Это было время, когда мир
был еще совсем юным, новым,
когда предметы
еще не имели названий
и приходилось показывать на них пальцем
Вот и ко мне незаметно подкралась старость, и меня уже раздражают подростки в подъездах, мне непреодолимо хочется сделать им замечание. Теперь я хожу причесанный, аккуратный, в пиджаке и при галстуке – типичный напуганный жизнью депрессивный интеллигент, я даже перехожу дорогу всегда на зеленый свет и невольно вздрагиваю при грозном окрике кондуктора, неужели это я когда-то называл себя пацаном? Хотя теперь я не достаточно верю в свое собственное прошлое, почти так же, как раньше я не был уверен в непредсказуемом будущем,
Теперь я не могу поверить, неужели это у меня оценка по поведению (была такая) за четверть в школе никогда не поднималась выше «удовлетворительно», за что меня, несмотря на почти отличную учебу, приняли в пионеры лишь в третьем потоке? Кстати, сейчас любят вспоминать, как они были против системы, отрицали комсомолизм и коммунизм, слушали «Битлз» и были такие неформальные. Я же почти плакал, когда видел, что кого-то уже принимают в пионеры, повязывают красные галстуки, и они дают клятву, как настоящие солдаты.
Так неужели это я в третьем классе в перестрелке пробил камнем голову своему однокласснику? А потом, забыв об этом страшном преступлении, пошел играть в футбол, а, вернувшись в классный кабинет, вдруг увидел там свою маму, учительницу и весь класс в полном составе, все смотрели на меня в оглушающем молчании. Я встал у доски и мгновенно выхватил взглядом однокашника с перевязанной головой и свои руки, которые были в пыли и с засохшими пятнами крови.
Неужели это я залез в детский сад, в который ходил до школы, и похитил зачем-то оттуда ложки и вилки? Когда я вылезал из форточки, вдруг зазвонил телефон, я в панике рванулся вперед, оконная рама не выдержала, и я вылетел наружу с рамой на шее. Потом мы с Сергеем Гапоновым, своим дружком-подельником, катались по земле от смеха, вспоминая эту раму на шее.
Неужели это я с пацанами воровал горох и семечки с машин, неужели это я поджигал пух на тополях (дерево вспыхивает как факел), неужели это я издевался, подчас жестоко, над париями наших компаний, неужели это я залезал на бумажную фабрику и на стекольный завод? Когда меня подзывал к себе отец, я всегда по дороге мучительно вспоминал, что же я такого натворил на этот раз?
Сейчас я с удивлением вспоминаю себя в детстве – как в тех простых и пронзительных строках – «жизнь иль ты приснилась мне?».
Когда моя дочка пошла в школу, я с любопытством спросил ее:
- А как мальчишки там?
- А что мальчишки? – переспросила дочка. И сказала замечательную фразу:
- Да они все время дерутся и хвастаются.
И так как я уже стал российским интеллигентом, у которого на все есть своя философия, я подумал: «Ничего не меняется. Когда мы вырастаем, мы только и делаем, что хвастаемся и деремся».
Как пацаны выживают? Это удивительная тайна. Мальчишеское вездесущее племя заполняет все возможные места – помойки, подъезды, теплотрассы, склады, гаражи. Они никогда не сидят на месте – всегда что-то делают: строят штабы, взрывают самодельные бомбы, гоняют на велосипедах, делают набеги на дачи, собирают радиоприемники, дерутся, мастерят воздушных змеев, собирают марки и этикетки, играют в войну, издеваются над слабаками, они обожают самые опасные места – стройки, железные дороги, заводские территории. Как они доживают до скучной зрелости? Это тайна.
Мои родители были самые обыкновенные люди – мне было чем гордиться в советское время. Отец был начальником небольшой мельницы, а мама – рабочей на той же мельнице. Они всегда были на работе, этот культ труда я пронес через всю свою жизнь и теперь вполне безуспешно внедряю его в сознание своих детей.
А я был обыкновенный пацан. Я бы назвал себя мальчишка, но это не совсем точное, какое-то «девчачье» слово. И уж тем более не «мальчик», это слово теперь тянет за собой огромный шлейф нетрадиционных ассоциаций. Да и слово «пацан» испохабили уголовники, но мы называли себя именно так.
В каждый компании должен быть свой здоровяк, свой красавчик, свой заводила и свой «профессор». Я много читал и хорошо учился, но мне это не составляло труда, я не тратил на это много времени и пацаны мне это прощали. Вы понимаете, кем я был в пацанской среде, хотя когда меня звали «профессором», это было поводом для драки, но тот, кто звал меня так, не знал, что он многое предвидел.
Детство мое и юность прошли в маленьком городке, где повсеместно густо рос кустарник, в центре города можно было встретить мирно пасущихся коз, а весь город можно было пройти из одного конца в другой всего за какой-нибудь час. В нашем дворе всегда были повальные увлечения, которые как эпидемии поражали пацанов. То все вдруг увлекались дзю-до, то начинали играть в карты, то мастерили луки и стрелы, то делали пугачи, то играли в «двенадцать палочек» (разновидность пряток), то влюблялись в девчонок, то слушали музыку, то занимались радиолюбительством.
Конечно, нас очень интересовала война, это генетически заложено в пацанах. «Пошли в войнушку играть! – кричали мы друг другу. Или: «Сегодня фильм про войну, пацаны!» Поэтому мы мастерили все, что могло быть похоже на оружие: самострелы, поджиги, пугачи, игрушечные ружья. Тогда в магазинах было ничего не купить, мы все делали сами. Итак
«Поваренная книга пацана»
Пугач.
Штука почти безобидная для окружающих, просто издает звук выстрела, что и говорить – пугач. Возможно, в других местах эта штука называлась по-другому.
Для того чтобы сделать пугач нужно было взять латунную или медную трубку диаметром примерно с карандаш и длиной сантиметров десять (Где мы все это брали? Сейчас – ума не приложу). С одного конца эту трубку нужно сплющить молотком – примерно на длину два сантиметра и загнуть под углом девяносто градусов. Далее взять «золотяжку» (вы знаете, что это такое?) и забить дно трубки, плотно утрамбовывая гвоздем. Затем нужно было взять подходящий гвоздь – не слишком толстый и такой длины, чтобы торчал из трубки сантиметра на два, этот гвоздь нужно было засунуть в трубку до упора (достаточно эротично звучит) и согнуть под углом девяносто градусов. Следующий этап – нужно взять старую велосипедную камеру и отрезать от него кольцо, шириной полсантиметра. Это резиновое кольцо нужно зацепить за согнутый гвоздь и за согнутую часть трубки. Все – пугач готов. Интересно понятно ли было что-нибудь? Или так же, как в реферате авторского свидетельства – все описано очень точно, полно и – ничего не понятно?
Теперь нужно взять спички и настругать спичечных головок в трубку. Затем гвоздем тщательно измельчить и утрамбовать эти спичечные головки. Далее гвоздь оттягивается (осторожно, чтобы не сорвался) и упирается в стенку трубки. Остается только нажать на резинку, гвоздь срывается и превращается в боек – ударяется в дно трубки с порошком из спичечных головок – затыкайте уши! Грохочет громко со звуком, похожим на ружейный выстрел. Хотя не каждый пугач сразу стреляет – все индивидуально, это как самурайский меч. Как-то раз я целый день набивал спичками пугач и щелкал, но ничего не происходило. К вечеру вдруг грохнуло так, что вырвало гвоздь, обожгло мне большой палец (он долго еще был потом темный и в черных точках), а я минут пять ничего не слышал, только тонкий звенящий свист в ушах. Я бросился к луже – была осень – немедленно окунул остужать обожженную руку. Мне еще повезло – одному пацану оторвало палец. Невозможно уже мне понять, зачем это нам было нужно?
Поджиг.
Это уже оружие. Стреляет гвоздями. Описывать изготовление не буду. Во-первых, из моральных соображений, во-вторых, очень подробно технологический процесс изготовления поджига показан в одном из фильмов «Брат» с Сергеем Бодровым. Мы чуть по-другому делали, но отличия не принципиальные. Поджиги делали редко, мы хоть и пацаны были, то есть на грани с законом, но не уголовники. А кто увлекался этим, тот обычно оказывался в тюрьме и не за поджиги.
Следующее оружие оглушающего действия я не помню, как называется. Но отлично помню, как изготавливается. Для этого нужно взять баллончик из-под лака для волос. Впрочем, в наше время такой роскоши не было, мы брали баллончики с устрашающей надписью «Дихлофос» с отвратительными рисунками мух. Далее нужно было удалить верхнюю часть баллончика и вынуть внутренности. Это нужно было делать осторожно, баллончик мог быть использован не до конца, а он – под давлением, к тому же внутри была токсичная жидкость с ужасающим запахом. Вынув все из баллончика – всякие интересные трубочки – нужно ее тщательно промыть. Затем гвоздем пробить в центре донышка отверстие диаметром примерно миллиметров восемь. Работало это так: в баллончик нужно было бросить карбид, не очень много, и плюнуть на него, чтобы стал выделяться газ, затем поднести к отверстию в дне баллончика зажженную спичку – газ, кто химию изучал, тот знает, какой – взрывался. Бабахало прилично, иногда громче, чем пугач.
Школа, в которой я учился, был большой сад, гордость нашей ботанички. В саду были разбиты клумбы цветов, росли деревья, в том числе яблони. Яблоки нас чрезвычайно интересовали – школа находилась по дороге на речку, и мы набирали этих яблок за пазуху. Яблоки были зеленые и очень кислые, среди пацанов существовало стойкое поверье, что кислые яблоки помогают дольше продержаться под водой. Нас естественно гоняли, чтобы мы не разоряли сад, для нас это было дополнительным стимулом, теперь набрать яблок было уже настоящим, опасным делом. Сад охранял тогда сторож дядя Вася, который был уже стар и тихонько хромал, обходя территорию школьного сада. Почему-то запомнился один вечер, когда мы на приличном расстоянии от дяди Васи кричали ему: «Дядя Вася, лови!» И громыхали вышеописанной бабахолкой. Дядя Вася, изо всех сил торопясь, ковылял к нам, мы отбегали на безопасное расстояние и опять кричали: «Дядя Вася, лови!» Он бессильно грозил нам своей палкой, нас это очень веселило. Нет уже дяди Васи, я не помню, кто именно из пацанов был тогда со мной, и я уверен, что никто-никто не помнит всего этого, но я закрываю лицо руками, когда вспоминаю все это – мне нестерпимо стыдно. Пацаны – это жестокие дети.
Самострел.
Это уже беззвучное, но оружие. Стреляет горохом или маленькими камешками. На досочку, шириной сантиметра три и длиной с полметра – идеально подходит заборный штакетник, с одного конца прибивается резинка (что называется «от трусов») так, чтобы получилось нечто похожее на рогатку. С другого конца прибивается бельевая прищепка, лучше металлическая, такая алюминиевая – помните? Осталось взять горошину в резинку, оттянуть резинку и закусить прищепкой горошину в оттянутой резинке. Оружие готово к бою! Прицеливаетесь, нажимаете на прищепку – бьет метров на двадцать, синяки на бедре у девчонок оставались диаметром с кулак. Мы стреляли горохом, так как мы были «Элеваторские», то есть жили рядом с элеватором, почему-то так назывался комплекс из огромного элеватора, мельницы, зерновых складов и лабораторий по оценке отборов зерна. На элеватор возили пшеницу, рожь, овес, и то, что нас действительно интересовало – горох и семена подсолнечника.
Лезвие бритвы.
Я не знаю можно ли считать это оружием. Во времена моего детства брились так называемыми «лезвиями», обоюдоострыми тонкими пластинами с прорезью посередине для закрепления в бритвенном станке. За эту прорезь закрепляется лезвие на безымянный палец руки и делается этим пальцем щелчок, похожий по движению на шелбан (помню, в фильме «Место встречи изменить нельзя» один персонаж говорит: «Так ведь это только пацаны на шелобаны играют» - меня до сих пор передергивает от этого «шелобаны», мы говорили «шелбан»). Лезвие срывается и летит натурально со свистом. Здорово втыкается в деревянные предметы, хотя и неглубоко. Помню, я всем рассказывал, что читал в одной книжке, как таким образом убивал людей очень хитрый преступник. Только лезвие его было особое – со свинцовым отягощением на одном конце. Зачем я врал так самозабвенно и так бескорыстно? Но мне верили, потому что никто больше книг не читал, и я был в этом деле авторитет непререкаемый.
Духовое оружие.
Для изготовления этого оружия нужно было провернуть достаточно рискованное дело. Нужно было похитить на стекольном заводе стеклянные трубки (из них делают ампулы). Сейчас не помню, как мы это делали, но это было трудно – стекольный завод охраняли хорошо. Далее нужно было взять трубку и аккуратно отрезать с двух сторон, чтобы получились ровные края – делали надфилем надпилы и откалывали лишнее. Трубки были разной длины, но где-то до метра длиной. Затем с одного конца эта трубка заматывалась изолентой, вы скоро поймете зачем. Диаметр этих трубочек был чуть больше гороха. И мы, набрав в рот горох, выдували горошины через трубу. Горошины летели как пули. Мы стреляли почти очередями. Отличное оружие, но хрупкое и острое. Какие войны мы устраивали! Сколько глаз пострадало! Сколько конвенций принималось: «Пацаны! В башку не стрелять!»