«Ну, мать твою, Гамлет»
У. Шекспир
Санек говорит:
-- Было полграмма, я один чек ночью вмазал, а другой принес.
Показывает маленький треугольничек из фольги от сигаретной пачки.
Серега:
-- Давай?
-- Давай.
Уходят.
Возвращается минут через пятнадцать один Санек. В праздничном настроении, кричит:
-- Вот что надо сделать? Что? Дай мне работу, я работать хочу!
Ударяет кулаком правой руки по ладони левой. Подпрыгивает.
-- Может, подеремся? Я бы сейчас кому-нибудь выписал.
Очкастый Юра, сидевший за столом, вскакивает, хватает только что вскипевший чайник и бьет Санька по голове. Санек отлетает в угол, из рассеченной кожи на лбу течет кровь.
Оба начинают смеяться.
Санек, лежа в углу и размазывая кровь, а Юра, помахивая чайником.
От пара у Юры запотевают очки, на стеклышках можно что-нибудь написать пальцем. Он снимает очечки и протирает их краем рубашки. Щупленький, похожий на провинившегося школьника.
Вот она волна всеобщей любви и примирения.
Странно, но из чайника почти не пролилась вода.
Паланик – 1962;
Уэлш – 1958;
Эллис – 1964;
Санек заклеил лоб пластырем, крест накрест, улыбается.
-- Хочу купить себе искусственные дреды.
-- Ты же лысый, не вплетешь – говорит Юрик.
-- Я их к берету приклею. Знаешь, такой растаманский, трехцветный. Желтый, синий и не помню.
Но приход уже переломился пополам и пошел на спад.
Санька быстро вставляет, быстро отпускает.
-- Великий Джа – Санек двигается медленно, разгребая теплый кисель кайфа – я великий Джа.
-- Негр, бля – говорит Юрик.
Санек у стенки выполняет упражнение: повторяющееся приседание с подхватом.
-- Кипит падла – Юра брезгливо морщится.
-- Уа-уа, сам ты падла. Уа.
Берет себя в руки. Плохо понятно как ему это удается. Перестает работать поплавком:
-- Уеду в Питер учиться на ландшафтного дизайнера.
Речь четкая.
Красивые маковые поля, засеянные ровными квадратами, радуют глаз. Перспектива тает, где-то в предместьях Боготы. Санек представляет себя за рулем кондового лимузина. На пальцах тяжелые золотые гайки.
-- Во, видел ботинки? Шесть тысяч.
Потом, подумав, добавляет:
-- Евро.
-- Иди нахуй.
Время становится бесчувственным и крошится как печенье.
Уэльбек –1958;
Бегбедер – 1965;
Серега переворачивается на спину и начинает блевать. У него большие шансы захлебнуться рвотной массой, но ему везет. Он перекатывается на бок, и блевотина растекается по полу. Контуром похожа на материк Лемурию.
-- Бля… бля… бля – произносит через равномерные паузы.
Пытается встать и попадает ладонью в лужу. Скользит. Падает лицом. Теряет его. Начинает подвывать. Нашаривает лицо рукой и надевает обратно.
-- Фу, бля, пронесло.
Однообразие междометия «бля» надоедает.
Санек звонит Ленке:
-- Зайди, а? Чего? Нет. Болею. Я тебе говорю. Сука.
Обращается к Юрику:
-- Пойду Ленку встречу.
-- Нет.
-- Нет?
-- Нет.
-- Нет?
-- Найди Серегу.
-- Сам ищи.
Санек уходит, сворачивает в коридор, натыкается на ползущего Серегу.
-- Ты? Дай денег, мне надо Ленку встретить. Суку.
-- Я хочу вишни. Вишни. Вишни.
-- Ах ты, гад – Санек пинает Серегу, ему кажется, что нога пробивает Серегино тело насквозь. Саньку нравится, он пинает еще раз. Еще.
-- Бля.
Эти «бля» не кончатся никогда.
Санек идет дальше, поскальзывается на рассыпанных ягодах, вылетевших из Серегиного сна, удерживается на ногах. Выходит на улицу.
Приятная погода поздней осени.
Дождь пополам со снегом, ветер, ковер из гнилых листьев. Капли попадающее на лицо, шипят. Лицо Санька – маска древнего воина, попавшего под локомотив. Прямые черты ацтека, прорезанные колесами. Нежная дебильность скрыта тяжелыми, только что появившимися шрамами.
Он идет вдоль дороги, на другой стороне которой, из проулка, появляется Ленка. Пьяная и счастливая. Невысокая, с короткими ногами и тяжелой задницей. В красной куртке. Маленький зверек, занимающий много места. Двадцатидвухлетний.
Кричит:
-- Я – беременна.
За шумом проезжающих машин, не слышно.
Санек:
-- Чего орешь, сука?
-- А?
-- Чего?
-- Дурак!
-- Чего?
-- ****ь!
Машины мчатся без остановки.
Ленка:
-- Я – залетела!
-- Денег принесла?
-- А?
Диалог продолжается еще некоторое время, потом Санек перебегает дорогу и обнимает Ленку.
А произнесенные слова, взлетают и достигают ушей Джа, который не видит дредов на голове этих букашек.
И не может выхватить их из толпы точно таких же.