(Цикл "Чужими глазами")
Дракон хищной тенью вынырнул из тумана. Он промелькнул над Баржей, едва не задев ее хвостом. Темный силуэт взмыл в облака, замер на миг, растопырив пятерню перепончатых крыльев, а потом развернулся и камнем ринулся вниз. Кормщик понял: на этот раз не уйти, левый борт сейчас накроет.
Рефлексы старика за долгие годы были отточены до автоматизма. Руки проворно вращали штурвал и дергали рычаги, пытаясь увести Баржу из-под удара. Сам он в работу рук не вмешивался. Для Кормщика время почти остановилось, и каждая секунда теперь тянулась бесконечно.
Перед стариком пролетел сегодняшний день.
С самого утра не заладилось. Как только Кормщик подошел к Острову, Ворота будто взбесились, и никакая сила не могла их открыть. Старик провозился с ними целую вечность, перебирая в голове Заклинания Отворения. Нет ничего хуже, чем с полной Баржей томиться перед закрытыми створками, рискуя нарваться на Драконов. Наконец, Ворота, жившие своей жизнью, открылись.
Дед не мешкал: взревел мотор, и штурвал замельтешил в его костлявых пальцах. Баржа качнулась, ловко сливая белесоватую жижу в Грот и заторопилась обратно к Материку.
«Назад всегда легче, – думал про себя старик, – потому как пустым идешь. Это полный ты легкая добыча. А так – что с тебя взять?».
Ему предстояло еще несколько ходок. Но ветер усиливался, а с ним росло и беспокойство.
К обеду старик достиг Материка и вошел в Бухту, которая лениво клубилась горячим паром. Начинающаяся буря сюда не доставала, хотя снаружи уже штормило вовсю. Старик заложил крутой вираж. Посудина зачерпнула порцию горячей тянучки, ощутимо чиркнув днищем.
Как всегда бывает после загрузки, Баржу обдуло внезапным легким ветерком.
«Откуда ветер знает, что уже пора? По всей Бухте – полный штиль. Чудеса, да и только», – в очередной раз удивился дед и с удовольствием подставил ветру седую щетину.
Груженая посудина неохотно покинула тихую Бухту и направилась обратно к Острову, дымясь паром и сыто переползая с волны на волну. Старик не знал, что эта ходка станет для него последней.
Остров неумолимо вырастал из дымки. И Ворота, и Главная Башня уже были хорошо видны. Значит, Драконы где-то рядом.
Черт их поймет, Драконов этих. Подходишь к Острову, а они резвятся у Ворот, дела им до тебя нет. Валуны по берегу катают или бревна перекидывают. Легко так перекидывают, как спички. Смотришь, и мороз по коже. Вдруг – один срывается с места, второй – следом. И давай кружить над Проливом, только и молись, чтобы под руку им не попасться. Иногда кажется, не видят они тебя вовсе, и навредить не хотят. Просто несутся, пути не разбирая, вот и задевают судно. А бывает, нарочно охотятся за Баржей, рассчитывают угол атаки...
Ветер срывался на вой, заглушая рокот дизеля. Старику все трудней было держать курс на этот опостылевший кусок суши.
«Что я здесь делаю столько лет? Кому все это нужно? Кто это ценит? Конебер? Так ему, похоже, вообще ничего не надо, кроме безумной потехи, грозящей разнести мою посудину в щепки. Он хоть и Дух Острова, но умишком-то не богат, – с горечью размышлял старый моряк. – А ведь Груз-то для него и предназначен, для болвана этого, Конебера. Я слышал, без этой жижи он и трех дней не протянет, помрет. И вместо того, чтоб ценить, сам же пакостит: то Ворота посреди разгрузки закроет, то Главную Башню в сторону уведет, а хуже всего – когда упырей-Драконов своих на Баржу натравит. Перемелют все вокруг, костей не соберешь. И лишь хохот его громогласный доносится откуда-то из-за облаков.»
...Тень приближающегося Дракона закрывала уже полнеба. Баржа послушно отводила нос вправо, повинуясь командам Кормщика. Старику даже на миг показалось, что и на этот раз повезло, что лишь немного волной накроет. Но вскоре понял, что корму не увести.
Время давно стояло на месте, потому Кормщик отрешенно качался на волнах собственных мыслей.
...Говорят, давным-давно Конебер по-другому Груз получал.
Старик хорошо помнил байки своего прадеда: будто раньше не Баржа к Острову ходила, а огромная Бочка. Помещалось в нее столько, что скорлупка старика и за месяц не перевезет! Бочка та подходила к Воротам, ничего не боясь. И спокойно сливала содержимое прямо в Грот – в тот самый чертов Грот, с которым он так долго возился сегодня утром. А оба Дракона тогда маленькими были и той Бочке сделать ничего не могли...
Утопия какая-то.
Если прадед не врал, то кому эта Бочка мешала? Зачем ее на Баржу поменяли? Столько Груза теперь теряется по дороге.
А совсем откровенный бред нес бродяга один. Приходил он сюда из-за Гор, за мудреца себя выдавал.
Накидка, четки, борода до пояса...
Позер.
Как же его…
Рати… Рдаи… Ртаидеп-Роткод его звали, точно. И россказни у этого Ртаидепа были под стать его ломающему язык имени.
Мол, про Большую Бочку – все правда. И в старину Конеберу именно так надо было груз доставлять. А сейчас ему из Бочки уже не положено. А положено, видишь ли, Баржей возить.
Кем положено? Зачем положено? Объяснить никто не спешит.
А самое смешное – это пророчества того «мудреца». Мол, в далеком-далеком будущем с нашим Конебером полоумным вот что будет.
Драконы его, схватив Баржу, будут сами нести ее через Пролив!
Ну, как раз в это старик охотно верил: уж чего-чего, а силы им не занимать, на десять барж хватит.
Но дальше – больше.
Дракон будет сам посудину в Бухте наполнять, потом тащить на Остров и выгружать в Грот!
Мол, безумие Конебера скоро пройдет, и открывать Ворота он будет сам, без всяких заклинаний.
Тут «пророк» замолкал, смиренно держа глаза долу, а потом неизменно добавлял, что все идет по Великому Плану, как предсказывал тысячу лет назад еще Голокениг-Решука.
Старик хохотнул. Он вспомнил, как затихала толпа на Площади после этих «пророчеств». Сам Кормщик давился смехом. Он понимал: глупо ждать другой реакции от этих сухопутных крыс. Они и Дракона-то живого сроду не видали, не говоря уже о Конебере – Духе Острова.
…И вот Дракон хищной тенью вынырнул из тумана. Он промелькнул над Баржей, едва не задев ее хвостом. Темный силуэт взмыл в облака, замер на миг, растопырив пятерню перепончатых крыльев, а потом развернулся и камнем ринулся вниз.
«Времястояние» закончилось.
Драконья туша обрушилась на Баржу. Корму вмиг затопило, нос посудины задрался. Вязкая масса хлынула на палубу. Она смела за борт рубку и старика, по-прежнему сжимавшего штурвал побелевшими пальцами.
Последняя мысль Кормщика была чужой, совсем из другого мира:
«А сахара-то многовато положили, болваны».
***
Тарелка с грохотом закатилась под стол, и алюминиевый звон долго метался эхом в папиной голове.
– Мишенька, сынок, ну что же ты наделал, а? Ну посмотри на себя! Не стыдно? – папа пытался оценить масштабы катастрофы. По его волосам, щекоча ухо, медленно сползала манная каша.
Мишеньке стыдно не было, а было Мишеньке весело. Хотя минуту назад он ревел так, что на улице останавливались прохожие. Слезы еще блестели на персиковых щеках годовалого бутуза. Но теперь взгляд ребенка был умиротворенным. Он время от времени подносил к глазам измазанного кашей «дракона» и сжимал его в кулачок. Кулачок был пухлый и в ямочках, мечта каждой бабушки. Налюбовавшись, мальчик разжимал пальцы и шлепал мягкой ладошкой по залитому кашей столику, радуясь белым брызгам на обоях. Он хитро поглядывая на отца. Тот был угрюм, и восторга по поводу удачной «охоты на Баржу» не разделял.
– Будто танкер нефти перевернулся, – мрачно констатировал папа, вытирая ладонью сладкий глаз. – И когда ты уже сам есть начнешь? Я же говорил ей: кормщик из меня никудышный, так нет же… – бормотал он.
В поисках швабры отец наткнулся на испачканную кашей ложечку-баржу, и в сердцах отшвырнул ее тапкой.
«Кормщик».
Диковинное слово еще крутилось в папиной голове какое-то время, но, найдя швабру, он тут же забыл о нем.