И целая система главных и подглавных в любом деле. Наверное, у призраков похожее творится в их “общинах”, про которые они толковали. Так что я – ваш, свой, слышите? – тут я поймал себя на том, что начал кричать вслух.

Они оба уставились на меня, не мигая, как будто я какой-нибудь десятиголовый змей. И замолкли. Услышали, что ли?.. Прорвало плотину времени? Один, к соседу не поворачиваясь и глядя на меня не мигая, заговорил, а я его почему-то снова расслышал. Тихо прозвучало, но так, что мне стало понятно: “Это и есть наше настоящее?! Это оно – сегодня?!..”

– Не может быть, – разделил его удивление второй призрак.

А я уже напролом пошел, так обрадовался, что они меня услыхали: “Братцы, – кричу, – я свой, наш... Конечно, это я, настоящее!” – даже у самого носа одного из них рукой помахал, чтоб лучше понял.

И тут второй встал во весь свой огромный рост, вздохнул, так что закачались занавески, и продышал:

– Если это наше настоящее, то мы, уважаемый друг, наверняка больше не встретимся, я имею в виду – в истории... Потому что уж лучше я уничтожу все у себя, в прошлом, чтобы этого никогда не было!

И оба принялись исчезать прямо у меня на глазах.

Я еще что-то кричал, пытаясь пробиться сквозь толщу странного, уплотнившегося пространства. Но они растаяли.

Последнюю свою мысль я успел ухватить и разместить в памяти: “Я их больше не увижу... Никогда. Подобное не повторяется”.


*   *   *


Но я ошибся. И не успел, как следует очухаться, как двое снова появились. Это было сразу же на другой день. После чего они еще раз исчезли. А через день, не предупреждая, снова возникли. Я быстро привык к этим странным исчезновениям и появлениям и больше не пугался. Через несколько таких посещений мне удалось установить с ними непрерывающийся контакт, так что они меня и слышали, и видели. И, наконец, настоящее в моем образе, так сказать, “обрело голос”.

Роль представителя своего времени смутит кого угодно. Тем более, если этот кто угодно я, получивший о нем в школе такое же туманное представление, как о веке динозавров или межгалактических полетов. Но, в конце концов, если меня избрали, значит, я таки – “представитель”!

По неволе оказался я в роли экскурсовода. Они выразили желание заполнить “пробел” в своей памяти, изучив нашу историю, особый интерес проявляя ко всему, что связано с религией. Я разузнал, где находятся лучшие библиотеки. Читать им, способным проникнуть куда угодно незамеченными, было удобно: записываться не понадобилось.

Потом они попросили, чтобы я повел их в нашу церковь, да не в одну, и захотели, чтобы – я! – выступал в качестве своеобразного переводчика. Из вежливости я не мог отказаться. Их интересовали все религиозные течения, секты и ответвления от христианства.

Сколько мы храмов обошли – не счесть, так что под конец ноги мои были счастливы оказаться на родном диване. А мои приятели не чувствовали усталости, у них-то ноги не настоящие. Я же, только провалившись в мякоть дивана, снова ощутил способность представлять свою эпоху.

У нас троих была разная реакция на увиденное. Я больше всех устал, и это все – все впечатления. Мой друг из будущего долго удивлялся, зачем для Бога стро-ить специальные здания. У них Он – всюду и не живет в специально отведенных местах. А то, что у нас называют Церковью, не имеет никаких границ и форм, а есть просто соединение людей в любви. Нет у них и самой религии, как какой-то специальной сферы чьей-нибудь деятельности, просто все пронизано ее духом.

А представителя прошлого поразило, что люди в наших храмах не знают друг друга, придут, потолкаются-потолкаются и разойдутся. Он объяснял, что их христиане – это те, кто верят, молятся и действуют заодно, постоянно общаются и даже дружат. Потом добавил, что хоть мы и обладаем вполне достоверной духовной информацией о Божественном, но носит она присущий нашему времени бюрократический характер. Общаемся мы с Небом как закопавшиеся в бумагах мыши. Наше сухое, пусть и соборно санкционированное: “Воплотился. Воскрес. Богочеловек. Две Природы”, не дает исчерпывающего знания о Нем и о том, что с Ним когда-то происходило. Ведь за догматами стоят реальные события, которые надо видеть, так как видят их они.

В общем, из довольно осторожных высказываний – они, конечно, боялись меня обидеть – я выяснил для себя, что им у нас не понравилось. И даже как-то оскорбился за свое настоящее. Почему такая несправедливость?! Им и “великое” и “основное”, а нам только серость сплошная.

У нас “безнравственность”, “бездуховность”, разбитые фонари, потолки 2.50 и бандиты на каждом углу, а у них “стройность”, “всеобщее счастье”, “гармония” и “великие начинания”! Им и “братья”, и “совершенство”, и “счастье для всех”, а мне только водка, дождь и рваные ботинки. Они с ангелами разговаривают, с Богом запросто, а мне и поговорить-то не с кем, один сосед, и тот никогда на ногах не держится. Если у них ангелы, почему надо мной ничего никогда, кроме элементов таблицы Менделеева, без всякой потусторонней примеси? Как же жить? Где вы, ангелы мои?! И я хочу в прошлое, где интересно. И я хочу в будущее, где все давно хорошо. И сейчас же, лично, а не в виде генов в телах далеких потомков. Хочу, чтобы не ставили подножки друг другу, чтоб улыбались, чтоб счастье через край, чтобы ни тебе угнетения, ни стройподготовки... Они там, в будущем, не умирают, во как! Не умирают, потому что хорошие, а не от средств медицины. Так я тоже хочу!..

И я поделился с новыми друзьями-призраками такими своими переживаниями. Сказал, если невозможно перебросить меня к ним, может, экспортировать сюда счастливое будущее? Друг, что пришел оттуда, сразу обрадовался, ведь он заботился о собственном рождении и стал побаиваться, что навсегда останется в привидениях. Другой переживал, что никогда не воскреснет, как ему было обещано. И потому мы все вместе сразу начали
обсуждать мое предложение. Но, приняв во внимание мою усталость, обсуждение конкретных деталей экспорта счастья отложили на следующий день.

Назавтра мой новый приятель из будущего был мрачнее тучи. Пока я спал, он ночь напролет думал и пришел к выводу, что, учитывая нашу историю и особенно новейшую ее часть, наш вечерний план абсурден.

Я спросил: “Почему?” И услыхал пессимистическое сообщение о том, что ему точно известно: мы уже пытались пересечь века, уравняться в правах, все справедливо перераспределить, помышляли об отмене государства, денег и тюрем. Но закончили тем, что перерезали друг другу глотки, упрятали за колючую проволоку половину собственного населения, построили новые тюрьмы, всех обокрали и только укрепили власть тирании и государства. И это без имени Бога, а если еще и святое Имя напишем на знаменах и, будучи не готовы к совершенному, попытаемся сейчас же разрушить временное, наступит хаос, не виданный доселе.

Еще он сказал, что для внедрения у нас совершенного будущего пришлось бы разрушить все храмы, так как у них Церковь давно вышла за их рамки. Надо было бы отменить за ненадобностью и церковные догматы, потому что у них Второе Пришествие уже состоялось и догматы – живые, ходят перед глазами. Пришлось бы также упразднить иерархическую лестницу, так как у них существует одна духовная иерархия – естественная, которая не зависит ни от кого, кроме Бога. И, наконец, следовало бы
объединить всех людей в единую общину, чтобы все живущие стали друзьями и сотрудниками между собой, а искусственно это осуществить не представляется возможным.

Ведь мы – я и мне подобные, по его утверждению, смотрим на Бога, как младенец на страницы мудрой книги. Потому и свобода наша гарантирована в мире заменой Его реального присутствия на таинства. Без внешнего упорядочения мы не в силах пока обойтись. Значит, и рушить ничего не следует. И вообще можно только строить, деятельность разрушения предоставив времени. И всему оно свое – этим он закончил.

Я, честно признаться, не любитель заведомо неудачных экспериментов, потому сразу же переадресовался ко второму призраку: можно ли мне и моим современникам – к нему? На что получил такой же решительный отказ.

“Нельзя”. В процессе заполнения своего пробела и он нашел, что мы пытались не раз возвратиться в “золотой век”. И, избирая для идеализации какой-нибудь окутанный легендами исторический фрагмент, брали из него отнюдь не самое лучшее. Устремляясь назад,

“к природе”, заимствовали из оставшегося позади не чуткость к окружающему миру, не художественные умения, а полузвериный внешний облик и культурную недоразвитость. Возвращались не для того, чтобы отыскать полезное и несправедливо забытое, а чтоб ухватиться за второстепенные мелочи и сделать их источником консерватизма. Пробирались к великим событиям, по лени застревая на полпути. Подобно тому и церковь наша, к его удивлению, не имея силы докапываться до питающих ее истоков, “застряла”, прокопавшись всего на несколько веков назад. Позаимствовала у старины манеру выражаться и некоторые обычаи. И до сих пор пытается отчасти сохранить средневековое отношение к науке и искусству, вместо того, чтобы признать за ними право свободно развиваться, не пересекаясь с Откровением.

Наша церковь считает своей колыбелью его родную эпоху, а из ложного “благоговения” представляет ее застывшей намертво в каждом движении и букве. А ведь настоящая “незыблемость” прошлого возможна лишь при должном его “осовременивании”. Откровение, придя в мир, в его время было самым что ни на есть современным. И вообще, нельзя, заключил он, механически вернуть прекрасное минувшее. Не может быть возврата к изначальной религиозной простоте – Церковь стала слишком многочисленной. Нельзя вернуться к незамысловатости управления, она уже разветвилась.

Так они оба мне отказали. Но потом оба же заверили, что нам надо помнить и думать про них, потому как именно не делая этого, мы и получили свою “бездуховность”, воров и даже все те же карликовые потолки.

Так мы ни к чему и не пришли. А в конце еще и поругались. Может, они обиделись? Во всяком случае, больше я их не видел. Ни на следующий день, ни на следующий за ним.

А теперь, как ни стараюсь, не могу выкинуть все это из головы. Все крутятся в голове не привычные для меня мысли, запущенные этими странными посетителями...

Что я без них могу?.. Помечтать? Подумать о том, как бы все могло происходить иначе, в идеале? Как бы я замечательно жил? Но что это даст? Сколько ни желай, к примеру, сейчас же оказаться в Африке среди слонов и пальм, все равно останешься в холоде с мухами и неудачными соседями. А потом... все, чем эти двое поманили мое воображение, так или иначе связано с вопросами религии, церкви. А меня не волнует ни то, ни другое. Я не верю. Заутрени, купола, свечи... Это никогда не станет моим. Сколько бы меня ни убеждали, сколько бы ни агитировали. Я не смогу подчиниться.

Пришелец из будущего говорил, правда, что у них слушают только Бога, а Он, мол, добрый, чуткий, все понимает. Ну и какой толк в том, что он так говорил? Разве у нас это возможно?.. И другой утверждал, что Бога надо слушаться больше, чем людей. Но что значат его слова? Разве он авторитет для наших служителей культа – какой-то призрак! Он, правда, уверял, что это в Библии записано... Но для моего современника-христианина, изощренного в словоухищрениях, разве она – указ?

Когда я водил их по городу, помню, так стыдно было. Весь транспорт и дома были залеплены какими-то воззваниями с объявлениями о конце света и фотографией новоявленного “мессии”, в женском, почему-то, обличии. Призраки говорили, что они у себя общаются со всякими небесными существами запросто, а у нас основы веры записаны и незыблемы, но никто почему-то никому ниоткуда не является, а если приходят, то вот такие мессии-самозванцы – мужчины в женском обличии. И столько непристойного шуму наделают... А мне друг из прошлого говорил, что Бог приходит по секрету, не как рок-звезда, без свиста и обмороков.

Но даже если и так – без шума – кто мне даст общаться с высшими существами? Это призраки – люди свободные. Что им наша ответственность. Представляю, что бы было, если бы кому рассказал я, что общаюсь с прошлым и будущим. Тем более, если бы речь зашла об общении с Самим Богом, Его учениками и святыми запросто, как с приятелями. Конечно, я мог бы это делать без участия и контроля церкви, но надежно ли это?

Друг из будущего предупреждал, что наши церковь и Библия, несмотря на временную их форму, нужны, чтобы показывать верное направление, без них мы такого себе можем навоображать... Что правда, то правда: мы можем! Например, выпил чего лишнего, и ангелы прилетают, поют. Целыми стаями... Правда, люди всегда чувствуют, что за родина у твоих ангелов – Небо или Белые столбы, потому как человек от такого общения или очень скоро сам на ангела становится похож, или на больного с диагнозом. Мне нравятся сами церкви, вернее, храмы, как памятники архитектуры. Но мне, например, и небо голубое тоже нравится, и вода, и природа вообще. А если Бог невидим, то зачем ему как нам дом с квартирой? Ведь не должно быть Ему на улице холодно. Мне самый пылкий призрак рассказывал, что у них еще какой-то мученик утверждал, будто “Бог не в рукотворных храмах живет”. Да он вообще сказал, что это было давным-давно записано все там же, в Библии. Но это он помнит, потому как сам жил давно, ему лет-то сколько... А у теперешних короткая память.

Не имеющие никакого отношения к нашему времени, только они более-менее доступно объяснили мне, что такое наше “причастие” – “евхаристия”. Но все это нам – как жемчуг свинье. Видел я, как это делается. “Ел, не ел в течение трех дней? Крест надел или дома оставил?..” – вот же что важно. А что я буду принимать это причастие как зелье приворотное и колдовское или просто “для галочки”, кого это у нас волнует?

Заикнись я сейчас, что нужно, как они мне объяснили, “стремиться всей душой к образу Христа”, (который и вне храма, между прочим, посетить может), вот изумятся-то!.. Если даже – друг из прошлого рассказывал – две тысячи лет назад совершали обряды, а Бога, который в это время перед глазами у них ходил, не замечали, то, что уж о моих современниках говорить!

Смешно, честное слово, – призраки подарили мне Евангелие! Чего бы я понял в нем без них. Там описывается как ученики и остальные с ними одной семьей себя считали. …С этими двумя еще можно было бы дружить. Но они разошлись по своим временам, а здесь-то мне дружить с кем? С соседями-алкоголиками?! Или я должен присоединиться к религиозным движениям? Начать с мало знакомыми, может быть совершенно не близкими мне людьми – только на том основании, что они носят название “христиане” – говорить о любви и целоваться в обе щеки? Так я только что разочаровался и, кажется вовремя, в политических братствах. Окунуться в новую “сферу деятельности”, уйти с головой в церковную систему жизни, далекую от прочих, а оттуда сразу на небеса? Так если на них будет столько же фальши, зачем туда так стремиться, мучаясь здесь?! Что мне до того, что и в прошлом, как я теперь узнал, были те же проблемы у их “общин”. Мне нужны друзья теперь, и какая разница, какие у них убеждения, если при том, что у меня другие, они близки мне, и я – им. А попади я в церковь... Не дай Бог, заставят людей и друзей “селекционировать”, делить на “своих” и “чужих”, на избран-ных и не очень. Или это начнет происходить само собой.

Может, надо ждать, пока, как говорил человек из совершенного времени, мы перестанем использовать друг друга, попадать друг от друга в зависимость и только тогда уже объединяться? Но я не доживу... Или уже сегодня пытаться, не меняя свое мнение на коллективное, идти против течения, если это понадобится? И не бояться объединиться с “братьями”, как они называли наших христиан?..

Что я все сам себя спрашиваю, да спрашиваю? Откуда мне знать, с моей-то сыростью в голове. Если даже представители иных миров не ведают как с нами справиться. Хотя... здесь жить мне, не им!

…Все когда-нибудь проходит. Не осталось следа и от моей взбудораженности. Еще несколько дней это все волновало, а потом... стало забываться. На самое дно мозга осели странные мысли и странные же обстоятельства, да там и остались. Привычный ход событий брал свое, я стал забывать своих чудных гостей. Начало даже казаться, что это был сон. Так бы я и решил, если бы не одно новое обстоятельство...

Как-то вечером, прокручивая без особой надобности по кругу ручку телевизора, я застыл от знакомого ощущения близости невероятного. По телевизору рассказывали про одного убитого священника, а знакомое ощущение вызвало  е г о  лицо. Оно оказалось похожим на оба лица моих давешних гостей так же, как я на свою фотографию.

Передача заканчивалась и все, что я успел понять, это что человека нет больше в живых, и  о н  как-то очень страшно погиб. Забытое вернулось ко мне мгновенно, будто не прошло этого времени, погрузившего в туманное беспамятство. Но, только,  о н  – уже прошлое. Опять я опоздал. Как что-то интересное, так оно всегда проносится мимо. Правда… я не знаю  е г о. Еще не знаю. Значит что? Все-таки  о н  – будущее для меня? Путаться стал во временах... Впрочем, странные встречи научили меня не слишком серьезно относиться к изменчивому характеру времени. Что значит это портретное сходство? Пока все, что я знаю об убитом – слухи. Говорят разное, и каждый свое.

Но меня это не устраивает. Я должен знать все точно.



(Часть 2. Глава 3. Из книги о протоиерее Александре Мене "И вот, Я с вами...")