После окончания Московского авиационного института я распределился в «Лавку» - КБ имени Лавочкина, что в Химках.
Начальник отдела поразил меня сразу.
Позже я понял, что не только меня. По факту - пораженным становился любой, кто с ним хоть раз встречался. Короче, он был не столько притчей во языцех, сколько Притчей. Легендой.
Обычно Саркисыч вызывал на ковер, не сходя со своего начальственного места. Он окликал любого сотрудника по имени, игнорируя отчество. Для гарантии имена удваивал. Как в домино бывают дубли – типа «пусто-пусто».
А вот со мной почему-то он так не мог. Уж не знаю почему. Но вот не мог. Чем-то я не вписывался в рамки кавказского радушия, позволяющего выдавать вульгарность за простоту.
Ну и как-то раз подходит он ко мне бесшумно и протягивает плотную папку с бумагами. Смотрит печально-трогательно, как Фрунзик Мкртчян в «Мимино». Я тут же вскочил:
- Да, Федор Саркисович, слушаю вас.
- Там на третьей проходной Нагапетян ждет. Из «Росавиакосмоса». Сходите на проходную, передайте ему эти акты.
Я хватаю папку и рысью бегу на третью. Торможу уже двумя этажами ниже и возвращаюсь. Залетаю в отдел, Саркисыч еще не уединился, стоит в размышлениях посреди зала. Я, запыхавшись, спрашиваю:
- Федор Саркисович, а как я его узнаю, Нагапетяна?
- Ну он такой… черный, - стесняясь, смущенно произносит начальник. Беспомощно смотрит на меня и для достоверности указательным пальцем чертит в воздухе широкую дугу от переносицы до подбородка.
Подбегаю на проходную. Выскакиваю за стеклянные двери и сразу замечаю жгучего брюнета – владельца неповторимого баклажана, закрывающего верхнюю губу.
- Вы - Нагапетян? – протягиваю папку. Брюнет испуганно шарахается в сторону и не к месту цитирует американского классика:
- Меня зовут Арам.
- Я понимаю. Вы из «Росавиакосмоса»?
Брюнет готовится к бегству и добивает меня сокровенной информацией:
- Я - Сароян!...
Теперь я шарахаюсь от него.
Пристально оглядываю полупустую площадь перед проходной. Больше никто по признакам Саркисыча не пеленгуется.
Так… Остаются вот эти три толстые тетки. В принципе, «Нагапетян» не склоняется, все три тетки - брюнетки.
А родА в русском языке Саркисыч путает по жизни. Может, не только в лингвистических, но и в сексуальных, так сказать, аспектах?.. Как-то двусмысленно получается. Но кому ж документы передавать?
Кто-то деликатно касается моего локтя:
- Вы от Налбандяна?
Оборачиваюсь. Русый симпатяга с точеным нордическим профилем приветливо протягивает руку:
- Я - Нагапетян…
Неспешно возвращаясь в отдел, я основательно размышлял сразу в двух направлениях.
Первое. Информация о малочисленности потомков Давида Сасунского явно преувеличена. По крайней мере, если судить по концентрации маленького, но гордого народа в подмосковных Химках.
Второе. Не такая уж белая ворона Дима Харатьян.
…В следующий раз Саркисыч сразил наповал при весьма печальных обстоятельствах.
Скончался один заслуженный конструктор в нашем отделе. Профсоюзная Марь-Иванна выписала сотню, и Митька Мильштейн был отправлен начальником отдела за венком.
Зима, колотун. Не найдя в ритуальных магазинах венка за сто рублей, дисциплинированный Митяй сует двушку в автомат и набирает прямой номер начальника:
- Федор Саркисович, по сто рублей венков нет. Есть по пятьдесят. Может, два венка взять?
Ответ Саркисыча был предательски быстр, как вражеская пуля:
- А второй кому?
Поскольку было общеизвестно, что Саркисыч и юмор находятся в том же соотношении, что и гений со злодейством, подстреленный Митяй начал медленно сползать по стенке в заиндевевшей телефонной будке…
…Обладая неистребимой способностью говорить и думать по-армянски, Саркисыч умел еще и слышать по-армянски.
Отправляет он однажды с чертежами Машку Батову на согласование:
- Машь, отдай эти чертежи Егорову, это сектор прочностных расчетов.
Машка – та еще умница – скороговоркой уточняет номер отдела:
- Он в двадцатом?
- Да не волосатый он…
- Значит, он в двадцатом…
- Да не волосатый он…
Оба участника диалога, довольные достигнутым взаимопониманием, расходятся…
…Пик легендарности Саркисыча пришелся на время преображения Советского Союза из старой тыквы в фальшивую карету.
«Лавка» сбросила кандалы сверхсекретности. Это моментально унюхали вездесущие корейцы и прицелились на нашу последнюю разработку комплекса навигации.
Корейцы просекли, что наше качество не ниже мирового, а цена американского аналога – чудовищна.
Традиционное чутье подсказывало желтопузым, что российская цена будет ниже гринговской раз в десять. Мы тогда визжали от каждого упавшего в лапу цента.
В Сеул срочно снарядили делегацию во главе с Саркисычем.
Делегацию пас Митрохин – начальник отдела информации, штатный переводчик с английского. Разумеется, Митрохину были присущи невидимые полковничьи погоны, естественные, как крылья у ангела.
Вернулась делегация через две недели. Саркисыч – радостный и гордый. Митрохин - хмурый и неразговорчивый.
Позже, когда затея с корейцами рассыпалась полностью, Митрохин рассказал в курилке о подвигах Саркисыча в Сеуле. Свобода слова с непривычки пьянила, поэтому и у скрытых полковников языки развязались.
Выходило так, что на переговорах, после восторженного обсуждения технических деталей, Саркисыч решил ломануть в экономику.
- А теперь скажите, - жестко спросил он доверчивых азиатов, сверкнув карим глазом, - какую цену вы хотите нам дать и почему так мало, а?
Митрохин словил четкий щелчок в районе ануса. И тут же профессионально перешел в режим Януса.
Одной стороной гуттаперчевого лица Митрохин лучезарно улыбался корейцам. Другой, неосвещенной стороной, хрипло шептал Саркисычу:
- Федор Саркисович, в такой форме вопрос перевести не могу: они ж даже цену еще не назвали…
Полчаса Митрохин испытывал кромешное раздвоение личности. Параллельно глава делегации наливался цельностью убеждений.
Расправив не очень крупные плечи, Саркисыч всем своим видом угрожал южнокорейским агрессорам.
Наконец спасение Митрохина состоялось. Налбандян милостиво разрешил перевести вопрос в усеченном варианте. Без обвинения улыбчивых капиталистов в нечестности авансом.
Но облегчение полковника было сиюминутно, поскольку вежливый ответ корейцев Саркисыч даже не слушал. Он тут же ультимативно затребовал такие огромные деньги, что корейские улыбки застыли как минимум навсегда.
Митрохин промок от пота насквозь и, отбросив все маски, открыто, без шифровки, умолял:
- Федор Саркисович, вы неправильный курс доллара посчитали…
Но здесь Саркисыч уже не отступил. Ощущая за спиной многострадальный Ереван, он твердо и четко заявил:
- Курс у нас один – правильный…
…После этого корейцы закупили американский комплекс, который оказался в пять раз дешевле экономически и политически верного предложения Федора Саркисовича Налбандяна.