История 1.
Кто такой Хвостя
Мои сказки начинаются обычно. Жил-был Хвостя. И была у Хвости мечта заветная: стать бы ему Кем-Нибудь! Но только не Хвостей. Потому что у Хвости доля незавидная и вид продольный. Только что и радует – красивый да с глазами, а так – одно уныние. Живёшь вечно и не знаешь – есть ли на свете место, где можно стать хоть Кем-нибудь!
Был Хвостя маленький и смешной. Очень любил прятаться в траве и виснуть на дереве, изображая качели. Вот висишь себе на ветке вниз головой, а земля под тобой раскачивается: туда-сюда, туда-сюда, ту… Хлоп! Свалился. Ну вот! Теперь опять сквозь колючки ползти надо – пока ещё до того дерева доберёшься! Вот если бы долететь до него! Но Хвостя как-то слышал, что, рождённый ползать, он летать не может. Это когда Ребята хотели его с дерева на землю бросить и посмотреть, что будет. Тоже мне – додумались! Ребята, они вообще-то разные бывают. Некоторые очень даже ничего! Всё погладить норовят или на палочке покачать. Другие, как те, которые летать учили, в узелок завяжут и ждут, когда он развязываться начнёт. Как будто ему делать больше нечего, кроме как их развлекать! Он, Хвостя то есть, и лежит в травке, не шелохнётся, словно уснул! Ребятам-то скучно и станет. Они пошевелят его палкой, треснут ею для испуга по земле (страаашно! рядом с головой-то!) да и уйдут восвояси. А Хвостя шустренько так расплетётся и в сторону – шмыг! И заляжет до ночи, чтоб больше никто его не потревожил. Ну и что это за жизнь? Хорошо, худа нет без добра: когда Ребята его на дерево затащили, чтоб поглядеть, как он летать станет, Хвостя хвостом за ветку зацепился, раскачался да ка-а-ак даст головой одному Ребяту в живот! Тот сам чуть не слетел с дерева! А Хвостя обвился быстрей вокруг ствола да и пополз всё выше и выше, так что Ребята его из виду-то и потеряли. А он целый день проторчал на высоте, дух его змеиный захватывающей; птиц видал близко-близко – вот как тебя! А вечером, когда стемнело, осторожненько спустился вниз.
Как? Ты всё ещё не понял, кто такой Хвостя? Ну, знаешь ли!.. Хвостя – маленький забавный ужонок; он безобидный и совсем одинокий, потому что мама его потерялась в старом Парке, таком огромном, что и за всю жизнь не проползёшь, а папа… Про папу Хвостя ничего не знал. Тоже, наверное, когда-нибудь потерялся, и теперь ищут они с мамой друг друга, но больше всего, конечно, они должны искать его, Хвостю! Как же они без него жить-то будут?! Старенькие… Беззубые! И не умеющие летать. Он-то вон хоть и маленький, а как уже здорово научился на ветке раскачиваться! Почти как птица! Только, скажи, не так высоко, как они, но это дело наживное. "Опыт приходит с годами!" – слышал Хвостя от Ребят, правда, от других: серых, как тучи, и с лицами, похожими на ствол той старой березы, что растёт у оврага. Корни её над обрывом свисают: вылезли из земли откуда-то сбоку и торчат во все стороны, как коряги. А Хвостя, на них распластавшись, мечтает о лучшей жизни. Он, конечно, не понял, кто такой Опыт и с кем он приходит, но ужжжасно ждал этого момента. Потому что тогда он смог бы не только летать, но и стать Кем-Нибудь! А это была самая заветная мечта Хвости! Разумеется, если не считать наисильнейшего желания найти маму…
Ну, а теперь пришло время рассказать о том, как Хвостя потерялся. То есть конечно, он не сам потерялся, а это мама куда-то его потеряла. Так Хвостя всем говорит…
История 2-я
Как Хвостю мама потеряла
У Хвости мама была самая лучшая! Она шипела вот так: "С-с-с-сладкий мой!" Это – ласково. А как сердиться захочет, так по-другому го-ворить начинала: "Ш-ш-шлёпну-у!!" А Хвостя "боялся": вот ещё! Всё равно ведь пожалееш-шь потом!
- Ты с-совсем, Хвостя, меня с-слушать не стал! – вроде бы и шипит мама, но как-то ласково так, по-доброму.
Хвосте и станет стыдно. Он в клубочек свернётся и подглядывает за мамой из-под себя. А она делает вид, что сердится! А на самом деле – ждёт, когда Хвостя подползёт потихонечку и кончиком хвоста глаза ей зажмурит! Она тогда станет отгадывать:
- И кто ж-же это такой! Ой! Уж-ж не с-сам ли Царь Уж-жей?!
И Хвостя ну давай смеяться! Ему так гордо делается: с Царём сравняли! Здорово!
И вот как-то раз мама снова на Хвостю обиделась: он почему-то есть, ну, ни капельки не хотел, и не стал, конечно! А мама взяла да и уползла в заросли, сказав, что раз он такой самостоятельный, то пусть сам о себе и заботится. Как Хвостя обрадовался-то! И первым делом решил никогда в жизни больше не обедать! И не завтракать! И даже от ужина, пожалуй, тоже можно отказаться. А зачем он? Только время зря переводит. То ли дело на закат любоваться?! Или, к примеру, на звёзды… Это такие маленькие блестящие точки в темноте – высоко-высоко! И мечтать, как во-он та, самая яркая, тебе на голову шлёпнется и ну сверкать, словно рассказывать всем: "Вот он, истинный Царь Зверей, пчхи, то есть Ужей!"
И Хвостя изо всех сил пополз по направлению к звезде. Уж он полз-полз, полз-полз, и хвостом отталкивался, и головой вперёд бросался, а точка как светила далеко, так и не приблизилась совсем. А на пути откуда ни возьмись – возвышение неясного вида. И тоже двигается! Хвостя на него, а оно его – вниз. Хвостя опять на него, а оно его опять – вниз! Да что же это такое?! Насилу забрался! Забрался и сидит. Ну то есть не сидит, конечно, а лежит, а то, что Хвостю принимать не хотело, продолжает двигаться! Вот где было интересно-то! И к звезде поближе, потому что высоко. Правда, Хвостя ещё раза два книзу съехал, но вовремя назад забрался. А тут это самое неясное возвышение тарахтеть перестало (а оно тарахте-е-ело!!!) и остановилось. И слышит Хвостя голос, сердитый такой: "Бросай её здесь! Отцепляй! Утром разберутся". А другой, подобрее, отвечает: "Да подальше бы! Как же дети кататься-то будут? Горка прям в дерево смотрит". А тот, первый, ещё сердитее стал: "До зимы её сто раз передвинут, а то и на пункт, как лом сдадут."
Хвостя ничего не понял, но слова на всякий случай запомнил. Чтобы потом маме всё передать. Хвостя всё-всё маме рассказывал. О-о-о-й-й! Ма-а-ма-а!!! А где же мама?! Хвостя – туда, Хвостя – сюда… А мамы нигде нет. Нет мамы! Ма-а-ма-а!
Так вот Хвостя и потерялся. Вернее, это мама его так вот потеряла. И хоть искал её Хвостя, и звал её Хвостя, а только где ж её теперь найдёшь – в такой траве да в таком парке? А обедать Хвостя не бросил. И завтракает каждое утро. Вот только ужинать что-то не хочется… Всё на звезду грустится! Потому как мама, нет – не мама… Хвостя не знает, как в темноте еду себе добывать. Маму-то он не слушал! И самостоятельным стать до конца не успел…
А-апчхи!!!
История 3-я
Самый первый Хвостин друг
Маму Хвостя искал долго, наверно, целых сто лет… или тысячу! Как-то однажды Хвостя слышал, что один чудной Ребят "тыщу лет ужей не видел!" И так как Хвостя вообще с этим Ребятом знаком не был, он решил, что "тыща" – это или очень много или – никогда. В общем, маму он искал сначала много, а потом уже – никогда. Было очень грустно, потому что скучно. Хвостя жил один. Друзей у него не было и что это такое – друзья – он не знал. Хотя слышал не раз: жил-то Хвостя в парке, а там ребят было – … ну, в общем, "тыща"! И каждый день они разбирались, кто кому другом доводится. Могли заявить обиженно: "Мы тебе больше не друзья! И не ходи за нами!" Могли потом "подружиться": отдубасят друг друга, возьмутся за руки и трясут их, как будто оторвать хотят, и приговаривают: "Мирись, мирись, мирись! И больше не дерись! А если будешь драться, я буду кусаться! А кусаться не при чём, буду драться кирпичом! А кирпич ломается, дружба начинается!" Хвосте всегда удивительно было слышать, что странная человечья дружба начинается с ломания кирпичей. Но, с другой стороны, становилось понятным, почему так часто самый задиристый отбегал после "мирения" в сторону и кричал: "Чё, Михан! Струсил? Сразу – давай дружить?!" Михан вёл себя по-разному: мог опять в драку полезть, а мог засмеяться и ска-зать:"Ага! А ты не знал разве? Лучше побыть пять минут трусом, чем всю жизнь – врагами!" Задира-то и задумается!
Хвосте этот Михан нравился, но он никогда не подползал к нему близко: кто знает, на что тот ещё, кроме драки способен? Вот на что способен его дружок, уже ясно: "летать"-то он его заставлял! А Хвостя с ним подрал-ся! Не хуже Михана ка-ак даст головой в живот, так этот "хулиганствующий элемент" (как тётка одна сказала) руками замахал, будто крыльями обрастать начал, и чуть не полетел по правде с дерева на землю!
Э-э… Друг! А это, случайно, не ты был?! Уж больно похож на того! Нет? Хм… Верю, верю! Но ты учти: маленьких обижать нельзя. Ни ужат, ни котят, ни ребят! Ладно! Давай о хорошем. Я ж говорю: Хвосте Михан нравился. Стал он тогда думать, как бы с этим Миханом поближе познакомиться. Но так, чтобы дружок его забиячистый ничего не узнал. Задача была очень трудная, согласись. Как можно с одним подружиться, если второй постоянно за ним, как хвостик, ходит? Да не как Хвостя! А как хвостик, я говорю! Думал, думал и – придумал!
Михан иногда дрался с Забиякой, да? Ну вот. Хвостя дождался, когда эти друзья что-то не поделили, и Михан отдубасил-таки задиру, не желая праздновать очередного труса, - и подполз к Михану. Тот сидел в траве и кулаками вытирал слёзы, и ещё шептал:
- И не надо! И не мирись! И я не буду! И посмотрим, кто кого! Только я не трус! А ты – дурак…
Хвостя осторожно потёрся о руку, которой Михан упирался в землю и которой срывал траву, не замечая, впрочем, этого. Он и Хвостю долго не замечал. Понятливый ужонок свернулся рядом и закрыл глаза. А когда открыл, увидел, что Михан его рассматривает. Тогда Хвостя всполошился: как же это он проспал момент знакомства?! Ждал-ждал и – уснул?! Он тут же попытался исправить положение, поднял голову и сказал: "С-сс!"
Михан его не понял. Тогда Хвостя опять сказал:
- Сссс-сссс!
Михан потрогал его пальцем. И взял на руки. Хвостя подумал, что пора приниматься за изучения человечьего языка. Понимать людей его мама научила, а вот говорить... Может, она и сама не умела. Нет! Мамы всё умеют! Мамаааа!!! Мамочка. Хвостя забыл про Михана и стал вспоминать маму. Сейчас бы она его заругала! "Хвостя, нельзззя! К человеку – нельзззя. Хвостя, несссслух! Маршшш домой"
Хвостя вдруг испугался: так явственно прозвучал для него голос мамы. Он захотел соскользнуть с рук Михана, но тот задержал его, несильно, но настойчиво сжимая в ладони.
- Не бойся, глупыш! – сказал Михан. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Хочешь, я отнесу тебя подальше от дороги? В парк! В самую глубину?
- Хочу дружить! – неожиданно для себя прошипел Хвостя и страшно испугался: что подумает этот Ребят, услышав человеческую речь от ужонка?
Но Михан даже не удивился: втайне он всегда подозревал, что при желании поймёт любой язык – и животных тоже.
- И я! Хочу дружить, – ответил он, стараясь не слишком выдавать волнение от свершаемого события. - Я – Михан.
- А я – Хвостя, - более уверенно ШИПнул Хвостя. – Я потерялся. Уже давно! Вернее, меня мама потеряла.
- Да ты что?! Её же найти надо!
- Да, - грустно согласился Хвостя. – Я всё время об этом мечтаю! А ты можешь помочь?
- Угу. Только не сейчас. Мне домой надо, – с сожалением сказал Михан. – Я пока тебя спрячу, чтоб ты до завтра в безопасности был. А завтра я приду, и мы с тобой походим по парку и будем звать твою маму! Может, она и отзовётся. Угу?
- Угу, - прошептал Хвостя как-то без энтузиазма. Он ещё не взял в толк, отчего у него вдруг кончилось настроение: вот только оно было, и сразу – нет. И лишь когда новый друг затолкал его в тёмный ящик и закрыл крышкой, прикрутив её к корпусу проволокой, Хвостя с ужасом осознал, что теперь ему весь сегодняшний вечер и всю долгую ночь, и даже неизвестно какую часть завтрашнего дня придётся провести в этой невольной тюрьме, называемой "безопасность"! Он попробовал шумно возразить, но шумно не получилось, потому что было неудобно и тесно. А сверху ржаво скрипела надёжно сворачиваемая проволока.
История 4-я
Как Хвостя стал поэтом
Михан ушёл, оставив Хвостю в темноте и в страхе. Вот ведь как бывает! Не успел обзавестись другом, а он тебя, бац! – и в ящик! И всё из лучших побуждений! Как будто бы Хвостя сам не нашёл, где спрятаться. Ведь жил же он до этого и ничего! Прятался! А теперь что? Лежи и бойся? А ну как вернётся Задира и станет ящик ногами пинать?! Ящику-то, может, и ничего, а Хвосте неприятно. А завтрак? Как Хвостя будет завтракать?! Где он себе еду найдёт? Это он без ужина легко проспит, но утром-то что делать? Михана ждать? До самого обеда… Так и с голода можно помереть!
Хвостя совсем расстроился. Вот и стань в такой неуправляемой жизни Кем-Нибудь! Всё у него не как у лю… ну то есть не как у змей. А ещё говорят, змеи му-удрые! Где уж змейкам вроде Хвости до "ум-разума" людей!
Тут Хвостя встрепенулся. Что-то взволновало его, причём, даже очень сильно взволновало, только он никак не мог сообразить – что. Может, дождь пошёл? Хвостя прислушался: не-е, явно не дождь! Тогда, наверно, ночь настала. Он изловчился и приблизил голову поближе к щёлке: да, и впрямь темно, нич-чё не видно! Но это не то. Совсем не то! Ночь волнует, однако – иначе. Как обрыв посреди дороги или… осень в начале лета: так бывало, он-то знает! Но то, что смутило его сейчас, происходило из другого чувства. Словно мама позвала! Или похвалила – вот так: "А-ай, какой умница Хвостя!" Умница. Умница! Ну да! Так вот в чём дело! Где уж змейкам вроде Хвости до ум-разума людей! Михан бы сказал… нет, Михан бы ничего не сказал, а вот другие, знающие люди, сказали бы что это – стиКи! Ну, или почти стиКи. Хвостя так воодушевился, что начисто забыл, где находится. Ему ещё никогда не приходилось придумывать сти… Тут Хвостя несколько обеспокоился: как все маленькие дети (а их среди ужей тоже много) он слегка картавил. Совсем слегка и лишь в словах не до конца понятных. И сейчас был как раз такой случай! Что такое "стиКи", Хвостя разумел смутно. Знал только, что за них хвалят и ещё, что они похожи на считалочки. Как "раз, два, три, четыре, пять, вышел Хвостя погулять!" Но это кто-то придумал, а про ум-разум Хвостя! Значит, он тогда кто получается? Сти-карь! Тот, который стики делает из мысли. То есть из-мыш-…ляет! Во так-то!
- Ур-ра! Я стики придумал! – закричал, наконец, Хвостя на всю свою темницу. И зашевелился, порываясь выйти, вернее, выползти. Потому что ящик, где он вроде бы прятался, почему-то оказался открытым.
- Ну, иди, иди ко мне! А то меня мама заругает! Скорей, Хвостя!
- Михан! – обрадовался Хвостя, не совсем понимая, что происходит.
Михан – а это и впрямь был он – вынул ужонка из ящика и положил к себе за пазуху. И побежал – быстро-быстро, так что у Хвости все мысли из головы вылетели от такой дорожной тряски.
- Мы куда? – попробовал он спросить, но Михан не ответил, и Хвосте сделалось тревожно. – Михааан!!! Я… боюсь.
Михан устал бежать и остановился передохнуть. Но – всего лишь на чуть-чуть. Хвостя даже не успел голову высунуть из-под его взмокшей от бега рубашки. Мало того, внутри у Михана что-то стучало! Громко так и, главное, сильно! Того и гляди, выпрыгнет и прямо на Хвостю шлёпнется!
- Мииихаааан! Мыыыы кууудааа?!
- Не бойся! Мы – домой! – прокричал в ответ его друг, и Хвостя успокоился. Домой – это всегда хорошо. Это просто не может быть плохо. И Хвостя… уснул. Вот так вот взял и уснул! Ну устал он очень, перенервничал. Пусть поспит, пока Михан до дома не добрался! Согласен? Вот и ладно!
…Свет был ярким. В Парке такого света не бывает. Во всяком случае, за то время, что Хвостя жил – вообще жил – он такого света ещё не видел. И ничего из того, что его сейчас окружало, тоже никогда не видел. По-тому что нигде, кроме парка, ему обитать не доводилось.
Михан сидел на корточках рядом и внимательно на него смотрел. Сзади возвышался ещё один Михан, только гораздо старше, к тому же он здорово походил на тех суровых Ребят, что иногда бродили по парку и дымили чем-то изо рта. Хвостя всегда опасался попадаться им на глаза, а теперь не знал, куда деться от изучающего взгляда Миханова отца. Хвостя понял, что он попал в гости к другу. Если бы ему ещё кто-то подсказал, как следует вести себя в подобных случаях! Хвостя в гости раньше не ходил. А впервые – всегда ответственно! Главное – не опозориться! И ничего не натворить! Потому наш ужонок счёл за лучшее спрятать голову под хвост и не шевелиться.
- Н-да-ааа! – сказал кто-то голосом, похожим на гром.
- Вот и я о том же! – вторил ему отголосок раската.
- Мамочка! Ну, только на одну ночь!!! Пап, скажи, что я не вру?! – это уже явно Михан, Хвостя в том не сомневался.
- Ну-ну! Ты уверен, что завтра не будет "ещё одной ночки"?
- Уверен! Завтра я отнесу его в парк. Мы найдём его маму!
- Маму? Мне здесь ещё только мамы его не хватало! В общем, так: сегодня пусть ночует у нас, но завтра, с утра, чтоб я его здесь не видела! Миша, тебе всё ясно?
- Угу… А покормить-то хоть можно?
- Можно. Если ты знаешь, что он любит.
Тут Хвостя подумал, что пора вмешаться, и сказал, очень скромно, между прочим:
- Я люблю молоко. Я пил его в детстве. А ещё я сочинил стики!
Михан совсем не удивился тому, что сказал Хвостя, а вот мама почему-то упала на пол… И папа едва устоял на ногах! Хвостя начал на распев читать свою любимую фразу, ну, ту, которая про "ум-разум", а Михан в это время прыгал на одной ножке и кричал:
- Я же говорил!!! Папа! Я же говорил! Я не врал! Мама! Я же не врал! Его зовут Хвостя, и он говорит по-нашему!!!
Хвостя, наконец, сообразил, что так напугало Миханову маму, и растерянно замолк. Ему и невдомёк было, что с этого момента начинаются приключения, что жизнь готова подарить ему массу сюрпризов, и что недалёк день, когда он не только исполнит свою заветную мечту и станет Кем-Нибудь, но и… Хм. Но об этом чуть позже. А пока Хвостя с удовольствием пьёт молоко и сочиняет в уме новые стихи: Михан сказал, что правильнее будет не "стиКи", а "сти-Хи"! И что Хвостя не "стикарь", а даже лучше: он – поэт!
Ну, что ты расстроился? Это – всего лишь конец очередной истории! А сколько их ещё впереди! Надо просто набраться терпения и подождать, пока Хвостя допьёт молоко, поспит (и ты тоже!), потом проснётся и…
До завтра!!!
История 5-я
Хвостя – это я!
Ну вот! Пока ты спал, Хвостя уже проснулся! В другой раз будешь вставать сразу, как мама чмокнет в щёчку или дёрнет за одеяло. Особо, однако же, не расстраивайся: ничего важного ты не пропустил. Хвостя как глаз один приоткрыл сначала, так до сих пор им и смотрит. Раскрыть второй у него не хватает сил – короче, он такой же, как и ты – соня! А вот Михан уже и зарядку сделал! Не веришь?! Ну и правильно! Михан, он так только, для видимости, махнул раз-другой руками, ну, и присел разок, а вообще он ещё не завтракал, поэтому сил у него тоже маловато, и он со своего приседания плюхнулся аж на зад. Но это я по секрету, а то Михан разобидится, и мы ничего про Хвостю не узнаем.
Миханова мама, Валентина Егоровна, возится на кухне. Конечно, она не так "возится", как малышня в песочке, а по-взрослому: от плиты к раковине, от раковины к столу, от стола – в холодильник, из холодильника опять к столу, потом опять к раковине, опять к столу… или опять к плите? Фу, запутаешься! Короче – "возится"! Готовит.
Миханов отец – это Михан-старший, мы уже знаем. Но по-настоящему его зовут дядя Гена. И он что-то мастерит на балконе. Какой-то ящичек, что ли, плохо видно. Но есть у меня смутное подозрение, что ящичек этот, или что там ещё? – имеет к нашему Хвосте очень непосредственное отношение: он будет непосредственно так с Хвостей… дружить. Потому что дядя Гена уже понял, что за один день Хвостину маму Михан вряд ли найдёт, и где же тогда Хвосте спать до следующего утра? Или даже двух… "утр"! О том, что по этому поводу думает Валентина Егоровна, дядя Гена решил спросить попозже – вечерком.
Вот так обстоят дела к моменту твоего пробуждения! Вернее, обстояли: пока то да сё, Хвостя открыл второй глаз, моментально вспомнил, где он и что случилось, и… по-тихому уполз в комнату, под кровать. А до это-го он был в прихожей, спал на коврике. Под кроватью Хвосте не понравилось: темно и пыльно. Суббота ещё только началась и Валентина Егоровна порядком пока не занималась – из-за возни на кухне. А так она женщина аккуратная, пыль у неё дольше, чем на часок-другой не задерживается. Но Хвосте от этого было не легче, он как раз попал в тот самый "другой часок", а потому не удержался и чихнул. Потом ещё раз.
Михан услышал осторожное "пч" у себя за спиной. А на-до сказать, он не видел, как вполз Хвостя. Михан всё ещё так и сидел на полу – после приседания – помнишь? Он рассматривал непонятно откуда взявшуюся дырку в паркете, забыв, что сам же и проковырял её на прошлой неделе, не зная, на чём больше проверить остроту недавно купленного складного ножа. Если честно, то Михан и про Хвостю… забыл. Он помнил только, что вчера с ним случилось что-то исключительное, а вот что именно – зарядка помешала вспомнить, и дырка. А то бы он уже сейчас бегал по всей квартире и орал: "Где Хвостя?! Куда дели МАВО ХВОСТЮ?!"
И вот, услышав за спиной странное "пч", Михан, как на крутящемся стуле, повернулся на своей попе в сторону звука. Ужонок испуганно выглянул из темноты. Михан взвизгнул, откатился к двери и уставился на свернувшегося в клубок Хвостю потемневшими от страха глазами.
- Ты! Ты… Хвостя!!!- закричал он, вспомнив, наконец, исключительность вчерашнего дня. – Фу, как ты меня напугал! А я уж думал – змея!
О-о, как Хвостя обиделся!!! Как незаслуженно его оскорбили!!! Он так расстроился, что даже разговаривать по-человечески разучился. Зашипел на Михана и снова залез под кровать, в самый дальний угол: там хоть и пыльно, но никто не посмеет сомневаться в том, что он, Хвостя, пусть и ужонок, но всё же – змея. Это всё равно как брать под сомнение, что Михан – человек. Он, конечно, ребёнок, но от этого не становишься ведь кем-то другим: собакой, там, или рыбой. Ты – человек! А большой писатель Горький давно сказал, что это звучит гордо. (Горький – не потому что "горький", а потому что так его зовут: Алексей Максимович Горький. Вот.)
Михан растерялся. Он сначала и не понял, что случилось. Затем подумал и – смутился.
- Ну…ты, это… - пробормотал он виновато. – Хвость. Я ещё, наверно, не до конца проснулся. Правда! Я не хотел тебя обидеть, я же знаю, что ты змея, даже мама знает, поэтому она и не хотела, чтобы ты остался. Женщины змей боятся! Ну, Хвостя-ааа!
Михан полез под кровать – извиняться. Хвостя это понял и уже даже простил своего не "до конца проснувшегося друга", только почему-то сразу вспомнил, как ему не понравилась Миханова безопасность. Кто пообещает, что Михановы извинения будут лучше?! И вот, пока тот не разглядел его в темноте подкроватного убежища, Хвостя бесшумно юркнул на свет, очень ловко обойдя, точнее, обползя Михана сбоку.
И тут зашла мама, Валентина Егоровна. Михан, значит, под кроватью (неприбранной, между прочим) пыль собой вытирает, а Хвостя, наоборот, прямо посреди пола, - ну, и сразу на глаза ей попался. Как ты думаешь, если Михан забыл с утра про Хвостю, то мама, по-твоему, как? – помнит?
А вот и не угадал! Мама помнит. Мамы всегда всё помнят! Особенно, если они что-то разрешают оставить только до утра. Хвостин момент, очень неприятный, я думаю, сию же секунду и настал. Валентина Егоровна держала в руках кухонное полотенце и машинально вытирала об него совсем сухие руки. Она раздумывала, с чего начать. И начала она так:
- Та-а-а-аккк. Ну что! Я хочу сказать… Михаил! Я бы хотела лицо твое, всё-таки, видеть, а не то, по чему я сейчас этим полотенцем шлёпну.
Михан быстро выполз из-под кровати и попытался незаметно отряхнуться. Ему было немного жаль, что футболка, с утра такая белая, теперь явно изменила цвет. Но не показывать же своего сожаления маме! Поэтому он стал защищаться – заранее.
- Чего ты! Я там полы мыл.
- Конечно! Своей одеждой! Молодец. Что я ещё могу сказать? Возьми-ка лучше вот этого друга, который мне чуть не на ноги лезет и – быстренько в парк.
- Мама! Он же не ел! – забыв о себе, возмутился Михан. – К тому же он говорящий! Ты только представь се…
- Ой, сын, хватит! Ты меня вчера чуть до инфаркта не довёл своими фокусами! Хорошо, я вовремя сообразила, что это – магнитофон. Но вообще – больше так не шути.
Валентина Егоровна повесила полотенце на плечо и собралась выйти. Михан наклонил голову так, что чуть лбом об пол не стукнулся: он прогонял слёзы, о которых говорят "откуда ни возьмись". Обидней всего оказалось не то, что ужонка хотят в парк отправить, а то, что ему, Михану, веры нет. Да чего удивляться, раз ушам собственным не поверили – что тогда про сына говорить?! Такие горькие мысли и вызывали слёзы у обычно сдержанного Михана. Мы ведь помним, как он дрался и не плакал? А теперь… Эх!
- Но, простите, а как же Хвостя?
Это не я! Честное слово, не я! Это только что Хвостя отважился спросить. Он лежал-лежал, слушал-слушал, потом увидел, что Михан не справляется, и решил помочь себе сам. Он приподнял голову, посмотрел на маму-Валентину-Егоровну, раскрасневшуюся от кухонного жара, а потому даже на его, Хвостин взгляд, очень миловидную в эту минуту, и вежливо задал тот самый вопрос. А потом сразу и добавил, чтоб уж окончательно всё разъяснить:
- Хвостя – это я! И я вам должен нравиться! Потому что вы мне очень нравитесь. У вас такое красное лицо, значит, такая тёплая душа, ну, прямо как… вот эта ваша нога в пушистой тряпочке!
И он положил голову на пушок, украшающий мягкий, "бесшумный" тапочек Валентины Егоровны. Не знаю, что на самом деле хотел сказать Хвостя. По-моему, от большого смущения он всё перепутал! Возможно, всё должно быть наоборот: душа должна быть мягкой, как тапок, и тёплой, как нога, а может – тапок тёплый, как лицо, и мягкий, как нога… Или это я всё время путаю, как с вознёй на кухне: совсем устанешь, пока разберёшься, что к чему. К чему это я говорю? Да чтобы не описывать состояния Валентины Егоровны, в очередной, похожий на первый, раз. Теперь-то магнитофон включить точно было некому! Михан сидел на полу, глазами сверля в паркете ещё одну дырку, папа "дядя Гена" по-прежнему строгал-пилил что-то на балконе, а балкон находился в зале. От дет-ской спальни далеко.
Валентина Егоровна, правда, не упала, как вчера, но прислонилась спиной к той самой двери, в которую собиралась выйти. Трудно сказать, о чём она в этот момент думала. На её лице можно было прочитать всего два слова: "Я чокнулась!"
Михан тоже слышал, что сказал ужонок, но ему было стыдно за свою слабость, и головы он так и не поднял. Поэтому он не видел маминого изумлённого лица. Такого изумления вообще никто никогда не видел! Наверное, такого изумления во всём мире ещё не было! Потому что Валентина Егоровна, Миханова мама, поверила в говорящего Хвостю.
История 6
Как называется – не знаю!
Разумеется, теперь и мысли такой не возникало – выгнать Хвостю из дома. Теперь Валентина Егоровна собиралась как-нибудь уговорить дядю Гену, чтоб он не настаивал на возвращении ужонка в родные пенаты. Пенаты – это не «пенал», и даже не от слова "пинаться". Так иногда в шутку называют родное жилище, и если для Хвости родной дом – парк, то, значит, он и есть его "пенаты"! Это я так, на всякий случай объясняю.
Валентина Егоровна не знала, что её муж и не думал избавляться от нечаянного гостя. Поэтому она пошла быстренько переодеться: сменить кухонный халат на симпатичное платьице – тонкое, в мелкий синий цветочек и с большим вырезом на груди. Михан знал, что, когда мама надевала утром вместо халата платье – не обязательно это, могло быть и другое – то, значит, она хотела о чём-то просить папу. О чём-то таком, что папе могло и не понравиться! И вот тогда платье играло очень ответственную роль: оно помогало маме вернуть папу в день их знакомства. Михан уже сто раз слышал, что мама в тот день была жутко капризной, "ей всё не так и не этак, все раздражали и продавец на рынке – тоже!" Он, как ей казалось, пытался навязать бракованное платье наивной покупательнице. Покупательницей, естественно, была мама, а продавцом, что не обязательно естественно, был папа. У него тогда трудные времена настали, и чтобы совсем себя не потерять, он пошёл торговать на рынок (а вообще дядя Гена плотник). Так вот, чтобы худенькая "сероглазка" не думала про него всякой ерунды, он взял ей это платье и подарил! Просто так! Без денег! Эту историю Михан наизусть знал. Мама прямо не поверила. А папа сразу: "Меня Гена зовут. Давайте, я за вами вечерком зайду!" Михан всегда, про это место слушая, удивлялся: ну как же так? Они ж не дети! "Я за тобой зайду!" Это он Лильке-веснушке так сказать может: она его одноклассница, внизу живёт, на втором этаже. А мама с папой уже взрослые были! Да и сейчас не маленькие, но до сих пор папа, как увидит маму в платье, так сразу делает всё, что она велит. Из-за этого Валентина Егоровна ходит дома в халате, а по улице – в брюках.
Так вот, переоделась она в красивое платье и пошла к дяде Гене на балкон. А дядя Гена ящичек уже сколотил, даже разукрасить успел всякими там реечками-вихлюшками, и как раз разглядывал его, когда Валентина Егоровна тихонько стала сзади.
- Это ты не для ужа, случайно, делаешь? – осторожно поинтересовалась она, заглянув дяде Гене через плечо.
Дядя Гена в этот момент думал, как бы сообщить ей, что ужонок временно останется у них. Вопрос ему не очень понравился: дядя Гена сразу заподозрил в нём что-то не в пользу Хвости, а потому тоже очень осторож-но ответил:
- Да та-ак я, от нечего делать! А ужа – нет! – мы ведь его, куда следует, отправим! Да?
Валентина Егоровна захотела возразить, она и рот открыла, но побоялась навредить словами Хвосте, и только вздохнула, а потом поправила платье – просто, чтобы дядя Гена обратил на неё внимание. Но он не обратил. Он почему-то вообще старался не смотреть на свою красивую жену, а вертел в руках ящик, и так и эдак, словно в нём было спрятано счастье его жизни. Хвостя, между прочим, всю эту картину наблюдал из-под стола, куда он шмыгнул, когда приполз в зал. Он ещё не сориентировался, кто за кого, и кто конкретно за него, поэтому насторожённо помалкивал. Прибежал Михан: его совсем заела совесть, и он не желал больше отсиживаться, бестолково уставившись в пол. Он желал помогать! Даже спасать! Если понадобиться… Но пока вроде не надо было. Михан оглянулся на шорох, Хвостя юркнул обратно под стол. Валентина Егоровна тронула мужа за плечо. Он чуть ли не виновато посмотрел на неё и вдруг заметил, что она – в платье!
- Валечка! – воскликнул он, не скрывая какой-то мальчишеской даже радости: - Неужели ты не против?!
Но потом спохватился и запоздало уточнил:
- Или я не о том?..
- Да о том, о том!!! – обрадовано поспешила заверить Валентина Егоровна, внутренне ликуя от такого поворота событий. – Гена, да ведь он и впрямь говорящий! И не смотри на меня так! Я в своём уме! Ну Хвостя, где ты там? Подтверди!
Хвостя с готовностью поднял голову. Михан затаил дыхание и за спиной скрестил пальцы: иногда это помогает. Его отец удивлённо ждал подтверждения. Он поставил ящичек возле ног и недоверчиво переводил взгляд с жены на сына, с сына на Хвостю, ну и, как обычно бывает в таких случаях – дальше по кругу. Хвостя долго ждать не заставил: он храбро, почти дерзко подполз к своему, если он правильно понял, домику, заглянул внутрь и довольно сказал:
- Здорово! Главное – не тесно. Спасибо! Я рад.
Дядя Гена свалился с корточек на пол. Почему-то он то-же думал, что вчерашние беседы и "стиКи" ужонка – забавные, но очень умелые проделки сына. Теперь получалось, что на свете живут по-человечески говорящие ужи! Даже если Хвостя один такой грамотный попался, то всё равно – это же ненормально! Не-нор-маль-но.
- В-вы…ув-верены, что м-мы не б-больны?! – спросил потрясённый дядя Гена, на всякий случай не отводя взгляда от ужа. Но тот решил, что с него на сегодня хватит разговоров, залез в ящик и свернулся там клубком.
Михан тихонько захихикал. Валентина Егоровна смешливо закашлялась.
В это время в дверь позвонили.
История 7-я
Приключения начинаются?
Звонка никто не ожидал. Все на мгновение растерялись. Потом Михан спохватился и бросился открывать. На бегу крикнул: "Спрячьте его!!!" Валентина Егоровна ойкнула и срочно захотела примерить на только что сделанный ящичек "такую красивую, новую занавеску", которую, по правде говоря, ещё предстояло где-то быстренько найти. А дядя Гена вообще не придумал ничего лучшего, кроме как усесться на Хвостин домик сверху! Он, конечно, не совсем на него сел, а лишь так – для виду, но Хвосте внутри сразу стало темно и он удивлённо посмотрел вверх…Хм, н-да. Оставим пока то, что увидел Хвостя и полюбопытствуем, кто пришёл.
Прихожая для приёма гостей была явно не предназначена: темновато, знаете ли, - а Михан никогда не догадывался вовремя включить свет, поэтому первые приветствия обычно произносились "на ощупь". Выглядело это примерно так:
- Ты чего такой чудной, Миха?
- Кто чудной? Я чудной? Я только встал.
- Ладно, забей! Те положено… Ты ж король!
- … дворовых помоек!
- А сама-то! Э-э, ты кто? Фу ты, Лилька, я вас перепутал! Я думал, это – Дрозд! Ну, Данка! А Дрозда куда потеряли?
Михан поёжился – где-то рядом чуялся подвох.
- Чего вы? В общем, я выйду через полчаса. Куда-а?!
Девчонки чуть не сшибли его с ног и, заикаясь от хохота, пропищали: "Он та-ам!!!" На пороге откуда ни возьмись появился Дрозд – Гришка Дроздов, тот самый друг-забияка, с которым Михан то дрался, то мирился. Он почему-то тоже глупо ухмылялся. Стараясь не думать о последствиях, Михан хлопнул дверью перед его подозрительно невинными глазами. Разумеется, Дрозд обиделся. Выразилось это в том, что он запальчиво крикнул на весь подъезд: "А всё равно ты продул!!!" Михан опешил: он же ни во что не играл!
- Не обижайся, Миш! Мы поспорили с Гришкой, что мы войдём к тебе, а он – нет, - несколько виновато объяснила Дана, подходя к Михану.
От смущения у неё никак не получалось закрепить на левой руке, чуть повыше запястья, красивый, серебристый, но слегка великоватый браслет. Я думаю, она позаимствовала его у мамы: ведь Дана была кокеткой! А кокетка – это такая девочка, которая сильно хочет кому-то понравиться. Например, Михану! Вот Лилька совсем никому не собиралась нравиться, поэтому стриглась, как мальчишка, и вела себя также – как пацан! Браслетов она не носила, зато умела здорово драться и знала целую кучу таких приёмчиков, от которых не отказался бы ни один парень. Подругу свою она часто обзывала всякими ребячьими словами, самым невинным из них считалось «Шпикачка!» У Даны были длинные и пушистые волосы, она их часто распускала и красивым движением головы перекидывала с одного плеча на другое. А ещё Дана красила ногти перламутровым, с блёстками, лаком и носила золотые серёжки. Лилька ходила вечно лохматая, в затёртых джинсах и старой серой футболке, как будто у неё больше ничего не было. Лак она не признавала, потому что ногти грызла. Одним словом – рыжая! Но Михан её… нет, не любил, конечно! – но…питал слабость, что ли. С Лилькой всегда было интересно. Она – выдумщица. Если только не выдумывает что-то против него – как сейчас. Опять он поссорился с Дроздом! Вряд ли подобный спор пришёл в голову Дане. Это всё Лилька-веснушка!!! Михан вдруг рассердился и, забыв об осторожности, выпалил:
- Ах, вот вы как! А я вам ещё ужа говорящего собирался показать!!! Вот вам теперь! – он злорадно высунул язык. – Не пойду я гулять!
Девчонки притихли. Переглянулись.
- Говорящего – кого? – недоверчиво уточнила Лиля.
- Никого! – опомнился Михан. – Это я специально, чтоб вас позлить. Топайте отсюда! Я есть пошёл.
Как бы в подтверждение этого заявления из кухни раздался голос Валентины Егоровны:
- Михаил! Гостей в прихожей долго мариновать будешь? Завтракать пора. И девочек позови, пусть на кухню проходят.
Михан ушам своим не поверил! Мама что – забыла про Хвостю?! А гостьи фыркнули и показали явно возмущённому другу "летающие рожки". Дана встряхнула волосами, неуловимым движением забрала их по обеим сторонами за уши, и первая воспользовалась приглашением. Лиля прошла к столу после Михана.
Когда мама успела приготовить завтрак, для Михана осталось загадкой: ведь не за те же пять-десять минут, что он препирался в коридоре с подружками! Почему-то ему казалось, что с Хвостей они разбирались целое утро, и ничего, кроме этого, после пробуждения не произошло. В глубоком раздумье вся троица уселась за стол. Валентина Егоровна наложила каждому по ложке салата и по две – картофельного пюре. А сама направилась в зал за дядей Геной, который должен был устать сидеть на полукорточках, то ли пряча, то ли охраняя от неожиданных гостей Хвостю.
Наш герой, как мы помним, остался в темноте из-за внезапного визита подруг, но – ненадолго. С некоторых пор тёмные ящики стали вызывать у него нечто вроде клаустрофобии – это болезнь такая, когда боятся замк-нутых пространств. Хвостя, конечно, не знал о разных там человеческих заболеваниях, однако ему было над чем задуматься. На сей раз он думал мало, и пользы ему это не принесло: Хвостя пришёл к не слишком разумному решению – он заговорил.
- Вы меня простите, пожалуйста! – начал он очень веж-ливо. – Мне крайне темно и даже чуточку…страшно. Вы не могли бы подвинуться, чтобы я выполз?
Его речь была прервана совершенно неожиданно: дядя Гена вскочил, как ошпаренный, и вместо себя уложил на ящик здоровенную кипу "омакулатуренных" газет. А сам от греха подальше вышел с балкона и закрыл дверь. На шпингалет. Он решил, что очень надёжно спрятал их секретного ужа, а потому со спокойной совестью отправился на кухню вместе с Валентиной Егоровной.
В ящике стало совсем темно и – тихо. Хвостя до такой степени растерялся, что самым натуральным образом застыл! Он стал прямо как бревно или, точнее, ветка: неподвижный и твёрдый. И, разумеется, неразговорчивый. Если попробовать отыскать пример такого вопиющего положения, в котором оказался Хвостя, среди людей, то лучше всего сравнить это с тем, когда ты лезешь под низкий диван достать закатившуюся туда вещь, и туда-то вроде бы и ничего, а вот обратно!!! Ну, никак! Возвышенности мешают. Во где страшно-то! Представляешь, каково показалось Хвосте?!
А в это время все за столом собрались – завтракать. Сидят, значит, за полными тарелками пять человек, и только двое едят, а остальные думают: УЖ,говорящий. Что дальше?!
А дальше было вот что. Лилька наелась и захотела подышать свежим воздухом. Встала и пошла на балкон! Хотя никто, между прочим, её туда не приглашал. Валентина Егоровна тревожно посмотрела на дядю Гену, но тот был уверен, что всё в порядке, и взглядом успокоил и её, и Михана. Но Михан не думал, что всё в порядке: он знал Лильку! Он чуть не подавился, торопясь выскочить из-за стола вслед за подругой. И всё равно опоздал!
Лиля с интересом разглядывала палку, которая лежала в милом таком ящичке, зачем-то заваленном сверху газетами. Газеты она убрала сразу, как увидела, насколько красив ящик. Палка была узорная, волнистая и как бы ненастоящая… Лиля протянула к ней руку как раз в тот момент, когда в дверях показался испуганный Михан. Он заорал:
- Не трогай!
И тогда Лилька нарочно, наперекор ему, даже не пытаясь разобраться, что это, схватила странную палку и… бросила её вниз. С балкона третьего этажа! А потом разинула рот и округлила глаза – она увидела, как палка на лету оживилась, свернулась восьмёркой и радостно заорала: "Я лечу-у!!!" Михан от страха зажмурился, но, услышав бодрый крик ужонка, успел-таки проследить за его полётом. Хвостя шлёпнулся в траву на дворовой лужайке. "Рядом с пеньком" – отметил для себя Михан и, не обращая внимания на остолбеневшую Лильку, выбежал вон.
ИСТОРИЯ 8.
«Что есть я для муравья?»
Так Хвостя ещё никогда не летал! Вот это было истинное летание живого змея! И приземление тоже… было настоящим. Довольно ощутимым. Хвостя вслушался в своё сердце: оно слегка беспокоилось. Место незнакомое, явно не парк, и нового друга нет рядом… Подождать его? А если он не придёт? Вообще, это даже странно, что его без Михана гулять отправили. Он ведь обещал помочь в поисках мамы! А теперь что же – один?!
Хвостя совсем расстроился. Он высунул из травы голову и огляделся. Было довольно рано, так что люди и машины ещё не шумели громко, это и помогло нашему ужонку услышать из-под себя тонкий и недовольный голос:
- Что за невоспитанность?! Развалился и лежит! Слезь, кому говорят!
Хвостя удивился и чуть-чуть подвинулся.
- Да не туда! – завопил голос. – Как раз в другую сторону! Я же задохнусь!
Хвостя озадаченно скользнул по траве вперёд и замер. Он даже оглянуться не посмел: а ну как снова заругаются? Но голос миролюбиво пропищал:
- Ну-ну, ты не уползай! Я на свободе!
На травинке, прямо у Хвости перед глазами сидел, покачиваясь, муравей. В парке тоже муравьи жили, но там внимания друг на друга обычно мало кто обращал. Поэтому теперь Хвостя сосредоточенно разглядывал мелкое насекомое, болтавшееся туда-сюда на своём стебельке, а оно, это насекомое, без страха, но с интересом изучало Хвостю.
- Ты – ядовитый? – деловито осведомился ужонок. И на всякий случай отодвинулся ещё дальше.
- Кто-о? Я-а?! Да ты сам… ты на себя посмотри! – невозможно как возмутился муравей. – Я вообще пострадавший! А ты – бревно какое-то! Бесчувственное!
Хвостя от столь бурного натиска оторопел. Однако решил "не связываться", пока Михан его не найдёт. Мало ли что! Но муравей такой вредный попался, что просто так от него отделаться не получилось. Что удумал! Спрыгнул со своей травинки прямо на голову Хвосте! А он и не заметил. Шмыгнул в кусты, вытянулся во весь рост, вероятно, чтобы снова появилось сходство с палкой, и, никого не трогая, стал друга дожидаться. Лежит себе спокойно и размышляет: "Вот я. Большой и длинный. И вот был он – маленький, писклявый. И вот вопрос: "Кто есть я для муравья?" или нет: "Что есть я для муравья?" Так красивее. Я же всё-таки ПОЭТ! Отличные стики… ой, стихи! получатся! Тут есть над чем подумать…" И вдруг слышит он – как бы в ответ на свои думы:
- Бревно оно и есть бревно! И даже больше! А строит-то из себя! Тоже мне – царь ужей выискался!
Хвостя весь так и встрепенулся. Это мама, мама его так называла! "Значит, она где-то рядом!!!" – заподозрил, и как закричит:
- Мамочка моя, тута я! Тута-а!!!
Муравей от неожиданности икнул и даже растерялся, а если совсем по-честному, то и испугался:
- Эй, ты чего? Да не кусаюсь я! И яд у меня полезный! Слышь, ты, как там тебя?
Но Хвостя уже ничего не слышал, он бросился искать маму. Он забыл про Михана, про муравья, про стихи и про полёт, про всё – про всё, кроме того, что его кто-то назвал Царём Ужей. Неосторожный муравей изо всех сил старался удержаться на гладкой поверхности "бесчувственного бревна", но вскоре был сбит проносящимися сверху кустами. Ну, или ещё чем-то в этом роде – у него не было времени понять – чем. Хвостя мчался по траве, словно у него ноги человечьи объявились! Он шмыгал влево, вправо, вперёд, ещё вперед, снова влево, а потом ещё дальше вперёд! И так до самого вечера, пока темно не стало. Ночь пришла, принесла с собой прохладу, а всю усталость свалила на Хвостю. Он уснул, совсем ни о чём не думая. Ни одной мысли в голове не осталось. Он тяжело дышал и вздрагивал. И мне очень грустно, потому что Хвостя, кажется, заболел.
Такая вот короткая история вышла.
История 9-я
Отчаяние
Михан совсем на капельку опоздал! Когда Хвостя разго-варивал с муравьём – он ещё бежал по лестнице, а когда ужонок бросился искать маму, Михан уже вовсю искал его. Правда, не там, где надо: надо было под кустом, а Михан зачем-то раз двадцать обежал вокруг пенька, куда, как ему запомнилось, шлёпнулся с балкона Хвостя. Так они и разошлись, к несчастью.
Валентина Егоровна пребывала в ужасном смятении: её сын плакал.
- И… и… и ес… ли Д-дроз его най-най… дёт, то…то всё! Ха-на… ка-юк… Хвос…Хвосте-э!!! – рыдал Михан, глотая слова вприкуску со слезами.
Лилька притихла и виновато хлопала ресницами. Дана не понимала, что происходит и отчего её друг в таком состоянии. Дядя Гена не выдержал и спустился во двор.
- Фьюк, фьюк, Хвостя! Фьюк! – посвистел он ужонка, как собачку.
Ага, так прям Хвостя и отозвался… Даже если бы он и слышал, то всё равно бы не понял, что это его ищут: слишком недавно стал общаться он с человеком, чтобы привыкнуть ко всем его фокусам.
- Лиля, ну зачем ты это сделала? – в очередной раз вопрошала Валентина Егоровна, но Лилька только пожимала плечами и помалкивала. А когда дядя Гена вернулся ни с чем со двора, то и вовсе ушла. Дана потихоньку вместе с ней.
- Да-анка!!! Что я видела!!! – зашептала Лиля, едва за ними закрылась дверь.
- Да-а! Эт точно! Я ещё тоже ни разу не видала, как Мишка плачет! А-бал-деть! – поддержала было Дана, но Лилька её перебила.
- Да я не о том! Что я на балконе видела! Вернее – слышала! Я выбросила эту палку, которую они назвали ужом, а она… заговорила!!!
Дана встала, как вкопанная. Лилькины глаза не врали: они были ужасно круглыми, удивлёнными и даже испуганными. Тем не менее Дана недоверчиво отмахнулась:
- Болтушка! Уж мне ты не сочиняй!
- Да нет же! Ты думаешь, Михан так просто ревёт?! А дя-дя Гена прям из-за какой-то палки расстроился?! Валентин Егорна и то вон какая стала! Я те серьёзно говорю: у них Уж Говорящий!!!
- Угу. Был!
- Я его выбросила, я его и найду, - неожиданно твёрдо сказала Лиля. – И если это то, о чём я думаю, то фиг два он у меня его получит!
- Это же нечестно! – возмутилась Дана, представив, каково будет Михану без говорящего ужа. Она, разумеется не поверила ни единому Лилькиному слову про живую палку, но помочь другу считала своим долгом. Пусть даже и теоретически.
- А ты думаешь, он честно поступить хотел? Да он бы сроду ничего не сказал! Так и жил бы один во дворе, а то и во всём городе со своей говорящей змеёй, и потом попал бы в книгу Гиннеса!
- Куда?!
- Во всемирную книгу рекордов! Тоже мне – "зубрила"! Таких элементарных вещей не знаешь!
- А ты не обзывайся! Иди вот и ищи сама! А я домой пошла, - обиделась Дана.
И она действительно ушла. Лилька постояла чуток, поразмыслила и пустилась на поиски "палки". Искала добросовестно. Но безрезультатно. Часа через два устала шарить по траве и царапаться об ветки кустов и тоже засобиралась домой.
"Пусть сам ищет! Найдёт, так и ладно. А нет, вечером поищу!" – решила Лилька и побежала к себе.
Но вечером она не вышла, потому что мама заставила её убрать комнату, а Михан, облазив все уголочки родного двора и даже дальше, Хвостю, как мы знаем, найти не сумел. Потому что Хвостя уполз так далеко, что никому бы и в голову не пришло его там искать: он добрался до следующей улицы и заснул в небольшой городской посадке, где зимой катались на лыжах, а летом фотографировались на фоне берёз. Трава там была высокая, но место прохожее: широкая тропинка разветвлялась на три узких, и возле одной из них лежал Хвостя.
Утро застало его врасплох. Он не успел спрятаться, а потом понял, что и сил на это не осталось. Раньше Хвостя никогда не болел, что такое температура, не знал, и почему в мозгах шумит, не догадывался. Мозги у Хвости были – как же без них? Вот и стал он ими шевелить. Прятаться-то всё равно надо, даже с шумом и свистом в голове. Не все такие хорошие в мире людей, как друг Михан. Михан… Где он? Почему его бросил? Почему гулять одного отпустил? Или он тоже, как мама, потерялся? Теперь кого первого искать-то: Михана или маму?
Хвостя очень лениво думал, ему тяжело было. Он шевельнулся и тихонечко пополз. И вдруг!..
- Ну да! Как же! Угу! Нет, ну ты куда-а? Стой, кому говорят!!!
Дорогу Хвосте преградила палка. Да не простая – заковыристая, как рогатка. Кто-то невидимый прижал этой рогатиной ужонка к земле так, что не шевельнуться, ни тем более вырваться из западни он не мог. И не стал пытаться. Невидимый ухватил его за хвост и начал поднимать. Всё бы ничего, но голова-то к земле прижата! Хвосте стало больно и он подумал, что так, наверное, и умирают змеи. А это значит, что даже если ему страшно, он должен принять конец своей жизни достойно. И он сказал, превозмогая боль:
- Мамочка моя, прощай! Прости, что я тебя не нашёл.
И закрыл глаза. Приготовился.
Немного подождал. И ещё чуть-чуть подождал. Почему-то ничего не происходило. Правда, голова ни с того ни с сего завертелась свобод-нее, а часть тела, которая была вверху, вдруг шлёпнулась наземь. Хвостя воспользовался моментом и изо всех сил дёрнулся. Удалось!!! И пополз быстрее в траву, высокую и лопушистую. Никто его не задерживал. Любопытство, которое, как известно, сгубило кошку, заставило ужонка на секунду остановиться. Он посмотрел назад и увидел Невидимого: обычный маленький Ребят: сонный, лохматый и злой (мама в магазин с утра послала). Сидит посреди тропы, сжимает в руках палку и выпученными глазами смотрит, как ускользает говорящий уж. Хвостя сообразил, что времени у него немного, и поторопился исчезнуть в траве. И очень вовремя! Потому что Невидимый вскочил на четвереньки и – цап! – чуть не схватил его. А потом как дал на коленках – следом!
- Говорящий! Он говорящий!!! Ну где есть-то? Ты теперь мо-ой!!! – шептал, ползая по-пластунски и обшаривая лопухи.
Но Хвостя уже сидел в безопасном месте – на дереве. Болезнь его на время куда-то делась, так что сил забраться по стволу на ближайшую ветку хватило. Там он и затаился.
Расстроенный недруг с досадой рвал траву, елозил по всей посадке, но сбежавшего ужа так и не нашёл.
- Ах, так?! – слышал напуганный Хвостя. – По-русски говоришь да ещё и в прятки играешь?! Всё равно найду! Ты мне денег принесёшь – миллион! Ой! Деньги! Куда я дел деньги?! У, гад!
У Хвости сердце тук-тук, бух-бух! В голове снова шум, с ветки того и гляди свалится. "И почему всем так странно, что я говорить умею?" – подумал он. – Язык у меня есть – и длинный!"
Он стремительно высунул и посмотрел на свой язык. Впрочем, тут же и спрятал его, чтоб было удобнее думать.
"Слушать я умею, запоминать тоже. Что удивительного в том, что я так быстро научился? Интересней другое: что такое деньги? и зачем они? И, главное, где я их возьму? да как ему отдам?"
- Ю-у-ра-а!!! Ю-ра! – на всю утреннюю улицу раздался сердитый крик. Я куда тебя послала?! А-а?!
Хвостя от неожиданности не удержался и – шлёп с дерева! Только успел подумать, что "Ю-у-ре", наверно, не до него: сердитая мама и потерянные деньги куда важнее, - как Невидимый сгрёб его вместе с пылью в охапку, запорошил глаза и сильно сдавил шею. Хвостя почти задохнулся, от страха зажмурился и…
Глава 10
Вот такие ребята…
...и пришёл в себя в летающем ящике. То, что это был ящик, Хвостя понял сразу: узкий, тёмный, с неровными щелями, сквозь которые пугливо, полосками, пробивался свет – он мало отличался от множества других, виденных раньше. А вот то, что ящик летает, пришло на ум попозже. Хвостя то и дело подпрыгивал, скользил вниз и вбок, ударялся о стенки, раза два выхватывал взглядом из щели сначала дерево на небе, а потом дорогу на траве… а может – и наоборот. Но в любом случае сообразил: Невидимый на улице и подкидывает ящик. А в ящике – он, Хвостя. Но теперь ужонок знал: он будет молчать – во что бы то ни стало!
Юрка уже не плакал: от матери, конечно, досталось за деньги, но – что поделать? – дала ещё полтинник и снова отправила в магазин. А он и рад стараться! Ужа-то в подъезде за дверью спрятал, затянул шнурок покрепче и к батарее привязал, чтоб не ускользнул до его прихода. Хорошо, видать, притянул – уж вялый, как верёвка, глаза закрыты, еле дышит. Но – живой и ладно. Надо признать, такого приключения в Юркиной жизни ещё не случалось. Были происшествия весёлые, вроде бабочки под краном, были запоминающиеся, как щенок в трёхлитровой банке, но такого! Такого – с говорящей змеёй – ещё не было! Ни у кого не было! И теперь он постарается остаться единственным, у кого это будет!
Юрка шёл и подбрасывал старый папин ящик для инструментов, украдкой вынесенный с балкона: змее там самое место. День начинался неплохо.